Мне хотелось стать таким же, как она, хотелось спасти ей жизнь. Дважды японец объявлял по громкоговорителю в модуле В, что больные «должны бороться с болезнью силой духа». Храбрый жест.
Компьютеру потребовалось почти два часа, чтобы выяснить систему воспроизводства вируса. Мы заранее знали, что результаты будут для нас бесполезны: вирус пересылал химическим путем сообщение, что клетке пора совершить митоз, выработать РНК, разделиться и расти. У нас было три средства, позволяющих прекратить действие системы воспроизводства вируса, но любое из них прекращало и воспроизводство всех клеток жертвы. За этим следует слепота и быстрая смерть.
Мы сразу начали создавать векторный субвирус — существо, которое, как мы надеялись, будет достаточно «элегантно», чтобы поразить защитные механизмы вируса. Тогда мы могли бы стерилизовать его.
Пациенты начали быстро умирать. Мы могли документировать их смерть и выяснили все симптомы болезни: за подъемом температуры следует обезвоживание, разрушение печени и артерий, а затем смерть. Мы смогли определить, сколько копий самого себя создает вирус всякий раз, как воспроизводится; рассчитали, что смерть наступает через двадцать четыре часа после заражения. Владея этой информацией, мы точно высчитали время, когда вирус был внесен в питьевую воду, и узнали, что техник — грек, который переходит из модуля в модуль, ушел из модуля В за несколько минут до этого. Поэтому остальные модули не заражены. Мы узнали все, кроме одного: как остановить эпидемию. По отношению к человеческим жизням вирус оказался таким же эффективным, как водородная бомба.
За следующие двадцать четыре часа мы много раз заходили в тупик. Пока мы работали, погибло около трех тысяч человек, и только тогда мы кое-что обнаружили — нашли семейство прионов, которые способны действовать как вектор и стерилизовать вирус, но мы установили также, что защитные механизмы тела разрушают наши субвирусы.
Для того чтобы наши субвирусы подействовали, нам нужно ненадолго прекратить производство антител у пациента. Потом ввести в кровь пациента культуру субвируса. Мы немедленно начали выращивать культуры, но стала очевидной следующая проблема: потребуется не менее шести часов, чтобы создать одну дозу субвируса, через семь часов у нас будет четыреста доз. Рассчитав скорость болезни, мы поняли, что к тому времени пациентам помощь уже будет не нужна. Мы победили вирус, но опоздали.
Мы решили все же начинать и произвести четыреста доз противоядия в надежде спасти хоть кого-то. Если через шесть часов кто-то там еще будет жив, корабельные вспомогательные роботы отнесут противоядие к криотанкам и введут его.
Пять с половиной часов спустя меня по комлинку вызвал Мавро. Был почти полдень.
— Hola, muchacho , как дела? — спросил он.
— Прекрасно, — устало ответил я.
— Ты слышал, что я вчера вечером убил этого слабака Самору?
— Нет.
— Si, мы гнались за Люсио и его людьми и в конце концов догнали Самору. Этот козел порезал мне руку. Но не так уж сильно. Сегодня до завтрака мы искали Люсио, но не смогли найти. А теперь Кейго говорит, что мы не должны убивать этого придурка из-за того, что случилось в модуле В. Японцам все нужны живыми. И теперь самурай охраняет Люсио, а потом, когда чума кончится, его переведут в модуль А.
— О, — сказал я.
— А хорошую новость слышал?
Все мои последние новости плохие. Я сказал ему об этом.
— Группа Гарсиа вчера вечером побила самураев! Они выиграли полмиллиона МДЕ. А сегодня утром в симуляторе мы уже сражались не с самураями, а с другими латиноамериканскими группами.
Все четыре схватки сегодня утром мы проиграли, но это потому, что у нас двоих не хватает. Когда вернетесь вы с Завалой, наши дела пойдут лучше. Я смотрел «Шоу ужасов» с Перфекто, узнавал, кто хорош, а кто не очень. Мы утром заключали пари на исход поединков. И я выиграл двенадцать тысяч песо. — Он говорил оживленно, но в тоне его звучало отчаяние. — Я знаю, у тебя есть деньги. Хочешь, поставлю от твоего имени?
Я был уверен, что он, хоть и выиграл двенадцать тысяч песо, тут же их проиграет. И был разочарован, когда понял, что он позвонил мне только из-за денег.
— Нет, — сказал я. — Я сам хочу посмотреть и узнать, кто фавориты.
— Ну, хорошо. Скажи, правда дела в модуле В так плохи, как говорят?
— Хуже, — ответил я.
— О! Ну, я уверен, что такие умные люди, как ты, что-нибудь придумают. Adios .
Я думал о его словах. Взвешивал добрые и дурные новости. Люсио нам больше не угрожает, и мы не будем сражаться с самураями. Но четыре тысячи наших компадрес умирают или уже умерли. Нечестная сделка. Мне казалось, что если хороший человек хорошо работает, у него должны быть какие-то шансы в жизни. Но у нас их почти нет. И я понял также, что за все время пути мы смотрели на самураев «Мотоки» как на своих врагов. На людей Люсио мы смотрели так же. А ябандзинов не считали своими подлинными врагами.
Через семь часов мы обнаружили, что в криотанках живы еще сто тринадцать человек. Интерком перестал посылать аудиосигналы. В модуле никто не двигался. Никто не кашлял. Вспомогательный робот отнес туда противоядие и ввел его в криотанки вместе с необходимыми подавителями антител. Но три часа спустя все наши пациенты умерли. Когда умер последний, корабельный ИР вскрыл наружные шлюзы и выбросил трупы в космос. Холод стерилизовал эту часть корабля лучше любого лекарства.
В первой схватке с ябандзинами мы потеряли больше, чем могли себе вообразить.
Мы задержались еще на несколько часов, помогая корабельному компьютеру в очистке, приказывая роботам выбросить все тела из криотанков и мест, где они могут оказаться. Когда роботы закончили, мы в течение двух часов прогревали весь модуль В при температуре в 110 градусов по Цельсию, потом заполнили его хлором.
После пришел Сакура и открыл дверь. Я не спал почти двое суток, и у меня оставался только час до очередной боевой тренировки.
Мне снилось, что мы спускаемся в челноке на Пекарь. Из окна я видел сверкающий сине — зеленый рай, радужный диск в небе. Мы падали, падали, и сердце мое сильно билось от радости. Скоро мы окажемся в раю. Я попробую медовые плоды, густо висящие на деревьях! Я буду плавать в теплом океане и смотреть в небо!
Мы низко летели над планетой, над хорошо ухоженными садами. Фермеры — японцы махали нам руками и выкрикивали приветствия. Они звали детей и сажали их себе на плечи, и целые семьи смотрели, как гремит над головой наш челнок, снижаясь для посадки.
На городской улице нам махал старик — японец, на плече у него была маленькая девочка, бледнолицая европейка, та самая, которую зовут Татьяна. Оба они улыбались и махали руками. Потом перевели взгляд выше, и на их лицах отразились удивление и ужас.
Я прочел по губам девочки, она сказала: «Дедушка, ты не позаботился о них!»
Что-то неправильно. Я посмотрел вверх и увидел падающие с неба тела, тысячи безжизненных тел, тела жертв эпидемии, которые мы выбросили в космос. И я понял, что мы забыли о своей траектории, когда выбрасывали их: они все время продолжали лететь рядом с кораблем и, естественно, теперь падают на Пекарь вместе с нами. Я понял, что вирус в их телах замерз, но он жив, и поэтому все на Пекаре умрут.
Глава одиннадцатая
На тринадцатый день полета депрессия, порожденная нашими потерями во время эпидемии, повисла в воздухе, как густой темный дым. Я бродил утром по коридорам, чтобы размять ноги, и даже шлепанье босых ног по пластику пола казалось приглушенным. За завтраком все шепотом обменивались новостями, говорили о смерти компадрес, и хотя слова звучали разные, но в целом все сводилось примерно вот к чему: «Слишком много наших умерло, чтобы можно было продолжать войну. Мы даже на тренировках не можем побить самураев, как же мы побьем ябандзинов на Пекаре? Как мы можем надеяться выиграть войну?»
Воздух был заряжен электричеством. Волосы шевелились у меня на голове, во рту пересохло. Слишком много тишины в корабле, осторожной мышиной тишины. Как будто все сердца бились в унисон. Я чувствовал, что готов сломаться. И все к этому готовы.
Мавро набросился за завтраком на человека, который сказал, что хочет домой.
— Ты кастрат! Где твои яйца? — кричал Мавро. — Еще несколько недель тренировки, и самураи от страха покроются дерьмом!
Мы занялись боевой тренировкой так, словно ничего не произошло. Но депрессия не оставляла меня. Я устал душой и телом и хотел только избавиться от внутренней пустоты.
В своей первой симуляции мы встретили пятерых компадрес из модуля А, которые были в красной одежде и представляли ябандзинов. Но я знал, что для них — мы в красном, и точно так же играем роль врага. Их боевой стиль отличался от нашего. И так как Завала все еще не оправился от раны, мы проиграли. Но во второй симуляции победили. Я впервые испытал победу в симуляторе. Мне следовало бы радоваться, но я чувствовал себя опустошенным и неудовлетворенным.
Мы подключились в третий раз и оказались в местности недалеко от моря. Мы неслись по рядам дюн, где жалящие насекомые были господствующей формой жизни. Мои глаза — протезы регистрировали вспышки серебра среди кустов, и повсюду, куда бы я ни взглянул, в воздухе висели чайки. Я знал, что встречусь с Тамарой, и сердце при этой мысли забилось сильнее. Мы встретились с ябандзинами, и удачный выстрел быстро вывел меня из действия, но вместо того чтобы вернуться в боевое помещение, я вывалился из машины и съехал по песку к основанию дюны. Машина унеслась.
Я снял шлем, и на холм поднялся большой черный бык Тамары, его брюхо лениво покачивалось на ходу из стороны в сторону; бык махал хвостом. На спине его удобно устроилась Тамара, одетая в желтое платье. Солнце, отражаясь от его ткани, ослепляло меня.
— Я… искала… тебя.
— Я был занят.
— Ты… не мог… спасти их.
— Знаю.
— Анжело. Я слышала… разговор… Гарсона… с его советниками. Он… не знает… что я могу… разговаривать… с тобой. Ты… в тяжелом… положении. Я… хочу… извиниться… что вовлекла тебя… в неприятности.
Я сразу насторожился. Гарсон ничего не заявлял о том, как эпидемия в модуле В отразится на всех нас.
— Что сказал Гарсон?
— Из-за нынешних… потерь… ИР корабля… предсказывает… что уровень смертности… теперь… семьдесят восемь… процентов. Прости… меня.
Я пожал плечами. Не так уж плохо. Приходя на корабль, мы все знали, что можем умереть. Нам была дана гарантия, что шансы на выживание пятьдесят один процент. Следовательно, вероятность гибели возросла, и только.
— Неважно.
Плечи Тамары устало опустились. По щекам потекли слезы. Она светилась, как призрак божества. Словно невидимая рука коснулась меня, возрождая способность чувствовать. Я увидел в ней такую красоту, что она вызывала физическую боль.
— Прости меня, — шептала Тамара, — прости.
— Это не твоя вина, — сказал я. В моих словах была пустота.
— Моя, — ответила она. В глазах ее светилось знание, опровергавшее все возражения.
— Все равно я тебя прощаю, — повторил я. Она почесала голову быка.
— Реальность… это боль… в ягодицах. Чем. Скорее. Мы. От нее. Избавимся. Тем. Лучше, — сказала она. — Когда… захочешь… отдохнуть… приходи… ко мне. Я приготовлю… для тебя… мир… здесь. — Она указала кивком головы.
— Спасибо, — ответил я, и она начала расплываться. Стемнело, я приготовился отключиться.
Вернулось прежнее угнетенное состояние.
* * *
От финальной утренней схватки меня отсоединили последним. Я начал раздеваться и развешивать части своего зеленого костюма на колышки на стене. Глаза болели от недосыпания. Я подумал, как будут реагировать остальные на то, что сообщила мне Тамара. Захотят отправиться домой? Ну, не Мавро и не Абрайра. Перфекто будет терпеливо ждать моего решения. Но не сочтет ли Кейго мои слова предательством?
Я ничего не сказал.
Мы пошли в спортзал и неторопливо занялись упражнениями при повышенной силе тяжести. Два дня без упражнений сделали свое дело. Я так хорошо себя не чувствовал уже несколько месяцев. Мы работали на снарядах, и я заметил, что в зале тише, чем обычно. Никто не шутил и не смеялся, слышался только шепот да негромкие удары металла, когда поднимался и опускался груз.
Говорившие негромко хвастали своей доблестью в утренних схватках. Несколько незначительных побед заставили их чувствовать себя менее уязвимыми. И они уверяли, что побьют ябандзинов так же безжалостно, как бьют друг друга. Было произнесено много храбрых слов, но я по-прежнему чувствовал электрическое напряжение. Их заставляет хвастать страх. Я упражнялся рядом с Гироном, человеком с маленькими мышиными глазками, который нервничал больше других. Он долгое время удерживал всеобщее внимание, рассказывая о своих подвигах в Перу. И если хотя бы половина его историй была правдой, он в одиночку победил бы всех социалистов.
Он на мгновение прекратил тренировать мышцы ног, и я вставил в наступившей тишине:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Компьютеру потребовалось почти два часа, чтобы выяснить систему воспроизводства вируса. Мы заранее знали, что результаты будут для нас бесполезны: вирус пересылал химическим путем сообщение, что клетке пора совершить митоз, выработать РНК, разделиться и расти. У нас было три средства, позволяющих прекратить действие системы воспроизводства вируса, но любое из них прекращало и воспроизводство всех клеток жертвы. За этим следует слепота и быстрая смерть.
Мы сразу начали создавать векторный субвирус — существо, которое, как мы надеялись, будет достаточно «элегантно», чтобы поразить защитные механизмы вируса. Тогда мы могли бы стерилизовать его.
Пациенты начали быстро умирать. Мы могли документировать их смерть и выяснили все симптомы болезни: за подъемом температуры следует обезвоживание, разрушение печени и артерий, а затем смерть. Мы смогли определить, сколько копий самого себя создает вирус всякий раз, как воспроизводится; рассчитали, что смерть наступает через двадцать четыре часа после заражения. Владея этой информацией, мы точно высчитали время, когда вирус был внесен в питьевую воду, и узнали, что техник — грек, который переходит из модуля в модуль, ушел из модуля В за несколько минут до этого. Поэтому остальные модули не заражены. Мы узнали все, кроме одного: как остановить эпидемию. По отношению к человеческим жизням вирус оказался таким же эффективным, как водородная бомба.
За следующие двадцать четыре часа мы много раз заходили в тупик. Пока мы работали, погибло около трех тысяч человек, и только тогда мы кое-что обнаружили — нашли семейство прионов, которые способны действовать как вектор и стерилизовать вирус, но мы установили также, что защитные механизмы тела разрушают наши субвирусы.
Для того чтобы наши субвирусы подействовали, нам нужно ненадолго прекратить производство антител у пациента. Потом ввести в кровь пациента культуру субвируса. Мы немедленно начали выращивать культуры, но стала очевидной следующая проблема: потребуется не менее шести часов, чтобы создать одну дозу субвируса, через семь часов у нас будет четыреста доз. Рассчитав скорость болезни, мы поняли, что к тому времени пациентам помощь уже будет не нужна. Мы победили вирус, но опоздали.
Мы решили все же начинать и произвести четыреста доз противоядия в надежде спасти хоть кого-то. Если через шесть часов кто-то там еще будет жив, корабельные вспомогательные роботы отнесут противоядие к криотанкам и введут его.
Пять с половиной часов спустя меня по комлинку вызвал Мавро. Был почти полдень.
— Hola, muchacho , как дела? — спросил он.
— Прекрасно, — устало ответил я.
— Ты слышал, что я вчера вечером убил этого слабака Самору?
— Нет.
— Si, мы гнались за Люсио и его людьми и в конце концов догнали Самору. Этот козел порезал мне руку. Но не так уж сильно. Сегодня до завтрака мы искали Люсио, но не смогли найти. А теперь Кейго говорит, что мы не должны убивать этого придурка из-за того, что случилось в модуле В. Японцам все нужны живыми. И теперь самурай охраняет Люсио, а потом, когда чума кончится, его переведут в модуль А.
— О, — сказал я.
— А хорошую новость слышал?
Все мои последние новости плохие. Я сказал ему об этом.
— Группа Гарсиа вчера вечером побила самураев! Они выиграли полмиллиона МДЕ. А сегодня утром в симуляторе мы уже сражались не с самураями, а с другими латиноамериканскими группами.
Все четыре схватки сегодня утром мы проиграли, но это потому, что у нас двоих не хватает. Когда вернетесь вы с Завалой, наши дела пойдут лучше. Я смотрел «Шоу ужасов» с Перфекто, узнавал, кто хорош, а кто не очень. Мы утром заключали пари на исход поединков. И я выиграл двенадцать тысяч песо. — Он говорил оживленно, но в тоне его звучало отчаяние. — Я знаю, у тебя есть деньги. Хочешь, поставлю от твоего имени?
Я был уверен, что он, хоть и выиграл двенадцать тысяч песо, тут же их проиграет. И был разочарован, когда понял, что он позвонил мне только из-за денег.
— Нет, — сказал я. — Я сам хочу посмотреть и узнать, кто фавориты.
— Ну, хорошо. Скажи, правда дела в модуле В так плохи, как говорят?
— Хуже, — ответил я.
— О! Ну, я уверен, что такие умные люди, как ты, что-нибудь придумают. Adios .
Я думал о его словах. Взвешивал добрые и дурные новости. Люсио нам больше не угрожает, и мы не будем сражаться с самураями. Но четыре тысячи наших компадрес умирают или уже умерли. Нечестная сделка. Мне казалось, что если хороший человек хорошо работает, у него должны быть какие-то шансы в жизни. Но у нас их почти нет. И я понял также, что за все время пути мы смотрели на самураев «Мотоки» как на своих врагов. На людей Люсио мы смотрели так же. А ябандзинов не считали своими подлинными врагами.
Через семь часов мы обнаружили, что в криотанках живы еще сто тринадцать человек. Интерком перестал посылать аудиосигналы. В модуле никто не двигался. Никто не кашлял. Вспомогательный робот отнес туда противоядие и ввел его в криотанки вместе с необходимыми подавителями антител. Но три часа спустя все наши пациенты умерли. Когда умер последний, корабельный ИР вскрыл наружные шлюзы и выбросил трупы в космос. Холод стерилизовал эту часть корабля лучше любого лекарства.
В первой схватке с ябандзинами мы потеряли больше, чем могли себе вообразить.
Мы задержались еще на несколько часов, помогая корабельному компьютеру в очистке, приказывая роботам выбросить все тела из криотанков и мест, где они могут оказаться. Когда роботы закончили, мы в течение двух часов прогревали весь модуль В при температуре в 110 градусов по Цельсию, потом заполнили его хлором.
После пришел Сакура и открыл дверь. Я не спал почти двое суток, и у меня оставался только час до очередной боевой тренировки.
Мне снилось, что мы спускаемся в челноке на Пекарь. Из окна я видел сверкающий сине — зеленый рай, радужный диск в небе. Мы падали, падали, и сердце мое сильно билось от радости. Скоро мы окажемся в раю. Я попробую медовые плоды, густо висящие на деревьях! Я буду плавать в теплом океане и смотреть в небо!
Мы низко летели над планетой, над хорошо ухоженными садами. Фермеры — японцы махали нам руками и выкрикивали приветствия. Они звали детей и сажали их себе на плечи, и целые семьи смотрели, как гремит над головой наш челнок, снижаясь для посадки.
На городской улице нам махал старик — японец, на плече у него была маленькая девочка, бледнолицая европейка, та самая, которую зовут Татьяна. Оба они улыбались и махали руками. Потом перевели взгляд выше, и на их лицах отразились удивление и ужас.
Я прочел по губам девочки, она сказала: «Дедушка, ты не позаботился о них!»
Что-то неправильно. Я посмотрел вверх и увидел падающие с неба тела, тысячи безжизненных тел, тела жертв эпидемии, которые мы выбросили в космос. И я понял, что мы забыли о своей траектории, когда выбрасывали их: они все время продолжали лететь рядом с кораблем и, естественно, теперь падают на Пекарь вместе с нами. Я понял, что вирус в их телах замерз, но он жив, и поэтому все на Пекаре умрут.
Глава одиннадцатая
На тринадцатый день полета депрессия, порожденная нашими потерями во время эпидемии, повисла в воздухе, как густой темный дым. Я бродил утром по коридорам, чтобы размять ноги, и даже шлепанье босых ног по пластику пола казалось приглушенным. За завтраком все шепотом обменивались новостями, говорили о смерти компадрес, и хотя слова звучали разные, но в целом все сводилось примерно вот к чему: «Слишком много наших умерло, чтобы можно было продолжать войну. Мы даже на тренировках не можем побить самураев, как же мы побьем ябандзинов на Пекаре? Как мы можем надеяться выиграть войну?»
Воздух был заряжен электричеством. Волосы шевелились у меня на голове, во рту пересохло. Слишком много тишины в корабле, осторожной мышиной тишины. Как будто все сердца бились в унисон. Я чувствовал, что готов сломаться. И все к этому готовы.
Мавро набросился за завтраком на человека, который сказал, что хочет домой.
— Ты кастрат! Где твои яйца? — кричал Мавро. — Еще несколько недель тренировки, и самураи от страха покроются дерьмом!
Мы занялись боевой тренировкой так, словно ничего не произошло. Но депрессия не оставляла меня. Я устал душой и телом и хотел только избавиться от внутренней пустоты.
В своей первой симуляции мы встретили пятерых компадрес из модуля А, которые были в красной одежде и представляли ябандзинов. Но я знал, что для них — мы в красном, и точно так же играем роль врага. Их боевой стиль отличался от нашего. И так как Завала все еще не оправился от раны, мы проиграли. Но во второй симуляции победили. Я впервые испытал победу в симуляторе. Мне следовало бы радоваться, но я чувствовал себя опустошенным и неудовлетворенным.
Мы подключились в третий раз и оказались в местности недалеко от моря. Мы неслись по рядам дюн, где жалящие насекомые были господствующей формой жизни. Мои глаза — протезы регистрировали вспышки серебра среди кустов, и повсюду, куда бы я ни взглянул, в воздухе висели чайки. Я знал, что встречусь с Тамарой, и сердце при этой мысли забилось сильнее. Мы встретились с ябандзинами, и удачный выстрел быстро вывел меня из действия, но вместо того чтобы вернуться в боевое помещение, я вывалился из машины и съехал по песку к основанию дюны. Машина унеслась.
Я снял шлем, и на холм поднялся большой черный бык Тамары, его брюхо лениво покачивалось на ходу из стороны в сторону; бык махал хвостом. На спине его удобно устроилась Тамара, одетая в желтое платье. Солнце, отражаясь от его ткани, ослепляло меня.
— Я… искала… тебя.
— Я был занят.
— Ты… не мог… спасти их.
— Знаю.
— Анжело. Я слышала… разговор… Гарсона… с его советниками. Он… не знает… что я могу… разговаривать… с тобой. Ты… в тяжелом… положении. Я… хочу… извиниться… что вовлекла тебя… в неприятности.
Я сразу насторожился. Гарсон ничего не заявлял о том, как эпидемия в модуле В отразится на всех нас.
— Что сказал Гарсон?
— Из-за нынешних… потерь… ИР корабля… предсказывает… что уровень смертности… теперь… семьдесят восемь… процентов. Прости… меня.
Я пожал плечами. Не так уж плохо. Приходя на корабль, мы все знали, что можем умереть. Нам была дана гарантия, что шансы на выживание пятьдесят один процент. Следовательно, вероятность гибели возросла, и только.
— Неважно.
Плечи Тамары устало опустились. По щекам потекли слезы. Она светилась, как призрак божества. Словно невидимая рука коснулась меня, возрождая способность чувствовать. Я увидел в ней такую красоту, что она вызывала физическую боль.
— Прости меня, — шептала Тамара, — прости.
— Это не твоя вина, — сказал я. В моих словах была пустота.
— Моя, — ответила она. В глазах ее светилось знание, опровергавшее все возражения.
— Все равно я тебя прощаю, — повторил я. Она почесала голову быка.
— Реальность… это боль… в ягодицах. Чем. Скорее. Мы. От нее. Избавимся. Тем. Лучше, — сказала она. — Когда… захочешь… отдохнуть… приходи… ко мне. Я приготовлю… для тебя… мир… здесь. — Она указала кивком головы.
— Спасибо, — ответил я, и она начала расплываться. Стемнело, я приготовился отключиться.
Вернулось прежнее угнетенное состояние.
* * *
От финальной утренней схватки меня отсоединили последним. Я начал раздеваться и развешивать части своего зеленого костюма на колышки на стене. Глаза болели от недосыпания. Я подумал, как будут реагировать остальные на то, что сообщила мне Тамара. Захотят отправиться домой? Ну, не Мавро и не Абрайра. Перфекто будет терпеливо ждать моего решения. Но не сочтет ли Кейго мои слова предательством?
Я ничего не сказал.
Мы пошли в спортзал и неторопливо занялись упражнениями при повышенной силе тяжести. Два дня без упражнений сделали свое дело. Я так хорошо себя не чувствовал уже несколько месяцев. Мы работали на снарядах, и я заметил, что в зале тише, чем обычно. Никто не шутил и не смеялся, слышался только шепот да негромкие удары металла, когда поднимался и опускался груз.
Говорившие негромко хвастали своей доблестью в утренних схватках. Несколько незначительных побед заставили их чувствовать себя менее уязвимыми. И они уверяли, что побьют ябандзинов так же безжалостно, как бьют друг друга. Было произнесено много храбрых слов, но я по-прежнему чувствовал электрическое напряжение. Их заставляет хвастать страх. Я упражнялся рядом с Гироном, человеком с маленькими мышиными глазками, который нервничал больше других. Он долгое время удерживал всеобщее внимание, рассказывая о своих подвигах в Перу. И если хотя бы половина его историй была правдой, он в одиночку победил бы всех социалистов.
Он на мгновение прекратил тренировать мышцы ног, и я вставил в наступившей тишине:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73