— Ну, я же вовлек тебя в свои интриги…
— Но они не имеют отношения к несчастному случаю. Кроме того, ты бы не допустил, чтобы со мной что-нибудь случилось. Так ведь?
— Конечно.
Он густо покраснел. Чтобы она не заметила его смущения, он снова обнял ее, чувствуя себя вдвойне виноватым: в том, что произошло, и в том, что ему приходилось ее обманывать.
— Ничего, малыш, все будет хорошо. Я связался с управлением. Тебе дают путевку в санаторий на Карельском перешейке — это где-то под Ленинградом. Ты должна знать, ведь коренная, питерская.
— Я только родилась там и прожила несколько лет, пока не умерла мама. Потом я была в Ленинграде еще два раза: на экскурсии и с Садальским.
— А это еще что за гусь?
Лена улыбнулась:
— Потом как-нибудь расскажу.
— Ну нет. — Дмитрий притворно погрозил пальцем и скорчил физиономию ревнивца. — Выкладывай.
— Ладно. Я познакомилась с этим типом совершенно случайно, на юбилее одного очень уважаемого академика, и Сан Саныч сразу покорил меня. Бывают такие типы, от которых женщины теряют рассудок. Жил Садальский чрезвычайно роскошно, деньгами сорил направо и налево, прислуга чуть ли не на коленях ползала перед ним. Я тогда жила по советским меркам довольно хорошо, но меня поразил размах этого человека. Он окружил меня такой заботой и вниманием, мгновенно исполняя любую просьбу, что я на какое-то время почувствовала себя королевой… Через две недели после знакомства Садальский сообщил, что должен немедленно вьшететь в Ленинград по очень важным делам и с удовольствием возьмет меня с собой. Я, конечно же, согласилась. Поселились мы в «Астории». По просьбе Садальского я говорила с ним исключительно по-английски. Меня это несколько удивило, но не составило большого труда, так как я хорошо владею языком. Потом я поняла, что он вел свою игру и выдавал меня за иностранку специально. Несколько раз мы были на великосветских приемах, на роскошных дачах, в особняках. Но райская жизнь продолжалась недолго. Через несколько дней Сан Саныч сказал, что должен срочно вернуться в Москву. Это произошло на приеме английской торговой делегации. Мы тогда…
Тут Лена замялась, и глаза ее заблестели. Зотов удивленно посмотрел на любимую, но не стал торопить. Наконец она взяла себя в руки.
— Извини, я отвлеклась.
— Ничего-ничего, продолжай.
Лена еще несколько мгновений помолчала и, собравшись с мыслями, продолжила:
— В общем, к нему подошел какой-то тип, они уединились в соседних апартаментах, и после их разговора Сан Саныч сразу как-то изменился. И я, кажется, знаю, кто был этим неизвестным.
Зотов вопросительно посмотрел на Лену.
— Саблин.
Дмитрий закашлялся. «Черт возьми! — подумал он. — Не много ли для одного полковника?»
— Да, это был он, — уверенно сказала Лена. — Еще при первой встрече в Москве мы поняли, что знаем друг друга, но не могли вспомнить, где именно встречались. Теперь я вспомнила.
— А ты уверена, что он не вспомнил об этом первым?
Лена пожала плечами:
— На торжественном вечере в день нашего приезда он как-то странно смотрел на меня. Он наверняка вспомнил меня.
— Так ты думаешь, что этот твой Сан Саныч играл в темные игры и Саблин помогал ему в этом?
— Теперь я почти уверена. Но в то время, сам понимаешь, я не обратила на него никакого внимания. Вокруг Садальского постоянно крутились различные типы и на приемах, и на светских обедах, презентациях. Всех не упомнишь, а уж тем более не узнаешь, кто из окружения Садальского был причастен к его махинациям. В то время мне было не до этого.
Зотов внимательно посмотрел на Лену. «Так вот почему полковник подставил ее, хотя она со своим зондированием к тому времени уже не представляла опасности. Боялся, что она вспомнит его».
— Что было дальше?
— Мы улетели в Москву. После этого Сан Саныч окончательно исчез из моей жизни. Сначала я пробовала ему дозвониться, но меня каждый раз вежливо отфутболивали его секретарши. А примерно через неделю после возвращения в Москву ко мне домой пришел товарищ в штатском. Он расспрашивал о Сан Саныче, о его знакомых, но я ровным счетом ничего не знала. Я ему так и сказала.
— А он?
— Он вошел в мое положение и обещал не заносить мою фамилию в протокол. Со своей стороны, товарищ просил также помалкивать обо всем случившемся и вообще забыть о существовании Сан Саныча. Я была рада, что так легко отделалась. Сам понимаешь, при моей работе вляпаться во что-то непонятное и, судя по реакции органов безопасности, противозаконное…
Зотов снова задумался. Не нравились ему все эти случайности и добрые комитетчики. Он твердо верил, что в этой жизни все закономерно, все подчинено чьей-то невидимой твердой воле.
— А ты уверена, что к тебе приходили из нашего ведомства? — спросил он после некоторого молчания.
— Он показал удостоверение.
— Ты запомнила фамилию?
— Бог с тобой! Конечно, нет, я так перепугалась!
Дмитрий улыбнулся, как улыбаются несмышленым детям:
— Я думаю, ты ошиблась. Ни один сотрудник не возьмет на себя ответственность умалчивать твою фамилию, зная, что ты работаешь в Системе. Если, конечно, он не имеет собственного интереса или приказа начальства. Не исключено также, что он был связан с Садальским. Прости, но твое святое неведение оказалось решающим, и они оставили тебе жизнь. Хотя такая доброта не в правилах этих ребят. В твою пользу сыграло и то, что лишний труп, да еще человека из системы КГБ — это лишняя головная боль для банды. Ты действительно легко отделалась!
22
Новые сведения несколько поколебали уверенность Зотова в связях Кудановой и Саблина. Получалось, что у полковника были свои причины убрать Елену.
«Нет, — рассуждал майор, — я слишком хорошо знаю Саблина. Без связи с Кудановой он ни за что не возглавил бы группу захвата. Чтобы подставлять свою голову под пули, нужно иметь очень вескую причину, и таковой была их совместная деятельность. Саблин понимает, что если накроется Куданова, то и ему придет конец. Что же касается Лены и Черкова — это действительно стало для полковника удачным стечением обстоятельств».
Из санчасти Зотов прошел к Мизину. Профессор полулежал в кресле, о чем-то задумавшись.
— Здравствуйте, Сергей Иванович. Меня очень волнует состояние Бережной.
Профессор покачал головой и вздохнул:
— Меня тоже. Я попытался частично блокировать ее память, но, видимо, на каком-то уровне сознания, вернее, подсознания что-то осталось, какие-то следы программы или ее интерпретация, образовавшаяся в мозгу.
— И что же, ничего нельзя сделать? Неужели эти сны так и будут преследовать ее всю жизнь?
Мизин пожал плечами:
— Надеюсь, что нет. Я сейчас изучаю разработку Черкова и выяснил, что профессор использовал свое образный гибрид, состоящий из «фильмов ужасов» и нашей методики «одурачивания». В итоге получилась очень компактная и быстродействующая программа — в отличие от предыдущей, рассчитанной на несколько дней. Я думаю, мне удастся найти противоядие, не смотря на то что Черков использовал особый метод проникновения в клетки мозга.
— Значит, Лена видела все как в кино?
— Почти. — Мизин покачал головой. — На самом деле все это намного сложнее, так как «ужасы» воспринимались не зрением, слухом или осязанием, хотя чисто внешне это выглядело именно так, а зарождались в ее голове. Попросту говоря, определенные сигналы воздействовали на соответствующие отделы мозга и вызывали галлюцинации. В том и заключается вся хитрость, что зараза сидит в самом человеке. Как таковой информации, что именно должен видеть пациент, сигналы в себе не несут. Они лишь возбуждают определенные клетки мозга, и тот начинает усиленно действовать. Страх живет в каждом из нас с самого рождения. И горе тому, чей страх вырвется наружу. Даже обычного человека иногда посещают кошмары, а если этот человек еще и видит все это в жизни, то можете себе представить, какие ужасы могли проснуться в Елене Николаевне, учитывая специфику ее работы.
— Это повлияет на ее психику в будущем?
— Кто знает. Если бы ей удалось выйти из Системы или хотя бы сменить темы научных разработок…
Майор криво усмехнулся. Бережную могли оставить в покое только в том случае, если все медицинские светила дали бы однозначное и категорическое заключение: «К работе непригодна». Но никто такого заключения не даст, ведь Елена с виду практически здорова.
— Я попробую полечить Лену нетрадиционными методами, — продолжал Мизин. — Я же колдун.
— А хуже не станет?
— Нет, конечно. Это я вам обещаю, — заверил профессор и, слегка замявшись, добавил: — Если вы переговорите с руководством, чтобы мою командировку в «Колумбию» перенесли на пару недель.
— Ах ты, черт! — в сердцах воскликнул майор. — Совсем забыл, что вы послезавтра улетаете.
«Колумбией» на языке Зоны назывался спецполигон, расположенный в Средней Азии. Там проходили обучение бригады и группы террористов, тщательно отобранные на роли убийц. После подготовки их засылали в различные интересующие нас страны, где они выполняли задания, начиная от обычных покушений на лидеров и кончая созданием беспорядков и кризисов, вызывая тем самым справедливое негодование пролетариата и поднятие у него революционного духа.
В последние годы в программу обучения входило и тайное кодирование курсантов, скрытое под различные медосмотры, тестирования и т. д. Сами бойцы об этом не догадывались. Именно с целью кодирования и выезжал периодически в свои командировки профессор Мизин.
— Насчет вашего отъезда я попробую договориться, — после минутного раздумья произнес Зотов. — Сейчас главное — вылечить Лену.
23
На следующий день прикатила долгожданная комиссия из Москвы, возглавляемая генералом Быковым.
Набелин, Зотов и оба их заместителя, вызванные из отпуска, носились по Зоне, сдирая шкуры с подчиненных, зная, что их собственным шкурам грозит опасность.
Комиссия работала почти неделю, и все это время Зону лихорадило. Но, как это обычно бывает, ураган прошелся по верхам. Быков и его люди улетели, прихватив с собой полковников Набелина и Саблина.
Все убийства свалили на Черкова. То, что в минуты припадка профессор зверски мучил своих подопытных, особо никого не волновало, но покушения на офицера КГБ и двух докторов наук — это было уже слишком. Кроме того, необходимо было выяснить, зачем и для кого готовил профессор «левых» зомби. Из-за Саблина следствие пошло по ложному пути, пытаясь раскрутить возможные связи Черкова. Зотов не мешал этому, по возможности оставаясь сторонним наблюдателем. Он знал, что рано или поздно Быков найдет козла отпущения, а точнее, создаст его сам. Но это уже было головной болью генерала Орлова.
Все это время Елену тщательно скрывали от посторонних глаз. Она лежала в запасном изоляторе под постоянным наблюдением доверенных врачей и Мизина. Зотов с огромной радостью и облегчением видел, как состояние его любимой с каждым днем улучшается. Он бы сутками сидел у ее постели, но служба позволяла это делать только утром и вечером.
Не успел закончиться ужин, как Дмитрий уже был в медчасти.
— Ты сегодня прекрасно выглядишь, — сказал он, присаживаясь на кровать. — Еще пару дней, и прощай, больничная палата.
Она улыбнулась:
— Я устала бездельничать.
— Ну, до работы тебе еще далеко. Сначала санаторий.
Елена вздохнула и хотела что-то сказать, но передумала. Зотов заметил это и вопросительно посмотрел на нее. Она отвернулась, встала с кровати и заходила по комнате, делая на ходу гимнастические упражнения. Дмитрий хотел уже прервать затянувшуюся паузу, но Лена опередила его.
— Ты знаешь, Дима, мне кажется, да нет, я увере на, что не смогу больше работать в Зоне и вообще в Системе.
— Почему? — спросил он, подумав при этом: «Наконец-то началось». В глубине души он уже давно знал, что так все и должно закончиться, и тяжело вздохнул.
— Тебе будет трудно понять.
— Ты попробуй, а там решим.
Зотов знал, что все, кто попадал в Систему, независимо от своего положения становились ее узниками до самой смерти. Все это рано или поздно понимали и смирялись с участью пожизненных заключенных.
— Понимаешь, — продолжала Лена, — я и раньше часто задумывалась о своей работе. То, что мы делаем, ужасно, это противоречит Божьим законам, законам жизни. Меня поддерживало лишь одно — вера, что мои знания помогают тысячам людей. Но жить за счет страданий и мучений других, пусть даже преступников — это грех. Я так больше не могу. Я уверена, что происшедшее со мной — кара за грехи, сотворенные в дьявольском омуте, из которого у меня не было сил выбраться. Но теперь я выберусь, я дала клятву, что отныне не нарушу ни одной заповеди гуманизма.
Дмитрий пожал плечами:
— Гуманизм гуманизму рознь.
— В устах словоблудов, может быть. Истинный же — всегда один.
— Не всегда, вернее, он бывает и ложным. Взять хотя бы практику спасать жизнь новорожденным, за ранее зная, что они будут дебилами, инвалидами без рук, ног или безобразными калеками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57