Валерий забросил крюк на один из сучьев тополя, подтянулся и в мгновение ока исчез меж листвы.
Посетители появились в одиннадцать. Их было двое. Один был тот самый пэтэушник, который сегодня отделался простым синяком.
Второй стал на стреме у выхода из двора. Пэтэушник подошел к одиноко стоящему фургончику с веселой надписью «Кооператив „Снежокъ“ и улыбающимися снежинками. — Давай, — тревожно свистнул подельник.
Пэтэушник огляделся и достал из кармана большой гвоздь. Но всадить его в шину не успел — что-то мягкое и большое обрушилось на него сверху.
Парень упал мгновенно и тихо, как шторка фотоаппарата. Нестеренко подхватил его и, заломив руки, хрястнул спиной о дерево.
Его приятель, стоявший на стреме, в ужасе оглянулся и бросился наутек.
В руке Валерия сверкнул нож. Он прижал пэтэушника к дереву и, навалившись сверху, жарко зашипел: — Я вам сказал, падлам, чтобы со мной не связывались? Сказал? Кто заказчик?
Второй злоумышленник улепетывал вниз по улице. Он пробежал недолго: навстречу ему попался ночной патруль.
— Стой! — заорала ментовка.
— Куда бежишь?
Тот вскинул руки.
— Помогите! Товарища убивают! Вон там, во дворе!
Синеглазка, взвизгнув, вкатилась во вдор. — Руки! Всем стоять!
Валерий отпустил парня, и тот мешком свалился на землю. — Ах ты сука, — заорал милиционер, выскакивая из машины, — ты чего это делаешь, стервец? — Я владелец кооператива, — сказал спокойно Валерий, — эти двое вымогали у меня деньги. Я им отказал, и они решили проучить меня. А я их поджидал. — Да что ты врешь, — заорал парень, — мы мимо шли, да я его первый раз вижу!
— А ну всех в участок, — распорядился милиционер.
Участковый встретил Нестеренко с ехидной усмешкой: — За старое взялись, гражданин Нестеренко? Хулиганите?
— У меня вымогали деньги, — сказал Валерий.
— Кто? Вот эти пареньки? Стыдно врать, Нестеренко!
Вопреки ожиданиям, Валерия не сунули в обезьянник, а просто посадили на лавку, где дожидались решения своей участи пяток бомжей и две лимитчицы из борделя, именуемого женским общежитием рятнадцатой городской московской фабрики.
Прошло полчаса, и Валерия ввели в небольшую комнатку, где сидел старый обрюзгший опер, с длинным и плоским, как совок, носом и неподвижными глазами цвета хозяйственного мыла.
Перед опером лежала изъятая у Валерия «щучка». Парней в кабинете уже не было.
— Так что же это, гражданин Нестеренко, — с оттяжкой заговорил опер, — я гляжу, вам мало днем молодежь обирать, вы еще и ночью за ней с ножами гоняетесь?
— А это их нож, — пожал Валерий плечами.
— Вы лучше проверьте, из какой кодлы эти пареньки.
— А мы уже позвонили и проверили. Мальчики из хороших семей, школу кончают, у одного дядя, знаете ли, в кремлевской охране.
— Чего же они в полночь по подворотням бегают? — спросил Валерий.
— А они из кино шли, у них и билеты есть.
И, порывшись в кучке вещественных доказательств, разложенных на столе, опер предъявил Валерию два смятых билета.
— И чего это я на них кинулся? — спросил Валерий.
— Один на двоих, как мышь на кошку.
— Тебе видней, чего ты на них кинулся. Может, пьяный, а может, изнасиловать хотел.
— Опер помолчал и сказал: — Деньги у тебя при себе были, значит, придется писать изнасилование.
Валерий почувствовал, как руки его похолодели. — Ты что, — сказал он не своим голосом, — издеваешься, начальник?
— Ничуть не издеваюсь, а вот побудешь в камере до утра, проветришься, завтра возьмем показания.
— В камеру? — заорал Валерий. — В камеру? С изнасилованием? Да вы меня лучше к стенке поставьте!
— А чего? — удивился опер. — Посидишь ночку в камере, тебе не впервой — если обвинение не подтвердится, выпустим завтра на свободу…
Валерий уронил голову на руки и глухо, отчаянно застонал.
Опер удовлетворенно откинулся на спинку стула и закурил. Когда Валерий минут через пять поднял голову, проклятый мент все так же курил. Глаза цвета хозяйственного мыла улыбались кооператору прямо в лицо.
— Значица, так, — сказал опер, — вот этого протокола здесь не было, — и протянул протокол Валерию.
Тот принял бумажку мертвой рукой.
— И денег в кошельке тоже не было. Понятно?
— Понятно, — сказал Валерий, — на метро только оставьте.
Он вышел из кабинета с протоколом в кармане и с пустым кошельком.
Опер Сивашенко был доволен. С наглого кооператора слупил двести сорок рублей, пятнадцать рублей — с обоих парней и еще рассчитывал крупно подоить матушку одного из сорванцов, которая уже летела на такси в участок, дрожа и утирая старым платком подкрашенные карандашом ресницы. «Экий народ свинский пошел, — подумал Сивашенко, откидываясь на скри-пяшем стуле и с сожалением исследуя прогалины, образовавшиеся от древности в лаковом покрытии стола, — мальчишка, зек вчерашний, а вот, понимаешь, двести сорок рублей у него в бумажнике! Откуда у честного человека двести сорок рублей? А потом в магазине масла нет, а откуда в магазине быть маслу, если у кооператора — двести сорок рублей?»
На следующее утро между Валерием и Вилде состоялся краткий разговор.
Томас Вилде сам пришел, виновато пряча глаза, выразил сочувствие по поводу ночного свидания Валерия с московской милицией (тот о деньгах ему не сказал). Томас Вилде скулил, как побитая собака. Щеки его пылали.
— Извините, Валерий Игоревич, что так вышло, — говорил он, растягивая гласные, — я все хотел объяснить вам, но это, признаться, так стыдно…
— Тридцать процентов, — сказал Валерий.
— Что? — Моя доля собственности в кафе составит не пятнадцать, а тридцать процентов.
— А деньги? — Денег вношу, сколько вносил.
— За что? Из-за этой вот кодлы?
— Кодле морду набью бесплатно. А вот когда на тебя наедут всерьез, кто будет объясняться? Я?
Томас Вилде откинулся на спинку стула и долго изучал своего молодого партнера.
— А вы мне нравитесь, Валерий Игоревич, — сказал он. — Думаю, мы сработаемся.
***
На следующий день утром Валерий повез Иванцова смотреть помещение. Тот остался куда как доволен. Его удовлетворенность Валерием выразилась в том, что он обещал втрое увеличить кредит, и попросил на три процента больше. Он сказал, что Валерий такой оборотистый мужик, что от лишних трех процентов не разорится.
— Ты сам подумай, — сказал Иванцов, — мы с тебя брали небольшой процент, потому что боялись, что ты концов с концами не сведешь. А теперь видим — ты надежный клиент, как же мы можем тебя даром кормить?
Валерий выслушал это рассуждение молча и спросил: — Когда будем подписывать?
— Да хоть завтра.
— Завтра я не могу, — сказал Валерий, — завтра я в Тольятти еду.
— Зачем?
— За «шестеркой». Договорился я с одним типом, он мне продает «шестерку» ниже отпускной цены, они там получают их со скидкой. Только ехать за ней надо самому. — Вот как? — удивился Иванцов.
— Поздравляю.
Валерий сам себя поздравлял. Это было невероятно. У него еще волосы как следует после лагеря не отросли — а вон, гля! Кооператив, товарищество, «шестерка». Жизнь, господа, прекрасна!
Глава 3
В тот день Саша Шакуров приехал на работу поздно: фирма заказала партию серверов, и Шакуров мотался в Шереметьево растаможивать груз. Растаможивание выразилось во взятке, данной улыбчивому молодому человеку в погонах. После этого Шакуров сам погрузил один из серверов в пикапчик и поехал к одному важному клиенту, который еще вчера звонил и интересовался, где заказанная им аппаратура.
Поэтому Шакуров явился в фирму часа в два.
Едва он запарковал машину у подъезда и вошел внутрь, как двое мужчин, с самого утра сидевших с безразличным видом в вишневом «Вольво» за углом, снялись с тормоза и тихо встали за «Волгой».
Один из мужчин, постарше, был одет в темно-серый двубортный костюм, на другом были джинсы и кожаная куртка. Вместе их вполне можно было принять за шефа и его водителя. Несмотря на то, что добротные кожаные туфли двубортного имели чуть ли не двухсантиметровый каблук, он был заметно ниже своего спутника. Двубортный справился, где можно найти шефа, и на вопрос «зачем?» туманно ответствовал, что они уже звонили из города Иванова на предмет того, не заинтересуется ли фирма обменом компьютеров на ивановский ситчик.
Через пять минут парочка стояла на пороге крошечного кабинета Шакурова. Тот бы погружен в творческий процесс: сочинял факс в Лондон. Шакуров мигом отставил компьютер и вышел из-за стола навстречу посетителям.
— Чем могу служить…
И почему-то тут же осекся.
Двубортный как ни в чем не бывало радушно извлек из кармана визитку, на которой было оттиснуто: «Топаз». Рыжиков Валентин Семенович. Директор по маркетингу».
Однако вслед за этим Валентин Семенович повел себя странно. Вместо того чтобы изложить свое дело, как подобает потенциальному партнеру, а тем более приехавшему из Иванова бизнесмену-провинциалу, он немедленно развалился в кресле, задрал тощие ноги на стол и проговорил, неприятно улыбаясь и обнажая редкие желтые зубы:
— Мы от Михайского. Жалуется, что вы ему дерьмо впарили вместо компьютеров.
Шакуров слегка побледнел. Михайский заведовал крупной фирмой, потребовал непременно «Расаrd Веll» белой сборки. Шакуров лично устанавливал железо, лучшего программиста послал…
— Это какое-то недоразумение, — сказал Шакуров, — впрочем, разрешите, я позвоню?
И на память — память у него была отличная — набрал номер телефона Михайского. Тот, по счастью, оказался еще на работе.
— Владимир Федорович, это Шакуров. У вас, кажется, проблемы с компьютерами?
— Да. — Владимир Федорович, не стоит волноваться. Я сейчас же пошлю Колю. Скорее всего это вирус — кто-нибудь принес зараженную дискету…
— Это не вирус.
— Но помилуйте, откуда вы знаете? — рассердился Шакуров.
— Это не вирус, Саша, это…
И вдруг связь оборвалась: Шакурову показалось, что на другом конце провода кто-то вырвал из рук Михайского трубку и швырнул ее на рычаг.
Шакуров медленно выпрямился и в недоумении вперил глаза в посетителя, впервые вглядываясь в него повнимательней.
Но глядеть, по правде говоря, было не на что: природа не одарила Валентина Семеновича романтической внешностью.
Директору по маркетингу фирмы «Топаз» стукнуло лет тридцать пять; его продолговатое лицо в форме кабачка украшали редкие, как вытоптанный газон, брови, и на выбритом до синевы подбородке темнели два или три свежих пореза.
Несмотря на отлично пошитый костюм, Шакуров заметил опытным взглядом комсомольского работника, что конечности Валентина Семеновича были несколько тощи, пузо же, наоборот, выдавалось вперед среднеазиатской дыней.
Единственной примечательной деталью во внешности Рыжикова был редкий и странный недостаток: одно его ухо было явно меньше другого. Рыжиков тщательно зачесывал жидкие волосы вперед и всегда смотрел на собеседника боком, но волосы у него были жидкие, и поэтому странная прическа не только не скрывала разновеликость ушей, но, напротив, привлекала к ней внимание.
— Штраф надо платить, деточка, — сказал, нагло улыбаясь, Валентин Семенович, — за некачественную работу.
— Вы что, издеваетесь? Если каждый начнет просить у меня деньги за то, что я ставлю аппаратуру, так никаких денег не хватит! Поехали к Михайскому, плохие компьютеры — поставлю новые, а если он с жиру бесится…
— А штраф не Михайскому, — пояснил Валентин Семенович, — штраф нам, — и опять постучал пальцем по визитке с золотым обрезом. — Объединению «Топаз».
И только тут до Шакурова наконец дошло, хотя он был человеком сообразительным и должен был догадаться пораньше.
— Так вы — мафия? — с интересом спросил Шакуров.
Валентин Сергеевич безразлично пожал плечами.
— А почему я должен вам платить?
— А за что государству платишь? За охрану.
— А если я вас выкину в окошко?
— Ну, — сказал Валентин Сергеевич, более известный в определенных кругах под кличкой Рыжий, из-за фамилии, — ну ты, парень, даешь! Влипнешь же. Представь себе, что Михайский, например, начнет жаловаться, что Шакуров-де задержал ему поставки, крутил деньги, а потом продал дерьмо. И отказался исправлять. Да и жена у тебя, Александр Ефимович, красивая…
Шакуров сидел, ошеломленный и раздавленный. Еще вчера он ужинал вместе с Валерием и Юрием Сергеевичем, и Валерий, смеясь, рассказывал, как набил рэкетирам морду. Но эти были совсем не теми рэкетирами, о которых говорил Валерий. Больше всего Шакурова выбил из колеи звонок к Михайскому. Михайский был одним из самых крупных его клиентов — Шакуров все коленки себе протер, вымаливая этот заказ, — с Михайским шли переговоры на поставку новой партии, и, главное, Михайский возглавлял государственное, более того, как бы закрытое учреждение, бывший почтовый ящик. Если эти люди добрались до Михайского, то…
Рыжий скалился, наблюдая за лицом Шакурова. Тот растерялся, словно девка, с которой проезжий мотоциклист сорвал трусики. Это было в кайф. Ради таких моментов Рыжий и жил.
— С тебя тысяча «зеленых», — вкрадчиво проворковал Рыжий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Посетители появились в одиннадцать. Их было двое. Один был тот самый пэтэушник, который сегодня отделался простым синяком.
Второй стал на стреме у выхода из двора. Пэтэушник подошел к одиноко стоящему фургончику с веселой надписью «Кооператив „Снежокъ“ и улыбающимися снежинками. — Давай, — тревожно свистнул подельник.
Пэтэушник огляделся и достал из кармана большой гвоздь. Но всадить его в шину не успел — что-то мягкое и большое обрушилось на него сверху.
Парень упал мгновенно и тихо, как шторка фотоаппарата. Нестеренко подхватил его и, заломив руки, хрястнул спиной о дерево.
Его приятель, стоявший на стреме, в ужасе оглянулся и бросился наутек.
В руке Валерия сверкнул нож. Он прижал пэтэушника к дереву и, навалившись сверху, жарко зашипел: — Я вам сказал, падлам, чтобы со мной не связывались? Сказал? Кто заказчик?
Второй злоумышленник улепетывал вниз по улице. Он пробежал недолго: навстречу ему попался ночной патруль.
— Стой! — заорала ментовка.
— Куда бежишь?
Тот вскинул руки.
— Помогите! Товарища убивают! Вон там, во дворе!
Синеглазка, взвизгнув, вкатилась во вдор. — Руки! Всем стоять!
Валерий отпустил парня, и тот мешком свалился на землю. — Ах ты сука, — заорал милиционер, выскакивая из машины, — ты чего это делаешь, стервец? — Я владелец кооператива, — сказал спокойно Валерий, — эти двое вымогали у меня деньги. Я им отказал, и они решили проучить меня. А я их поджидал. — Да что ты врешь, — заорал парень, — мы мимо шли, да я его первый раз вижу!
— А ну всех в участок, — распорядился милиционер.
Участковый встретил Нестеренко с ехидной усмешкой: — За старое взялись, гражданин Нестеренко? Хулиганите?
— У меня вымогали деньги, — сказал Валерий.
— Кто? Вот эти пареньки? Стыдно врать, Нестеренко!
Вопреки ожиданиям, Валерия не сунули в обезьянник, а просто посадили на лавку, где дожидались решения своей участи пяток бомжей и две лимитчицы из борделя, именуемого женским общежитием рятнадцатой городской московской фабрики.
Прошло полчаса, и Валерия ввели в небольшую комнатку, где сидел старый обрюзгший опер, с длинным и плоским, как совок, носом и неподвижными глазами цвета хозяйственного мыла.
Перед опером лежала изъятая у Валерия «щучка». Парней в кабинете уже не было.
— Так что же это, гражданин Нестеренко, — с оттяжкой заговорил опер, — я гляжу, вам мало днем молодежь обирать, вы еще и ночью за ней с ножами гоняетесь?
— А это их нож, — пожал Валерий плечами.
— Вы лучше проверьте, из какой кодлы эти пареньки.
— А мы уже позвонили и проверили. Мальчики из хороших семей, школу кончают, у одного дядя, знаете ли, в кремлевской охране.
— Чего же они в полночь по подворотням бегают? — спросил Валерий.
— А они из кино шли, у них и билеты есть.
И, порывшись в кучке вещественных доказательств, разложенных на столе, опер предъявил Валерию два смятых билета.
— И чего это я на них кинулся? — спросил Валерий.
— Один на двоих, как мышь на кошку.
— Тебе видней, чего ты на них кинулся. Может, пьяный, а может, изнасиловать хотел.
— Опер помолчал и сказал: — Деньги у тебя при себе были, значит, придется писать изнасилование.
Валерий почувствовал, как руки его похолодели. — Ты что, — сказал он не своим голосом, — издеваешься, начальник?
— Ничуть не издеваюсь, а вот побудешь в камере до утра, проветришься, завтра возьмем показания.
— В камеру? — заорал Валерий. — В камеру? С изнасилованием? Да вы меня лучше к стенке поставьте!
— А чего? — удивился опер. — Посидишь ночку в камере, тебе не впервой — если обвинение не подтвердится, выпустим завтра на свободу…
Валерий уронил голову на руки и глухо, отчаянно застонал.
Опер удовлетворенно откинулся на спинку стула и закурил. Когда Валерий минут через пять поднял голову, проклятый мент все так же курил. Глаза цвета хозяйственного мыла улыбались кооператору прямо в лицо.
— Значица, так, — сказал опер, — вот этого протокола здесь не было, — и протянул протокол Валерию.
Тот принял бумажку мертвой рукой.
— И денег в кошельке тоже не было. Понятно?
— Понятно, — сказал Валерий, — на метро только оставьте.
Он вышел из кабинета с протоколом в кармане и с пустым кошельком.
Опер Сивашенко был доволен. С наглого кооператора слупил двести сорок рублей, пятнадцать рублей — с обоих парней и еще рассчитывал крупно подоить матушку одного из сорванцов, которая уже летела на такси в участок, дрожа и утирая старым платком подкрашенные карандашом ресницы. «Экий народ свинский пошел, — подумал Сивашенко, откидываясь на скри-пяшем стуле и с сожалением исследуя прогалины, образовавшиеся от древности в лаковом покрытии стола, — мальчишка, зек вчерашний, а вот, понимаешь, двести сорок рублей у него в бумажнике! Откуда у честного человека двести сорок рублей? А потом в магазине масла нет, а откуда в магазине быть маслу, если у кооператора — двести сорок рублей?»
На следующее утро между Валерием и Вилде состоялся краткий разговор.
Томас Вилде сам пришел, виновато пряча глаза, выразил сочувствие по поводу ночного свидания Валерия с московской милицией (тот о деньгах ему не сказал). Томас Вилде скулил, как побитая собака. Щеки его пылали.
— Извините, Валерий Игоревич, что так вышло, — говорил он, растягивая гласные, — я все хотел объяснить вам, но это, признаться, так стыдно…
— Тридцать процентов, — сказал Валерий.
— Что? — Моя доля собственности в кафе составит не пятнадцать, а тридцать процентов.
— А деньги? — Денег вношу, сколько вносил.
— За что? Из-за этой вот кодлы?
— Кодле морду набью бесплатно. А вот когда на тебя наедут всерьез, кто будет объясняться? Я?
Томас Вилде откинулся на спинку стула и долго изучал своего молодого партнера.
— А вы мне нравитесь, Валерий Игоревич, — сказал он. — Думаю, мы сработаемся.
***
На следующий день утром Валерий повез Иванцова смотреть помещение. Тот остался куда как доволен. Его удовлетворенность Валерием выразилась в том, что он обещал втрое увеличить кредит, и попросил на три процента больше. Он сказал, что Валерий такой оборотистый мужик, что от лишних трех процентов не разорится.
— Ты сам подумай, — сказал Иванцов, — мы с тебя брали небольшой процент, потому что боялись, что ты концов с концами не сведешь. А теперь видим — ты надежный клиент, как же мы можем тебя даром кормить?
Валерий выслушал это рассуждение молча и спросил: — Когда будем подписывать?
— Да хоть завтра.
— Завтра я не могу, — сказал Валерий, — завтра я в Тольятти еду.
— Зачем?
— За «шестеркой». Договорился я с одним типом, он мне продает «шестерку» ниже отпускной цены, они там получают их со скидкой. Только ехать за ней надо самому. — Вот как? — удивился Иванцов.
— Поздравляю.
Валерий сам себя поздравлял. Это было невероятно. У него еще волосы как следует после лагеря не отросли — а вон, гля! Кооператив, товарищество, «шестерка». Жизнь, господа, прекрасна!
Глава 3
В тот день Саша Шакуров приехал на работу поздно: фирма заказала партию серверов, и Шакуров мотался в Шереметьево растаможивать груз. Растаможивание выразилось во взятке, данной улыбчивому молодому человеку в погонах. После этого Шакуров сам погрузил один из серверов в пикапчик и поехал к одному важному клиенту, который еще вчера звонил и интересовался, где заказанная им аппаратура.
Поэтому Шакуров явился в фирму часа в два.
Едва он запарковал машину у подъезда и вошел внутрь, как двое мужчин, с самого утра сидевших с безразличным видом в вишневом «Вольво» за углом, снялись с тормоза и тихо встали за «Волгой».
Один из мужчин, постарше, был одет в темно-серый двубортный костюм, на другом были джинсы и кожаная куртка. Вместе их вполне можно было принять за шефа и его водителя. Несмотря на то, что добротные кожаные туфли двубортного имели чуть ли не двухсантиметровый каблук, он был заметно ниже своего спутника. Двубортный справился, где можно найти шефа, и на вопрос «зачем?» туманно ответствовал, что они уже звонили из города Иванова на предмет того, не заинтересуется ли фирма обменом компьютеров на ивановский ситчик.
Через пять минут парочка стояла на пороге крошечного кабинета Шакурова. Тот бы погружен в творческий процесс: сочинял факс в Лондон. Шакуров мигом отставил компьютер и вышел из-за стола навстречу посетителям.
— Чем могу служить…
И почему-то тут же осекся.
Двубортный как ни в чем не бывало радушно извлек из кармана визитку, на которой было оттиснуто: «Топаз». Рыжиков Валентин Семенович. Директор по маркетингу».
Однако вслед за этим Валентин Семенович повел себя странно. Вместо того чтобы изложить свое дело, как подобает потенциальному партнеру, а тем более приехавшему из Иванова бизнесмену-провинциалу, он немедленно развалился в кресле, задрал тощие ноги на стол и проговорил, неприятно улыбаясь и обнажая редкие желтые зубы:
— Мы от Михайского. Жалуется, что вы ему дерьмо впарили вместо компьютеров.
Шакуров слегка побледнел. Михайский заведовал крупной фирмой, потребовал непременно «Расаrd Веll» белой сборки. Шакуров лично устанавливал железо, лучшего программиста послал…
— Это какое-то недоразумение, — сказал Шакуров, — впрочем, разрешите, я позвоню?
И на память — память у него была отличная — набрал номер телефона Михайского. Тот, по счастью, оказался еще на работе.
— Владимир Федорович, это Шакуров. У вас, кажется, проблемы с компьютерами?
— Да. — Владимир Федорович, не стоит волноваться. Я сейчас же пошлю Колю. Скорее всего это вирус — кто-нибудь принес зараженную дискету…
— Это не вирус.
— Но помилуйте, откуда вы знаете? — рассердился Шакуров.
— Это не вирус, Саша, это…
И вдруг связь оборвалась: Шакурову показалось, что на другом конце провода кто-то вырвал из рук Михайского трубку и швырнул ее на рычаг.
Шакуров медленно выпрямился и в недоумении вперил глаза в посетителя, впервые вглядываясь в него повнимательней.
Но глядеть, по правде говоря, было не на что: природа не одарила Валентина Семеновича романтической внешностью.
Директору по маркетингу фирмы «Топаз» стукнуло лет тридцать пять; его продолговатое лицо в форме кабачка украшали редкие, как вытоптанный газон, брови, и на выбритом до синевы подбородке темнели два или три свежих пореза.
Несмотря на отлично пошитый костюм, Шакуров заметил опытным взглядом комсомольского работника, что конечности Валентина Семеновича были несколько тощи, пузо же, наоборот, выдавалось вперед среднеазиатской дыней.
Единственной примечательной деталью во внешности Рыжикова был редкий и странный недостаток: одно его ухо было явно меньше другого. Рыжиков тщательно зачесывал жидкие волосы вперед и всегда смотрел на собеседника боком, но волосы у него были жидкие, и поэтому странная прическа не только не скрывала разновеликость ушей, но, напротив, привлекала к ней внимание.
— Штраф надо платить, деточка, — сказал, нагло улыбаясь, Валентин Семенович, — за некачественную работу.
— Вы что, издеваетесь? Если каждый начнет просить у меня деньги за то, что я ставлю аппаратуру, так никаких денег не хватит! Поехали к Михайскому, плохие компьютеры — поставлю новые, а если он с жиру бесится…
— А штраф не Михайскому, — пояснил Валентин Семенович, — штраф нам, — и опять постучал пальцем по визитке с золотым обрезом. — Объединению «Топаз».
И только тут до Шакурова наконец дошло, хотя он был человеком сообразительным и должен был догадаться пораньше.
— Так вы — мафия? — с интересом спросил Шакуров.
Валентин Сергеевич безразлично пожал плечами.
— А почему я должен вам платить?
— А за что государству платишь? За охрану.
— А если я вас выкину в окошко?
— Ну, — сказал Валентин Сергеевич, более известный в определенных кругах под кличкой Рыжий, из-за фамилии, — ну ты, парень, даешь! Влипнешь же. Представь себе, что Михайский, например, начнет жаловаться, что Шакуров-де задержал ему поставки, крутил деньги, а потом продал дерьмо. И отказался исправлять. Да и жена у тебя, Александр Ефимович, красивая…
Шакуров сидел, ошеломленный и раздавленный. Еще вчера он ужинал вместе с Валерием и Юрием Сергеевичем, и Валерий, смеясь, рассказывал, как набил рэкетирам морду. Но эти были совсем не теми рэкетирами, о которых говорил Валерий. Больше всего Шакурова выбил из колеи звонок к Михайскому. Михайский был одним из самых крупных его клиентов — Шакуров все коленки себе протер, вымаливая этот заказ, — с Михайским шли переговоры на поставку новой партии, и, главное, Михайский возглавлял государственное, более того, как бы закрытое учреждение, бывший почтовый ящик. Если эти люди добрались до Михайского, то…
Рыжий скалился, наблюдая за лицом Шакурова. Тот растерялся, словно девка, с которой проезжий мотоциклист сорвал трусики. Это было в кайф. Ради таких моментов Рыжий и жил.
— С тебя тысяча «зеленых», — вкрадчиво проворковал Рыжий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32