— Помнишь, ты как-то заметил, что тебя поражает разнообразие наших жилищ и городов? Города в пещерах, города на скалах, надводные и подводные, маленькие, с домами из дерева и камня, и огромные, с башнями, шпилями, пирамидами… Так вот, в этом заключается частица нашей древней мудрости, Блейд. Мир должен быть разнообразным! Ибо разнообразие дарит радость жизни. Это — закон; и проистекает он из различий между людьми.
— Различий? — странник нахмурился, пытаясь уловить мысль. — Я не заметил каких-либо различий в вашем обществе. У всех равные права и…
— Я говорю не о правах, не о сословиях, которых у нас не существует. Люди разные сами по себе. Одному отпущено больше ума, другому — чувства, третьему — телесной или духовной красоты, четвертому — непоседливости, тяга к опасному и неизведанному… Кроме того, — Лоторм улыбнулся, — есть женщины и мужчины, дети и подростки, люди совсем молодые и умудренные жизнью… Они все разные, Блейд, и всем им нужно что-то свое, особенное! Понимаешь? Ты — искатель приключений, и у тебя хватит силы и мужества, чтобы одушевить эту боевую машину, — он кивнул на медленно вращавшееся в воздухе тело. — Я же — конструктор, инженер и изрядный домосед, по правде говоря… Конечно, я бы смог натянуть на себя эту плоть, но от этого я не стану подобен эстара, я не сумею перебить палицей хребет врагу, умчаться от погони, выскочить с диким воплем из засады…
— Ты в этом уверен? — спросил Блейд.
— Абсолютно! Твой дух и мой — разные, отличные. Это не значит, что один из нас лучше другого, ибо не существует шкалы, в которой можно было бы сравнить смелость и ум, чувство юмора и способность к глубоким переживаниям, верность долгу и любовь к знаниям… Мы просто разные, Блейд, — и, если вдуматься, это прекрасно!
— Это ваша уренирская мудрость?
— Ее часть, крохотная частичка, друг мой.
Странник склонил голову, размышляя над сказанным, и вдруг удивительное ощущение охватило его, он понял, что может увезти из Уренира на Землю, какое знание будет позволено ему забрать с собой. Наконец-то он сумел сформулировать вопрос — тот главный вопрос, который пытались разрешить в его родном мире с тех самых пор, как человек осознал себя мыслящим существом, живым, чувствующим, страдающим… Возможно, его стоило бы задать философу Кродату Сарагге, но Блейду почему-то казалось, что любой обитатель Большой Сферы даст ему ответ.
— Скажи, — он шагнул к Лоторму, коснулся рукава его серебристой блузы, — в чем вы видите назначение и смысл жизни? Не божественного существования Уренов, не жизни вообще, а обычной, человеческой?
— Это же так просто, Блейд, — инженер усмехнулся. — Счастье как результат удовлетворения всех желаний, вот и все. Иного смысла у человеческой жизни не было и нет.
— Всех желаний? Абсолютно всех?
— Разумеется.
— Но если эти желания разрушительны и гнусны?
Лоторм высоко поднял брови
— Если желания человека разрушительны и гнусны, друг мой, то это не человек. Просто полуразумное животное. Вот такое.
И он протянул руку к огромному телу кентавра.
Глава 7
— Совещание закончено! Все свободны!
Отодвинув кресло, Дж. поднялся. Чуть ссутулившись и повернув голову, он наблюдал, как начальники подразделений покидают его кабинет.
Уже не его! И кресло, о спинку которого он машинально оперся рукой, не было тем самим, с резной ореховой спинкой, в котором он отсидел тридцать лет. И стол, обширный стол, с целой батареей телефонов, с сейфом, вделанным в одну из массивных тумб, с ящиком для трубок и табака и с другими ящиками, полными секретных, особо секретных и сверхсекретных документов, уже принадлежал не ему.
Лицо бывшего шефа отдела МИ6А, сухое, с кожей, покрытой старческими пигментными пятнами, было, однако, спокойным. Он посадил в свое кресло того, кого хотел в нем видеть, и это являлось закономерным итогом и всей его долгой службы, и последних пятнадцати лет, отданных проекту «Измерение Икс». Сколько раз он его проклинал, сколько нервов потратил на бесконечные споры с покойным Лейтоном! Разумеется, о дорогих усопших ничего, кроме хорошего, но… Но его светлость быт временами крутоват, весьма крутоват! И безбожно эксплуатировал Дика!
Но теперь с этим покончено, почти покончено. Месяц-другой, еще одна последняя экспедиция, и Ричард уже не формально, как сегодня, а фактически примет власть. Конечно, кресло шефа МИ6А не самое уютное на свете, но если вспомнить о местах, где он побывал, то этот кабинет покажется раем! Наконец-то Дик будет в безопасности… в относительной безопасности, за толстыми стенами старинного особняка, в огромном городе, в Англии, на Земле…
Блейд деликатно кашлянул, прервав размышления старика.
— Официальная часть закончена, сэр, и мне бы хотелось, чтобы вы заняли свое обычное место, — он похлопал ладонью по кожаной обивке кресла с прямой ореховой спинкой.
— Как скажешь. Дик. Теперь ты тут хозяин.
Тем не менее Дж. обошел вокруг стола и опустился на свое привычное место. Его преемник, покопавшись в баре, извлек бутылку коньяка и две рюмки.
— Выпьем, мой мальчик, — Дж. поднял рюмку с янтарным напитком, рассматривая ее на свет. — Выпьем за то, чтобы ты просидел на этом месте не меньше меня.
Странник кивнул и выплеснул коньяк в рот, изо всех сил стараясь не показать, как ужасает его подобная перспектива. Он уже чувствовал, как прирастает к этому проклятому креслу, к этим телефонам и столу, основательная массивность которого словно символизировала новый пост, свалившийся Блейду на шею. Только что состоялось его официальное представление в качестве начальника спецотдела МИ6А — событие, ни для кого не являвшееся тайной, — и он ощущал вполне понятную грусть. Заканчивалась молодость, наступала зрелость, синоним старости…
Собственно, подумал он, молодость закончилась уже давно, когда за плечами остался сорокалетний рубеж. Да и в тридцать пять или тридцать восемь нельзя считать человека особенно молодым… Тем не менее он был молод, ибо отсчитывал свой возраст не прожитыми годами, а странствиями; и пока его одиссеи не подошли к концу, пока он мог держать в руках боевой топор или винтовку, молодость оставалась с ним. Но теперь она подходила к концу; еще одна экспедиция, и генерал Ричард Блейд, начальник, окончательно сменит полковника Ричарда Блейда, агента и странника.
— У тебя грустное лицо, Дик, — произнес Дж. — О чем ты думаешь?
— 06 осени, сэр, о хмурой осени…
Старый разведчик улыбнулся.
— Ну, Ричард, что же тогда говорить мне? — Он посмотрел на свои руки с узловатыми старческими венами, провел ладонью по пергаментной коже подбородка. — Ты думай об осени, думай, в этом нет ничего плохого, и такие мысли в определенном возрасте приходят ко всем… Но думай об осени золотой, щедрой! Не сезоне увядания, а времени сбора плодов! Эта твоя изобильная осень продлится долго, достаточно долго… и в конце ее придет смирение с тем, что после осени наступает зима. — Дж. помолчал и снова усмехнулся. -Поверь мне, все так и будет. Я сам это пережил.
Кивнув, Блейд повернулся к окну. Темнело; декабрьский ветер кружил в воздухе снежинки, гонял по мостовым бурые листья, завывал в водосточных трубах, метался в вышине, старательно задергивая небеса пеленой туч. Очертания зданий на другой стороне улицы расплывались, тонули в полумраке, постепенно превращаясь в неясную зубчатую стену, лишь кое-где прорезанную яркими прямоугольниками окон — то золотисто-желтых, то белосиневатых. Машины скользили по мостовой словно призраки с огненными глазами, все одинаково серые в сгущавшихся сумерках — огромные жуки, торопливо снующие взад и вперед среди лабиринта каменных стен.
— Мрачная картина, не так ли? — заметил Дж., проследив взгляд Блейда. — Декабрь — не лучшее время в Лондоне, но это еще не твой декабрь, Дик… И я надеюсь, что там, куда ты попадешь, будет лето или хотя бы золотая осень. — Он сделал паузу, затем поднялся и, шаркая ногами, подошел к окну. — Нет, пусть там будет лето… и пусть оно никогда не кончается… Доброго пути, мой мальчик!
***
— Доброго пути, сэр Блейд! Доброго пути, сестренка! — Майк поднял руку в прощальном жесте. За его спиной сияли врата, на этот раз — очень внушительных размеров, три на три ярда; в меньшие Блейд не сумел бы пролезть.
Он тоже помахал рукой, потом резко отвернулся, переходя с шага на мерную иноходь. Миклана, ухватившись за широкий пояс, прижималась к его спине, и Блейд сквозь тонкую ткань комбинезона чувствовал ее острые напряженные груди. Сейчас ему казалось, что Большая Сфера Уренира, и без того бескрайняя, словно раздвинулась, стала еще больше и просторнее, еще шире, еще ярче. Иного и быть не могло; ведь существо, созданное неподражаемым искусством Лоторма, было на добрый ярд выше прежнего Ричарда Блейда.
Перед ним простиралась степь, пересеченная вдали, на севере, какой-то багровой полоской. Он чувствовал необычайную легкость, кипучую силу, странное напряжение в мышцах — словно лошадиная часть его тела повелевала совершить нечто естественное, привычное и совершенно необходимое. Минуту-другую он прислушивался к своим ощущениям — как певец, который ловит нужную ноту и такт, чтобы слить свой голос с мощным звучанием оркестра. Здесь оркестром была сама степь; травы выводили партию скрипок и виолончелей, ветер дул в медные трубы, ручьи и речки откликались аккордами фортепиано, а два ярких солнца, повисших в небе, выглядели точно тарелки, грохочущий звук которых должен был вот-вот раскатиться над огромной оркестровой ямой. Да, Слорам, страна кентавров, встречала пришельца музыкой, но сам он чувствовал, что фальшивит, что-то делает не так.
Внезапно Блейд догадался. Его движения! Они были совсем не такими, как требовала мелодия степи! Слишком медленными, слишком осторожными, словно он еще находился в благодатной и цивилизованной Синтоле, а не на краю необозримой степи!
Надо бежать! Мчаться! Нестись сломя голову! Так повелевал ритм стремительной симфонии трав, вод, ветра и небесных светил!
— Держись! — крикнул он девушке, переходя с ровной иноходи на бег. Миклана испуганно ойкнула за его спиной.
Степь словно ринулась им навстречу.
Мягко грохотали копыта, три могучих сердца бились в унисон, кровь стремительными толчками омывала каждую мышцу, каждую клеточку, прохладный воздух вливался в легкие, встречный бриз сушил испарину, зеленые стебли трав ласкали колени, гибкое женское тело прижималось к спине… Он мчался, как ураган, подгоняемый ветром и сам подобный ветру; сказочное существо, прекрасное, мощное, необоримое и стремительное. Он стелился над изумрудным ковром, разбрызгивал копытами хрустальные воды ручьев, взметал вверх песок и гальку на их берегах, черной молнией проскакивал по склонам пологих холмов; распластав хвост, вытянув вперед руки, гигантскими прыжками проносился над оврагами. Музыка степи все гремела и гремела у него в ушах, и теперь он был включен в этот огромный и звонкий оркестр. Мало того; он был в нем первой скрипкой и главным дирижером, он исполнял рокочущую партию ударных и дул во все трубы сразу; он бил в зеленую шкуру чудовищного барабана, простиравшегося под ногами. Сейчас он не чувствовал себя человеком; он превратился в коня, в существо, созданное для стремительного бега.
И все же он был чем-то большим, чем конь! Более сильным, более подвижным, более умным… Он был… был… эстара! Кентавром, четырехногим разумным скакуном!
Багровая лента впереди быстро приближалась, и Блейд вдруг понял, что всадница изо всех сил колотит его пятками по бокам. Он перешел с бега на шаг, и громовая мелодия степи стихла, позволив звучать слабому голосу человека.
— Ты с ума сошел, Дик! Мне страшно! Я не могла тебя дозваться!
Странник протянул руку назад и похлопал Миклану по коленке.
— Что тебя напугало, детка?
— Ты! Разве ты не слышал, что я кричу? Разве можно так нестись?
— Не только можно, но и нужно. Здесь передвигаются только так. Придется тебе привыкать.
— Но, но…
Он повернул голову, нашел ее горячие губы. Через минуту Миклана начала задыхаться и заколотила кулачком по его наплечнику. Блейд отпустил ее и усмехнулся.
— Забудь на время о Синтоле и Чантарском Взморье, моя красавица. Здесь другая страна, необузданная, дикая… и мы сами — дикари.
— Мы — цивилизованные люди, — с достоинством возразила его подруга.
— В этих краях цивилизованные люди идут на корм эстара… — Блейд огляделся. — Кстати, где же они?
— Тут мы их не увидим. Они не любят побережья и соленой воды, и еще больше не любят натыкаться на стену силового купола. Погляди! — привстав в стременах, Миклана вытянула вперед руку. — Мы проскочили прибрежную равнину, а за ней тянется барьер красной травы… вон та полоса, что встает на севере… Дальше снова будет степь с холмами и рощами, и там-то и живут эстара.
Странник неторопливо приближался к багровым зарослям. Удивительно, но получасовой бег во всю силу и пятнадцать-двадцать миль, оставшихся позади, совсем не утомили его;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
— Различий? — странник нахмурился, пытаясь уловить мысль. — Я не заметил каких-либо различий в вашем обществе. У всех равные права и…
— Я говорю не о правах, не о сословиях, которых у нас не существует. Люди разные сами по себе. Одному отпущено больше ума, другому — чувства, третьему — телесной или духовной красоты, четвертому — непоседливости, тяга к опасному и неизведанному… Кроме того, — Лоторм улыбнулся, — есть женщины и мужчины, дети и подростки, люди совсем молодые и умудренные жизнью… Они все разные, Блейд, и всем им нужно что-то свое, особенное! Понимаешь? Ты — искатель приключений, и у тебя хватит силы и мужества, чтобы одушевить эту боевую машину, — он кивнул на медленно вращавшееся в воздухе тело. — Я же — конструктор, инженер и изрядный домосед, по правде говоря… Конечно, я бы смог натянуть на себя эту плоть, но от этого я не стану подобен эстара, я не сумею перебить палицей хребет врагу, умчаться от погони, выскочить с диким воплем из засады…
— Ты в этом уверен? — спросил Блейд.
— Абсолютно! Твой дух и мой — разные, отличные. Это не значит, что один из нас лучше другого, ибо не существует шкалы, в которой можно было бы сравнить смелость и ум, чувство юмора и способность к глубоким переживаниям, верность долгу и любовь к знаниям… Мы просто разные, Блейд, — и, если вдуматься, это прекрасно!
— Это ваша уренирская мудрость?
— Ее часть, крохотная частичка, друг мой.
Странник склонил голову, размышляя над сказанным, и вдруг удивительное ощущение охватило его, он понял, что может увезти из Уренира на Землю, какое знание будет позволено ему забрать с собой. Наконец-то он сумел сформулировать вопрос — тот главный вопрос, который пытались разрешить в его родном мире с тех самых пор, как человек осознал себя мыслящим существом, живым, чувствующим, страдающим… Возможно, его стоило бы задать философу Кродату Сарагге, но Блейду почему-то казалось, что любой обитатель Большой Сферы даст ему ответ.
— Скажи, — он шагнул к Лоторму, коснулся рукава его серебристой блузы, — в чем вы видите назначение и смысл жизни? Не божественного существования Уренов, не жизни вообще, а обычной, человеческой?
— Это же так просто, Блейд, — инженер усмехнулся. — Счастье как результат удовлетворения всех желаний, вот и все. Иного смысла у человеческой жизни не было и нет.
— Всех желаний? Абсолютно всех?
— Разумеется.
— Но если эти желания разрушительны и гнусны?
Лоторм высоко поднял брови
— Если желания человека разрушительны и гнусны, друг мой, то это не человек. Просто полуразумное животное. Вот такое.
И он протянул руку к огромному телу кентавра.
Глава 7
— Совещание закончено! Все свободны!
Отодвинув кресло, Дж. поднялся. Чуть ссутулившись и повернув голову, он наблюдал, как начальники подразделений покидают его кабинет.
Уже не его! И кресло, о спинку которого он машинально оперся рукой, не было тем самим, с резной ореховой спинкой, в котором он отсидел тридцать лет. И стол, обширный стол, с целой батареей телефонов, с сейфом, вделанным в одну из массивных тумб, с ящиком для трубок и табака и с другими ящиками, полными секретных, особо секретных и сверхсекретных документов, уже принадлежал не ему.
Лицо бывшего шефа отдела МИ6А, сухое, с кожей, покрытой старческими пигментными пятнами, было, однако, спокойным. Он посадил в свое кресло того, кого хотел в нем видеть, и это являлось закономерным итогом и всей его долгой службы, и последних пятнадцати лет, отданных проекту «Измерение Икс». Сколько раз он его проклинал, сколько нервов потратил на бесконечные споры с покойным Лейтоном! Разумеется, о дорогих усопших ничего, кроме хорошего, но… Но его светлость быт временами крутоват, весьма крутоват! И безбожно эксплуатировал Дика!
Но теперь с этим покончено, почти покончено. Месяц-другой, еще одна последняя экспедиция, и Ричард уже не формально, как сегодня, а фактически примет власть. Конечно, кресло шефа МИ6А не самое уютное на свете, но если вспомнить о местах, где он побывал, то этот кабинет покажется раем! Наконец-то Дик будет в безопасности… в относительной безопасности, за толстыми стенами старинного особняка, в огромном городе, в Англии, на Земле…
Блейд деликатно кашлянул, прервав размышления старика.
— Официальная часть закончена, сэр, и мне бы хотелось, чтобы вы заняли свое обычное место, — он похлопал ладонью по кожаной обивке кресла с прямой ореховой спинкой.
— Как скажешь. Дик. Теперь ты тут хозяин.
Тем не менее Дж. обошел вокруг стола и опустился на свое привычное место. Его преемник, покопавшись в баре, извлек бутылку коньяка и две рюмки.
— Выпьем, мой мальчик, — Дж. поднял рюмку с янтарным напитком, рассматривая ее на свет. — Выпьем за то, чтобы ты просидел на этом месте не меньше меня.
Странник кивнул и выплеснул коньяк в рот, изо всех сил стараясь не показать, как ужасает его подобная перспектива. Он уже чувствовал, как прирастает к этому проклятому креслу, к этим телефонам и столу, основательная массивность которого словно символизировала новый пост, свалившийся Блейду на шею. Только что состоялось его официальное представление в качестве начальника спецотдела МИ6А — событие, ни для кого не являвшееся тайной, — и он ощущал вполне понятную грусть. Заканчивалась молодость, наступала зрелость, синоним старости…
Собственно, подумал он, молодость закончилась уже давно, когда за плечами остался сорокалетний рубеж. Да и в тридцать пять или тридцать восемь нельзя считать человека особенно молодым… Тем не менее он был молод, ибо отсчитывал свой возраст не прожитыми годами, а странствиями; и пока его одиссеи не подошли к концу, пока он мог держать в руках боевой топор или винтовку, молодость оставалась с ним. Но теперь она подходила к концу; еще одна экспедиция, и генерал Ричард Блейд, начальник, окончательно сменит полковника Ричарда Блейда, агента и странника.
— У тебя грустное лицо, Дик, — произнес Дж. — О чем ты думаешь?
— 06 осени, сэр, о хмурой осени…
Старый разведчик улыбнулся.
— Ну, Ричард, что же тогда говорить мне? — Он посмотрел на свои руки с узловатыми старческими венами, провел ладонью по пергаментной коже подбородка. — Ты думай об осени, думай, в этом нет ничего плохого, и такие мысли в определенном возрасте приходят ко всем… Но думай об осени золотой, щедрой! Не сезоне увядания, а времени сбора плодов! Эта твоя изобильная осень продлится долго, достаточно долго… и в конце ее придет смирение с тем, что после осени наступает зима. — Дж. помолчал и снова усмехнулся. -Поверь мне, все так и будет. Я сам это пережил.
Кивнув, Блейд повернулся к окну. Темнело; декабрьский ветер кружил в воздухе снежинки, гонял по мостовым бурые листья, завывал в водосточных трубах, метался в вышине, старательно задергивая небеса пеленой туч. Очертания зданий на другой стороне улицы расплывались, тонули в полумраке, постепенно превращаясь в неясную зубчатую стену, лишь кое-где прорезанную яркими прямоугольниками окон — то золотисто-желтых, то белосиневатых. Машины скользили по мостовой словно призраки с огненными глазами, все одинаково серые в сгущавшихся сумерках — огромные жуки, торопливо снующие взад и вперед среди лабиринта каменных стен.
— Мрачная картина, не так ли? — заметил Дж., проследив взгляд Блейда. — Декабрь — не лучшее время в Лондоне, но это еще не твой декабрь, Дик… И я надеюсь, что там, куда ты попадешь, будет лето или хотя бы золотая осень. — Он сделал паузу, затем поднялся и, шаркая ногами, подошел к окну. — Нет, пусть там будет лето… и пусть оно никогда не кончается… Доброго пути, мой мальчик!
***
— Доброго пути, сэр Блейд! Доброго пути, сестренка! — Майк поднял руку в прощальном жесте. За его спиной сияли врата, на этот раз — очень внушительных размеров, три на три ярда; в меньшие Блейд не сумел бы пролезть.
Он тоже помахал рукой, потом резко отвернулся, переходя с шага на мерную иноходь. Миклана, ухватившись за широкий пояс, прижималась к его спине, и Блейд сквозь тонкую ткань комбинезона чувствовал ее острые напряженные груди. Сейчас ему казалось, что Большая Сфера Уренира, и без того бескрайняя, словно раздвинулась, стала еще больше и просторнее, еще шире, еще ярче. Иного и быть не могло; ведь существо, созданное неподражаемым искусством Лоторма, было на добрый ярд выше прежнего Ричарда Блейда.
Перед ним простиралась степь, пересеченная вдали, на севере, какой-то багровой полоской. Он чувствовал необычайную легкость, кипучую силу, странное напряжение в мышцах — словно лошадиная часть его тела повелевала совершить нечто естественное, привычное и совершенно необходимое. Минуту-другую он прислушивался к своим ощущениям — как певец, который ловит нужную ноту и такт, чтобы слить свой голос с мощным звучанием оркестра. Здесь оркестром была сама степь; травы выводили партию скрипок и виолончелей, ветер дул в медные трубы, ручьи и речки откликались аккордами фортепиано, а два ярких солнца, повисших в небе, выглядели точно тарелки, грохочущий звук которых должен был вот-вот раскатиться над огромной оркестровой ямой. Да, Слорам, страна кентавров, встречала пришельца музыкой, но сам он чувствовал, что фальшивит, что-то делает не так.
Внезапно Блейд догадался. Его движения! Они были совсем не такими, как требовала мелодия степи! Слишком медленными, слишком осторожными, словно он еще находился в благодатной и цивилизованной Синтоле, а не на краю необозримой степи!
Надо бежать! Мчаться! Нестись сломя голову! Так повелевал ритм стремительной симфонии трав, вод, ветра и небесных светил!
— Держись! — крикнул он девушке, переходя с ровной иноходи на бег. Миклана испуганно ойкнула за его спиной.
Степь словно ринулась им навстречу.
Мягко грохотали копыта, три могучих сердца бились в унисон, кровь стремительными толчками омывала каждую мышцу, каждую клеточку, прохладный воздух вливался в легкие, встречный бриз сушил испарину, зеленые стебли трав ласкали колени, гибкое женское тело прижималось к спине… Он мчался, как ураган, подгоняемый ветром и сам подобный ветру; сказочное существо, прекрасное, мощное, необоримое и стремительное. Он стелился над изумрудным ковром, разбрызгивал копытами хрустальные воды ручьев, взметал вверх песок и гальку на их берегах, черной молнией проскакивал по склонам пологих холмов; распластав хвост, вытянув вперед руки, гигантскими прыжками проносился над оврагами. Музыка степи все гремела и гремела у него в ушах, и теперь он был включен в этот огромный и звонкий оркестр. Мало того; он был в нем первой скрипкой и главным дирижером, он исполнял рокочущую партию ударных и дул во все трубы сразу; он бил в зеленую шкуру чудовищного барабана, простиравшегося под ногами. Сейчас он не чувствовал себя человеком; он превратился в коня, в существо, созданное для стремительного бега.
И все же он был чем-то большим, чем конь! Более сильным, более подвижным, более умным… Он был… был… эстара! Кентавром, четырехногим разумным скакуном!
Багровая лента впереди быстро приближалась, и Блейд вдруг понял, что всадница изо всех сил колотит его пятками по бокам. Он перешел с бега на шаг, и громовая мелодия степи стихла, позволив звучать слабому голосу человека.
— Ты с ума сошел, Дик! Мне страшно! Я не могла тебя дозваться!
Странник протянул руку назад и похлопал Миклану по коленке.
— Что тебя напугало, детка?
— Ты! Разве ты не слышал, что я кричу? Разве можно так нестись?
— Не только можно, но и нужно. Здесь передвигаются только так. Придется тебе привыкать.
— Но, но…
Он повернул голову, нашел ее горячие губы. Через минуту Миклана начала задыхаться и заколотила кулачком по его наплечнику. Блейд отпустил ее и усмехнулся.
— Забудь на время о Синтоле и Чантарском Взморье, моя красавица. Здесь другая страна, необузданная, дикая… и мы сами — дикари.
— Мы — цивилизованные люди, — с достоинством возразила его подруга.
— В этих краях цивилизованные люди идут на корм эстара… — Блейд огляделся. — Кстати, где же они?
— Тут мы их не увидим. Они не любят побережья и соленой воды, и еще больше не любят натыкаться на стену силового купола. Погляди! — привстав в стременах, Миклана вытянула вперед руку. — Мы проскочили прибрежную равнину, а за ней тянется барьер красной травы… вон та полоса, что встает на севере… Дальше снова будет степь с холмами и рощами, и там-то и живут эстара.
Странник неторопливо приближался к багровым зарослям. Удивительно, но получасовой бег во всю силу и пятнадцать-двадцать миль, оставшихся позади, совсем не утомили его;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27