тут просто не с кем сражаться за власть – да и над кем или чем он стал бы властвовать? Пожалуй, лишь дайры, кровожадные и безмозглые твари, которых не может зачаровать даже искусница Аквия, были ему равными противниками – конечно, в смысле силы, а не мозгов. И все его подвиги сведутся, скорее всего, к десятку пробитых черепов снежных ящеров плюс набег на стойбище жалких голодных дикарей-каннибалов… И женщины у него нет! Даже такой, как ненасытная и властолюбивая монгская принцесса Садда, сестра изувера Кхада… Она немало покуражилась над ним, однако не обрядила в жуткую шкуру монстра… да и в постели не отказывала ни в чем.
Да, Садда оказалась крепким орешком, но она была женщиной, его женщиной. Что уж говорить о юной страстной Талин, о нежной и хрупкой, как нефритовая статуэтка, Лали Мей, о мраморных богинях Меотиды! О тех, кто действительно любил его… О Зоэ…
Он рассмеялся – невесело и хрипло. Что он там толковал Дж. насчет лекарств? Что горькое надо запить сладким?
Но сам он запил горечь, что осталась в сердце после Меотиды, отвратительным ядовитым пойлом Дарсолана.
Это его странствие напоминало трагикомический фарс, и только в конце пути выяснится, чего же в нем намешано больше – трагического или смешного. Пожалуй, он не совсем верно оценил ситуацию – пройти сквозь ледяную пустыню, да еще в шкуре зверя, тоже подвиг. Если Аквия избавит его от этой растительности, все превратится в забавный эпизод; если же нет…
Аквия! Самая трудная загадка, которую он встретил в этом мире! Он не мог считать ее своей женщиной – даже в том смысле, в котором его была Садда. Да, они провели вместе ночь – но что она сотворила с ним после этого! Ведьма!
И все же, все же… Чего-то он еще не понимал. Что погнало ее в снега Берглиона, в ледяные равнины Дарсолана? Из смутных образов, навеянных ему в самый первый их вечер, он извлек, что Аквия – Аквилания! – принадлежала к роду Властителей южных краев, так что вряд ли ее собирались подвергнуть какой-то страшной каре за колдовство. Теперь он совсем отбросил эту гипотезу, понимая, что женщина, владеющая древними знаниями о травах и отварах – не говоря уже о прочих способностях и несомненной красоте – была на родине окружена почетом. Значит, предположение о бегстве отпадало, и странствие ее, вероятно, являлось добровольным.
Что же ей надо? Там, на юге, по ее словам были леса – пусть скудные и редкие: была трава – пусть серо-фиолетовая и чахлая; были животные, не похожие на монстров ледяных равнин… Наконец, там были родичи и друзья… возлюбленные… Как она сказала в их первую ночь? – «Много дней у меня не было мужчины»?
И это невольное монашество тяготило ее – ибо она отдавалась ему на ложе из мягких шкур с неподдельной страстью!
Ради чего же она пустилась в путь? Чтобы посмотреть на зеленые, желтые, красные цвета, что разливаются на волшебных гобеленах Берглиона, на краски прошлого, которых давно лишен этот мир?
Блейд покачал головой. Что ж, он тоже полюбопытствует… взглянет на эти тканые полотна… Но какими бы прекрасными они не оказались, искупит ли их лицезрение долгий и тяжкий путь сквозь льды и снега?
Поступки Аквии представлялись ему нелогичными. Впрочем, он давно знал, что всякое нелогичное на самом деле подчиняется своей, высшей логике – не разума, но чувства. И женщина – любая настоящая женщина – была средоточием этой нелогичной логики. Не сразу и не вдруг Блейд смог понять это своим мужским разумом; но к тридцати четырем годам он познал многих, очень многих женщин, среди которых была дюжина настоящих… Он кое-чему научился у них! Конечно, не у хищницы Садды Великолепной и не у старой развратницы Беаты из Альбы; но даже своенравная малышка Талин сумела одарить его не только щедростью свой юной плоти.
Он бежал по снежной равнине – человек в пугающем зверином обличье, – покрывая милю за милей и не зная еще, что с сердцем, разумом и духом его происходит не менее удивительная метаморфоза, чем та, что несколько дней назад случилась с телом. Ричард Блейд, агент секретной службы Ее Величества, мало – помалу уступал место другому человеку, более глубокому более сильно чувствующему, способному на бескорыстное самопожертвование и прощение. Он не был еще мудрецом и философом – истинная мудрость придет к нему позже, много позже; но мысли его и действия явно выходили за рамки должностных обязанностей агента разведки – пусть даже суперагента лучшей разведки на Земле. Он учился понимать другого человека, пробираться к его душе не только с помощью кулака, клинка, пули и хитрости, владеть собственными страстями, дарить – и принимать даримое.
А так как при этом он сохранял прежнюю свою силу, ловкость, ум, жесткую настойчивость и гордость, то можно сказать, что здесь, в снежной пустыне Берглиона, Ричард Блейд, агент, превращался в Ричарда Блейда, героя.
* * *
Ночью он отлично выспался в уютной норе, отрытой в сугробе у подножия ледяной гряды. Утром съел четыре фунта мяса, вскарабкался, соскальзывая и чертыхаясь сквозь зубы, на верхушку конического тороса и разглядел в отдалении низко стлавшийся черный дымок. Теперь стоило торопиться изо всех сил, ибо завтраком в этот день могла послужить Аквия.
Блейд съехал вниз и направился на запад, к дымкам и темной полынье, у которой, видимо, располагалось стойбище. Хотя он спешил, легкий путь по санным следам, что тянулись вдоль гряды торосов, был уже не для него, крадучись, он двигался среди нагромождения ледяных глыб, перебегая от куба к пирамиде, затем – к зеленоватой призме, цилиндру или конуса. Его мудрая предусмотрительность вскоре была вознаграждена – он вовремя заметил площадку, вырубленную в боку ледяной скалы – целого айсберга! на высоте пяти ярдов. Там сидел страж, и еще полудюжина его приятелей в мохнатых кухлянках и торбасах из волчьего меха расположилась внизу, на небольшой площадке, очищенной от снега. Они негромко болтали и смеялись – может быть, над тем самым недотепой, у которого позавчера так ловко похитили собак, нарты с мясом и женщину.
«Недотепа» осторожно положил на снег сверток из шкуры катраба, спустил с плеча топор и, прижимаясь к подножью скалы, медленно двинулся вперед. Его панцирь служил отличной маскировкой, так как преломлял и рассеивал солнечные лучи не хуже, чем толстый слой льда, лишь руки и ноги до колен, покрытые бурым волосом, могли выдать разведчика.
Но не выдали. Он подобрался к заставе шагов на десять, а потом молча, с холодной яростью, ринулся вперед. Два человека упали, сраженные копьем и топором, остальные не успели поднять свое жалкое оружие, как Блейд метнул топор, застрявший в черепе одного из туземцев, и, перехватив пешню обеими руками, прижал оставшуюся троицу к поверхности тороса. Люди не пытались защищаться, они просто оцепенели от ужаса при виде двуногого дайра со смертоносными железными клыками. Блейд быстро покончил с ними, поднял голову и уставился тяжелым взглядом на последнего воина, в ужасе скорчившегося на своей наблюдательной площадке.
– Крикнешь – тебе конец, – произнес он, голос звучал глухо из-под черепа дайра, но достаточно внятно. – Конец всему твоему племени, женщинам, детям и собакам. Я сожру всех.
Он не знал, насколько весомы эти угрозы, но туземец, похоже, при всем желании не мог произнести ни звука – у него перехватило от ужаса горло.
– Слезай, – велел Блейд, многозначительно раскачивая в руке копье. – Ответишь на мои вопросы, останешься жив.
Дрожа, абориген соскользнул вниз. Он был невысок – едва по грудь разведчику – и, несмотря на плотно сбитое тело, весил вдвое меньше. Сняв прочный ремень с топорища, Блейд сделал петлю и накинул ее на шею пленника, отметив, что от того несет резким аммиачным запахом. Обмочился со страха… это хорошо. Чем сильнее будет бояться, тем больше расскажет.
Он намотал конец ремня на кулак, уютно устроился прямо на снегу и приступил к допросу.
– Догадываешься, кого вы ограбили?
– Да, Великий Дайр! – туземец повалился ему в ноги.
– Знаешь, что вас ждет?
– Да, Великий!
– Тааак… – он сгреб дикаря за ворот огромной полосатой пятерней, приподнял его голову и всмотрелся в побелевшие от ужаса глаза. – Ты понимаешь, что мне нельзя лгать?
– Д-да…
Блейд удовлетворенно кивнул.
– Как зовется твое племя?
– Убийцы Волков…
– Это хорошо. Я тоже не люблю волков. Воруют у меня добычу, – сообщил Блейд и угрожающе скрипнул зубами. Туземец затрясся. – Сколько воинов в племени?
– Шесть по десять… – дикарь метнул взгляд на мертвые тела и уточнил:
– Нет… Теперь меньше…
– Кто вождь?
– Харат Мощная Шея.
– Мои собаки, мои нарты, мое мясо и моя женщина – целы?
– Собак и нарты не трогали, мясо – съели, женщина… – он замялся, и Блейд, снова скрипнув зубами, дернул ремень.
– Ну?!
– От нее несет страхом, как холодом от ледяного поля… Никто не решается тронуть ее… хотя мясо нежное…
– Это тоже хорошо, – Блейд успокоился. – Где ее держат?
– В хижине шамана… Плата Рваное Ухо… Связанной… Плат собирается сегодня очистить ее и… и…
– И?.. – разведчик положил тяжелую руку на горло туземца, придавив кадык.
– Будет пир…
– Ладно! Пир я вам обещаю, – он ухмыльнулся.
– Великий! Пощади! – туземец снова повалился ему в ноги.
Рывком поставив его на ноги, Блейд рявкнул:
– Где стойбище? Далеко? Где юрта вождя? Где живет шаман? – он приблизил клыки дайра, торчавшие перед его лицом, к шее дикаря. Тот судорожно сглотнул.
– Юрты близко… за тем утесом… – он вытянул руку. – У Харата большая палатка посередине… Плат… он ставит юрту на отшибе… за кругом… Увидишь сразу, Великий…
– Хорошо! Жизнь я тебе обещал, но и только. Разведчик завел пленнику руки за спину и крепко связал кисти, захлестнув конец ремня вокруг шеи. Другим концом обхватил лодыжки, притянув ступни к самым ягодицам. Бросив беспомощного стража на снег, он подобрал оружие, сверток с тюленьим мясом и, не таясь, обогнул огромную ледяную глыбу.
За ней, на расчищенной площадке неподалеку от курившейся паром проруби, темнело кольцо юрт; одна, покрупнее прочих, стояла в центре. С внешней стороны кольца, как раз на пути Блейда, располагался небольшой шатер, украшенный волчьими черепами и хвостами – обитель шамана. Кое-где курились костры, разложенные на плоских камнях – видимо, их привозили с твердой суши; у огня хлопотали женщины в мохнатых куртках и штанах, вокруг них вертелись ребятишки и собаки. Рядом с торосами выстроилось две дюжины примитивных нарт, и разведчик сразу узнал среди них свои сани – они были гораздо длиннее и шире. Он покрутил головой, осматриваясь, но мужчин нигде не было видно. Отсыпаются в юртах, сожрав украденное мясо, решил Блейд.
Долгих пять секунд он глядел на жалкое стойбище, представляя, как зальет его кровью, как изрубит и переколет всех, от Харата, вождя этой шайки, до последнего шелудивого пса. Он снимет головы половине воинов прежде, чем они очухаются и поймут, что происходит… а остальных, наверняка, хватит столбняк от страха… Он убьет их тоже, а потом примется за женщин, детей и собак…
Тьфу! Блейд с отвращением сплюнул, и картина кровавой бойни растаяла. Да, он может сделать это – но не сделает. Разве только в случае крайней необходимости…
Широким шагом он направился к шатру колдуна, прятавшемуся в тени айсберга. Отсюда до кольца юрт было ярдов пятьдесят; его никто не заметил, лишь пара-другая собак жалобно заскулила. Разведчик откинул полог, вошел и ударом кулака отправил в небытие Плата Рваное Ухо, который окуривал крепко связанную Аквию вонючим дымом.
– Риард! Ты пришел! – она закашлялась, но глаза ее сияли сквозь густые клуба словно два хризолита, источавших чистый зеленый свет.
– Куда я денусь! – буркнул Блейд, осторожно перерезая ремни лезвием топора. Он выпрямился, поставив Аквию на ноги. – Двигаться можешь?
– Наверно… – тон ее был неуверенным. – Мы сейчас уйдем?
– Мы уедем… Тут наши собаки, сани и наши должники. Сейчас я с ними поговорю… потолкую! Шагай за мной.
Схватив тело шамана за ногу, он потащил его к юрте вождя: Аквия едва поспевала за ним. Теперь их заметили. На несколько секунд женщины застыли в недоумении, потом, сообразив, кто явился к ним в гости, начали с визгом разбегаться, хватая детей.
Блейд бросил труп, выдрал из снега три костяных стояка, поддерживавших юрту Харата, и опрокинул ее набок. Вождь, разбуженный этим бесцеремонным вторжением, выпростал голову из-под меховой полости и сел, недоуменно моргая: шея у него действительно была толстая.
– Узнаешь меня, Харат? – разведчик оперся на копье, сверля взглядом побледневшего как смерть туземца.
– В-ве-ликий Дайр! – вождь в ужасе открыл рот.
– Дайр, – подтвердил Блейд, пошевелив ногой голову мертвого шамана. – Плат был плохой колдун. Не предостерег вас от набега, и Убийцы Волков проявили ко мне непочтительность. С ним я уже рассчитался, охранников твоих съел… да, съел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Да, Садда оказалась крепким орешком, но она была женщиной, его женщиной. Что уж говорить о юной страстной Талин, о нежной и хрупкой, как нефритовая статуэтка, Лали Мей, о мраморных богинях Меотиды! О тех, кто действительно любил его… О Зоэ…
Он рассмеялся – невесело и хрипло. Что он там толковал Дж. насчет лекарств? Что горькое надо запить сладким?
Но сам он запил горечь, что осталась в сердце после Меотиды, отвратительным ядовитым пойлом Дарсолана.
Это его странствие напоминало трагикомический фарс, и только в конце пути выяснится, чего же в нем намешано больше – трагического или смешного. Пожалуй, он не совсем верно оценил ситуацию – пройти сквозь ледяную пустыню, да еще в шкуре зверя, тоже подвиг. Если Аквия избавит его от этой растительности, все превратится в забавный эпизод; если же нет…
Аквия! Самая трудная загадка, которую он встретил в этом мире! Он не мог считать ее своей женщиной – даже в том смысле, в котором его была Садда. Да, они провели вместе ночь – но что она сотворила с ним после этого! Ведьма!
И все же, все же… Чего-то он еще не понимал. Что погнало ее в снега Берглиона, в ледяные равнины Дарсолана? Из смутных образов, навеянных ему в самый первый их вечер, он извлек, что Аквия – Аквилания! – принадлежала к роду Властителей южных краев, так что вряд ли ее собирались подвергнуть какой-то страшной каре за колдовство. Теперь он совсем отбросил эту гипотезу, понимая, что женщина, владеющая древними знаниями о травах и отварах – не говоря уже о прочих способностях и несомненной красоте – была на родине окружена почетом. Значит, предположение о бегстве отпадало, и странствие ее, вероятно, являлось добровольным.
Что же ей надо? Там, на юге, по ее словам были леса – пусть скудные и редкие: была трава – пусть серо-фиолетовая и чахлая; были животные, не похожие на монстров ледяных равнин… Наконец, там были родичи и друзья… возлюбленные… Как она сказала в их первую ночь? – «Много дней у меня не было мужчины»?
И это невольное монашество тяготило ее – ибо она отдавалась ему на ложе из мягких шкур с неподдельной страстью!
Ради чего же она пустилась в путь? Чтобы посмотреть на зеленые, желтые, красные цвета, что разливаются на волшебных гобеленах Берглиона, на краски прошлого, которых давно лишен этот мир?
Блейд покачал головой. Что ж, он тоже полюбопытствует… взглянет на эти тканые полотна… Но какими бы прекрасными они не оказались, искупит ли их лицезрение долгий и тяжкий путь сквозь льды и снега?
Поступки Аквии представлялись ему нелогичными. Впрочем, он давно знал, что всякое нелогичное на самом деле подчиняется своей, высшей логике – не разума, но чувства. И женщина – любая настоящая женщина – была средоточием этой нелогичной логики. Не сразу и не вдруг Блейд смог понять это своим мужским разумом; но к тридцати четырем годам он познал многих, очень многих женщин, среди которых была дюжина настоящих… Он кое-чему научился у них! Конечно, не у хищницы Садды Великолепной и не у старой развратницы Беаты из Альбы; но даже своенравная малышка Талин сумела одарить его не только щедростью свой юной плоти.
Он бежал по снежной равнине – человек в пугающем зверином обличье, – покрывая милю за милей и не зная еще, что с сердцем, разумом и духом его происходит не менее удивительная метаморфоза, чем та, что несколько дней назад случилась с телом. Ричард Блейд, агент секретной службы Ее Величества, мало – помалу уступал место другому человеку, более глубокому более сильно чувствующему, способному на бескорыстное самопожертвование и прощение. Он не был еще мудрецом и философом – истинная мудрость придет к нему позже, много позже; но мысли его и действия явно выходили за рамки должностных обязанностей агента разведки – пусть даже суперагента лучшей разведки на Земле. Он учился понимать другого человека, пробираться к его душе не только с помощью кулака, клинка, пули и хитрости, владеть собственными страстями, дарить – и принимать даримое.
А так как при этом он сохранял прежнюю свою силу, ловкость, ум, жесткую настойчивость и гордость, то можно сказать, что здесь, в снежной пустыне Берглиона, Ричард Блейд, агент, превращался в Ричарда Блейда, героя.
* * *
Ночью он отлично выспался в уютной норе, отрытой в сугробе у подножия ледяной гряды. Утром съел четыре фунта мяса, вскарабкался, соскальзывая и чертыхаясь сквозь зубы, на верхушку конического тороса и разглядел в отдалении низко стлавшийся черный дымок. Теперь стоило торопиться изо всех сил, ибо завтраком в этот день могла послужить Аквия.
Блейд съехал вниз и направился на запад, к дымкам и темной полынье, у которой, видимо, располагалось стойбище. Хотя он спешил, легкий путь по санным следам, что тянулись вдоль гряды торосов, был уже не для него, крадучись, он двигался среди нагромождения ледяных глыб, перебегая от куба к пирамиде, затем – к зеленоватой призме, цилиндру или конуса. Его мудрая предусмотрительность вскоре была вознаграждена – он вовремя заметил площадку, вырубленную в боку ледяной скалы – целого айсберга! на высоте пяти ярдов. Там сидел страж, и еще полудюжина его приятелей в мохнатых кухлянках и торбасах из волчьего меха расположилась внизу, на небольшой площадке, очищенной от снега. Они негромко болтали и смеялись – может быть, над тем самым недотепой, у которого позавчера так ловко похитили собак, нарты с мясом и женщину.
«Недотепа» осторожно положил на снег сверток из шкуры катраба, спустил с плеча топор и, прижимаясь к подножью скалы, медленно двинулся вперед. Его панцирь служил отличной маскировкой, так как преломлял и рассеивал солнечные лучи не хуже, чем толстый слой льда, лишь руки и ноги до колен, покрытые бурым волосом, могли выдать разведчика.
Но не выдали. Он подобрался к заставе шагов на десять, а потом молча, с холодной яростью, ринулся вперед. Два человека упали, сраженные копьем и топором, остальные не успели поднять свое жалкое оружие, как Блейд метнул топор, застрявший в черепе одного из туземцев, и, перехватив пешню обеими руками, прижал оставшуюся троицу к поверхности тороса. Люди не пытались защищаться, они просто оцепенели от ужаса при виде двуногого дайра со смертоносными железными клыками. Блейд быстро покончил с ними, поднял голову и уставился тяжелым взглядом на последнего воина, в ужасе скорчившегося на своей наблюдательной площадке.
– Крикнешь – тебе конец, – произнес он, голос звучал глухо из-под черепа дайра, но достаточно внятно. – Конец всему твоему племени, женщинам, детям и собакам. Я сожру всех.
Он не знал, насколько весомы эти угрозы, но туземец, похоже, при всем желании не мог произнести ни звука – у него перехватило от ужаса горло.
– Слезай, – велел Блейд, многозначительно раскачивая в руке копье. – Ответишь на мои вопросы, останешься жив.
Дрожа, абориген соскользнул вниз. Он был невысок – едва по грудь разведчику – и, несмотря на плотно сбитое тело, весил вдвое меньше. Сняв прочный ремень с топорища, Блейд сделал петлю и накинул ее на шею пленника, отметив, что от того несет резким аммиачным запахом. Обмочился со страха… это хорошо. Чем сильнее будет бояться, тем больше расскажет.
Он намотал конец ремня на кулак, уютно устроился прямо на снегу и приступил к допросу.
– Догадываешься, кого вы ограбили?
– Да, Великий Дайр! – туземец повалился ему в ноги.
– Знаешь, что вас ждет?
– Да, Великий!
– Тааак… – он сгреб дикаря за ворот огромной полосатой пятерней, приподнял его голову и всмотрелся в побелевшие от ужаса глаза. – Ты понимаешь, что мне нельзя лгать?
– Д-да…
Блейд удовлетворенно кивнул.
– Как зовется твое племя?
– Убийцы Волков…
– Это хорошо. Я тоже не люблю волков. Воруют у меня добычу, – сообщил Блейд и угрожающе скрипнул зубами. Туземец затрясся. – Сколько воинов в племени?
– Шесть по десять… – дикарь метнул взгляд на мертвые тела и уточнил:
– Нет… Теперь меньше…
– Кто вождь?
– Харат Мощная Шея.
– Мои собаки, мои нарты, мое мясо и моя женщина – целы?
– Собак и нарты не трогали, мясо – съели, женщина… – он замялся, и Блейд, снова скрипнув зубами, дернул ремень.
– Ну?!
– От нее несет страхом, как холодом от ледяного поля… Никто не решается тронуть ее… хотя мясо нежное…
– Это тоже хорошо, – Блейд успокоился. – Где ее держат?
– В хижине шамана… Плата Рваное Ухо… Связанной… Плат собирается сегодня очистить ее и… и…
– И?.. – разведчик положил тяжелую руку на горло туземца, придавив кадык.
– Будет пир…
– Ладно! Пир я вам обещаю, – он ухмыльнулся.
– Великий! Пощади! – туземец снова повалился ему в ноги.
Рывком поставив его на ноги, Блейд рявкнул:
– Где стойбище? Далеко? Где юрта вождя? Где живет шаман? – он приблизил клыки дайра, торчавшие перед его лицом, к шее дикаря. Тот судорожно сглотнул.
– Юрты близко… за тем утесом… – он вытянул руку. – У Харата большая палатка посередине… Плат… он ставит юрту на отшибе… за кругом… Увидишь сразу, Великий…
– Хорошо! Жизнь я тебе обещал, но и только. Разведчик завел пленнику руки за спину и крепко связал кисти, захлестнув конец ремня вокруг шеи. Другим концом обхватил лодыжки, притянув ступни к самым ягодицам. Бросив беспомощного стража на снег, он подобрал оружие, сверток с тюленьим мясом и, не таясь, обогнул огромную ледяную глыбу.
За ней, на расчищенной площадке неподалеку от курившейся паром проруби, темнело кольцо юрт; одна, покрупнее прочих, стояла в центре. С внешней стороны кольца, как раз на пути Блейда, располагался небольшой шатер, украшенный волчьими черепами и хвостами – обитель шамана. Кое-где курились костры, разложенные на плоских камнях – видимо, их привозили с твердой суши; у огня хлопотали женщины в мохнатых куртках и штанах, вокруг них вертелись ребятишки и собаки. Рядом с торосами выстроилось две дюжины примитивных нарт, и разведчик сразу узнал среди них свои сани – они были гораздо длиннее и шире. Он покрутил головой, осматриваясь, но мужчин нигде не было видно. Отсыпаются в юртах, сожрав украденное мясо, решил Блейд.
Долгих пять секунд он глядел на жалкое стойбище, представляя, как зальет его кровью, как изрубит и переколет всех, от Харата, вождя этой шайки, до последнего шелудивого пса. Он снимет головы половине воинов прежде, чем они очухаются и поймут, что происходит… а остальных, наверняка, хватит столбняк от страха… Он убьет их тоже, а потом примется за женщин, детей и собак…
Тьфу! Блейд с отвращением сплюнул, и картина кровавой бойни растаяла. Да, он может сделать это – но не сделает. Разве только в случае крайней необходимости…
Широким шагом он направился к шатру колдуна, прятавшемуся в тени айсберга. Отсюда до кольца юрт было ярдов пятьдесят; его никто не заметил, лишь пара-другая собак жалобно заскулила. Разведчик откинул полог, вошел и ударом кулака отправил в небытие Плата Рваное Ухо, который окуривал крепко связанную Аквию вонючим дымом.
– Риард! Ты пришел! – она закашлялась, но глаза ее сияли сквозь густые клуба словно два хризолита, источавших чистый зеленый свет.
– Куда я денусь! – буркнул Блейд, осторожно перерезая ремни лезвием топора. Он выпрямился, поставив Аквию на ноги. – Двигаться можешь?
– Наверно… – тон ее был неуверенным. – Мы сейчас уйдем?
– Мы уедем… Тут наши собаки, сани и наши должники. Сейчас я с ними поговорю… потолкую! Шагай за мной.
Схватив тело шамана за ногу, он потащил его к юрте вождя: Аквия едва поспевала за ним. Теперь их заметили. На несколько секунд женщины застыли в недоумении, потом, сообразив, кто явился к ним в гости, начали с визгом разбегаться, хватая детей.
Блейд бросил труп, выдрал из снега три костяных стояка, поддерживавших юрту Харата, и опрокинул ее набок. Вождь, разбуженный этим бесцеремонным вторжением, выпростал голову из-под меховой полости и сел, недоуменно моргая: шея у него действительно была толстая.
– Узнаешь меня, Харат? – разведчик оперся на копье, сверля взглядом побледневшего как смерть туземца.
– В-ве-ликий Дайр! – вождь в ужасе открыл рот.
– Дайр, – подтвердил Блейд, пошевелив ногой голову мертвого шамана. – Плат был плохой колдун. Не предостерег вас от набега, и Убийцы Волков проявили ко мне непочтительность. С ним я уже рассчитался, охранников твоих съел… да, съел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16