Хотя вполне очевидно, что он философски равнодушно относится к ее требованиям об участке для эксперимента, для нее же это был этический вопрос. Она догадывалась, как к ней относятся члены экипажа: кучка умников-мечтателей, заперевшихся в башне из слоновой кости и жонглирующих колбами.
Она снова вздохнула.
– Мам, почему ты позволяешь им все это сваливать на тебя?
– Привет, Дэвид, – сказала она. – Я не слышала, как ты вошел.
Он подошел к пульту связи, за которым сидела Кэрол.
– Они лентяи, мам…
– Они просто устали. И если то, что они нашли действительно нуждается в трансплантации…
– Ну да, продолжай, мама. Это же военный тип мышления: «Никогда не откладывай на завтра то, что можно отложить в сторону сегодня». Если жизнь начинает эволюционировать, то…
– Я знаю, знаю, – перебила его Кэрол. – Надеюсь, ты помнишь, что я сама писала о риске?
– Да, мама, не переживай. По-моему все похоже на то, как ты это описывала.
– В том-то все и дело. Пожалуй, я не ошиблась и меня пугает мысль о том, что может произойти.
– Произойдет то, что твое имя будет стоять в одном ряду с именами Ньютона, Эйнштейна, Сурака…
– Скорее, с именем Дарвина, и, может быть, я посмертно подвергнусь тем же нападкам, что и он.
– Мне кажется, чтобы открыть обстрел, они не будут дожидаться твоей смерти.
– Ну, спасибо. Обрадовал! – с усмешкой сказала Кэрол. – Чего же еще мне ждать от людей, если даже мой собственный отпрыск не уважает меня.
– Ну вот, вечно я в опале. – Он быстро обнял ее. – Сыграем в бридж после обеда?
– Может быть. – Она все еще думала о своей беседе с Терреллом.
– Да, всякий раз, когда нам приходится иметь дело со Звездным Флотом, я тоже нервничаю, – сказал он.
– Это очень рискованно, – тихо произнесла она.
– Любое мало-мальски ценное открытие может обернуться смертельным оружием…
– О, боже, это мне отлично известно.
– Еще бы, – усмехнулся Дэвид, – ведь именно это ты вдалбливала мне в течение двадцати лет. – Затем сразу посерьезнев, добавил:
– Просто мы должны быть уверены, что эти военные не отстранят тебя от эксперимента.
Несомненно, кому-то этого очень хочется. Вот, например, тот подросший бойскаут, с которым ты общалась.
– Послушай, малыш. Уж кем-кем, а бойскаутом Джеймс Кирк никогда не был. – Меньше всего ей хотелось бы говорить о Джеймсе Кирке с сыном.
Указывая на маленькие контейнеры в руках у Дэвида, она спросила: Вчерашние?
– Да, только что из машины. – Он достал рентгеновские микроснимки, и они погрузились в работу.
* * *
Джим Кирк подвинул ближе лампу, пытаясь уютнее устроиться на тахте, поднес книгу ближе к глазам, ту, что подарил ему Спок, затем отодвинул ее на вытянутую руку. Как бы ни старался, глаза не разбирали мелкий шрифт.
«Я просто устал», – подумал он.
И это была правда: он устал. Но не только поэтому он не мог читать книгу Спока. Он осторожно закрыл ее, положил на стол рядом с собой и снова лег на тахту. Он отчетливо видел картины на дальней стене, даже тончайшие линии эротического рисунка Кверна, который был предметом его гордости.
Этот небольшой рисунок он приобрел очень давно, рисунок всегда висел у него за спиной в его кабинете на «Энтерпрайзе».
Многие из его старинных вещей были чужеземными произведениями искусства, собранными со всего света, но больше всего он любил творения своей культуры, особенно Викторианской эпохи в Англии. Он пытался угадать, знал ли об этом Спок, или же первое издание Диккенса просто счастливая догадка, совпадение.
Могла ли Споку прийти в голову подобная счастливая идея? Да он пришел бы в ужас. Джим усмехнулся.
Только последние 10 лет или чуть меньше красота старинных вещей переборола в нем нежелание обзаводиться собственностью, нежелание обременять себя вещами. Прошло уже немало времени с тех пор, как он жил лишь с небольшим чемоданом, не оглядываясь назад. Иногда ему хотелось вернуть те дни назад. Но это невозможно. Теперь он адмирал. У него слишком много обязанностей.
…Раздался звонок в дверь. Джим привстал и снова сел. Время слишком позднее для посетителей.
– Войдите, – сказал он. Сенсорное устройство, отреагировав на его голос, открыло дверь, и Леонард Маккой, сияющий, с кучей пакетов в руках вошел в комнату.
– Доктор, неужели вы?! – удивился Джим. – Какой заблудившийся транспортер занес вас ко мне?
Маккой встал в театральную позу и произнес:
– Quidquid id est, timeo Danaos dona ferentes.
– Как-как, еще разок?
– Ну, это на языке оригинала. Теперь люди говорят так: «Бойтесь ромулян, дары приносящих!» Не совсем, правда, точно, но вполне подходит, если еще учесть, что, – он пошарил рукой в одном из пакетов и вынул бутылку, полную жидкости цвета электрик, – это, с Днем рождения, Джим. – И он вручил Кирку пузатую асимметричную бутылку.
– Ромулянский эль? Старина, ведь это же запрещенная штука.
– Я употребляю его исключительно в медицинских целях. Не будь занудой.
Джим разглядывал этикетку «22…83?».
– Лекарство нужно слегка взболтать. Дай-ка мне сюда.
Джим вернул бутылку и, открыв Викторианский секретер вишневого дерева с зеркальными дверцами, достал две пивные кружки. Маккой наполнил их доверху.
– Послушай, или у меня галлюцинации, или он, в самом деле, дымится?
Маккой рассмеялся.
– Во время варки возможны оба варианта. – Он чокнулся с Джимом, твое здоровье, – и сделал большой глоток. Джим прихлебывал осторожно. Он хорошо помнил, как напиток отдает в голову. Цвет электрик был как раз подходящим оттенком: он почувствовал вкус так, словно легкий толчок, будто активный элемент тока, миновав органы пищеварения, прямо направился в мозг.
– Эх, – крякнул он, снова отпил, наслаждаясь одновременно и вкусом и эффектом. – А теперь, разверни это, – Маккой протянул ему пакет, завернутый в коричневую с позолотой бумагу.
Джим взял пакет, повертел его в руках и слегка встряхнул.
– Слушай, я даже боюсь. А что это?
Он еще глотнул эля, на этот раз сделав большой глоток, и пощупал тоненькую серебряную завязку. Странно: сегодня днем он без всяких усилий развернул подарок Спока. Нелепая идея пришла ему в голову, и он, смеясь, спросил:
– Может это контрабанда от Клинтонов?
– Это еще одна старинная вещичка для твоей коллекции. Твое здоровье!
– Он поднял кружку и снова выпил.
– Ну же, старина, что это?
Он развернул один угол.
– Да ведь ты уже почти открыл!
Хотя ему стало казаться, что руки у него словно в перчатках, но почувствовал только твердую форму. Он перестал пытаться развернуть обертку целиком и разорвал ее.
– Я знаю, что это, – он взглянул на конструкцию из золота и стекла, бросил взгляд на Маккоя и снова – на подарок. – Он просто очарователен.
– Им четыреста лет. Сейчас уже не много осталось целых линз.
– Старик, это что?
– Очки.
Джим отхлебнул еще эля. Может быть, если не будет отставать от Маккоя, наконец поймет, о чем тот говорит!
– Для твоих глаз, – добавил доктор. – Они так же хороши на «Ретинаке 5»!..
– Но у меня аллергия на «Ретинаке 5», – раздраженно бросил Джим. Он расстроился от того, что не может воспользоваться лекарством для глаз, которое расхваливал доктор.
– В том-то все и дело!
Доктор снова наполнил кружки.
– С Днем рождения!
Джим взял очки. Золотая проволока соединяла два маленьких стеклянных полукружка, к каждому из которых были приделаны изогнутые дужки.
– Нет, не так нужно.
Маккой заправил дужки Джиму за уши. Изогнутая проволока очутилась на носу, поддерживая стекла чуть ниже уровня глаз.
– Вот это и есть очки. Да это была шутка насчет старинных линз. Они словно для тебя специально сделаны.
Джим вспомнил картинку в одной из старинных книг. Он чуть опустил очки на переносицу.
– Да вот так, – одобрительно отозвался Маккой.
– Посмотри-ка на меня, вверх. А теперь вниз, сквозь стекла. С этой штукой тебе должно быть очень удобно читать.
Джим поправил очки и с удивлением прищурился; он взял книгу, подарок Спока, открыл ее и обнаружил, что крохотный шрифт теперь стал отлично виден.
– Поразительно. Старина, я даже не знаю, что и сказать.
– Скажи: спасибо.
– Спасибо, – послушно повторил Джим.
– А теперь, давай выпьем еще.
Маккой опорожнил бутылку, вылив остатки эля в кружки.
Они сидели и пили. Эль оказывал свое обычное воздействие. Джим чувствовал себя почти так же, как когда-то, впервые ощутив невесомость его слегка мутило. Он никак не мог подобрать слова, хотя и чувствовал, что наступила долгая, неловкая пауза. Несколько раз Маккой порывался заговорить, но каждый раз что-то мешало ему. И Джим вдруг почувствовал, что ему лучше не слушать доктора, чтобы тот ни говорил. Он угрюмо уставился в кружку. Снова у него разыгралась паранойя. Зная, что все дело в выпивке, он даже не пытался никак облегчить свои страдания.
– Какого черта, Джим! – вдруг прервал молчание Маккой. – Что, черт возьми, с тобой происходит? У всех есть дни рождения. Почему твой мы справляем как поминки?
– Именно за этим ты и пришел? – огрызнулся Джим. – Мне не нужна твоя лекция.
– Тогда что же тебе нужно? Что ты делаешь здесь, сидя совсем один, в День рождения? Только не неси снова всей этой чепухи об играх для юнцов!
Ты просто вымотался и сам это отлично понимаешь. Дело ведь совсем не в возрасте. Все это от того, что ты играешь с компьютером вместо того, чтобы управлять космическим кораблем!
– Мне бы твое чувство поэзии, я бы многое сделал.
– Вот ведь бык упрямый! Тебе бы не следовало уходить с «Энтерпрайза» после «Вояжера».
Джим снова отхлебнул эля, желая чуть продлить первое оживление.
Теперь он вспомнил, почему пристрастился тогда к этому напитку.
Возбуждение эля оправдывало депрессию, к которой приводил. Хотя не вполне.
Он горько усмехнулся.
– Да, я кажется занимался пиратством, старина.
– И это – чушь. Если ты и позволил себе парочку смелых выходок, то им пришлось сместить тебя.
– Вряд ли во всем Звездном Флоте найдется адмирал, который будет пересылать байты из одного банка данных в другой с большей охотой, чем мечтать.
– Мы говорим не о каком-то там адмирале Звездного Флота. Речь идет о Джеймсе Т. Кирке.
– Который имеет дурную славу. Так что, вполне справедливо использовать это.
– Джим, этика – это одно, но ты же занимаешься самоистязанием.
– Есть правила и инструкции…
– За которыми ты прячешься.
– Да ну? И от чего же я прячусь?
– От самого себя – адмирала.
Джим сдержал готовый сорваться резкий ответ. После долгой паузы он произнес:
– Мне кажется, ты еще что-то хочешь посоветовать независимо от того, хочу ли этого я.
– Джим, не знаю почему, – то ли как доктору, то ли просто как другу мне кажется это очень важным. Верни свой корабль. Верни его, пока ты еще не стар. Пока ты еще не стал одним из экземпляров своей коллекции.
Джим взболтал остатки эля на дне кружки, поднял глаза и встретился взглядом с Маккоем.
* * *
Ветер буквально сбил Чехова с ног, когда тот вышел из-под защиты транспортера. Альфа Цети VI была одним из самых мерзких, негостеприимных мест, где ему когда-либо приходилось быть. На Альфа Цети VI было еще хуже, чем зимой в Сибири.
Вздымаемый ураганным ветром песок скрипел на скафандре. Перед Чеховым вдруг возник капитан Террелл. Он осмотрелся и попытался связаться с кораблем.
– Террелл вызывает «Уверенного».
– «Уверенный». На связи Бич, капитан.
Передатчик качало из стороны в сторону, как на волнах.
– Очень плохо слышно, сэр.
– Все нормально, Стоуни. Мы высадились. Никаких признаков жизни или чего-нибудь еще.
– Вас понял, сэр.
– Послушай, я не хочу весь день слышать этот писк. Я выйду на связь, ну скажем, через полчаса.
– …Да, сэр.
К разговору подключился Кайл:
– Помните, что вы должны оставаться на открытой поверхности, капитан.
– Не волнуйся. Кайл. Сеанс связи окончен.
Он выключил передатчик и включил свой трикодер. Чехов вытянул руку; она почти совсем исчезла в вихре песка. Даже если те существа, которых они ищут, макроскопичны, не говоря уже о микроскопичных, они ни за что не смогли бы их разглядеть. Чехов тоже начал искать источник того сигнала, который, собственно, и привел их на эту несчастную планету.
– Нашел что-нибудь, Павел?
Чехов едва разбирал слова капитана, и вовсе не из-за плохой связи, а из-за песка и ветра, в шуме которых тонул голос капитана.
– Нет, пока не нашел, сэр.
– Ты уверен, что координаты верные?
– Вы помните, капитан, то цветущее местечко, о котором Вы говорили: это оно и есть.
Он сделал несколько шагов вперед. Песок скрипел, забиваясь в складки скафандра. Они не могли долго оставаться на поверхности: такие условия могли разрушить и самый прочный материал. Чехов отлично знал, что произойдет, если скафандр будет разорван или проколот. Окиси, составляющие большую часть атмосферы, отравят воздух и высушат легкие. А он хотел бы умереть более приятным способом и в более отдаленные сроки.
– Я ни черта не вижу, – крикнул Террелл. Он направился к небольшому возвышению, указанному трикодером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Она снова вздохнула.
– Мам, почему ты позволяешь им все это сваливать на тебя?
– Привет, Дэвид, – сказала она. – Я не слышала, как ты вошел.
Он подошел к пульту связи, за которым сидела Кэрол.
– Они лентяи, мам…
– Они просто устали. И если то, что они нашли действительно нуждается в трансплантации…
– Ну да, продолжай, мама. Это же военный тип мышления: «Никогда не откладывай на завтра то, что можно отложить в сторону сегодня». Если жизнь начинает эволюционировать, то…
– Я знаю, знаю, – перебила его Кэрол. – Надеюсь, ты помнишь, что я сама писала о риске?
– Да, мама, не переживай. По-моему все похоже на то, как ты это описывала.
– В том-то все и дело. Пожалуй, я не ошиблась и меня пугает мысль о том, что может произойти.
– Произойдет то, что твое имя будет стоять в одном ряду с именами Ньютона, Эйнштейна, Сурака…
– Скорее, с именем Дарвина, и, может быть, я посмертно подвергнусь тем же нападкам, что и он.
– Мне кажется, чтобы открыть обстрел, они не будут дожидаться твоей смерти.
– Ну, спасибо. Обрадовал! – с усмешкой сказала Кэрол. – Чего же еще мне ждать от людей, если даже мой собственный отпрыск не уважает меня.
– Ну вот, вечно я в опале. – Он быстро обнял ее. – Сыграем в бридж после обеда?
– Может быть. – Она все еще думала о своей беседе с Терреллом.
– Да, всякий раз, когда нам приходится иметь дело со Звездным Флотом, я тоже нервничаю, – сказал он.
– Это очень рискованно, – тихо произнесла она.
– Любое мало-мальски ценное открытие может обернуться смертельным оружием…
– О, боже, это мне отлично известно.
– Еще бы, – усмехнулся Дэвид, – ведь именно это ты вдалбливала мне в течение двадцати лет. – Затем сразу посерьезнев, добавил:
– Просто мы должны быть уверены, что эти военные не отстранят тебя от эксперимента.
Несомненно, кому-то этого очень хочется. Вот, например, тот подросший бойскаут, с которым ты общалась.
– Послушай, малыш. Уж кем-кем, а бойскаутом Джеймс Кирк никогда не был. – Меньше всего ей хотелось бы говорить о Джеймсе Кирке с сыном.
Указывая на маленькие контейнеры в руках у Дэвида, она спросила: Вчерашние?
– Да, только что из машины. – Он достал рентгеновские микроснимки, и они погрузились в работу.
* * *
Джим Кирк подвинул ближе лампу, пытаясь уютнее устроиться на тахте, поднес книгу ближе к глазам, ту, что подарил ему Спок, затем отодвинул ее на вытянутую руку. Как бы ни старался, глаза не разбирали мелкий шрифт.
«Я просто устал», – подумал он.
И это была правда: он устал. Но не только поэтому он не мог читать книгу Спока. Он осторожно закрыл ее, положил на стол рядом с собой и снова лег на тахту. Он отчетливо видел картины на дальней стене, даже тончайшие линии эротического рисунка Кверна, который был предметом его гордости.
Этот небольшой рисунок он приобрел очень давно, рисунок всегда висел у него за спиной в его кабинете на «Энтерпрайзе».
Многие из его старинных вещей были чужеземными произведениями искусства, собранными со всего света, но больше всего он любил творения своей культуры, особенно Викторианской эпохи в Англии. Он пытался угадать, знал ли об этом Спок, или же первое издание Диккенса просто счастливая догадка, совпадение.
Могла ли Споку прийти в голову подобная счастливая идея? Да он пришел бы в ужас. Джим усмехнулся.
Только последние 10 лет или чуть меньше красота старинных вещей переборола в нем нежелание обзаводиться собственностью, нежелание обременять себя вещами. Прошло уже немало времени с тех пор, как он жил лишь с небольшим чемоданом, не оглядываясь назад. Иногда ему хотелось вернуть те дни назад. Но это невозможно. Теперь он адмирал. У него слишком много обязанностей.
…Раздался звонок в дверь. Джим привстал и снова сел. Время слишком позднее для посетителей.
– Войдите, – сказал он. Сенсорное устройство, отреагировав на его голос, открыло дверь, и Леонард Маккой, сияющий, с кучей пакетов в руках вошел в комнату.
– Доктор, неужели вы?! – удивился Джим. – Какой заблудившийся транспортер занес вас ко мне?
Маккой встал в театральную позу и произнес:
– Quidquid id est, timeo Danaos dona ferentes.
– Как-как, еще разок?
– Ну, это на языке оригинала. Теперь люди говорят так: «Бойтесь ромулян, дары приносящих!» Не совсем, правда, точно, но вполне подходит, если еще учесть, что, – он пошарил рукой в одном из пакетов и вынул бутылку, полную жидкости цвета электрик, – это, с Днем рождения, Джим. – И он вручил Кирку пузатую асимметричную бутылку.
– Ромулянский эль? Старина, ведь это же запрещенная штука.
– Я употребляю его исключительно в медицинских целях. Не будь занудой.
Джим разглядывал этикетку «22…83?».
– Лекарство нужно слегка взболтать. Дай-ка мне сюда.
Джим вернул бутылку и, открыв Викторианский секретер вишневого дерева с зеркальными дверцами, достал две пивные кружки. Маккой наполнил их доверху.
– Послушай, или у меня галлюцинации, или он, в самом деле, дымится?
Маккой рассмеялся.
– Во время варки возможны оба варианта. – Он чокнулся с Джимом, твое здоровье, – и сделал большой глоток. Джим прихлебывал осторожно. Он хорошо помнил, как напиток отдает в голову. Цвет электрик был как раз подходящим оттенком: он почувствовал вкус так, словно легкий толчок, будто активный элемент тока, миновав органы пищеварения, прямо направился в мозг.
– Эх, – крякнул он, снова отпил, наслаждаясь одновременно и вкусом и эффектом. – А теперь, разверни это, – Маккой протянул ему пакет, завернутый в коричневую с позолотой бумагу.
Джим взял пакет, повертел его в руках и слегка встряхнул.
– Слушай, я даже боюсь. А что это?
Он еще глотнул эля, на этот раз сделав большой глоток, и пощупал тоненькую серебряную завязку. Странно: сегодня днем он без всяких усилий развернул подарок Спока. Нелепая идея пришла ему в голову, и он, смеясь, спросил:
– Может это контрабанда от Клинтонов?
– Это еще одна старинная вещичка для твоей коллекции. Твое здоровье!
– Он поднял кружку и снова выпил.
– Ну же, старина, что это?
Он развернул один угол.
– Да ведь ты уже почти открыл!
Хотя ему стало казаться, что руки у него словно в перчатках, но почувствовал только твердую форму. Он перестал пытаться развернуть обертку целиком и разорвал ее.
– Я знаю, что это, – он взглянул на конструкцию из золота и стекла, бросил взгляд на Маккоя и снова – на подарок. – Он просто очарователен.
– Им четыреста лет. Сейчас уже не много осталось целых линз.
– Старик, это что?
– Очки.
Джим отхлебнул еще эля. Может быть, если не будет отставать от Маккоя, наконец поймет, о чем тот говорит!
– Для твоих глаз, – добавил доктор. – Они так же хороши на «Ретинаке 5»!..
– Но у меня аллергия на «Ретинаке 5», – раздраженно бросил Джим. Он расстроился от того, что не может воспользоваться лекарством для глаз, которое расхваливал доктор.
– В том-то все и дело!
Доктор снова наполнил кружки.
– С Днем рождения!
Джим взял очки. Золотая проволока соединяла два маленьких стеклянных полукружка, к каждому из которых были приделаны изогнутые дужки.
– Нет, не так нужно.
Маккой заправил дужки Джиму за уши. Изогнутая проволока очутилась на носу, поддерживая стекла чуть ниже уровня глаз.
– Вот это и есть очки. Да это была шутка насчет старинных линз. Они словно для тебя специально сделаны.
Джим вспомнил картинку в одной из старинных книг. Он чуть опустил очки на переносицу.
– Да вот так, – одобрительно отозвался Маккой.
– Посмотри-ка на меня, вверх. А теперь вниз, сквозь стекла. С этой штукой тебе должно быть очень удобно читать.
Джим поправил очки и с удивлением прищурился; он взял книгу, подарок Спока, открыл ее и обнаружил, что крохотный шрифт теперь стал отлично виден.
– Поразительно. Старина, я даже не знаю, что и сказать.
– Скажи: спасибо.
– Спасибо, – послушно повторил Джим.
– А теперь, давай выпьем еще.
Маккой опорожнил бутылку, вылив остатки эля в кружки.
Они сидели и пили. Эль оказывал свое обычное воздействие. Джим чувствовал себя почти так же, как когда-то, впервые ощутив невесомость его слегка мутило. Он никак не мог подобрать слова, хотя и чувствовал, что наступила долгая, неловкая пауза. Несколько раз Маккой порывался заговорить, но каждый раз что-то мешало ему. И Джим вдруг почувствовал, что ему лучше не слушать доктора, чтобы тот ни говорил. Он угрюмо уставился в кружку. Снова у него разыгралась паранойя. Зная, что все дело в выпивке, он даже не пытался никак облегчить свои страдания.
– Какого черта, Джим! – вдруг прервал молчание Маккой. – Что, черт возьми, с тобой происходит? У всех есть дни рождения. Почему твой мы справляем как поминки?
– Именно за этим ты и пришел? – огрызнулся Джим. – Мне не нужна твоя лекция.
– Тогда что же тебе нужно? Что ты делаешь здесь, сидя совсем один, в День рождения? Только не неси снова всей этой чепухи об играх для юнцов!
Ты просто вымотался и сам это отлично понимаешь. Дело ведь совсем не в возрасте. Все это от того, что ты играешь с компьютером вместо того, чтобы управлять космическим кораблем!
– Мне бы твое чувство поэзии, я бы многое сделал.
– Вот ведь бык упрямый! Тебе бы не следовало уходить с «Энтерпрайза» после «Вояжера».
Джим снова отхлебнул эля, желая чуть продлить первое оживление.
Теперь он вспомнил, почему пристрастился тогда к этому напитку.
Возбуждение эля оправдывало депрессию, к которой приводил. Хотя не вполне.
Он горько усмехнулся.
– Да, я кажется занимался пиратством, старина.
– И это – чушь. Если ты и позволил себе парочку смелых выходок, то им пришлось сместить тебя.
– Вряд ли во всем Звездном Флоте найдется адмирал, который будет пересылать байты из одного банка данных в другой с большей охотой, чем мечтать.
– Мы говорим не о каком-то там адмирале Звездного Флота. Речь идет о Джеймсе Т. Кирке.
– Который имеет дурную славу. Так что, вполне справедливо использовать это.
– Джим, этика – это одно, но ты же занимаешься самоистязанием.
– Есть правила и инструкции…
– За которыми ты прячешься.
– Да ну? И от чего же я прячусь?
– От самого себя – адмирала.
Джим сдержал готовый сорваться резкий ответ. После долгой паузы он произнес:
– Мне кажется, ты еще что-то хочешь посоветовать независимо от того, хочу ли этого я.
– Джим, не знаю почему, – то ли как доктору, то ли просто как другу мне кажется это очень важным. Верни свой корабль. Верни его, пока ты еще не стар. Пока ты еще не стал одним из экземпляров своей коллекции.
Джим взболтал остатки эля на дне кружки, поднял глаза и встретился взглядом с Маккоем.
* * *
Ветер буквально сбил Чехова с ног, когда тот вышел из-под защиты транспортера. Альфа Цети VI была одним из самых мерзких, негостеприимных мест, где ему когда-либо приходилось быть. На Альфа Цети VI было еще хуже, чем зимой в Сибири.
Вздымаемый ураганным ветром песок скрипел на скафандре. Перед Чеховым вдруг возник капитан Террелл. Он осмотрелся и попытался связаться с кораблем.
– Террелл вызывает «Уверенного».
– «Уверенный». На связи Бич, капитан.
Передатчик качало из стороны в сторону, как на волнах.
– Очень плохо слышно, сэр.
– Все нормально, Стоуни. Мы высадились. Никаких признаков жизни или чего-нибудь еще.
– Вас понял, сэр.
– Послушай, я не хочу весь день слышать этот писк. Я выйду на связь, ну скажем, через полчаса.
– …Да, сэр.
К разговору подключился Кайл:
– Помните, что вы должны оставаться на открытой поверхности, капитан.
– Не волнуйся. Кайл. Сеанс связи окончен.
Он выключил передатчик и включил свой трикодер. Чехов вытянул руку; она почти совсем исчезла в вихре песка. Даже если те существа, которых они ищут, макроскопичны, не говоря уже о микроскопичных, они ни за что не смогли бы их разглядеть. Чехов тоже начал искать источник того сигнала, который, собственно, и привел их на эту несчастную планету.
– Нашел что-нибудь, Павел?
Чехов едва разбирал слова капитана, и вовсе не из-за плохой связи, а из-за песка и ветра, в шуме которых тонул голос капитана.
– Нет, пока не нашел, сэр.
– Ты уверен, что координаты верные?
– Вы помните, капитан, то цветущее местечко, о котором Вы говорили: это оно и есть.
Он сделал несколько шагов вперед. Песок скрипел, забиваясь в складки скафандра. Они не могли долго оставаться на поверхности: такие условия могли разрушить и самый прочный материал. Чехов отлично знал, что произойдет, если скафандр будет разорван или проколот. Окиси, составляющие большую часть атмосферы, отравят воздух и высушат легкие. А он хотел бы умереть более приятным способом и в более отдаленные сроки.
– Я ни черта не вижу, – крикнул Террелл. Он направился к небольшому возвышению, указанному трикодером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27