Но он был землянином, подражающим вулканцу.
Присев на койку, Зулу снял с себя рубашку и принялся разуваться. Ботинки были тесными, еще не разношенными, и рука Зулу соскользнула с задника, когда ботинок неожиданно соскочил с ноги и полетел на пол. Зулу подался вперед, чтобы поймать его, но не успел. Ботинок тяжелым каблуком с подковой упал на пол, наполнив грохотом каюту.
Илья кошачьим прыжком взлетел с койки, приземлился на четыре точки, в руке его сверкнул нож. Зулу неподвижно застыл с рукой, протянутой к ботинку.
– Простите, – смущенно сказал он и почувствовал, как кровь прилила к его щекам.
Илья встал, недовольно хмурясь и складывая нож.
– Ничего страшного не произошло, – сказал он. – Но я должен предупредить вас, что я провел два года за границей во время стычки у Ориона.
Он сел на койку, спрятал нож под подушку.
– И, пожалуйста, не будите меня таким грохотом, когда я сплю, не подходите без предупреждения сзади. Вы поняли меня? У меня кошачьи повадки – могу и поцарапать.
– Я запомню, – пообещал Зулу.
Илья удовлетворенно кивнул. Пестрая русская рубаха, которую он носил нараспашку, подпоясывая ее кушаком, распахнулась, обнажив грудь: от левого плеча, наискосок до самого живота тянулся синевато-багровый шрам. Зулу не мог оторвать от него своего взгляда. Илья заметил это и пожал плечами.
– Сувенир, – односложно пояснил он, завалился на койку и, не сказав больше ни слова, мирно уснул.
Зулу разделся и забрался на свою узкую койку так тихо, как только мог. Вытянулся, почесал затылок, прикрыл глаза. Но спать не хотелось. Он притянул к себе трикодер, пристроил его у самого уха. Но у него еще не было времени, чтобы запрограммировать его на свой голос, да и разговаривать с компьютером в то время, когда рядом с тобой кто-то пытается уснуть, – не очень хороший тон.
Нажав на клавиатуру, Зулу вызвал чертежи «Аэрфена» и час за часом изучал их, вникая в общий план, в различия между «Аэрфеном» и другими кораблями эскадрильи. И все это время он раз за разом покручивал кольцо Мандэлы на своем пальце. Ему так не хватало ее! И его удивляло, что он не чувствовал того же по отношению к «Энтерпрайзу». Но как ему недоставало ее! Мандэлы! Произошло столько всего, о чем он мог бы рассказать ей – во время ее уроков фехтования или его уроков дзюдо… или…
«Когда мы встретимся?» – подумал он, и вспомнил, что прошло уже двадцать четыре часа после их расставания. Спустя такое же время после прибытия на «Аэрфен» Зулу крепко уснул, а тусклый свет экрана освещал его счастливое лицо.
* * *
Командир Спок шел вниз по широкому коридору корабля, который считался теперь его кораблем. Но он не был амбициозен, вернее, его амбиции шли в направлении, далеком от командования кораблем и его экипажем, набранном преимущественно из землян, все еще непостижимых для Спока. И Маккой правильно говорил: он был капитаном не по призванию, а по принуждению. Конечно, он будет исполнять эту работу как можно лучше и до тех пор, пока будет вынужден делать это. Но при первой же возможности он переведется на другой корабль офицером по науке – и чем скорей, тем лучше. Ему и в голову никогда не приходило, что он может остаться на «Энтерпрайзе» при другом капитане. Со смертью Кирка умерла и часть его, Спока, жизни. И ее нельзя было возродить.
Он попытался выяснить, что произошло, и потерпел полную неудачу. Любое разумное предположение заканчивалось тупиком невозможности. Не было найдено ни одного доказательства существования сообщника. Да и невозможно себе представить, что кто-то проник на корабль, неведомо как, и, так же неведомо как, исчез. Но и Мордро не мог, никак не мог выбраться из каюты, сделать свое черное дело и вернуться обратно. И все-таки, кажется, он сделал это. Но кто ему помогал?
Медицинское освидетельствование Дженифер Аристидес дало непостижимые уму результаты: она была так серьезно больна, что не могла освободить Мордро, а впоследствии принять яд, чтобы скрыть свою вину. Оставалось предположить, что она была пешкой в руках опытных заговорщиков, и эту пешку сбросили с доски, как только она стала мешать другим фигурам. Но это было вершиной нелепости.
Пистолет тоже не нашли. И он не был уничтожен – при анализе циркулирующих систем не было найдено никаких посторонних элементов.
Может быть, таинственному сообщнику или самому доктору Мордро удалось каким-то путем выйти к воздушным тамбурам до того, как все ходы-выходы из корабля были перекрыты? Пистолет в таком случае, засосало в космос, где он и затерялся. Или он был вынесен из «Энтерпрайза» по лучу транспортатора, и его мельчайшие частицы безвозвратно растворились в безграничном пространстве? Похоже, это был единственный вывод, который можно было сделать из всех предположений. Но и в этом случае сам Мордро не смог бы выполнить такую продолжительную по времени работу. Спок даже был почти уверен и в том, что у Мордро не было времени и на то, что произошло на глазах Спока.
Волей-неволей напрашивалась мысль, что кто то из членов экипажа организовал, а возможно, и в одиночку совершил это лишенное всяких мотивов преступление.
Так чему верить? Спок видел своими собственными глазами, как Мордро стрелял в Кирка, – и это доказывает виновность Мордро. И теми же самыми глазами Спок видел, в каком состоянии находится Мордро, что исключало возможность какого-либо насилия с его стороны.
Спок надеялся, что Мордро уже пришел в себя. Ему необходимо было поговорить с профессором, ему надо было знать мнение профессора о происходящих событиях. И Спок зашагал в сторону каюты для высокопоставленных гостей.
Что его вело в эту каюту? А то, что события на «Энтерпрайзе» имели косвенное сходство с тем, что обнаружил Спок во время своих наблюдений за аномальным образованием. Анализы показали, что энтропия возрастала намного быстрее, чем это должно быть, – возрастала с постоянным ускорением, как будто с наращением массы ускорялся процесс ее образования. А это в свою очередь доказывало… что требовались новые доказательства для того, чтобы из множества напрашивающихся выводов остановиться на одном, единственно верном и уж от него возвращаться к первоначальной причине. А для этого Споку нужны новые данные. Его оторвали от повторных наблюдений за аномальным образованием, но события последних двух часов происходили и на его глазах, и на глазах многих членов экипажа. И Спок будет наблюдать, расспрашивать, анализировать. Другого выхода у него не было. Досконально узнав, что произошло и как, он узнает, и почему произошло. Земного понятия «случайное стечение обстоятельств» не было в языке вулканцев, может быть, и в земном языке это понятие носит временный характер?
– Мистер Спок!
Погруженный в свои мысли, он резко вскинул голову – навстречу по коридору неслась на всех своих четырех Снанагфаштали. Покрытым растительностью членам экипажа не разрешалось носить стандартную униформу, предназначенную лишь для гуманоидов. И на Снарл было надето что-то среднее между портупеей и доспехами из мягкой кожи, что больше всего напоминало детские штанишки о нагрудником, на котором красовалась эмблема «Энтерпрайза», плотно крепились коммуникатор и кобура для фазера.
Она плавно остановилась перед Споком, распрямилась, ее покрытые темно-бордовыми и алыми пятнами мускулы расслабились, руки вытянулись по швам.
– Пожалуйста, следуйте за мной. Есть причина для опасения за еще одну жизнь.
Спок поднял бровь: Снарл говорила бегло по-вулкански, с едва заметным акцентом и без шепелявости, которая уродовала ее стандартный английский, а шипящие звуки вулканской речи произносились несколько иначе и легко давались ей.
– В чем дело? – спросил он тоже по-вулкански.
– Друг Дженифер. Болезнь… расстроила ее разум… В ней самой и вокруг нее – смятение, и она видит только один путь к своей чести.
Спок не очень понял истинное значение ее фразы и сосредоточенно всматривался в Снарл. Она перешла на английский:
– Дженифер в отчаянии, мистер Спок. Она хочет только одного – умереть. Эти слова все разъяснили. – Ведите меня к ней, – сказал Спок, – поскорее.
* * *
Дженифер Аристидес стояла посреди своей каюты и рассматривала картину с изображением своего дома. Картина висела на стене и создавала впечатление окна, из которого был виден и сам дом, и луг за ним, и пасущиеся на, лугу пони.
Дженифер сама нарисовала эту картину, хоть и не считала себя художником, хоть живопись в ее родных местах ни у кого не вызывала восхищения. Но что ей было делать в минуты, а то и долгие часы одиночества, когда тоска по родному дому горькой петлей перехватывала горло, когда сознание своей никчемности на службе безопасности заставляла браться за любое дело, лишь бы отвлечься, заняться, забыться?
Картина получилась грубой и нереальной. Ну, дом был как дом, луг с натяжкой мог сойти за настоящий луг, но вместо пони на этом лугу паслись какие-то механические создания высотой в двадцать четыре руки и массой в две тонны, никак не способные насторожиться, ни с того ни с сего взбрыкнуть и галопом помчаться к ближайшей изгороди, высоко взбрасывая копыта. Именно такими, а не застывшими механизмами помнила своих пони Дженифер, такими хотела видеть их на своей картине.
Дверь в каюту открылась, но Дженифер даже не повернулась посмотреть, кто вошел, – кроме нее, только Снанагфаштали разрешалось входить к ней без стука, и Дженифер обрадовалась, что увидит свою подругу, хоть это и будет их последняя встреча. Но она не скажет ей «прощай». Если она попрощается, Фаштал попытается остановить ее.
Снанагфаштали подошла к ней сзади, провела своей щекой по ее виску, что означало знак дружеского приветствия. А Дженифер в это время торопливо прятала в карман униформы разорванные медицинские сенсоры. Они должны были подать сигнал о помощи, если с нею что-то случится. Но ей не нужна помощь, поэтому сенсоры и не подадут никакого сигнала.
– Лейтенант Аристидес, могу я войти? – голос принадлежал офицеру по науке, первому офицеру, а в настоящее время и капитану корабля.
Кремовая и темно-бордовая шерсть щеки Фаштал: скользила по коротким и жестким каштановым волосам Дженифер.
– Если хотите, – ответила она. Это не было ни приглашением, ни даже разрешением и не обязывало ее к учтивости. И вместо того, чтобы приветствовать его вставанием и салютом как высшего по званию, Дженифер присела на стул. И сделала это вовсе не потому, что хотела оскорбить Спока, которым она искренне восхищалась, а чтобы подчеркнуть свое безразличие даже к нему.
Это было трудно, но это было надо. Дженифер неуютно чувствовала себя среди людей-землян, которые смотрели на нее или с плохо скрываемой насмешкой или с открытым презрением. Лишь двое землян относились к ней хоть и по разному, но по-человечески: капитан Кирк, которого она уважала, и Мандэла Флин, которую она боялась. И этих двух людей не стало. Оставалась одна Фаштал ее подруга, а может быть, и ее любовь. Дженифер не задумывалась об этом, хоть смутно подозревала, что любить можно кого-то подобного себе. Спросить было некого, потому что она боялась насмешки, которая убила бы ее.
А Споком она восхищалась. Среди землян она помимо неуютности чувствовала и свою мнимую неуклюжесть, боясь кого-то задеть, ненароком придавить, что зачастую и случалось. А возле Спока она была спокойной, ловкой в движениях, как будто он давал ей и чувство собственного достоинства, и ощущение пространства. Он был единственным похожим на землян созданием на корабле, у кого не вызывала отвращение ее телесная форма. Он был безразличен к ней, и она была благодарна ему за это. Пусть бы оставался безразличным до ее последней минуты…
– Как вы себя чувствуете, лейтенант Аристидес? Хорошо?
Она помедлила, но ответила правду. Лгать не было смысла – ее никто не может остановить, лишь бы он избавил ее от необходимости быть учтивой.
– Не очень, – ответила она сначала на вторую, а чуть помедлив, и на первую часть вопроса. – Я чувствую себя обесчещенной, и мне стыдно. Я потерпела неудачу – как всегда и во всем.
– Лейтенант Аристидес, вы понимаете, что были на волосок от смерти? Вы понимаете, что любой другой член команды безопасности умер бы, окажись он на вашем месте? И умер бы так быстро, что не смог бы поднять тревогу.
– Результат был бы тот же. Что толку, что я осталась жива? Я все равно потерпела неудачу – заключенный исчез из камеры и убил капитана и моего командира. И почему-то никто не заболел, кроме меня. Так что если бы я умерла, было бы лучше. Фаштал зарычала ей в ухо:
– Я уже говорила тебе, что наши люди возлагают на тебя большие надежды.
Дженифер ласково похлопала по руке Фаштал, уютно устроившейся на ее плече:
– Не надо запрашивать слишком много, иначе ничего не получишь. Я, во всяком случае, ничего не могу дать.
Спок прошелся по каюте, сел напротив нее:
– Я не понял, что вы сказали.
– Мистер Спок, хлеб, который выращивают мои люди, так перегружен тяжелыми металлами, что маленький кусочек его может убить представителя любой природной группы, о которой мы знаем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Присев на койку, Зулу снял с себя рубашку и принялся разуваться. Ботинки были тесными, еще не разношенными, и рука Зулу соскользнула с задника, когда ботинок неожиданно соскочил с ноги и полетел на пол. Зулу подался вперед, чтобы поймать его, но не успел. Ботинок тяжелым каблуком с подковой упал на пол, наполнив грохотом каюту.
Илья кошачьим прыжком взлетел с койки, приземлился на четыре точки, в руке его сверкнул нож. Зулу неподвижно застыл с рукой, протянутой к ботинку.
– Простите, – смущенно сказал он и почувствовал, как кровь прилила к его щекам.
Илья встал, недовольно хмурясь и складывая нож.
– Ничего страшного не произошло, – сказал он. – Но я должен предупредить вас, что я провел два года за границей во время стычки у Ориона.
Он сел на койку, спрятал нож под подушку.
– И, пожалуйста, не будите меня таким грохотом, когда я сплю, не подходите без предупреждения сзади. Вы поняли меня? У меня кошачьи повадки – могу и поцарапать.
– Я запомню, – пообещал Зулу.
Илья удовлетворенно кивнул. Пестрая русская рубаха, которую он носил нараспашку, подпоясывая ее кушаком, распахнулась, обнажив грудь: от левого плеча, наискосок до самого живота тянулся синевато-багровый шрам. Зулу не мог оторвать от него своего взгляда. Илья заметил это и пожал плечами.
– Сувенир, – односложно пояснил он, завалился на койку и, не сказав больше ни слова, мирно уснул.
Зулу разделся и забрался на свою узкую койку так тихо, как только мог. Вытянулся, почесал затылок, прикрыл глаза. Но спать не хотелось. Он притянул к себе трикодер, пристроил его у самого уха. Но у него еще не было времени, чтобы запрограммировать его на свой голос, да и разговаривать с компьютером в то время, когда рядом с тобой кто-то пытается уснуть, – не очень хороший тон.
Нажав на клавиатуру, Зулу вызвал чертежи «Аэрфена» и час за часом изучал их, вникая в общий план, в различия между «Аэрфеном» и другими кораблями эскадрильи. И все это время он раз за разом покручивал кольцо Мандэлы на своем пальце. Ему так не хватало ее! И его удивляло, что он не чувствовал того же по отношению к «Энтерпрайзу». Но как ему недоставало ее! Мандэлы! Произошло столько всего, о чем он мог бы рассказать ей – во время ее уроков фехтования или его уроков дзюдо… или…
«Когда мы встретимся?» – подумал он, и вспомнил, что прошло уже двадцать четыре часа после их расставания. Спустя такое же время после прибытия на «Аэрфен» Зулу крепко уснул, а тусклый свет экрана освещал его счастливое лицо.
* * *
Командир Спок шел вниз по широкому коридору корабля, который считался теперь его кораблем. Но он не был амбициозен, вернее, его амбиции шли в направлении, далеком от командования кораблем и его экипажем, набранном преимущественно из землян, все еще непостижимых для Спока. И Маккой правильно говорил: он был капитаном не по призванию, а по принуждению. Конечно, он будет исполнять эту работу как можно лучше и до тех пор, пока будет вынужден делать это. Но при первой же возможности он переведется на другой корабль офицером по науке – и чем скорей, тем лучше. Ему и в голову никогда не приходило, что он может остаться на «Энтерпрайзе» при другом капитане. Со смертью Кирка умерла и часть его, Спока, жизни. И ее нельзя было возродить.
Он попытался выяснить, что произошло, и потерпел полную неудачу. Любое разумное предположение заканчивалось тупиком невозможности. Не было найдено ни одного доказательства существования сообщника. Да и невозможно себе представить, что кто-то проник на корабль, неведомо как, и, так же неведомо как, исчез. Но и Мордро не мог, никак не мог выбраться из каюты, сделать свое черное дело и вернуться обратно. И все-таки, кажется, он сделал это. Но кто ему помогал?
Медицинское освидетельствование Дженифер Аристидес дало непостижимые уму результаты: она была так серьезно больна, что не могла освободить Мордро, а впоследствии принять яд, чтобы скрыть свою вину. Оставалось предположить, что она была пешкой в руках опытных заговорщиков, и эту пешку сбросили с доски, как только она стала мешать другим фигурам. Но это было вершиной нелепости.
Пистолет тоже не нашли. И он не был уничтожен – при анализе циркулирующих систем не было найдено никаких посторонних элементов.
Может быть, таинственному сообщнику или самому доктору Мордро удалось каким-то путем выйти к воздушным тамбурам до того, как все ходы-выходы из корабля были перекрыты? Пистолет в таком случае, засосало в космос, где он и затерялся. Или он был вынесен из «Энтерпрайза» по лучу транспортатора, и его мельчайшие частицы безвозвратно растворились в безграничном пространстве? Похоже, это был единственный вывод, который можно было сделать из всех предположений. Но и в этом случае сам Мордро не смог бы выполнить такую продолжительную по времени работу. Спок даже был почти уверен и в том, что у Мордро не было времени и на то, что произошло на глазах Спока.
Волей-неволей напрашивалась мысль, что кто то из членов экипажа организовал, а возможно, и в одиночку совершил это лишенное всяких мотивов преступление.
Так чему верить? Спок видел своими собственными глазами, как Мордро стрелял в Кирка, – и это доказывает виновность Мордро. И теми же самыми глазами Спок видел, в каком состоянии находится Мордро, что исключало возможность какого-либо насилия с его стороны.
Спок надеялся, что Мордро уже пришел в себя. Ему необходимо было поговорить с профессором, ему надо было знать мнение профессора о происходящих событиях. И Спок зашагал в сторону каюты для высокопоставленных гостей.
Что его вело в эту каюту? А то, что события на «Энтерпрайзе» имели косвенное сходство с тем, что обнаружил Спок во время своих наблюдений за аномальным образованием. Анализы показали, что энтропия возрастала намного быстрее, чем это должно быть, – возрастала с постоянным ускорением, как будто с наращением массы ускорялся процесс ее образования. А это в свою очередь доказывало… что требовались новые доказательства для того, чтобы из множества напрашивающихся выводов остановиться на одном, единственно верном и уж от него возвращаться к первоначальной причине. А для этого Споку нужны новые данные. Его оторвали от повторных наблюдений за аномальным образованием, но события последних двух часов происходили и на его глазах, и на глазах многих членов экипажа. И Спок будет наблюдать, расспрашивать, анализировать. Другого выхода у него не было. Досконально узнав, что произошло и как, он узнает, и почему произошло. Земного понятия «случайное стечение обстоятельств» не было в языке вулканцев, может быть, и в земном языке это понятие носит временный характер?
– Мистер Спок!
Погруженный в свои мысли, он резко вскинул голову – навстречу по коридору неслась на всех своих четырех Снанагфаштали. Покрытым растительностью членам экипажа не разрешалось носить стандартную униформу, предназначенную лишь для гуманоидов. И на Снарл было надето что-то среднее между портупеей и доспехами из мягкой кожи, что больше всего напоминало детские штанишки о нагрудником, на котором красовалась эмблема «Энтерпрайза», плотно крепились коммуникатор и кобура для фазера.
Она плавно остановилась перед Споком, распрямилась, ее покрытые темно-бордовыми и алыми пятнами мускулы расслабились, руки вытянулись по швам.
– Пожалуйста, следуйте за мной. Есть причина для опасения за еще одну жизнь.
Спок поднял бровь: Снарл говорила бегло по-вулкански, с едва заметным акцентом и без шепелявости, которая уродовала ее стандартный английский, а шипящие звуки вулканской речи произносились несколько иначе и легко давались ей.
– В чем дело? – спросил он тоже по-вулкански.
– Друг Дженифер. Болезнь… расстроила ее разум… В ней самой и вокруг нее – смятение, и она видит только один путь к своей чести.
Спок не очень понял истинное значение ее фразы и сосредоточенно всматривался в Снарл. Она перешла на английский:
– Дженифер в отчаянии, мистер Спок. Она хочет только одного – умереть. Эти слова все разъяснили. – Ведите меня к ней, – сказал Спок, – поскорее.
* * *
Дженифер Аристидес стояла посреди своей каюты и рассматривала картину с изображением своего дома. Картина висела на стене и создавала впечатление окна, из которого был виден и сам дом, и луг за ним, и пасущиеся на, лугу пони.
Дженифер сама нарисовала эту картину, хоть и не считала себя художником, хоть живопись в ее родных местах ни у кого не вызывала восхищения. Но что ей было делать в минуты, а то и долгие часы одиночества, когда тоска по родному дому горькой петлей перехватывала горло, когда сознание своей никчемности на службе безопасности заставляла браться за любое дело, лишь бы отвлечься, заняться, забыться?
Картина получилась грубой и нереальной. Ну, дом был как дом, луг с натяжкой мог сойти за настоящий луг, но вместо пони на этом лугу паслись какие-то механические создания высотой в двадцать четыре руки и массой в две тонны, никак не способные насторожиться, ни с того ни с сего взбрыкнуть и галопом помчаться к ближайшей изгороди, высоко взбрасывая копыта. Именно такими, а не застывшими механизмами помнила своих пони Дженифер, такими хотела видеть их на своей картине.
Дверь в каюту открылась, но Дженифер даже не повернулась посмотреть, кто вошел, – кроме нее, только Снанагфаштали разрешалось входить к ней без стука, и Дженифер обрадовалась, что увидит свою подругу, хоть это и будет их последняя встреча. Но она не скажет ей «прощай». Если она попрощается, Фаштал попытается остановить ее.
Снанагфаштали подошла к ней сзади, провела своей щекой по ее виску, что означало знак дружеского приветствия. А Дженифер в это время торопливо прятала в карман униформы разорванные медицинские сенсоры. Они должны были подать сигнал о помощи, если с нею что-то случится. Но ей не нужна помощь, поэтому сенсоры и не подадут никакого сигнала.
– Лейтенант Аристидес, могу я войти? – голос принадлежал офицеру по науке, первому офицеру, а в настоящее время и капитану корабля.
Кремовая и темно-бордовая шерсть щеки Фаштал: скользила по коротким и жестким каштановым волосам Дженифер.
– Если хотите, – ответила она. Это не было ни приглашением, ни даже разрешением и не обязывало ее к учтивости. И вместо того, чтобы приветствовать его вставанием и салютом как высшего по званию, Дженифер присела на стул. И сделала это вовсе не потому, что хотела оскорбить Спока, которым она искренне восхищалась, а чтобы подчеркнуть свое безразличие даже к нему.
Это было трудно, но это было надо. Дженифер неуютно чувствовала себя среди людей-землян, которые смотрели на нее или с плохо скрываемой насмешкой или с открытым презрением. Лишь двое землян относились к ней хоть и по разному, но по-человечески: капитан Кирк, которого она уважала, и Мандэла Флин, которую она боялась. И этих двух людей не стало. Оставалась одна Фаштал ее подруга, а может быть, и ее любовь. Дженифер не задумывалась об этом, хоть смутно подозревала, что любить можно кого-то подобного себе. Спросить было некого, потому что она боялась насмешки, которая убила бы ее.
А Споком она восхищалась. Среди землян она помимо неуютности чувствовала и свою мнимую неуклюжесть, боясь кого-то задеть, ненароком придавить, что зачастую и случалось. А возле Спока она была спокойной, ловкой в движениях, как будто он давал ей и чувство собственного достоинства, и ощущение пространства. Он был единственным похожим на землян созданием на корабле, у кого не вызывала отвращение ее телесная форма. Он был безразличен к ней, и она была благодарна ему за это. Пусть бы оставался безразличным до ее последней минуты…
– Как вы себя чувствуете, лейтенант Аристидес? Хорошо?
Она помедлила, но ответила правду. Лгать не было смысла – ее никто не может остановить, лишь бы он избавил ее от необходимости быть учтивой.
– Не очень, – ответила она сначала на вторую, а чуть помедлив, и на первую часть вопроса. – Я чувствую себя обесчещенной, и мне стыдно. Я потерпела неудачу – как всегда и во всем.
– Лейтенант Аристидес, вы понимаете, что были на волосок от смерти? Вы понимаете, что любой другой член команды безопасности умер бы, окажись он на вашем месте? И умер бы так быстро, что не смог бы поднять тревогу.
– Результат был бы тот же. Что толку, что я осталась жива? Я все равно потерпела неудачу – заключенный исчез из камеры и убил капитана и моего командира. И почему-то никто не заболел, кроме меня. Так что если бы я умерла, было бы лучше. Фаштал зарычала ей в ухо:
– Я уже говорила тебе, что наши люди возлагают на тебя большие надежды.
Дженифер ласково похлопала по руке Фаштал, уютно устроившейся на ее плече:
– Не надо запрашивать слишком много, иначе ничего не получишь. Я, во всяком случае, ничего не могу дать.
Спок прошелся по каюте, сел напротив нее:
– Я не понял, что вы сказали.
– Мистер Спок, хлеб, который выращивают мои люди, так перегружен тяжелыми металлами, что маленький кусочек его может убить представителя любой природной группы, о которой мы знаем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36