— Это мы-то — серьезные объемы?
— Гм… Умеренно средние, скажем так, не будем ударяться в манию величия. Но — постараемся пристроиться вослед серьезным объемам, когда они пойдут по ищущим рукам.
— То есть, мы сегодня не продаем?
— Ни в коем случае. Попей валерьяночки, Ян, да и мне накапай, что-то я разволновался при словах шесть пятьдесят.
Третий день акции росли небольшими, но частыми скачками и выросли еще на талер.
— Да, господин Яблонски, да… Если бы мы с тобой не пожадничали и скинули бы наши двадцать лотов по семь пятьдесят — это был бы успех, это точно.
— Что значит — мы пожадничали??? Это вы пожадничали, господин Сигорд!
— Ах, да, точно. Ты ведь предлагал по пять пятнадцать продать, щедрою рукою…
— При чем тут… Боюсь, завтра ждут нас на табло скорбные новости, теперь я это всем нутром чувствую…
— Я тоже, но — посмотрим.
Посмотрели. Через пять минут после начала торгов акции свалились на пятьдесят пенсов одним махом, немного погодя еще на двадцать пенсов за два скачка. Продавались пакеты солидные, но сравнительно небольшие, по пятнадцать и десять лотов. Сигорд дрогнул было, очень хотелось поддаться панике и продавать, продавать, продавать, лишь бы отбить свои деньги и спасти хотя бы часть навара… Выручил, как ни странно, поддержал Сигорда обычно осторожный Яблонски.
— Да чего уж тут, давайте дотерпим до конца сессии и под занавес уберем, что бог послал. Вдруг чудо случится?
И чудо случилось: акции докатились до шести сорока и вновь поползли вверх. За десять минут до конца торгов Яблонски оглянулся на Сигорда, получил утвердительный кивок и в мгновение ока продал два «десятилотовых» пакета, по сто тысяч акций каждый.
— Семь шестьдесят пять! Вот что значит капиталистическое упорство и социалистическое терпение, товарищ Яблонски! Тридцать тысяч талеров за одни лишь сутки легкого томления! Сколько всего получилось, прикинь? Общее «итого»?
— Ни хрена себе, «легкого томления»! — У счастливого Яблонски прыгали губы и дрожали руки. — я чуть в штаны не наложил от такой биржевой игры. Но все хорошо, что хорошо кончается. Семьсот тысяч ровно, тут и считать нечего.
— Ничего, ничего, завтра наложишь, — утешил его Сигорд, — когда они опять в гору полезут. Семьсот тысяч навара! Считай, за три дня почти полторы сотни тысяч долларов… Вот бы всегда так…
— Да, это было бы замечательно, слов нет. Но если бы эти прибыли сопровождались нервотрепками, подобными нынешней — о, нет, милостивые государи, благодарю покорно: Ян Яблонски предпочтет остаться бедняком, но живым и здоровым бедняком, не заикой и не неврастеником! Я сказал.
Сигорд рассмеялся на эти слова и даже тихонечко поаплодировал…
Бедный Яблонски, бедный Сигорд! Что такое настоящая неврастения они стали понимать только к концу следующего дня, который случился на пятницу, последний биржевой день недели, когда цена акций «Южного побережья» не только не упала, но приподнялась еще на талер тридцать пять пенсов и составила ровно девять талеров за одну обыкновенную акцию. Вслед за обыкновенными поползли вверх и привилегированные, но Сигорд с самого начала своей биржевой «карьеры» начисто игнорировал «привилегировки», не смотрел он на них и сейчас — тоже почти на талер выросли? — бог с ними.
Выходные тянулись медленно, как никогда. Не пилось Сигорду и не елось, в телевизоре одна дрянь, в женщинах ни малейшей потребности, причем уже целую неделю… Возраст? Или азарт к деньгам на себя все инстинкты переключил? Скорее всего — первое, но так хотелось бы взять за объяснение второе. И не читалось, и не спалось. Хорошо — сын отвлек, пообщались тепло и не наскоро. Скорее бы понедельник.
— Так… Ты что губами шевелишь, в уме умножаешь? Двести семьдесят тысяч наших талеров — вон они висят, в чужой свободной продаже.
— Ну а что вы хотите — рынок, свободный рынок. Нам грех жаловаться, мы свое сняли. Вон, смотрите, девицы кружатся и скачут, скачут и кружатся. Они надеются, что вы еще до обеда подпишете ведомости и распорядитесь насчет банка.
— А, точно! Распоряжаюсь… подписываю… отдай им. Кстати… Ты что им объяснил?
— Договоренное, не сомневайтесь. Сказал, что лед тронулся, что пошли хорошие сделки и наше положение стало более благоприятным, что премия в два оклада каждому — это не сколько плата за прошлое, сколько аванс на будущее, что если все вместе будем работать, дружно и результативно, то и премии не замедлят себя ждать. Все правильно, ничего я не упустил?
— Нормально. О прибавке к окладу не заговаривали, не намекали тебе выяснить?
— Этого не было. Они же не знают, сколько именно мы приподняли на сделке, так что и аппетиты у них не разрослись. — Когда Ян Яблонский улыбается — на это стоит посмотреть: маленький, грудь колесом, лоб и щеки красные, вихры в разные стороны… Что-то в нем такое детское появляется, очень симпатичное.
— Дай бог и дальше пусть не знают. О боги! О, Марс и Юпитер, Ян! Девять пятьдесят. О, мое больное сердце!
— Да? У вас не сердце, а булыжник, так что вы тут не изображайте. В мире бесконечное количество акций, которые в эти минуты поднимаются, падают, обогащают, разоряют — что же нам, круглые сутки рыдать по этому поводу и кататься по грязному полу?
— А почему не помыт, если грязный?
— Это фигурально, пол с утра мыт, я уборщицу застал. Так вот, надо понимать, что отныне это — чужие акции и пусть они хоть в цветы превращаются, нам-то что? Были наши — теперь чужие.
— Нет, господин Яблонски, наши-то акции лежат себе в параллельном пространстве, невыпущенные и неторгуемые, сто экземпляров, по номиналу каждая, а эти — вон они как, шевелятся и золотом звенят. Все. Покупай. Восемь лотов.
— Что??? – Ошеломленный Яблонски брякнулся на стул — услышал, впитал, и ноги не сдержали.
— Живо, я сказал. Бегом на площадку, инфаркт на потом оставь. Бегом, Ян, пожалуйста бегом!
Яблонски встал — чудо: ноги разогнулись с легким хрустом и понесли своего владельца «на арену», место, где брокеры, подобно безъязыким павианам, сбитым в одну стаю, махали руками, рычали, потели, воняли — совершали сделки на пальцах…
— И теперь что? Миллион пятьсот двадцать тысяч, как в омут. На десять меньше, чем сняли. Сигорд, вы опасный сумасшедший.
— Десятка нам в утешение все-таки будет, похоже это традиция. Впрочем, нет: на радости и премии нам четверым ушло куда больше, нежели зафиксированные десять тысяч прибыли. Плюс социальные отчисления…
— Вы специально надо мною издеваетесь. Объясните пожалуйста, зачем вы это сделали? Да, вы начальник, владелец контрольного пакета, как это говорится — босс, но…
— Не трусь, дорогой. Помнишь, ты первый заметил и мне показал некие закономерности на нашей бирже?
— Помню, но какие именно вы имеете в виду?
— Те самые, что по понедельникам снижают торговую активность на пятнадцать-двадцать процентов против обычного, и что подталкивают брокеров переключаться с акций на векселя.
— Да, обычное дело. Циклическая активность, только по векселям она коррелирует не с недельными, а, скорее, с квартальными началами и окончаниями. Но в этом никакой мистики нет, все объясняется довольно просто…
— Пусть просто объясняется, но сегодняшняя активность сугубо избирательна и никак не касается недельных закономерностей. Помнится также, ты составлял для нашей пользы и удовольствия группы контор, обслуживающих нужды «быков», играющих на повышение. И «медведей»…
— …играющих на понижение. Кажется, я ухватываю вашу мысль… Точно! Суетятся «быковые». Ну-ка… Смотрите-ка, Сигорд: «медвежки» тоже покупают.
— Кто бы мог подумать??? Да, покупают, но не для себя, а на заказ, бьюсь об заклад! Интересная закономерность, не так ли?
— Они почти все и почти всегда не для себя, а для клиента. Ну и что теперь? Да, чуть поспокойнее стало на душе, но все равно…
— Я слушаю, слушаю, говори. Хоть я и босс, а всегда готов внимательно выслушать нудные жалобы малых сих. — Сигарета опять обожгла пальцы, и Сигорд опять зашипел… — Мундштук надо, только настоящий, дорогой.
— Это я малый сей? Пусть так. Но не входят в одну воду дважды, Сигорд, вот что вы поймите! Если мы сыграли удачно — честь нам и хвала, зачем же поддаваться всеобщей истерии? Это они там пусть…
— Извини, перебиваю. Сколько там сейчас, ты ближе к монитору? — Яблонски послушно потянулся за очками.
— Хм… Десять ноль пять… уже ноль семь… Растет. Но какая разница, если вы все равно сейчас не будете прибыль фиксировать. Или лучше продадим? Пятьдесят… восемь пенсов, помноженных на… Это восемьдесят тысяч талеров за сегодняшний день. Разве мало?
— Не восемьдесят, не девяносто, а четыреста тысяч талеров, и не прибыли, а упущенной выгоды. — Сигорд потряс пустой кружкой и сам пошел доливать воду и ставить чайник.
— Как это, четыреста тысяч упущенной? А… это что мы не вовремя двадцать лотов скинули и теперь сидим на восьми?
— Именно. Подождем, но будем чутко держать руку на кнопке… Только умоляю, не спрашивай меня, сколько мы будем ждать. Не знаю. И тоже могу надорваться от ожидания, от волнения, от неуместных вопросов под руку.
Пятьдесят пять лет этому Сигорду… Или пятьдесят шесть? Но он на свои годы выглядит, даже больше, несмотря на относительно здоровый образ жизни. Потому что курит много, нервничает много. Невысокий, худой, щеки впалые и за счет этого не обрюзгшие, в смысле — не свисают склеротическими мешочками. То в очках он, то в линзах… В очках ему лучше. Седой… — Я тоже весь седой, и даже седее. — подумалось Яблонски. Ростом он был чуть ли ни на полголовы ниже Сигорда, но это не мешало ему, называя Сигорда невысоким, себя самого определять как человека среднего роста.
Сигорду никогда не сиделось, он расхаживал по кабинету, чуть ли не перед носом у Яблонски — это раздражало, а сам разговаривал по новой своей игрушке, сотовому телефону, который всегда носил с собой. Яблонски заранее знал результаты беседы, потому что въедливый Сигорд всегда перезванивал, уточнял некоторые детали завершенной уже сделки. Проверял он Яблонски, или просто сверялся с какими-то своими соображениями?.. Какая разница, у всех свои манеры, свои особенности. Интересно, почему он такой неугомонный, этот Сигорд, если не сказать — одержимый? В тот раз они окончательно скинули «Побережье» по пятнадцать пятьдесят и таким образом отхватили немногим менее двух миллионов прибыли. Минус налоги, минус сборы, минус премии… Дивиденды они с Сигордом получили, в пропорции сорок девять к одному, правда… Но все равно у них на расчетном счете образовалось два миллиона талеров свободных средств! Сигорд рванулся было играть дальше, в другие фишки-акции, и тоже на повышение, но он, Яблонски, убедил его, уговорил, умолил — положили в облигации третьего внутреннего займа… Не для наживы, естественно, ибо в бумаги с пятипроцентной доходностью свои деньги не кладут, а для передышки. Чтобы оглянуться, подумать, придумать, но при этом знать, что деньги не мерзнут, а притягивают другие деньги… Не «работают» — Сигорд почему-то считает этот термин пошлым в применении к деньгам… Приносят прибыль. Коротко, четко, звучно. Яблонски кинул взгляд на часы: без трех минут — Сигорд будет говорить по весьма дорогому телефону и переспрашивать до упора, пока склянки не ударят начало торгов, три минуты можно и помечтать… Яблонски подул на горячий чай, сделал глоток и прикрыл глаза. Вот, если вдруг какая-нибудь страховая компания… Нет, лучше пенсионный фонд… Да, пенсионный фонд поручает им, «Дому фондовых ремесел», купить… очень большой пакет металлургического, предположим, гиганта «Марганец и никель». Но вдруг на головном заводе случилась… какая-то там технологическая заминка, задержка, конвейеры встали… На бирже легкая паника, и пенсионный фонд срочно говорит «стоп», до выяснения всех обстоятельств. А деньги, предназначенные на покупку, все, единым траншем, уже переведены под его команду, на биржевые счета. И вот тогда он бросает все три… все четыре с половиной миллиарда талеров, забивает их в пятипроцентные государственные бумаги, по номиналу, они ведь потому и без спрэда, чтобы инвесторы не боялись на короткий срок класть… И они ждут… неделю, даже восемь дней не по свое вине, но по воле инвестора. А деньги-то как бы на них числятся все эти дни. Значит, если четыре с половиной миллиарда уложить под пять процентов и умножить… умножить… на ноль целых, две…. Двадцать… Приблизительно получится пять миллионов… А если точнее, то…
— Ян, Ян, черт тебя побери! Спишь, что ли? Где у нас данные по «Супертрансу»? Не то ты сейчас на площадку встанешь, как пень, и мне ничего будет не найти.
— Не кричите так, вот они. Я же специально положил их прямо вам под нос. Вот вы меня отвлекли, когда я вовсе не спал, отнюдь нет, но усваивал лекарства, только что выпитые мною. Теперь вы нарушили весь ток целебных ионов сквозь межклеточные мембраны и лекарство считай что даром пропало!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56