– Это не так, пап, и ничем ты меня не сделал. Ты должен выполнять свою работу. Я тобою горжусь.
– Сколько у тебя сигналов тревоги? Где они сейчас?
– Пять. В школьной сумке. В кармане куртки. В сумочке. Под подушкой. Под рулем велосипеда.
– При каких обстоятельствах ты будешь их использовать?
– При малейшем намеке на насилие.
– Хорошо. Это самое важное. При малейшем намеке.
– Не беспокойся.
– А где сейчас твой перечный спрей?
Быстрым и решительным движением Анна Леман засунула руку в нагрудный кармашек пижамы, и у коммандера перед носом вдруг оказался нелегальный маленький пузырек, который он раздобыл для дочери. Если бы обнаружилось, что коммандер забрал его из отдела, он бы почти наверняка потерял работу, но это было не важно. Он улыбнулся, глядя на стоящую на лестнице девочку: ноги на ширине плеч, обе руки вытянуты, пузырек зажат в ладонях, словно «магнум» из фильмов про полицейских. Он почти ожидал услышать «Не двигаться!». Странно, какой маленькой она казалась, говоря о Томми Хансене, и какой взрослой выглядела сейчас. Он знал, что ему очень повезло с дочерью.
– Очень хорошо, дорогая.
– Навыки айкидо, пап. Я – кошка. Но на самом деле я шалунья.
– Ты на ночь его в карман кладешь?
– Нет, па, немного неудобно. Он под подушкой, рядом с сигналом тревоги, но я всегда кладу его в карман одежды, которую надеваю, как ты и сказал.
– Хорошая девочка. Господи, ты такая хорошая девочка, и мне так жаль, дорогая.
– Заткнись, па.
– Спокойной ночи. – Коммандер Леман шагнул на ступеньку, чтобы обнять свою дочь. Потянувшись к ней, он вдруг увидел в нескольких дюймах от своего лица два пальца, два хищно раскрашенных ногтя, целившиеся прямо ему в глаза.
Анна улыбнулась:
– Знаешь, пап, я могу одним ударом вогнать их в апельсин. Если я решу выколоть парню глаза, к тому моменту, как его переносица остановит мои пальцы, они войдут по крайней мере на полтора дюйма в его мозги. Зачем еще перечный спрей? Спокойной ночи.
Анна Леман положила баллончик обратно в карман, поцеловала отца и, прижимая к груди сувениры от Томми Хансена, пошла спать.
Центральный уголовный суд, Бангкок (перевод)
– Слишком долго моральная и культурная сила этой страны иссушалась и коррумпировалась ненасытным желанием Запада получать сильные наркотики. Мы больше не потерпим пагубного влияния наркобанд, которые кормят этот рынок. Я знаю, мисс, что вы – лишь крошечная часть проблемы, маленькая рыбка в большом пруду. И всё же выбранная вами роль в этом преступлении является центральной. Для суда не имеет значения тот факт, что это ваша первая и единственная поездка в качестве наркокурьера. Вам девятнадцать лет, вы взрослая женщина. Глупо предполагать, что вы не знали, что собираетесь поступить ужасно, незаконно и неправильно и что последствия вашего возможного задержания будут тягостны. Я уверен, что адвокат, которого суд назначил для вашей защиты, объяснил вам, что в моей власти приговорить вас к смертной казни. Однако, учитывая ваш возраст и очевидную неопытность, я решил смягчить приговор. Вы приговариваетесь к тридцати годам лишения свободы.
– Что он сказал? Что он сказал? Я еду домой?
Британские Награды, Доклендс-арена
– Ну, на самом деле чокнутый совсем чуть-чуть. Он хотел поиграться с фруктами, так что пришлось быть очень внимательной с платьем. Господи, какой у него превосходный кокаин! Словно бриллианты в носу, я не шучу, лучше не бывает… В отличие от шампанского – представь себе. Просто газированный отбеливатель какой-то. Возможно, это он и был, на свою шею взгляни. Но вообще, я говорю – он уже забыл об этом. Я имею в виду – как он тебя отделал. Кто бы мог подумать, а? Я думаю, дело в том, что ты сказал, что я – твоя девушка. Ему стало очень неуютно. Но ведь всем же ясно было, что ты пошутил. Похоже, трезвый взгляд на реальность в число сильных сторон Томми уже не входит… Но он такой привлекательный, сразу ясно, почему он такая звезда. Господи, до сих пор поверить не могу. Я это сделала. Да! Я перепихнулась с Томми Хансеном. Я сказала, что сделаю это, и так оно и вышло, черт возьми… Господи, он еще один выиграл!
– Я посвящаю это своим фанам! Потому что фаны – это… Ну, они ведь фаны, да? Так что напоследок я посвящаю эту награду им. Фаны… Это для вас… Фаны, потому что фаны – вот суть нашей работы, и это для них. Да! Фаны! Да!
Социальный центр при церкви, Кингз-Кросс
– Меня зовут Джессика. Но все называйут меня Джесси. Да, йа проститутка, да, йа сижу на геройине. Как вы догадались? Из Глазго. Ну, из маленькой деревушки рядом с Глазго на самом деле. Дамгойн она называйется, очень милайа, много холмов, если вам нравятся холмы, но мне нет, ну, раньше не нравились, в общем. Теперь йа по ним скучайу… нет, йа не могу бросить, ни герыч, ни игру. Господи, вы должны сами знать и не спрашивать меня. Сколько вы здесь работайете? Йа же сказала, что йа наркоманка, мне нужен герыч, мне он нравится, и проституцийа – единственнайа возможность его достать. К тому же парень, на которого йа работайу не очень-то льубезен, если вы понимайете, о чем йа. Йа полагайу, что вы встречайете много девушек в мой-ем положенийи… Не думайте, что обязаны говорить со мной, йа не ищу утешенийа, и мне не нужна программа по метадону, йа пришла только за бесплатным кофе и капелькой тепла, зверский мороз нынче, йесли вы не заметили, а йа стойу в бриджах и майке. Нет, нет, не поймите меня превратно, йа не пытайусь избавиться от вас. Йа не прочь поболтать, йесли не возражайете. Йа просто хочу сказать, что помощь мне не нужна, вот и всё, или, по крайней мере, вы для меня ничего сделать не можете, что не одно и то же, навернойе… Но поболтать йа не прочь, рассказать вам, до чего йа докатилась, покайаться, навернойе… Йа ходила на исповеди, когда была маленькой девочкой – йа была тогда правильной католичкой, – каждуйу неделю: «Простите меня, святой отец, йа украла несколько конфеток, простите меня, святой отец, йа налила клей на стул учителю, простите меня, святой отец, но, навернойе, йа плохайа, потому что отчим говорит, что это мойа вина в том, что мы с ним делаем…» Извините, йа болтайу, не знайу что, не хотела ничего такого говорить. Йа ненавижу чужийе историйи о злой судьбе, просто вырвалось. По правде говоря, йа всё еще немного под кайфом…
Глаза Джесси были далеко-далеко, зрачков почти не было видно. Волонтер предложил ей еще кофе, но она, казалось, не слышала.
– Сколько йа живу на свете, никогда не чувствовала себя лучше, чем в первый раз, когда укололась героином. С другой стороны, с тех самых пор на свете нет ничего хуже, чем быть мнойу. Когда Франсуа вкалывайет иглу мне в вену, боли уже нет. Исчезайут вдруг долгийе годы боли и страха. Исчезайет всё, что случилось со мной дома и на улицах. Месяцы, которые йа провела, замерзайа до смерти у Чаринг-Кросс, страх, холод, голод, бесконечнойе одиночество, когда живешь словно крыса, – всё уходит в небытийе. Йа откидывалась назад и действительно верила, что йа в райу. Но потом, конечно, просыпаться приходилось в аду. Поверить не могу, что это было всего три месяца назад. Мне кажется, что с тех пор прошла большая часть мойей жизни.
Дом Педжетов, Далстон
Вернувшись домой в начале третьего утра, Питер принес с собой ранние выпуски утренних газет. Анджела была в постели, но не спала, и они жадно просмотрели репортажи с Наград вместе.
– Поразительно, – сказала Анджела. – Ты в каждом репортаже.
Большинство репортажей неизбежно касались Томми и его выкрутасов, но Питер определенно выделялся среди менее значительных фигур.
– Что ж, не каждый скромный парламентский заднескамеечник заслуживает объятия бывшей «перчинки».
– Какая она?
– Эмма Бантон?
– Да.
– Роскошная женщина, абсолютно роскошная.
– Это и так видно. Какая она, Питер?
– Очень милая. Нет, правда, милая, ни малейших признаков звездной болезни. Я должен написать ей и поблагодарить. Давай смотреть правде в глаза, именно благодаря ей мои фотографии появились здесь.
– Да, она очень милая.
– Но еще лучше то, что во всех статьях упоминается мой законопроект, а также то, что я обсуждал его на встрече с Томми Хансеном. Я боялся, что они настроят Награды против меня. Если пресса что и ненавидит, так это политиков, которые косят под крутых.
– Да, но наркотики – это же такая молодежная тема.
– Вот именно, премьеру из-за меня очень неловко, конечно, ему неприятно любое давление. Кажется, мне удалось поймать настроение общественности, или, по крайней мере, настроение молодого поколения. Да, совсем забыл сказать, меня попросили прийти на «Вечер новостей» и еще на «Время вопроса».
– Что ж, значит, ты обязан туда пойти. Это ведь просто очевидно, что ты прав. Ты единственный политик, который говорит по этому вопросу разумные вещи. Я хочу сказать, посмотри на сухой закон в Штатах: полный провал. Единственным его результатом стало появление Аль Капоне. Бессмысленно запрещать людям то, что они хотят, потому что они в любом случае достанут это.
– Ты права. Полный отстой.
– Ты ведь, конечно, не собираешься использовать эту фразу на публике?
– Конечно собираюсь. Это мне Саманта подсказала. Полезно, когда рядом с тобой хоть кто-то не выбирает выражений.
– Кажется, ты говорил, что она серьезная девушка.
– Так и есть, но можно ведь нести всё, что угодно, и одновременно быть серьезным, правда? Посмотри на Дайдо.
– Она очень красивая.
– Кто? Дайдо?
– Саманта.
– Не мой тип. – Он задумался, насколько это было хорошо сыграно. Возможно, получилось слишком быстро. – В любом случае молодость всегда привлекательна. Через пятнадцать лет у нее появятся морщины, она прибавит килограммов сорок и станет министерским полпредом в парламенте.
Слишком много, перебор. Первое правило политики: если оказался в яме, перестань копать.
– Мне завтра рано вставать. Еду на Кингз-Кросс. Мне покажут местную бесплатную столовую, а потом я обедаю с председателем партии. Думаю, они начали понимать, что я не отступлю и могу добиться своего.
– Ты по-прежнему считаешь, что они могут снять с голосования твой законопроект? И даже исключить тебя?
– Сомневаюсь, но это возможно. Моя позиция заключается в том, что нужно осознавать проблему и что правительство и партия должны разрешить свободное голосование. А позиция председателя заключается в том, что я – опасный, ненормальный торговец наркотиками, и мне в общем-то такое положение дел не претит. Черчилль был вне политических партий. Если хочешь пробиться, нужно быть открытым всем сторонам.
– Значит, ты у нас уже Черчилль?
Питер Педжет прилег в постель рядом с женой. Часы показывали половину третьего. По пути домой, зная, что Анджела не будет спать, он принял виагру. Один час. Идеально, лучше начать скорее. Еще до связи с Самантой ему было всё сложнее и сложнее поддерживать приемлемый уровень сексуальной активности с женой. С тех пор как Саманта начала с такой регулярностью его удовлетворять, это стало практически невозможно. Спасла виагра. Он по-прежнему считал Анджелу по-своему привлекательной, и маленькие голубые таблетки давали ему достаточно сил, чтобы справляться с обязанностями. Однако раза в неделю было достаточно, и, невзирая ни на какие Награды, сегодня была как раз такая ночь.
Клиника «Приори»
– Меня зовут Эмили, и я сижу на кокаине…
Эмили обозрела круг лиц, смешанную группу неудачников. Наркоши, алкаши, люди с неконтролируемым аппетитом и даже один парень с неконтролируемым сексуальным влечением – маниакальный мастурбатор, точнее говоря. Эмили немного знала одного или двоих – супермодель и американскую актрису. И, к своему удовольствию, не была знакома с онанистом.
– …Значит, я остановилась на том, как Томми выкинул меня из машины, так? Полагаю, я должна быть ему благодарна. На самом деле я действительно ему благодарна, потому что, пока я не оказалась в канаве на главной улице Брикстона, я не понимала, насколько сильно я уродую свою жизнь. Ну, если честно, это понимание пришло не сразу. Главная улица Брикстона не была прямо уж «дорогой в Дамаск», но в результате она вывела меня на дорогу выздоровления. Дорогу сюда. Конечно, когда светофор переключился на зеленый и лимузин Томми укатил, я замерла в полнейшем шоке. Не стану вам врать и утверждать, что дело не в цвете, потому что дело было именно в нем. Я встречала всего нескольких черных за свою жизнь, и в основном за границей – прислуга и персонал в отелях Африки и Карибского моря, ну, вы представляете. В моей школе было две черные девочки. Одна была членом королевской семьи, а другая – дочерью президента. Они были довольно милыми, но я никогда, если честно, с ними не разговаривала, и мне стыдно признаться, но мы называли их «шоколадными хлопьями». Они говорили, что не возражают и это даже прикольно, но сомневаюсь, что это правда. В общем, я сидела в канаве, и вдруг вокруг меня оказалось множество лиц, и все они были черными, потому что, давайте начистоту, когда девушка в крошечном наряде от Гуччи вываливается из длиннющего лимузина и катится в канаву, сверкая стрингами и матерясь, поневоле остановишься посмотреть, правда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50