Это делается во время каждой стоянки корабля.
– А она не может разбиться?
– Если бы такая опасность существовала хотя бы теоретически, – последовал ответ, – мы никогда не позволили бы вам войти сюда.
– Из чего сделана стенка?
– Из особого сорта стекла.
– Мне кажется очень рискованным применять стекло в таком месте.
– Оно более чем крепко. Практически его невозможно разбить без применения специальных методов.
– Попробуйте! – засмеялся Диегонь. – Даже пуля из вашего оружия бессильна против этого стекла.
Едва он успел это сказать, Синяев вынул пистолет и выстрелил в стенку, находившуюся от них в двух шагах. Среди металлических переборок машинного зала выстрел прозвучал оглушительно.
– Ты с ума сошел! – по-русски крикнул Широков. – А если бы она разбилась?
– Как видишь, все в порядке. На гладком стекле не было видно никакого следа от удара пули.
– Кого-нибудь мог задеть рикошет.
– Об этом я не подумал, – сказал Синяев. – Глупо! Мои нервы не в порядке.
– Георгий очень энергичен, – улыбнулся Диегонь. – Я почти оглох.
– Извините меня.
– Я виноват сам.
Теперь, стоя на палубе и вспоминая этот эпизод, Широков задумчиво провел рукой по стеклу футляра, закрывавшего палубу.
– Технология изготовления стекла, – сказал он, – достигла у них большой высоты.
– И все же они не знали стекла Эбралидзе.
– Тем лучше. Приятно сознавать, что и мы могли чему-то научить их.
Они стояли на носу судна вдвоем. Каллистяне, как и раньше на звездолете, не навязывали своего общества. Они всегда охотно разговаривали с людьми, но инициативу неизменно предоставляли гостям. Широков и Синяев давно привыкли к естественно непринужденной деликатности своих друзей. Поэтому, когда подошел Мьеньонь, очевидно желая вмешаться в разговор, они поняли, что им хотят сказать что-то важное.
– Мы приближаемся к месту, которое вот уже двести пятьдесят лет является священным для всех каллистян, – сказал инженер. – Мы выбрали переезд по морю именно для того, чтобы прежде всего побывать здесь. Если вы не возражаете, мы будем рады показать вам памятник прошлого.
– Как мы можем возражать? – сказал Широков. – Наоборот, мы будем очень довольны.
– Этот памятник, вероятно, находится на острове? – спросил Синяев.
– Нет, на дне океана. Тут не очень глубоко. Каллистяне часто посещают это место. Для наших детей в начале их обучения поездка сюда является обязательной.
– Мы готовы.
– Корабль достигнет нужного пункта через несколько минут.
– Мы спустимся на дно в водолазных костюмах, – спросил Широков, – или на корабле есть подводная лодка?
– Ни то, ни другое, – ответил Мьеньонь. – В этом месте глубина семьсот метров. Мы спустимся на корабле.
Синяев кивнул головой. Казалось, он ждал именно такого ответа. Надводный корабль одновременно был и подводным. Вполне естественно!
Корабль стал замедлять ход.
– Здесь! – сказал Мьеньонь.
Волны, поднятые стремительным ходом судна, улеглись. Со всех сторон расстилалась почти неподвижная гладь. Совершенно безоблачное в начале пути, небо затянулось легкими перистыми облаками. Широков заметил несколько птиц, летевших очень высоко.
– На каком расстоянии отсюда находится земля? – спросил он.
– В ста двадцати километрах. Мы сейчас в проливе, разделяющем два континента.
– Я его знаю, – сказал Синяев. – Видел на ваших картах.
– Разрешите спускаться, – обратился к нему командир корабля.
– Я не могу разрешать, – слегка пожимая плечами, ответил Синяев. – Мы гости. Хозяева здесь вы.
– Покидать палубу не нужно? – спросил Широков.
– Конечно нет. Вода сюда не может проникнуть.
Корабль стал медленно погружаться.
Широков с волнением следил, как уровень океана все выше поднимался по его борту. Он верил в технику каллистян, но не мог заставить себя быть таким же невозмутимо спокойным, как его товарищ. Футляр казался таким хрупким и тонким. На глубине семисот метров должно быть огромное давление.
– На какую глубину может опуститься корабль? – спросил он.
– На два километра. Материал футляра и его форма рассчитаны на давление в двести килограммов на квадратный сантиметр.
Широков ничего не сказал на это. Он всецело был поглощен предстоящим зрелищем. Ему еще никогда не случалось спускаться под воду, а тут он вдобавок увидит подводный мир чужой планеты.
Поверхность океана сомкнулась над ними. Блеск дня сменился синим сумраком. Широков и Синяев сняли защитные очки.
Совсем близко они видели скользящие тени, очевидно морских животных, но рассмотреть их не удавалось.
Корабль опускался все глубже, и темнота постепенно сгущалась. Тонкий футляр словно растворился в воде и стал невидим. Казалось, что между людьми и бездной океана нет никакой преграды.
– Почему не зажигают прожекторов? – спросил Синяев. – Или их нет на корабле?
– Прожекторы на корабле, конечно, есть, – ответил Диегонь, стоявший с ними и остальными каллистянами, кроме командира, на носу судна. – Но существует традиция приближаться к памятнику без света. Ничто не должно нарушать покой этого места.
– Интересно, – сказал Синяев. – Мне кажется, у вас довольно много традиций. Это уже вторая.
– А какая же первая? – спросил Широков.
– А как же. Гудок на корабле. Помнишь, Гесьянь говорил на острове.
– Каллистяне чтут память своих предков, – сказал Диегонь. – Традиции связывают нас с ними.
– Очень любопытно, – сказал Синяев по-французски (Бьяининь стоял рядом.) – Это открывает новую сторону их характера.
Корабль опускался очень медленно.
«Как жаль, что нельзя рассмотреть обитателей вод», – подумал Широков.
Было ясно, что скорость погружения целиком зависела от каллистян. Вероятно, это была еще одна традиция. В медленном приближении к загадочному памятнику было что-то торжественное.
Прошло минут десять, и последние следы света исчезли. Кругом непроглядная тьма.
– Смотрите! – сказал Диегонь, и Широков почувствовал, что каллистянин протянул в темноте руку.
Впереди, глубоко внизу, показалось плохо различимое светящееся облако. Нельзя было определить источник этого света, но казалось, что свет электрический. Как будто в глубине океана горели мощные лампы, освещая что-то, пока невидимое.
Раздался голос Бьяининя. Он говорил по-русски:
– Многие века на Каллисто существовало угнетение, насилие и бесправие. Трудящееся население, так же как на Земле, боролось с хозяевами за свои права, за лучшую жизнь. Было много восстаний, которые подавлялись жестоко. Пятьсот лет тому назад, по земному счету времени, вспыхнуло самое большое, решающее и последнее. Это была гражданская война, кровопролитная, но недолгая. Класс хозяев исчез с лица планеты. Началась эпоха свободного развития общества. В ходе войны в руки хозяев попали двести десять крупных революционеров. Они были погружены на корабль и вывезены в море. В то время у нас были торговые суда. Этот корабль имел имя «Дьесь». На русском языке это соответствует слову «Надежда». В 2137 году, в сто двадцать третий день, в точке океана, где мы сейчас находимся, «Дьесь» со всеми находившимися на нем людьми был потоплен.
– Мы увидим памятник «Дьесю»? – спросил Широков.
– Нет, здесь стоит он сам. Каллистяне сохранили историческое судно. Но теперь оно называется не «Дьесь». На его борту стоит другое имя.
– Какое?
– «Рельос Витини».
– «Солнце свободы», – перевел Синяев. – Это очень красиво.
– Казнь двухсот десяти лучших сынов народа привела к тому, что на сторону восставших перешли все, кроме самих хозяев. И война окончилась. Двести десять были последними жертвами.
Корабль все так же медленно приближался к сияющему облаку, становившемуся все более ярким. Когда он приблизился вплотную и неподвижно повис над дном, на высоте тридцати – сорока метров, люди увидели поразительную картину.
Под семисотметровым слоем воды на равном расстоянии друг от друга стояли правильным кругом двадцать две высокие мачты. На каждой из них висело по два шара, испускавших сильный свет. Можно было видеть мельчайшую подробность дна. Оно казалось тщательно прибранным: ни камней, ни растений
– ровное плоское поле.
На самой середине освещенного круга, уйдя в дно до ватерлинии, стоял длинный вишневого цвета корабль. Никаких повреждений на нем не было видно, он имел такой вид, точно недавно сошел со стапелей завода. На короткой передней мачте «развевалось» зеленое знамя. Не на корме, как у земных кораблей, а на самой середине корпуса зелеными буквами горело гордое имя корабля: «Рельос Витини».
Он стоял совершенно прямо, под своим непонятным образом застывшим знаменем, на дне океана и казался настолько «живым», что отсутствие людей на палубе было как-то неестественно. Невольно представлялось, что под кораблем не дно, а поверхность воды, что он сейчас тронется с места и на нем появятся люди.
Но никто не появлялся. Неподвижно стоял славный памятник трагедии, происшедшей пятьсот лет тому назад, сохраненный людьми на дне океана – мавзолей героев каллистянского народа.
Синяев первым нарушил молчание.
– Как вам удалось сохранить все это столь долгое время? – спросил он, ни к кому не обращаясь.
– «Рельос Витини», – ответил кто-то из каллистян, – затонул на этом самом месте в том положении, в каком вы его видите. Мы его не передвигали, а только покрыли составом, предохраняющим от действия воды и времени. Он будет стоять так тысячи лет. Вас, вероятно, удивляет вид знамени? Это действительно настоящее знамя, и у него есть история. Материал пропитан веществом, которое в соединении с водой превратило его в камень. Мачты и лампы установлены позднее, лет пятьдесят тому назад.
– Каким способом питаются энергией лампы?
– Источник энергии находится в них самих. Они могут гореть неограниченное число лет.
Широков подумал о той циклопической работе, которую должны были проделать каллистяне для установки мачт, шаров, да и с самим кораблем. Ему казалось, что проще было поднять «Рельос Витини» на поверхность, но он понимал величие этого памятника на дне океана и невольно преклонялся перед людьми, которых не остановила трудность задуманного.
В этом странном с земной точки зрения памятнике было что-то трогательное и грандиозное в одно и то же время.
И опять, как много лет тому назад, в день смерти Штерна, каллистяне опустились на колени и протянули руки ладонями вниз. Этот прощальный жест относился сейчас к тем, кто пятьсот лет назад умер на этом корабле.
И, не сговариваясь, Широков и Синяев сами опустились на колени рядом со своими друзьями. Находясь на Каллисто, они по-каллистянски отдали дань уважения героям, память о которых так свято чтилась планетой.
Совершив круг над «Рельос Витини», корабль стал так же медленно подниматься. Все, кто стоял на его палубе, не спускали глаз с подводного памятника, пока он не скрылся в облаке света, становившегося все более тусклым.
Корабль увеличил скорость подъема и через несколько минут вынырнул на поверхность океана, из синего сумрака в белый блеск дня. Лучи Рельоса быстро испарили воду на его прозрачной «крыше», и с прежней скоростью он помчался вперед.
– Что бы я ни увидел на Каллисто, – сказал Широков, – эта картина навсегда останется в моей памяти.
– И в моей также, – отозвался Синяев.
ГЛАВА ВТОРАЯ
АТИЛЛИ
После яркого света и расплавленного зноем воздуха улицы прохлада и мягкий полусвет комнаты успокаивающе действовали на возбужденные нервы.
Широкие окна-арки, лишенные рам и стекол, были прикрыты чем-то темно-желтым, создававшим внутри дома освещение, похожее на солнечное. Глаза, утомленные блеском Рельоса, отдыхали в этом приятном свете. Комната была очень своеобразна.
Высота стен достигала шести-семи метров. Они были бледно-зеленого цвета и казались пористыми. У самого потолка на полметра выступал широкий карниз. Потолок был точно из темного стекла, и в нем отчетливо отражалась обстановка.
Ничем не покрытый пол, гладкий и блестящий, как идеально натертый паркет, в противоположность потолку не отражал ничего. Он был блестящ и одновременно казался матовым. Ровная вишневого цвета поверхность, на которой не видно было ни одного шва.
Углы комнаты были не прямоугольны, как на Земле, а закруглены.
Посередине, ничем не огражденный, бил небольшой фонтан. Его вода была золотисто-зеленой. От фонтана веяло прохладой, как от настоящей воды, но его струи падали совершенно беззвучно.
Мебель была удобна и своеобразно красива, не земной, а своей, непривычной людям Земли, каллистянской красотой. Каждая вещь выглядела произведением искусства по тщательности отделки и подбору красок. Причудливо изогнутые ножки кресел, панели, дверцы – все было из странного материала, ни на что земное не похожего, прозрачно-глубокого, блестящего и матового в одно и то же время.
Цвета мебели гармонировали с цветом стен. Преобладали зеленые тона.
Ни один предмет из этой обстановки не стоял вплотную к стенам, что также было непривычным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
– А она не может разбиться?
– Если бы такая опасность существовала хотя бы теоретически, – последовал ответ, – мы никогда не позволили бы вам войти сюда.
– Из чего сделана стенка?
– Из особого сорта стекла.
– Мне кажется очень рискованным применять стекло в таком месте.
– Оно более чем крепко. Практически его невозможно разбить без применения специальных методов.
– Попробуйте! – засмеялся Диегонь. – Даже пуля из вашего оружия бессильна против этого стекла.
Едва он успел это сказать, Синяев вынул пистолет и выстрелил в стенку, находившуюся от них в двух шагах. Среди металлических переборок машинного зала выстрел прозвучал оглушительно.
– Ты с ума сошел! – по-русски крикнул Широков. – А если бы она разбилась?
– Как видишь, все в порядке. На гладком стекле не было видно никакого следа от удара пули.
– Кого-нибудь мог задеть рикошет.
– Об этом я не подумал, – сказал Синяев. – Глупо! Мои нервы не в порядке.
– Георгий очень энергичен, – улыбнулся Диегонь. – Я почти оглох.
– Извините меня.
– Я виноват сам.
Теперь, стоя на палубе и вспоминая этот эпизод, Широков задумчиво провел рукой по стеклу футляра, закрывавшего палубу.
– Технология изготовления стекла, – сказал он, – достигла у них большой высоты.
– И все же они не знали стекла Эбралидзе.
– Тем лучше. Приятно сознавать, что и мы могли чему-то научить их.
Они стояли на носу судна вдвоем. Каллистяне, как и раньше на звездолете, не навязывали своего общества. Они всегда охотно разговаривали с людьми, но инициативу неизменно предоставляли гостям. Широков и Синяев давно привыкли к естественно непринужденной деликатности своих друзей. Поэтому, когда подошел Мьеньонь, очевидно желая вмешаться в разговор, они поняли, что им хотят сказать что-то важное.
– Мы приближаемся к месту, которое вот уже двести пятьдесят лет является священным для всех каллистян, – сказал инженер. – Мы выбрали переезд по морю именно для того, чтобы прежде всего побывать здесь. Если вы не возражаете, мы будем рады показать вам памятник прошлого.
– Как мы можем возражать? – сказал Широков. – Наоборот, мы будем очень довольны.
– Этот памятник, вероятно, находится на острове? – спросил Синяев.
– Нет, на дне океана. Тут не очень глубоко. Каллистяне часто посещают это место. Для наших детей в начале их обучения поездка сюда является обязательной.
– Мы готовы.
– Корабль достигнет нужного пункта через несколько минут.
– Мы спустимся на дно в водолазных костюмах, – спросил Широков, – или на корабле есть подводная лодка?
– Ни то, ни другое, – ответил Мьеньонь. – В этом месте глубина семьсот метров. Мы спустимся на корабле.
Синяев кивнул головой. Казалось, он ждал именно такого ответа. Надводный корабль одновременно был и подводным. Вполне естественно!
Корабль стал замедлять ход.
– Здесь! – сказал Мьеньонь.
Волны, поднятые стремительным ходом судна, улеглись. Со всех сторон расстилалась почти неподвижная гладь. Совершенно безоблачное в начале пути, небо затянулось легкими перистыми облаками. Широков заметил несколько птиц, летевших очень высоко.
– На каком расстоянии отсюда находится земля? – спросил он.
– В ста двадцати километрах. Мы сейчас в проливе, разделяющем два континента.
– Я его знаю, – сказал Синяев. – Видел на ваших картах.
– Разрешите спускаться, – обратился к нему командир корабля.
– Я не могу разрешать, – слегка пожимая плечами, ответил Синяев. – Мы гости. Хозяева здесь вы.
– Покидать палубу не нужно? – спросил Широков.
– Конечно нет. Вода сюда не может проникнуть.
Корабль стал медленно погружаться.
Широков с волнением следил, как уровень океана все выше поднимался по его борту. Он верил в технику каллистян, но не мог заставить себя быть таким же невозмутимо спокойным, как его товарищ. Футляр казался таким хрупким и тонким. На глубине семисот метров должно быть огромное давление.
– На какую глубину может опуститься корабль? – спросил он.
– На два километра. Материал футляра и его форма рассчитаны на давление в двести килограммов на квадратный сантиметр.
Широков ничего не сказал на это. Он всецело был поглощен предстоящим зрелищем. Ему еще никогда не случалось спускаться под воду, а тут он вдобавок увидит подводный мир чужой планеты.
Поверхность океана сомкнулась над ними. Блеск дня сменился синим сумраком. Широков и Синяев сняли защитные очки.
Совсем близко они видели скользящие тени, очевидно морских животных, но рассмотреть их не удавалось.
Корабль опускался все глубже, и темнота постепенно сгущалась. Тонкий футляр словно растворился в воде и стал невидим. Казалось, что между людьми и бездной океана нет никакой преграды.
– Почему не зажигают прожекторов? – спросил Синяев. – Или их нет на корабле?
– Прожекторы на корабле, конечно, есть, – ответил Диегонь, стоявший с ними и остальными каллистянами, кроме командира, на носу судна. – Но существует традиция приближаться к памятнику без света. Ничто не должно нарушать покой этого места.
– Интересно, – сказал Синяев. – Мне кажется, у вас довольно много традиций. Это уже вторая.
– А какая же первая? – спросил Широков.
– А как же. Гудок на корабле. Помнишь, Гесьянь говорил на острове.
– Каллистяне чтут память своих предков, – сказал Диегонь. – Традиции связывают нас с ними.
– Очень любопытно, – сказал Синяев по-французски (Бьяининь стоял рядом.) – Это открывает новую сторону их характера.
Корабль опускался очень медленно.
«Как жаль, что нельзя рассмотреть обитателей вод», – подумал Широков.
Было ясно, что скорость погружения целиком зависела от каллистян. Вероятно, это была еще одна традиция. В медленном приближении к загадочному памятнику было что-то торжественное.
Прошло минут десять, и последние следы света исчезли. Кругом непроглядная тьма.
– Смотрите! – сказал Диегонь, и Широков почувствовал, что каллистянин протянул в темноте руку.
Впереди, глубоко внизу, показалось плохо различимое светящееся облако. Нельзя было определить источник этого света, но казалось, что свет электрический. Как будто в глубине океана горели мощные лампы, освещая что-то, пока невидимое.
Раздался голос Бьяининя. Он говорил по-русски:
– Многие века на Каллисто существовало угнетение, насилие и бесправие. Трудящееся население, так же как на Земле, боролось с хозяевами за свои права, за лучшую жизнь. Было много восстаний, которые подавлялись жестоко. Пятьсот лет тому назад, по земному счету времени, вспыхнуло самое большое, решающее и последнее. Это была гражданская война, кровопролитная, но недолгая. Класс хозяев исчез с лица планеты. Началась эпоха свободного развития общества. В ходе войны в руки хозяев попали двести десять крупных революционеров. Они были погружены на корабль и вывезены в море. В то время у нас были торговые суда. Этот корабль имел имя «Дьесь». На русском языке это соответствует слову «Надежда». В 2137 году, в сто двадцать третий день, в точке океана, где мы сейчас находимся, «Дьесь» со всеми находившимися на нем людьми был потоплен.
– Мы увидим памятник «Дьесю»? – спросил Широков.
– Нет, здесь стоит он сам. Каллистяне сохранили историческое судно. Но теперь оно называется не «Дьесь». На его борту стоит другое имя.
– Какое?
– «Рельос Витини».
– «Солнце свободы», – перевел Синяев. – Это очень красиво.
– Казнь двухсот десяти лучших сынов народа привела к тому, что на сторону восставших перешли все, кроме самих хозяев. И война окончилась. Двести десять были последними жертвами.
Корабль все так же медленно приближался к сияющему облаку, становившемуся все более ярким. Когда он приблизился вплотную и неподвижно повис над дном, на высоте тридцати – сорока метров, люди увидели поразительную картину.
Под семисотметровым слоем воды на равном расстоянии друг от друга стояли правильным кругом двадцать две высокие мачты. На каждой из них висело по два шара, испускавших сильный свет. Можно было видеть мельчайшую подробность дна. Оно казалось тщательно прибранным: ни камней, ни растений
– ровное плоское поле.
На самой середине освещенного круга, уйдя в дно до ватерлинии, стоял длинный вишневого цвета корабль. Никаких повреждений на нем не было видно, он имел такой вид, точно недавно сошел со стапелей завода. На короткой передней мачте «развевалось» зеленое знамя. Не на корме, как у земных кораблей, а на самой середине корпуса зелеными буквами горело гордое имя корабля: «Рельос Витини».
Он стоял совершенно прямо, под своим непонятным образом застывшим знаменем, на дне океана и казался настолько «живым», что отсутствие людей на палубе было как-то неестественно. Невольно представлялось, что под кораблем не дно, а поверхность воды, что он сейчас тронется с места и на нем появятся люди.
Но никто не появлялся. Неподвижно стоял славный памятник трагедии, происшедшей пятьсот лет тому назад, сохраненный людьми на дне океана – мавзолей героев каллистянского народа.
Синяев первым нарушил молчание.
– Как вам удалось сохранить все это столь долгое время? – спросил он, ни к кому не обращаясь.
– «Рельос Витини», – ответил кто-то из каллистян, – затонул на этом самом месте в том положении, в каком вы его видите. Мы его не передвигали, а только покрыли составом, предохраняющим от действия воды и времени. Он будет стоять так тысячи лет. Вас, вероятно, удивляет вид знамени? Это действительно настоящее знамя, и у него есть история. Материал пропитан веществом, которое в соединении с водой превратило его в камень. Мачты и лампы установлены позднее, лет пятьдесят тому назад.
– Каким способом питаются энергией лампы?
– Источник энергии находится в них самих. Они могут гореть неограниченное число лет.
Широков подумал о той циклопической работе, которую должны были проделать каллистяне для установки мачт, шаров, да и с самим кораблем. Ему казалось, что проще было поднять «Рельос Витини» на поверхность, но он понимал величие этого памятника на дне океана и невольно преклонялся перед людьми, которых не остановила трудность задуманного.
В этом странном с земной точки зрения памятнике было что-то трогательное и грандиозное в одно и то же время.
И опять, как много лет тому назад, в день смерти Штерна, каллистяне опустились на колени и протянули руки ладонями вниз. Этот прощальный жест относился сейчас к тем, кто пятьсот лет назад умер на этом корабле.
И, не сговариваясь, Широков и Синяев сами опустились на колени рядом со своими друзьями. Находясь на Каллисто, они по-каллистянски отдали дань уважения героям, память о которых так свято чтилась планетой.
Совершив круг над «Рельос Витини», корабль стал так же медленно подниматься. Все, кто стоял на его палубе, не спускали глаз с подводного памятника, пока он не скрылся в облаке света, становившегося все более тусклым.
Корабль увеличил скорость подъема и через несколько минут вынырнул на поверхность океана, из синего сумрака в белый блеск дня. Лучи Рельоса быстро испарили воду на его прозрачной «крыше», и с прежней скоростью он помчался вперед.
– Что бы я ни увидел на Каллисто, – сказал Широков, – эта картина навсегда останется в моей памяти.
– И в моей также, – отозвался Синяев.
ГЛАВА ВТОРАЯ
АТИЛЛИ
После яркого света и расплавленного зноем воздуха улицы прохлада и мягкий полусвет комнаты успокаивающе действовали на возбужденные нервы.
Широкие окна-арки, лишенные рам и стекол, были прикрыты чем-то темно-желтым, создававшим внутри дома освещение, похожее на солнечное. Глаза, утомленные блеском Рельоса, отдыхали в этом приятном свете. Комната была очень своеобразна.
Высота стен достигала шести-семи метров. Они были бледно-зеленого цвета и казались пористыми. У самого потолка на полметра выступал широкий карниз. Потолок был точно из темного стекла, и в нем отчетливо отражалась обстановка.
Ничем не покрытый пол, гладкий и блестящий, как идеально натертый паркет, в противоположность потолку не отражал ничего. Он был блестящ и одновременно казался матовым. Ровная вишневого цвета поверхность, на которой не видно было ни одного шва.
Углы комнаты были не прямоугольны, как на Земле, а закруглены.
Посередине, ничем не огражденный, бил небольшой фонтан. Его вода была золотисто-зеленой. От фонтана веяло прохладой, как от настоящей воды, но его струи падали совершенно беззвучно.
Мебель была удобна и своеобразно красива, не земной, а своей, непривычной людям Земли, каллистянской красотой. Каждая вещь выглядела произведением искусства по тщательности отделки и подбору красок. Причудливо изогнутые ножки кресел, панели, дверцы – все было из странного материала, ни на что земное не похожего, прозрачно-глубокого, блестящего и матового в одно и то же время.
Цвета мебели гармонировали с цветом стен. Преобладали зеленые тона.
Ни один предмет из этой обстановки не стоял вплотную к стенам, что также было непривычным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37