А зрение…
– Я сделал все возможное, но буду с Вами честен, как офицер с офицером. Со зрительным нервом у Вас большие проблемы, однако к службе Вы годны. Сами понимаете, если бы не война, никуда бы я Вас не пустил.
Впервые Павел был благодарен войне за то, что она есть.
Однако, сурово добавил врач, если он не будет себя беречь, то он может снова потерять зрение, на этот раз навсегда.
Но зачем о грустном, в такой момент?
Только вот, долгожданных звезд - своих звезд, безудержно горящих в вечной ночи, словно застывшие слезы богов, которые очень давно впервые прошлись по этим дорогам - Лазарев не видел долгих пять лет.
Пять долгих лет он мог только слышать, как колесницы асов на полной скорости проносятся по узким колеям бриллиантовых дорог.
А иногда, как знамение, как символ того, что было или могло быть, ему являлась цефеида, способная ослепить даже самих небожителей.
За пять лет он стал одним из тех блестящих штабных офицеров, на которых всегда смотрел с уничижительной жалостью. Никаких увольнительных и отпусков, чтобы хоть на час оказаться за пределами удушающей атмосферы, убивающей непорочный свет звезд. Шла война.
Такова была его ноша. И он нес ее, не сгибаясь, но ни на минуту не забывая о дорогах богов, благо молоточек Тора всегда был с ним.
Долгожданный момент, когда штаб 3-его флота адмирала Крэдока решили, наконец, переформировать, он встретил уже в чине полного лейтенанта.
Престарелый адмирал, девизом которого, по общему мнению, было "медленнее, ближе, слабее", решил выйти в космос. Его неимоверно раздувшийся штаб подвергся реорганизации. Поговаривали, что на этом настоял сам принц-консорт: невзирая на сыпавшиеся со всех сторон возражения, жалобы и упреки, он взвалил на свои хрупкие плечи верховное командование войсками Гленнской Империи.
Недоуменно пожав плечами ("Война все-таки!" - "Надо же, заметил!"- раздались ехидные смешки недоброжелателей адмирала), Крэдок произвел Лазарева в командор-лейтенанты и назначил старшим помощником на эсминец "Молот Тора".
Новость, которую он столько ждал, Павел воспринял спокойно. Только пальцы поглаживали висящий на шее молоточек. Таких случайностей не бывает.
"Молот Тора" не шел в сравнение с красавицей "FireCross", но это был умудренный боевым опытом корабль, но главное… Лазарев вновь был среди звезд.
Правда, Тора там не было, не было и его козлов, ни Скрежещущего Зубами, ни Скрипящего Зубами. Зато были сэр Ланселот и круглый стол, Артур-во-гневе и Святой Грааль. Сэр Гавейн, сэр Галахад, Гвиневра и, разумеется, мудрый Мерлин. Куда без него? Одним словом, все знакомые созвездия неба Кеннилсворта предстали в своей первозданной красоте.
И бриллиантовые дороги сверкали россыпью кимберлитовых слез.
Но Тора он все-таки увидел. И не только его.
Через пару месяцев корабли, среди которых был и "Молот Тора" отправили на соединение с флотом Федерации Футарка, давней союзницы Гленнской Империи. Федерация отчаянно нуждалась в помощи, отражая безумные атаки Вольных Планет Акинака и Виргинской Краины. Принц-консорт прекрасно понимал, что Империя не может допустить потери союзника, и пошел на этот, как все считали, безумный шаг. Ответ принца был лаконичен: "Война!"
Тор, метающий молот, был совершенно не похож на другого Тора, запрягающего козлов. Но это был старый добрый Тор (хм, однако не слишком ли редко он бывает добрым?) - те же холодные звезды, глубоко приникающие в душу своими алмазными лезвиями. Так же безудержно манящие в путь.
Зато там было много других знакомых, которых Павлу раньше не удавалось видеть самому. Хеймдалль на Золотой Челке трубит в Гьяллархорн, Один, пронзенный копьем приносит себя в жертву Одину, злобный Фенрир пожирает солнце, а там, вдалеке, сами Валькирии сплетаются в смертельном хороводе безжалостных битв.
Лазарев снова и снова возвращался на обзорную площадку своего корабля, чтобы ненасытным взором объять вселенную, чтобы еще раз полюбоваться на холодное переплетение бриллиантовых дорог и позавидовать тем, для кого сверкающие алмазы под ногами были частью вечного пути.
После нескольких ожесточенных боев, в которых в прямом смысле решалась судьба Федерации, Лазарев стал командиром "Молота Тора". Война слишком быстро открывала дорогу наверх. Тем, кто выживал.
Сражения чередовались с периодами относительного затишья, когда Павел мог сутками не отрываясь смотреть на звезды. Все удивлялись, почему принц-консорт не спешит отзывать свои корабли назад, но Павел не возражал.
Вслед за богами он шел по бриллиантовым дорогам среди необъятных просторов космоса. Это был путь навстречу мечте!
Иногда, во сне, к нему являлась цефеида.
Футарк выстоял. Накал войны чуть спал. "Молот Тора" перебрасывали от звезды к звезде, посылали в гущу сражений, или, наоборот, оставляли прикрывать базы снабжения. Лазареву уже давно должны были присвоить очередное звание, но казалось, о награжденном самой королевой герое все забыли. Даже королеве было не до него. Шла война.
Вообще-то, Павлу было все равно. Он летал и видел звезды, а все остальное не имело большого значения. Пока перед ним лежала вся вселенная, он продолжал шагать по звездным дорогам, а его проводником был сам повелитель Мьёлльнира.
Только одно обстоятельство все сильнее беспокоило Лазарева: его глаза.
– Вам бы больше подошел неспешный шелест перекладываемых приказов в штабе, а не гуща космических сражений, - не уставал повторять корабельный врач. - Я поддержу Вашу просьбу о переводе на планету, и адмирал Шпеер не сможет Вам отказать. Только Крэдок мог отправить Вас в космос.
– Действительно, айгурам не стоило топить его флагман, но им же хуже - пусть теперь сами разбираются с последствиями, - сухо улыбался в ответ Лазарев, который считал, что единственный стоящий приказ за свою карьеру Крэдок отдал, назначив его на "Молот Тора". - Но, знаете ли, идет война, и я нужен Империи именно здесь.
"Молот Тора" может обойтись и без него, доказывал врач Павлу, в то время как…
– Вы прекрасно понимаете, что не особенно важно, где я - в космосе или на планете. Мои глаза просто устали видеть мерзости этого мира.
Врач недовольно соглашался, вынужденный признать, что определенная правда в словах командор-лейтенанта была, но оставался при своем мнении - Лазареву следует вернуться на планету. Пускай "Молот Тора" под командованием Лазарева и творил одни чудеса - все равно ни заслуженной награды, ни хотя бы обычной человеческой благодарности.
Ничего не поделаешь - война.
Но все дело было в звездах. Лазарев уже не мыслил своей жизни без них. Горящих в бездонной ночи алмазными углями дорог.
Между тем зрение медленно, но упорно ухудшалось.
Это было одно из самых грандиозных сражений за всю войну. Битва за Радугу, или, как ее позднее окрестили выжившие, Малый Рагнарек. Все даже боялись вообразить, чем же будет Великий Рагнарек.
Две волны кораблей сошлись в смертельной схватке, длившейся не более четверти минуты, а затем медленно расползлись зализывать раны.
В тот день многие не вернулись на базы, и победителей было невозможно отличить от проигравших.
Для "Молота Тора" этот бой стал последним. Мьёлльнир поразил около полудюжины кораблей противника, но сам был рассечен надвое. Когда подобрали спасательные капсулы, в живых остался лишь Лазарев, практически слепой и поседевший за четверть часа.
Где-то далеко-далеко Тор, оседлавший Ёрмунганда, с улыбкой взирал на шалости смертных. Ему было не до их смешных проблем - перед ним во всей красе расстилались звездные дороги, миллиарды сверкающих алмазов, ожидающих прикосновения божественных ног.
Все что оставалось у Лазарева, когда он получил свое новое назначение, был молоточек Тора, тихо раскачивающийся на шее. И мечта о звездах.
Мечта, всего лишь мечта.
Назначение было на наземную базу. Точнее подземную. По чьей-то иронии негостеприимная планета называлась Элладой, а прячущаяся он холодных лучей красного карлика станция носила гордое имя Афины.
Афины. Пятьсот солдат гарнизона, пара спутников слежения, да еще один крейсер и пара эсминцев на орбите - только на это приходилось рассчитывать в случае нападения. Лазарев был первым военным комендантом на планете - ранее такая необходимость не возникала.
Лазарев получил новое назначение вместе с повышением: он стал командором.
Какого-либо особого проявления эмоций не последовало. Командор должен уметь сдерживаться. Разве что пальцы выдавали его, пальцы, нервно теребившие молоточек Тора.
Только вот звезды… Командиры орбитальных кораблей получили строжайшее предупреждение пресекать в зародыше любые безумства командора, вроде желания выйти в космос, хоть на час, хоть на полчаса.
Афины стали тюрьмой командора, который уже неспособен был ничего видеть.
Если не считать цефеиды, которая, вспыхивая убийственным оскалом, появлялась в самые темные моменты депрессии. Все призывнее и призывнее настаивая, чтобы он оставил позади никому не нужные страдания.
Командор замолчал. Те чувства были еще живы. Как можно их пытаться описать - обида, гнев, абсолютная беспомощность, неспособность ничего, ровным счетом ничего изменить.
Эту синекуру командор возненавидел до глубины души; ведь сюда его определили из жалости. Но из жалости ли? Шла война, самая кровавая война в истории. И прав был принц-консорт, когда заявил: "Империи нужен каждый солдат, каждый офицер". Даже слепой, как Лазарев. И в особенности, такой же несгибаемый.
Старый Ник тоже помнил то время. Несколько смутно, с тех пор многое изменилось, в том числе он сам. Правда, тогда Нику чувства людей были безразличны.
Командор молчал. Это был конец его истории, но не конец его жизни.
– Командор?
– Не бойся, я пока еще не впал в коматозное состояние.
– Командор!
– Нет-нет, и в обозримом будущем не собираюсь.
– Спасибо, командор.
Последних слов Старого Ника командор уже не расслышал. Он вспоминал. Когда же все началось на самом деле? Когда пришел приказ об эвакуации? Наверное, именно тогда. Но это было лишь самое н а ч а л о.
Начало долгого пути по бриллиантовым дорогам. Дорогам, проложенным богами в некогда пустом безмолвии космоса.
Сейчас командор не мог с точностью сказать, сколько лет прошло со времени приказа. Вполне достаточно.
Тогда, вопреки всему, во что он верил, вопреки здравому смыслу, который еще оставался в неизведанных потемках его души, командор отказался покинуть станцию. Отказался, хотя три долгих года его единственным желанием было бежать отсюда. Куда - не важно.
И вот, когда такая возможность представилась, когда Империя вдруг вспомнила о нем, командор неожиданно понял, что ему некуда лететь. Некуда бежать, ведь от слепоты ему нигде не скрыться, и не забыть россыпь звездных дорог, по которым ему не суждено было вновь пройтись.
Не было смысла куда-либо лететь, ожидать назначения на другую станцию с ее бессмысленной суетой и неразберихой, где вдруг понадобится ослепший, но не сломленный комендант.
Тогда командор и подал в отставку. Чтобы остаться. Уже как частное лицо. А если придут враги - какая разница?
Адмирал Челини удовлетворил просьбу Лазарева, присовокупив письмо, в котором высоко оценивал заслуги командора, добавляя, что Империя их никогда не забудет. В действительности на это понадобилось также мало времени, как и обычно.
Командор остался. С горсткой таких же неудачников, которым больше некуда было идти. Станцию никто не захватил - после очередной грандиозной дислокации лишь для Старого Ника она сохраняла какое-либо значение, и то, по большей мере, чисто сентиментальное.
Старый Ник. Вскоре после того как в Афинах появился Билли, чтобы начать свой Великий Эксперимент, Старый Ник впервые осознал себя под этим именем и впервые сам обратился к командору. Который, казалось, уютно устроился в своем полукоматозном состоянии.
– Командор? Командор!
– Что, Ник?
– Вы помните?
– Разумеется, Ник. Старых друзей так легко не забудешь, особенно если они постоянно напоминают о своем существовании.
– Командор… - голос Старого Ника чуть дрогнул.
– Прости.
– Все в порядке, командор, все в полном порядке.
Командор улыбнулся, вспоминая первый раз, когда компьютер по собственной инициативе заговорил с ним. Тогда, правда, командору было не до смеха. Единственное, чего он хотел - чтобы все оставили его в покое, наедине с цефеидой, которая день ото дня становилась все ярче и агрессивней.
– Командор, Вы не должны опускаться до такой степени.
– Отстань, - тогда командор впервые понял, что просто так компьютер от него не отступит. Что-то случилось с этой машиной, которой овладело непомерное стремление творить добро, пускай с применением насильственных методов. - Я уже больше не командор. Я подал в отставку. Я ослеп. Я умер. И вообще это не я.
После своей длинной тирады, командор, казалось, совершенно обессилел и был вынужден лишь беспомощно выслушивать ответ компьютера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20