Хлоя внесла большой деревянный поднос с заварочным чайником, накрытым красной вязаной куклой, двумя чашками, старой французской фарфоровой сахарницей, двумя тарелочками, стаффордширским молочником в форме коровы, а также рождественскую коробку печенья с танцующими на крышке Арлекином и Коломбиной. Бет отодвинула корзину с вышивками, дав Хлое возможность поставить поднос и придвинуть ближе свой стул. Потом обе глянули на раскрытое окно и глубоко вздохнули.
— Невозможно поверить, что война все еще продолжается. — Хлоя налила в каждую чашку молока.
Оба их брата погибли в восемнадцатом году, а жених Хлои — в двадцать первом году в Румынии, в бою с русскими. Каждый раз, когда им приходилось касаться темы войны, они обычно называли ее не иначе как «весь этот бред». Девять лет жизни в относительной изоляции в «Прибрежном коттедже» подарили им ощущение неуязвимости. Вход в коттедж трудно было отыскать даже с бечевника, а единственные высокие кованые ворота вели непосредственно к ступенькам лодочного пирса. Случайные прохожие очень удивлялись, бывало, видя, как ялик Скараманга выходит в канал и направляется в сторону Малой Венеции. Несколько лодочников, все еще обслуживавших канал, оказывали им сердечное покровительство, а работники Газовой компании, озабоченные тем, как бы избавиться от двух чокнутых дам, которые выращивают цыплят, понимали, что сестры Скараманга находятся под опекой «речных угольщиков». Не подозревая об этом, сестры Скараманга считали «электриков» вполне вежливыми и порядочными, и лишь иногда Бет жаловалась руководству компании, что мужчины, работающие на газгольдерах, нарушают, как ей казалось, ее уединение.
Бет Скараманга подняла чашку и задумалась. Хорошая погода в начале сентября всегда напоминала ей о чем-то, о чем ей не слишком хотелось вспоминать.
— Когда будет аукцион?
В лучах льющегося из окна света, смягчавшего ее резковатые черты и подчеркивавшего красоту губ, Хлоя была очень похожа на отца. Что касается Бет, то овалом лица и волнистыми каштановыми волосами она походила на мать, хотя в остальном напоминала сестру. Свои чудесные светло-рыжие волосы Хлоя унаследовала от Хаквудов. Золотые «колдовские» глаза были описаны еще Попом после встречи с Каролиной Хаквуд, когда он гостил у Холландов. Гордясь, что у сестры такие глаза, Бет повесила в их маленькой гостевой спальне портрет Флоренс Хаквуд, для того чтобы гости могли обнаружить сходство, и при любом удобном случае расхваливала внешность сестры. Зная, что и сама она довольно красива, она понимала, что ей не хватает оригинальности и что в свои тридцать шесть она выглядит не так потрясающе, как Хлоя в свои тридцать девять. Вспомнив их общие победы, она улыбнулась. Их было столько, этих покоренных мужчин, что сестры иногда становились предметом сплетен. Часто эти слухи возникали совершенно беспочвенно, но она наслаждалась своей дурной репутацией, ибо та давала ей определенную свободу. Еще неизвестно, как сложилась бы ее жизнь, если бы она осталась в Париже, когда Джей укатила в Италию со своим морячком. Она не могла себе представить, что была бы более счастлива, чем теперь. И ей так или иначе пришлось бы в конце концов вернуться домой, после того как немцы вошли в Париж. Бет совсем не удивилась тому, что французы сдались. Для нее они всегда были варварами, разве что с манерами и вкусом, но грубыми и заносчивыми, такими же, как их враги. Она все еще любила Париж, но издалека.
Ее сестра внезапно рассмеялась:
— Бетти! Где ты витаешь?
— Кажется, я думала о том, как нам повезло, что у нас так много собственной еды. Можем есть яйца каждый день, когда захотим, а не захотим, так продадим по хорошей цене. Хотя я еще не вполне уверена в мистере О'Кифе.
— Если мы нарушаем закон, то рано или поздно кто-нибудь нас да остановит. Мы делаем что можем, Бетти. И викарий постоянно обращается за помощью.
Бет подмигнула Хлое:
— Так точно!
Обе полагали, что мистер Гузи уже завоеван, но вот кем? Этого они не могли сказать точно. Учитывая его занятость, поводы для телефонных звонков становились с каждым днем все более надуманными. Он был мягкий и симпатичный, а его жена, как они слышали, жила сейчас в Америке и не одна. Викарий, впрочем, называл себя вдовцом. Два его сына учились в школе, а за дочкой присматривала экономка. Сестры Скараманга несколько раз побывали в его доме на Далгарно-роуд, и все время, пока они там находились, пунцовая краска не сходила с его лица. Хлоя была убеждена, что викарий предпочитает Бет, но сама Бет так не думала.
Она опять замолчала, и Хлое ничего не оставалось, как углубиться в свои размышления. Думала же она о переменчивом и непостоянном характере желаний. Поселившись в «Прибрежном коттедже», она продолжала принимать своих любовников здесь, хотя Бет предпочитала ездить к ним на дом или в Брайтон. Мужчины прискучивали ей своими разговорами, надоедали в постели, и ей становилось все более невыносимо отвечать им тем, чего они вечно от нее ждали. Постепенно в них нарастало недовольство, и они переставали звонить. А поскольку она не ждала от другого пола ничего, кроме простого удовольствия, теперь именно его ей и не хватало. А уж удовольствие она собиралась получать и в свои шестьдесят. Все это она обсуждала с Бет, которая, впрочем, всегда была более избирательной и вообще лучше ладила с женщинами.
— У меня меньше выбор, — сказала ей Бет, — но, кажется, я примерно в таком же положении, как ты. Смешно, не правда ли?
Хлоя читала где-то, что во время войны у женщин меняется либидо. Они либо теряют все свои биологические потребности, либо, наоборот, пускаются во все тяжкие, пытаясь произвести на свет замену тем, кто убит. Хлоя с сомнением относилась к большинству сексологических теорий и была уверена, что правила секса диктует общество.
Сестры покачивались в креслах, словно опьяненные наполнявшими комнату ароматами: эти запахи дурманили их каждое лето. Снаружи поднял шум один из петухов голландского развода. Бет подумала, что если он и дальше будет продолжать в том же духе, то гулять ему осталось недолго. Недавно Хлое показалось, что голос петуха похож на голос мистера Черчилля, и теперь они дали ему такое прозвище. Она всегда была против убийства птиц, но им пришлось резко сократить число кур и убрать клетки для цыплят, чтобы освободить место для кошек и собак, с тех пор как люди стали сдавать их на попечение, отправляясь в эвакуацию. Сейчас у них было три охотничьих спаниеля, два шпица, немецкая овчарка, бультерьер и борзая, а также с полдюжины китайских мопсиков, которые, подобно персидским котам, любили держаться вместе. Сестры Скараманга специализировались на персидских котах и китайских мопсах, потому что они не причиняли хлопот и всей компанией занимали места меньше, чем один датский дог. Еще у них были пара сиамских кошек, а также самые разнообразные английские коты, включая совершенно замечательного Рыжего с такими же огненными, как и его шерсть, глазами. Он проводил большую часть времени в доме, потому что был любимцем Бет. Его хозяева решили переждать войну в Австралии. Бет дала ему имя Райли и всякий раз, получая чек за его содержание, испытывала неловкость, словно ей платили за то, что она содержит своего собственного любимца. Когда война кончится, ей будет жалко с ним расставаться. Что касается Хлои, то она предпочитала собак, особенно шпицев. Сейчас найти приличную еду для животных было трудно, и многие из них были недовольны своей новой диетой. Хлоя протянула руку и взяла журнал.
Внезапно мистер Черчилль перестал кукарекать, и словно весь мир затих в ту же секунду. Ни звука не доносилось ни со стороны газохранилищ, ни с канала. Не было слышно машин с Ладброук-Гроув, поездов с железной дороги, проходившей по ту сторону газгольдеров. Стих и легкий ветерок, шелестевший листвой тисов. Такие мгновения случались иногда, но на этот раз тишина длилась дольше, чем обычно, и Хлоя вопросительно взглянула на Бет, не отрывавшую глаз от желто-розовой «мадам Равари». В самом центре цветка, словно в ожидании, застыла пчела. Казалось, будто само Время остановилось и все застыло, кроме нее, Хлои. Чтобы проверить это, она пошевелила пальцами. Она подумала, что, если захочет, может встать, но тут со стороны канала раздался всплеск. Это означало, что на канал остановка Времени не распространяется. Или Время двигалось вспять?
Хлоя внимательно обвела взглядом знакомые балки на потолке, белую штукатурку стены, оловянную и медную посуду, большой очаг с латунным тостером и таганком для кипячения воды в зимнюю пору, каждое из окон, выходивших на маленькую аккуратную лужайку, окруженную цветочными клумбами, и высокую непроницаемую ограду за ней. Хлоя напомнила себе: здесь мы в безопасности. Она все еще сожалела о том, что цветные окна были заменены на прозрачные, пропускавшие больше света. Тишина нарастала, и Хлоя начала испытывать нечто вроде клаустрофобии. Словно в последний раз, она посмотрела на книжные шкафы с полками, на шкафчцки с фарфором и серебром, собранным во время путешествий или доставшимся в наследство от дальних родственников, на семейные портреты в больших рамах над очагом, на привезенные много лет назад из Озерного края добротные, но казавшиеся всегда такими холодными турецкие ковры..
Мгновение длилось как затишье перед тропическим тайфуном или июльской грозой. Но стоял сентябрь, и на небе не было признака надвигающегося дождя.
И тут наконец тишину взорвало. Хлоя услышала в отдалении звук набирающего высоту самолета, мотор которого работал словно на пределе сил. Когда этот звук исчез, она услышала глухой удар на железнодорожных путях.
Она взглянула на часы. Половина пятого. Снова наступила тишина, словно город пытался прийти в себя, но по прежнему чуял своим звериным нутром опасность.
«А может быть, эта тишина как-то связана с авианалетом? — подумала Хлоя. — Может, власти приказали Лондону онеметь, чтобы специальные прослушивающие устройства могли уловить шум моторов и определить, сколько самолетов участвует в налете, понять, куда они направляются?» Один гигантский радар стоял неподалеку от тюрьмы, второй был установлен в Гайд-парке. Но на самом деле никто уже не ждал нападения.
В небе показался один самолет, возможно «гладиатор». Он шел к Фулемскому аэродрому. Теперь он летел низко и, казалось, спешил на посадку.
Словно очнувшись от спячки, пчела начала выбираться из розы, и тут же ветерок всколыхнул ветви тиса. Осознав, что все это время она сидела затаив дыхание, Хлоя выдохнула с глубоким облегчением и, качая головой, повернулась и Бет:
— Ангелы пролетают.
— Из-за всего этого бреда иногда начинаешь вести себя так странно. — Хлоя протянула руку к чайнику. — Ненавижу суеверия и все в этом роде.
Но Бет все еще нервничала. Хлоя обратила внимание, что сестра не убрала руки с подлокотников кресла и позволила налить себе чай, не протянув чашку. Аромат роз стал просто невыносим, как будто зной позднего лета выжимал из цветов все, что мог. Состояние дремоты не оставляло Хлою, хотя ужас прошел: вдали, на мосту через канал, слышался шум уличного движения, а во влажном воздухе громко жужжали мухи, пчелы и осы. Увидев влетевшего в открытое окно слепня, она даже обрадовалась. Слепень жужжал с вопросительной интонацией, словно осведомляясь, сохранят ли ему жизнь, если он влетит? Хлоя развела руками. Почему бы нет?
Бет это не понравилось. Она терпеть не могла мух. На этот счет у нее был пунктик. А поскольку клейкую бумагу она тоже не любила, приходилось пускать в ход мухобойку.
— Извини. Мне все еще не по себе.
Она встала, но почувствовала, что этим предает слепня, обрекая его на смерть, после того как его лживо заверили в безопасности. Когда же, привлеченный сладостью сада, слепень вылетел наружу, Хлоя испытала огромное облегчение.
— Это все так внезапно. — Бет расправила платье. — Действительно как перед грозой.
— На небе ни облачка, — сказала Хлоя.
Тут с заднего двора, из собачника, раздался заливистый лай спаниеля Томми. Другие собаки ответили ему, кто низким тревожным воем, кто тонким визгом, а вслед за ними всполошились и куры, и кошки, так что вскоре волнение охватило весь зверинец.
— Ну и гам! Все, это последняя капля. — Хлоя отставила чашку. — быть, там крыса.
— Я возьму крикетную биту, — сказала Бет, спеша за ней в кухню.
Хлоя открыла задвижку двери, ведущей во двор. Визжа и скуля, все собаки метались и бросались на прочную зеленую сетку, которую сестры купили на распродаже имущества лорда Бернфорда и которая, в любом случае, была элегантнее, чем обычная проволока. Такое внимание к деталям привлекало лучших клиентов. Посредине всего этого хаоса, болтая головой из стороны в сторону, сидел коричнево-белый спаниель и тихо рычал, словно пораженный таким поворотом событий.
— Ах ты, Томми, турчонок!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84