Но никто из них не исполнит моих желаний относительно благотворительности. В отличие от нас с тобой они попросту не верят, что большой галактический бизнес — ненормальное явление.
— Но…
— Делай, как я сказала, дорогой. Дискету.
Я вытащил магнитный диск из маленького ящика в столе и вставил в щель. Загорелась красная лампочка, потом зеленая. Внутри меня что-то оборвалось. Этого просто не может быть.
Катя наклонилась вперед и поцеловала экран, поцеловала изображение моего лица.
— Мне пора, дорогой. Я очень устала, и ты, подозреваю тоже. Мы с тобой еще наговоримся, когда ты прилетишь домой. Пожалуйста, не сообщай никому, пока мы не встретимся лично. Особенно отцу. Я хочу присутствовать при моменте, когда ты сам все скажешь Симону.
Я вымученно улыбнулся.
— Ох, Катя. Ты — старая злодейка.
— Аса, спокойной тебе ночи. — Она наклонила голову, и на лице появилось загадочное выражение. — Сама-то я не особенно хорошо сплю последнее время. Но сегодня, думаю, все будет в порядке.
И экран поголубел.
Я доковылял до своей каюты, принял прописанное врачом на Кашне лекарство и на пятьдесят один час погрузился в спячку.
Потом проснулся, дошел до кабинета, открыл дверь, вытащил из коммутатора дискету и вставил ее в свою электронную книжку.
Да, сон не развеялся. Я по-прежнему владел четвертой частью звездной корпорации «Оплот».
Я только что поглотил завтрак гиганта, полагающийся после двух суток сна, и снова вернулся в кабинет, чтобы приготовить необходимую для допроса Шнайдера аппаратуру. И тут в дверь позвонили.
Я открыл, и на пороге появился Мимо с выражением лица как у грустного Дон Кихота.
— Можно войти? Я должен тебе кое-что сообщить.
Я уселся прямо на стол и обхватил себя за плечи, готовясь к самому худшему. Хорошие новости с таким видом не передают.
— Адик, твоя сестра Ева звонила два дня назад и сообщила нам нечто очень печальное. О твоей матери.
Невидимое чудовище схватило мое сердце и вцепилось в него клыками.
— Только не это… Катя умерла?..
— Да. Мне очень жаль, мальчик мой. Ева звонила через четыре часа после того, как ты заснул. Я объяснил, что ты на наркотиках и очень нуждаешься в отдыхе, и она велела не будить тебя. Свяжись с ней, чтобы узнать подробности. Ева сказала, что твоя мама умерла тихо, во сне.
Я глухо поблагодарил его.
— Мэт интересуется, не захочешь ли ты отложить зондирование Шнайдера.
— Нет. Дайте мне час, и пусть она потом приходит. Все пойдет, как запланировано.
Он кивнул и вышел из комнаты.
Я не стал рыдать; слезы всегда появляются у меня на глазах самый неподходящий момент и не связаны с подавленным эмоциональным состоянием. Когда придет время, я по-своему оплачу Катю Вандерпост.
Вмонтированный в мозг автопилот велел мне подойти к субкосмическому коммутатору и связаться с Евой. Но, конечно, по закону подлости, она оказалась вне доступа. Говорить с Даном или Вифи мне хотелось меньше всего. Старший братец, этот холодный, педантичный тип, не уставал повторять, что Катя выжила из ума и не понимает, что делает. Младшая сестра, напротив, всегда славилась холерическим темпераментом и теперь наверняка пребывает в глубочайшем горе. Так что оставался всего один человек, с которым я мог поделиться…
В Аризоне только-только занималось утро, но он уже наверняка проснулся, следуя своей привычке, и теперь завтракает на Небесном ранчо, чтобы потом отправиться на прогулку верхом, пока жаркое солнце не пригнуло верхушки сосен, заставляя птиц и мелких зверюшек прятаться в тени.
Управляющий ранчо сказал, что передаст звонок на видеофон в конюшне, где мой отец как раз седлал лошадь. На мой вопрос, нет ли с Симоном кого-нибудь из охраны, управляющий ответил, что тот потребовал полного одиночества, чтобы хорошенько «поразмыслить». Телохранители — верхом и в машинах — будут сопровождать босса на расстоянии.
Симон ответил и кратко поздоровался со мной.
— Привет, Аса. Я как раз думал, когда же ты позвонишь. Где ты, черт тебя дери?
Голову его покрывала соломенная шляпа с серебряными полосками, одет он был в легкую хлопковую рубашку. Изображение не отличалось особой четкостью, но я догадывался, что его небритое, морщинистое лицо носит отпечаток глубокой грусти. Симон тоже скорбит по-своему.
— Лечу домой, — сказал я. — После дозаправки на базе Тиллингаст останется еще дней шесть. Только что узнал о Кате.
— А-а. — Он подошел ближе к экрану. — А что именно ты узнал?
— Только то, что она умерла во сне. Ева оставила Мимо сообщение два дня назад. Я был без сознания. Лечился после захвата Оливера Шнайдера.
— Угу, Ева мне говорила. Отличная работа. Никогда бы не подумал… то есть, я хочу сказать, когда ты улетел на Стоп-Анкер, я уже не…
Я знаю, о чем он думал. Но сейчас речь шла не о моих недостатках.
— Катя. У нее было что-то с сердцем?
— Нет. — Он поднял голову, и я понял, что в этих глазах отражается куда больше ярости, чем горя. — Ее убили.
— Господи Иисусе! Как?
— Чашка отравленного чая с сефрозамином — экзотическое вещество, не оставляет никаких следов. Но люди из внутреннего отдела нашли гребаный использованный пакетик прямо в кухне у Кати.
— Они кого-нибудь подозревают?
— И да, и нет. Ее старая экономка, Конча Киснерос, оставила записку, прежде чем отправиться в полет с балкона. Там написано: «один человек» сказал, что чай совершенно безвреден, и она никоим образом не хотела причинить Кате вреда, и Фредди ни в чем не виноват.
— Фредди? Кто такой этот Фредди?
— Во внутреннем отделе сопоставили сведения, и вот что получилось. У экономки есть внук, священник, который к тому же педофил. Лечился и бросил это дело. Но этот «один человек» пригрозил рассказать кое-кому о склонности отца Фредди к мальчикам, если Конча не даст Кате чай.
— Алистер Драммонд! Этот ублюдок мне ответит! Он хотел, чтобы мамина доля отошла к реверсионистам.
Красные глаза Симона не мигая смотрели на меня.
— Так оно и произошло. Но любители инопланетян не замешаны в убийстве Кати. Ни в малейшей степени.
— Скорее всего. — Я глубоко вздохнул. — Но это не спасет склизкую шкуру Драммонда. Я его живым за это скальпирую и освежую.
Симон нелепо хихикнул.
— Посмотрим, кто из нас до него первым доберется с ножом наготове.
— Ты сделал необходимые похоронные приготовления?
Он покачал головой.
— Честно говоря, я не знаю, чего бы она хотела. Дан приедет сегодня в Феникс и встретится с Катиным адвокатом, как его там — Джерри Гонсалесом, по поводу завещания. Если это никак не оговорено, то я бы кремировал тело, а пепел развеял над Небесным ранчо. Если хочешь, мы дождемся твоего приезда.
— Нет, не стоит, — решил я. — Делай все, как надо.
Я знал, каких именно поминок хотела моя мать, и они не имели ничего общего с цветами, священниками и пеплом, разлетающимся на горном ветру. Она хотела справедливости для всех инопланетян галактики, угнетаемых людьми. Но это невыполнимая мечта.
Или не такая уж и невыполнимая?
Мои собственные юношеские идеи по этому поводу, давно похороненные, вдруг зашевелились. Да, благородные амбиции старшего дивизионного инспектора А.Е. Айсберга бездетно растоптаны, а Адам Сосулька слишком глубоко погряз в болоте отчаяния и жалости к самому себе, чтобы беспокоиться еще и об инопланетянах. Но Асаил Айсберг, владеющий четвертой частью акций объединенного концерна, — это же совсем другое дело. У него есть шанс изменить кое-что в этом мире…
Слабая вспышка благих намерении погасла так же быстро, и загорелась. Все эти сентенции не только преждевременны, но и просто смешны.
— Что касается Катиного завещания, — продолжал Симон. — Этот парень — из активистов печально известной партии реверсионистов. Наверняка она назначила его душеприказчиком от имени всех групп, которые наследуют ее долю. По закону корпорации владелец четвертой доли акций автоматически получает место в совете директоров и может потребовать немедленного созыва собрания. Дан и Зед ждут не дождутся этого момента, удила грызут — слюни так и капают, черт бы их подрал. Остался последний барьер, и вперед!
— Симон, не ревер…
Но он полностью погрузился в план развала корпорации.
— Гонсалес отдает голос за слияние. К нему присоединяется Тора Скрантон, отдавая двадцать пять процентов младших акционеров. Если Эмма Брэдбери с ними — а так, я думаю, и произойдет, — то «Гала» загребает все. Если Эмма не соглашается с Зедом и поддерживает меня своими двенадцатью с половиной процентами, то мы попадаем в безвыходное положение, пат, вилка! Пятьдесят на пятьдесят! И мне приходится обращаться к остальным членам совета. Ты понимаешь, что это значит. Голоса против «Галафармы»: Эмма, Гюнтер и мы с Евой. Голоса в поддержку: Зед, Данн, Ривелло, Скрантон, Вифания, Дан и Гонсалес. Шесть-четыре, впереди «Галафарма» и adios muchachos.
Наконец он выдохся и позволил мне вставить словечко.
— Ничего подобного!
— Так все и будет, — упрямо промычал он.
— Нет, пап, не будет. — И я объяснил ему почему.
С его разъяренного лица постепенно сходила краска, нижняя челюсть отвисла почти до ключиц.
— Дарственная? Тебе? Боже мой! Как — как она могла?!
Бедный старый Симон Айсберг не знал, что ему делать — материться или молиться. Я едва не рассмеялся над его огорчением. Надо же — быть спасенным сыном-разгильдяем и бывшим копом!
Причем уже во второй раз.
Наконец он как-то по-дурацки пробормотал:
— Не говори только, что ты отдашь доходы от доли этим ненормальным ксенофилам! Если ты инвестируешь деньги в «Оплот»…
— Финансовая сторона дела тебя не касается, — оборвал его я. — Единственное, что должно тебя волновать, это мой голос. Ты, плюс я, плюс Эмма составляем выигрышную комбинацию. Даже если Эмма отпадает, у нас все равно остается шестьдесят два с половиной процента. Так что все в норме.
— Да, в норме. — Я едва слышал его голос. Он опустил голову, чтобы скрыть выражение лица под широкими полями шляпы. Потом он поднял глаза, словно смысл моих слов дошел до него только сейчас. — Да, черт подери, ДА!
— Для Драммонда есть только один способ добиться своего, — предупредил я. — А именно — уничтожить тебя.
— Пусть этот драный, вонючий ублюдок попробует!
Такие же зеленые, как у меня, глаза отца метали молнии.
Можно подумать, что это не почтенный директор корпорации, а дикая кошка!
— А он непременно попробует, так и знай. Или ты сам изменишь свое мнение. Например, передай всю свою долю Еве, вместо того чтобы делить между ними троими.
— Это нечестно, — нахмурился он. — Особенно теперь, когда ты получил свое.
Вот это да!
— Ну, тогда хотя бы подумай посерьезнее о собственной безопасности. Откажись от утренних прогулок — по крайней мере на ближайшие шесть дней, пока я не доберусь до Земли и мы не дадим «Галафарме» пинка. Мы с Евой решили начать гражданский иск немедленно, как только показания Шнайдера будут озвучены. Я хочу, чтобы ты был в Торонто, когда мы обратимся в трибунал.
— Черт подери, Аса, еще не хватало, чтобы ты давал мне указания!
— Ты будешь меня слушать и сделаешь все, как я сказал, старый дурак! Я чуть не сдох на Дагасатте, разыскивая для тебя Олли Шнайдера. И я не хочу, чтобы все мои усилия и смерть кучи народа оказались бессмысленными из-за того, что какой-то старый пердун все развалил своим идиотическим пофигизмом! Если хочешь покончить с Алистером Драммондом, то делай, что тебе велю я, или иди на хрен!
— Угу. — Кривая усмешка осветила его лицо, как восходящее солнце — пики Сьерра-Анчи. — Считаешь себя крутым парнем, да?
— По крайней мере всмятку, — отрезал я и отключился.
На начальной стадии мы с Мэт допрашивали Оливера Шнайдера всего три часа и обрабатывали его так мягко, что жизненные сигналы почти не превышали показателей нормы.
Но на первый же важный вопрос мы не получили желанного ответа. Шнайдер не знал точно, кто именно тайный агент «Галафармы» — член семьи Айсбергов или кто-то из совета директоров.
Но если такой человек существует, то Шнайдер бы заподозрил Зареда Айсберга сильнее всех. Именно кузен Зед нанял Олли и поддерживал зачистку и реорганизацию департамента безопасности, унаследованного от Карла Назаряна. Зед никогда не скрывал восхищения Шнайдером и его программой; он же бездумно подписывал спорные документы, которые обеспечили внутреннему отделу широкий доступ к секретным финансовым и юридическим материалам. Таким образом осведомленность департамента сильно возросла, и это облегчило работу шнайдеровским кротам: информация, которую им нужно было украсть, сама плыла в руки. Зед до самого конца убеждал всех в невиновности шефа службы безопасности — пока тот не смылся.
Но были ли у Шнайдера хоть какие-нибудь доказательства договора между Заредом и «Галафармой»? Нет. Действия моего кузена могут с равным успехом объясняться и злым умыслом, и просто наивностью.
Следующий вопрос, который я задал Шнайдеру, звучал так:
— Являетесь ли вы полуклоном халука?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
— Но…
— Делай, как я сказала, дорогой. Дискету.
Я вытащил магнитный диск из маленького ящика в столе и вставил в щель. Загорелась красная лампочка, потом зеленая. Внутри меня что-то оборвалось. Этого просто не может быть.
Катя наклонилась вперед и поцеловала экран, поцеловала изображение моего лица.
— Мне пора, дорогой. Я очень устала, и ты, подозреваю тоже. Мы с тобой еще наговоримся, когда ты прилетишь домой. Пожалуйста, не сообщай никому, пока мы не встретимся лично. Особенно отцу. Я хочу присутствовать при моменте, когда ты сам все скажешь Симону.
Я вымученно улыбнулся.
— Ох, Катя. Ты — старая злодейка.
— Аса, спокойной тебе ночи. — Она наклонила голову, и на лице появилось загадочное выражение. — Сама-то я не особенно хорошо сплю последнее время. Но сегодня, думаю, все будет в порядке.
И экран поголубел.
Я доковылял до своей каюты, принял прописанное врачом на Кашне лекарство и на пятьдесят один час погрузился в спячку.
Потом проснулся, дошел до кабинета, открыл дверь, вытащил из коммутатора дискету и вставил ее в свою электронную книжку.
Да, сон не развеялся. Я по-прежнему владел четвертой частью звездной корпорации «Оплот».
Я только что поглотил завтрак гиганта, полагающийся после двух суток сна, и снова вернулся в кабинет, чтобы приготовить необходимую для допроса Шнайдера аппаратуру. И тут в дверь позвонили.
Я открыл, и на пороге появился Мимо с выражением лица как у грустного Дон Кихота.
— Можно войти? Я должен тебе кое-что сообщить.
Я уселся прямо на стол и обхватил себя за плечи, готовясь к самому худшему. Хорошие новости с таким видом не передают.
— Адик, твоя сестра Ева звонила два дня назад и сообщила нам нечто очень печальное. О твоей матери.
Невидимое чудовище схватило мое сердце и вцепилось в него клыками.
— Только не это… Катя умерла?..
— Да. Мне очень жаль, мальчик мой. Ева звонила через четыре часа после того, как ты заснул. Я объяснил, что ты на наркотиках и очень нуждаешься в отдыхе, и она велела не будить тебя. Свяжись с ней, чтобы узнать подробности. Ева сказала, что твоя мама умерла тихо, во сне.
Я глухо поблагодарил его.
— Мэт интересуется, не захочешь ли ты отложить зондирование Шнайдера.
— Нет. Дайте мне час, и пусть она потом приходит. Все пойдет, как запланировано.
Он кивнул и вышел из комнаты.
Я не стал рыдать; слезы всегда появляются у меня на глазах самый неподходящий момент и не связаны с подавленным эмоциональным состоянием. Когда придет время, я по-своему оплачу Катю Вандерпост.
Вмонтированный в мозг автопилот велел мне подойти к субкосмическому коммутатору и связаться с Евой. Но, конечно, по закону подлости, она оказалась вне доступа. Говорить с Даном или Вифи мне хотелось меньше всего. Старший братец, этот холодный, педантичный тип, не уставал повторять, что Катя выжила из ума и не понимает, что делает. Младшая сестра, напротив, всегда славилась холерическим темпераментом и теперь наверняка пребывает в глубочайшем горе. Так что оставался всего один человек, с которым я мог поделиться…
В Аризоне только-только занималось утро, но он уже наверняка проснулся, следуя своей привычке, и теперь завтракает на Небесном ранчо, чтобы потом отправиться на прогулку верхом, пока жаркое солнце не пригнуло верхушки сосен, заставляя птиц и мелких зверюшек прятаться в тени.
Управляющий ранчо сказал, что передаст звонок на видеофон в конюшне, где мой отец как раз седлал лошадь. На мой вопрос, нет ли с Симоном кого-нибудь из охраны, управляющий ответил, что тот потребовал полного одиночества, чтобы хорошенько «поразмыслить». Телохранители — верхом и в машинах — будут сопровождать босса на расстоянии.
Симон ответил и кратко поздоровался со мной.
— Привет, Аса. Я как раз думал, когда же ты позвонишь. Где ты, черт тебя дери?
Голову его покрывала соломенная шляпа с серебряными полосками, одет он был в легкую хлопковую рубашку. Изображение не отличалось особой четкостью, но я догадывался, что его небритое, морщинистое лицо носит отпечаток глубокой грусти. Симон тоже скорбит по-своему.
— Лечу домой, — сказал я. — После дозаправки на базе Тиллингаст останется еще дней шесть. Только что узнал о Кате.
— А-а. — Он подошел ближе к экрану. — А что именно ты узнал?
— Только то, что она умерла во сне. Ева оставила Мимо сообщение два дня назад. Я был без сознания. Лечился после захвата Оливера Шнайдера.
— Угу, Ева мне говорила. Отличная работа. Никогда бы не подумал… то есть, я хочу сказать, когда ты улетел на Стоп-Анкер, я уже не…
Я знаю, о чем он думал. Но сейчас речь шла не о моих недостатках.
— Катя. У нее было что-то с сердцем?
— Нет. — Он поднял голову, и я понял, что в этих глазах отражается куда больше ярости, чем горя. — Ее убили.
— Господи Иисусе! Как?
— Чашка отравленного чая с сефрозамином — экзотическое вещество, не оставляет никаких следов. Но люди из внутреннего отдела нашли гребаный использованный пакетик прямо в кухне у Кати.
— Они кого-нибудь подозревают?
— И да, и нет. Ее старая экономка, Конча Киснерос, оставила записку, прежде чем отправиться в полет с балкона. Там написано: «один человек» сказал, что чай совершенно безвреден, и она никоим образом не хотела причинить Кате вреда, и Фредди ни в чем не виноват.
— Фредди? Кто такой этот Фредди?
— Во внутреннем отделе сопоставили сведения, и вот что получилось. У экономки есть внук, священник, который к тому же педофил. Лечился и бросил это дело. Но этот «один человек» пригрозил рассказать кое-кому о склонности отца Фредди к мальчикам, если Конча не даст Кате чай.
— Алистер Драммонд! Этот ублюдок мне ответит! Он хотел, чтобы мамина доля отошла к реверсионистам.
Красные глаза Симона не мигая смотрели на меня.
— Так оно и произошло. Но любители инопланетян не замешаны в убийстве Кати. Ни в малейшей степени.
— Скорее всего. — Я глубоко вздохнул. — Но это не спасет склизкую шкуру Драммонда. Я его живым за это скальпирую и освежую.
Симон нелепо хихикнул.
— Посмотрим, кто из нас до него первым доберется с ножом наготове.
— Ты сделал необходимые похоронные приготовления?
Он покачал головой.
— Честно говоря, я не знаю, чего бы она хотела. Дан приедет сегодня в Феникс и встретится с Катиным адвокатом, как его там — Джерри Гонсалесом, по поводу завещания. Если это никак не оговорено, то я бы кремировал тело, а пепел развеял над Небесным ранчо. Если хочешь, мы дождемся твоего приезда.
— Нет, не стоит, — решил я. — Делай все, как надо.
Я знал, каких именно поминок хотела моя мать, и они не имели ничего общего с цветами, священниками и пеплом, разлетающимся на горном ветру. Она хотела справедливости для всех инопланетян галактики, угнетаемых людьми. Но это невыполнимая мечта.
Или не такая уж и невыполнимая?
Мои собственные юношеские идеи по этому поводу, давно похороненные, вдруг зашевелились. Да, благородные амбиции старшего дивизионного инспектора А.Е. Айсберга бездетно растоптаны, а Адам Сосулька слишком глубоко погряз в болоте отчаяния и жалости к самому себе, чтобы беспокоиться еще и об инопланетянах. Но Асаил Айсберг, владеющий четвертой частью акций объединенного концерна, — это же совсем другое дело. У него есть шанс изменить кое-что в этом мире…
Слабая вспышка благих намерении погасла так же быстро, и загорелась. Все эти сентенции не только преждевременны, но и просто смешны.
— Что касается Катиного завещания, — продолжал Симон. — Этот парень — из активистов печально известной партии реверсионистов. Наверняка она назначила его душеприказчиком от имени всех групп, которые наследуют ее долю. По закону корпорации владелец четвертой доли акций автоматически получает место в совете директоров и может потребовать немедленного созыва собрания. Дан и Зед ждут не дождутся этого момента, удила грызут — слюни так и капают, черт бы их подрал. Остался последний барьер, и вперед!
— Симон, не ревер…
Но он полностью погрузился в план развала корпорации.
— Гонсалес отдает голос за слияние. К нему присоединяется Тора Скрантон, отдавая двадцать пять процентов младших акционеров. Если Эмма Брэдбери с ними — а так, я думаю, и произойдет, — то «Гала» загребает все. Если Эмма не соглашается с Зедом и поддерживает меня своими двенадцатью с половиной процентами, то мы попадаем в безвыходное положение, пат, вилка! Пятьдесят на пятьдесят! И мне приходится обращаться к остальным членам совета. Ты понимаешь, что это значит. Голоса против «Галафармы»: Эмма, Гюнтер и мы с Евой. Голоса в поддержку: Зед, Данн, Ривелло, Скрантон, Вифания, Дан и Гонсалес. Шесть-четыре, впереди «Галафарма» и adios muchachos.
Наконец он выдохся и позволил мне вставить словечко.
— Ничего подобного!
— Так все и будет, — упрямо промычал он.
— Нет, пап, не будет. — И я объяснил ему почему.
С его разъяренного лица постепенно сходила краска, нижняя челюсть отвисла почти до ключиц.
— Дарственная? Тебе? Боже мой! Как — как она могла?!
Бедный старый Симон Айсберг не знал, что ему делать — материться или молиться. Я едва не рассмеялся над его огорчением. Надо же — быть спасенным сыном-разгильдяем и бывшим копом!
Причем уже во второй раз.
Наконец он как-то по-дурацки пробормотал:
— Не говори только, что ты отдашь доходы от доли этим ненормальным ксенофилам! Если ты инвестируешь деньги в «Оплот»…
— Финансовая сторона дела тебя не касается, — оборвал его я. — Единственное, что должно тебя волновать, это мой голос. Ты, плюс я, плюс Эмма составляем выигрышную комбинацию. Даже если Эмма отпадает, у нас все равно остается шестьдесят два с половиной процента. Так что все в норме.
— Да, в норме. — Я едва слышал его голос. Он опустил голову, чтобы скрыть выражение лица под широкими полями шляпы. Потом он поднял глаза, словно смысл моих слов дошел до него только сейчас. — Да, черт подери, ДА!
— Для Драммонда есть только один способ добиться своего, — предупредил я. — А именно — уничтожить тебя.
— Пусть этот драный, вонючий ублюдок попробует!
Такие же зеленые, как у меня, глаза отца метали молнии.
Можно подумать, что это не почтенный директор корпорации, а дикая кошка!
— А он непременно попробует, так и знай. Или ты сам изменишь свое мнение. Например, передай всю свою долю Еве, вместо того чтобы делить между ними троими.
— Это нечестно, — нахмурился он. — Особенно теперь, когда ты получил свое.
Вот это да!
— Ну, тогда хотя бы подумай посерьезнее о собственной безопасности. Откажись от утренних прогулок — по крайней мере на ближайшие шесть дней, пока я не доберусь до Земли и мы не дадим «Галафарме» пинка. Мы с Евой решили начать гражданский иск немедленно, как только показания Шнайдера будут озвучены. Я хочу, чтобы ты был в Торонто, когда мы обратимся в трибунал.
— Черт подери, Аса, еще не хватало, чтобы ты давал мне указания!
— Ты будешь меня слушать и сделаешь все, как я сказал, старый дурак! Я чуть не сдох на Дагасатте, разыскивая для тебя Олли Шнайдера. И я не хочу, чтобы все мои усилия и смерть кучи народа оказались бессмысленными из-за того, что какой-то старый пердун все развалил своим идиотическим пофигизмом! Если хочешь покончить с Алистером Драммондом, то делай, что тебе велю я, или иди на хрен!
— Угу. — Кривая усмешка осветила его лицо, как восходящее солнце — пики Сьерра-Анчи. — Считаешь себя крутым парнем, да?
— По крайней мере всмятку, — отрезал я и отключился.
На начальной стадии мы с Мэт допрашивали Оливера Шнайдера всего три часа и обрабатывали его так мягко, что жизненные сигналы почти не превышали показателей нормы.
Но на первый же важный вопрос мы не получили желанного ответа. Шнайдер не знал точно, кто именно тайный агент «Галафармы» — член семьи Айсбергов или кто-то из совета директоров.
Но если такой человек существует, то Шнайдер бы заподозрил Зареда Айсберга сильнее всех. Именно кузен Зед нанял Олли и поддерживал зачистку и реорганизацию департамента безопасности, унаследованного от Карла Назаряна. Зед никогда не скрывал восхищения Шнайдером и его программой; он же бездумно подписывал спорные документы, которые обеспечили внутреннему отделу широкий доступ к секретным финансовым и юридическим материалам. Таким образом осведомленность департамента сильно возросла, и это облегчило работу шнайдеровским кротам: информация, которую им нужно было украсть, сама плыла в руки. Зед до самого конца убеждал всех в невиновности шефа службы безопасности — пока тот не смылся.
Но были ли у Шнайдера хоть какие-нибудь доказательства договора между Заредом и «Галафармой»? Нет. Действия моего кузена могут с равным успехом объясняться и злым умыслом, и просто наивностью.
Следующий вопрос, который я задал Шнайдеру, звучал так:
— Являетесь ли вы полуклоном халука?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55