Войны велись на протяжении жизни нескольких поколений — кровавые и безжалостные. Заключались различные союзы, и в конце концов лесной народ и несколько подобных ему были покорены. Свою роль сыграли предательства и проявления вероломства, но, конечно, подобные народы — изолированные, лишенные поддержки извне, иногда враждующие между собой, испытывающие нехватку человеческих ресурсов и вооружения — не могли соперничать с войсками Империи. Иногда народы полностью истреблялись. Жалкие остатки были рассеяны по разным планетам и призваны нести службу Империи, особенно в отдельных видах работ. Они не имели федеративного статуса; варварам всего лишь позволяли оставаться во владениях Империи, а за эту милость они были обязаны поставлять ей рекрутов для ауксилий — дополнительных войск срочной службы, на которые во многом опиралась имперская власть. Такие образом компенсировалось нежелание горожан проходить военную службу. Некоторые из варваров даже занимали офицерские должности в постоянной армии. Военные силы Империи, как следует заметить, составляли в основном части обороны, где должны были проходить службу горожане и которые теперь состояли только из сельских жителей и профессиональных военных. Основная армия состояла главным образом из наемников и была полностью независима от гражданских властей. Она представляла собой значительную политическую силу, расположения которой добивались. Армия наемников была способна возводить на престол и свергать императоров.
Названия лесных народов, разбросанных по чужим планетам, были различными. Сначала их называли «вандалами» — откуда появилось это слово, неизвестно. Кое-кто утверждал, что так называли лесной народ его враги. Однако возможно, что это слово пришло из языка самого лесного народа — вначале от древнего «ванланд», то есть лес, но, как уже говорилось, в этом нет уверенности. Возможно происхождение слова от названия «ванганз» — так обозначали ритуальный акт отмщения. В истории лесные люди упомянуты как вандалы, и я буду употреблять это название, надеясь, что читатель не позволит себе заблуждаться относительно каких-либо несущественных значений, связанных с этим словом. Подобный народ, как известно, существовал и в нашей истории. Но я не собираюсь рассуждать об этом, предоставив такое право более сведущим людям. Моя задача, как я уже указывал, весьма проста — всего лишь рассказать о том, что случилось…
Мальчик стоял на заснеженной траве, опираясь на посох. Он казался настолько изнуренным, что не мог выпрямиться. Его одежда, изорванная, превратившаяся в лохмотья, развевалась на ветру.
Остатки лесного народа были привезены на эту планету. Мальчик был одним из последних уцелевших. Всего несколько месяцев назад, весной и в начале лета, герулы вели с ними продолжительные, отчаянные бои. Сражения длились более пяти недель — это была настоящая война. Лесные люди были неплохими наездниками; они изменили жизненный уклад в соответствии с укладом герулов, превратившись в пастухов. Их вражда вспыхнула неожиданно, ибо вначале лесной народ жил на востоке, за горами Баррионуэво, там, где начинались равнины; впоследствии он перебрался на север, к самим равнинам. Гунлаки был поражен искусством врагов, хотя герулы, имеющие численный перевес, со своими отличными конями, которых в течение столетий выращивали для боя и погони, искусством верховой езды и боя, отточенном веками и освященном традициями, с быстротой, способностью к длительным походам и осадам, победили противника. Вождь лесного народа погиб в бою. Его беременная жена избежала плена и вместе с группой приближенных скрылась неизвестно куда. Из черепа побежденного вождя не стали делать чашу — нет, вождь был предан торжественному сожжению, достойному вождя герулов. Гунлаки вместе с другими всадниками воздел копье в прощальном салюте, когда первая струйка дыма устремилась в небо…
— В правую руку! — крикнул Муджин, ударяя каблуками по бокам своего коня.
Гунлаки услышал, как парень пронзительно вскрикнул от боли.
— В левую руку! — крикнул Муджин.
Парень вновь закричал от боли. Муджин был умелым воином, почти таким же, как Гунлаки — было бы странно, если бы Муджин не попытался щегольнуть своим искусством. Гунлаки оглядел заснеженную равнину. Конечно, воины не стали бы медлить, если бы жертва попыталась ускользнуть или молить о пощаде. Позднее Муджин научился бы сочувствовать, а пока он был слишком молод. Вид крови легко возбуждал его.
Парень пронзительно взвизгнул. Гунлаки так и не взял в руки копье.
Не. то, чтобы ему не хотелось участвовать в развлечении, но парень казался совсем ослабленным ударами, хотя потерял не так уж много крови.
Вновь раздался крик — на этот раз копье пронзило бедняге предплечье. Это был уже четвертый удар. Муджин вначале бил в правую руку, надеясь, что его жертва не левша. Конечно, он мог ошибиться.
Гунлаки подъехал ближе, переступив узкую колею, оставленную колонной, напоминающую рану в траве.
Муджин наносил удары в плечи — сначала в правое, потом в левое.
Затем последовали уколы в бедра, чтобы жертва не могла сдвинуться с места в ожидании финального удара в горло или в сердце. На этот раз смертельный удар должен был поразить сердце, как сказал Гунлаки. Иногда жертву ранили в колени, а седьмой и восьмой удары приходились в подколенные впадины сзади. Поскольку Муджин решил убить парня десятью ударами, девятый из них наносился справа в грудь — так, чтобы пошла кровь, но жертва могла бы удержаться на ногах, а при десятом копье пробивало ребра и вонзалось в сердце. Лезвие копья сужалось к концу, чтобы его было легче извлекать из раны — зачастую именно это предрешало исход боя. Если бы Муджин сказал «девять», то последний удар поражал бы сердце, а если бы сказал «девять и в шею», девятый наносился бы сзади в шею с расчетом перебить позвоночник.
Парень пошатнулся — девятый удар справа в грудь оказался слишком силен.
Муджин пришпорил коня.
Парень едва стоял на ногах и в любую секунду мог упасть. Myджину следовало спешить.
— Берегись! — крикнул Гунлаки.
Внезапно парень поднял посох, стремительно отбил им копье и бросился к конскому боку, грубо нанеся удар по ребрам. Конь всхрапнул от боли, и парень изо всех сил ударил его еще раз; конь беспокойно задергался на месте, пытаясь избежать ударов и боли, и потерял равновесие. Муджин, нога которого застряла в стремени, упал вместе с конем так, что оказался прижатым к земле. С вытаращенными глазами он смотрел, как окровавленный парень заносит над ним посох. Он не успел нанести удар — подоспевший Гунлаки кольнул его копьем прямо под левую лопатку.
Чертыхаясь, Муджин поднялся и дернул коня за узду.
Гунлаки вытащил копье из тела парня.
Муджин был в бешенстве, он награждал безжизненное тело яростными пинками. Его конь стоял поодаль, еще пофыркивая и отряхиваясь от снега.
— Ты в порядке? — спросил Гунлаки.
— Пес! Пес! — орал Муджин, пиная труп.
Гунлаки привел его коня. Муджин проверил подпругу и взобрался в седло.
Гунлаки оглядел равнину — она казалась совершенно пустынной. Он вновь повернулся к трупу.
— Он был смелым, как мы, — сказал Гунлаки.
— Он пес!
— Да, но смелый пес, — поправил Гунлаки.
— Смелый, — кивнул Муджин.
— Конечно — все они смелые псы. Достойные противники.
Муджин кивнул.
Время от времени оглядываясь, всадники направились по тропе. Вскоре впереди показался связной.
Глава 5
Крестьянин спустился по лестнице в зал таверны. Было уже поздно.
— Постой, — подал голос Бун Тал. Он стоял за стойкой, мимо которой надо было пройти, чтобы достичь двери.
Крестьянин остановился.
Двое мужчин, сидящие за грязным столом справа от двери, оглянулись. Больше в таверне никого не было. На круглой столешнице перед ними стояли стаканы. Мужчины резались в карточную игру «танлин». Круглая доска с колышками для ведения счета лежала между ними.
Бун Тал, владелец заведения, извлек из-под стойки неглубокое медное блюдо и водрузил его перед собой. На блюде валялось несколько монет.
— Плати, — сказал Бун Тап.
Крестьянин вспомнил, что такое же блюдо видел в комнате наверху — именно туда полагалось класть деньги в уплату за услуги женщины. Он приехал издалека, с другой планеты. Однако планета входила в Империю, и крестьянин знал о здешних правилах.
— Почему? — спросил он.
— Плати, — повторил Бун Тап.
— Я не ел и не пил здесь, — медленно проговорил крестьянин.
Бун Тап махнул рукой в сторону лестницы.
— С ней было хорошо?
— Да, — ответил крестьянин.
И это была правда — женщина доставила ему удовольствие. Вначале она показала ему то, чего крестьянин не знал, и даже не мечтал узнать в своей деревне. Но спустя час женщина просто отдалась ему — беспомощная, не сдерживающаяся; она умоляла и кричала, как Тесса, Лиа или Сат. В конце она уже была не наставницей, а покорной рабыней.
— Ты взял ее? — спросил Бун Тап.
— Да, — ответил крестьянин.
— Тогда плати.
— Я не ел и не пил здесь, — повторил крестьянин.
— Ты должен заплатить, — настаивал Бун Тап, указывая на медное блюдо.
Двое мужчин за столиком отодвинули стулья, подошли к стойке и встали по бокам от крестьянина.
— Лучше не нарывайся, — предупредил Бун Тап.
— Я не нарываюсь, — ответил крестьянин.
Он не хотел неприятностей; он был здесь впервые и не знал этих людей. Для них он был чужаком. Кроме того, ему не хотелось огорчать брата Вениамина. Брат Вениамин в недавней беседе как раз упоминал о таких случаях; он прошел всю дорогу от фестанга, чтобы попрощаться с ним. Крестьянин опустился на колени в дорожную пыль и склонил голову, чтобы получить благословение брата Вениамина, принятое в Телнарии и имеющее глубокий смысл. Кажется, брат Вениамин никогда не считал, что крестьянин останется в деревне. Во время путешествия крестьянин понял, что брат каким-то образом предчувствовал это уже несколько лет. Другие люди тоже попрощались с ним, они испытывали различные чувства. Несомненно, его уходом многие были огорчены, но кое-кто радовался этому. Крестьянин возвышался над толпой, он выглядел не похожим на односельчан. Кроме того, он был опасен: его нрав отличался буйством и непредсказуемостью. Он мог свернуть кабану шею голыми руками.
— Кто я? — еще раз спросил крестьянин у брата Вениамина, прежде, чем покинуть деревню.
— Ты — Пес, — ответил брат Вениамин. — Пес из деревни близ фестанга Сим-Гьядини.
Потом крестьянин ушел.
Он почувствовал, как один из мужчин снял с его плеча котомку, но не стал спорить или сопротивляться. Он был здесь чужаком. Он не хотел огорчать брата Вениамина. Котомку бросили на стойку. Второй мужчина взял посох из рук крестьянина и прислонил его к стойке.
— Я скажу, сколько ты должен заплатить, — заявил Бун Тал. — Сколько ты дал в комнате наверху?
Крестьянин молчал.
Сколько ты заплатил ей? — повторил Бун Тап.
— Ничего.
— Как «ничего»? — удивился Бун Тап.
— Она ничего не взяла, — объяснил крестьянин.
— Лгун! — воскликнул Бун Тап.
Крестьянин уловил в его лице сходство с рылом кабана.
— Думаешь, она шлюха из публичного дома, прикованная цепью к кровати, на которой висит кружка для денег с прорезью?
— Нет, — ответил крестьянин.
Он слышал о таких женщинах: пока он чистил загоны для скота на корабле, команда развлекалась болтовней, думая, что их никто не слышит. Монету клали рядом с кружкой, чтобы доказать, что клиент способен заплатить за услуги женщины. Потом монету можно было и не бросать в кружку, если клиент бывал недоволен услугами. Поскольку хозяева публичного дома вели запись посетителей, им было просто проверить количество монет в кружках после работы и увидеть, соответствует ли оно количеству посетителей. Женщины подвергались наказаниям, если монет не хватало. Иногда их били, как рабынь. Поэтому женщины стремились угодить посетителям.
— Ты вор, — сказал мужчина, стоящий за спиной крестьянина.
— Я не вор, — возразил тот.
— Если ты не заплатил ей, ты заплатишь мне вдвойне, — заявил Бун Тап.
— Нет.
— Она работает на меня, — объяснил владелец таверны.
— Нет, она платит тебе ренту, — покачал головой крестьянин.
— Тогда я побью ее, — пригрозил Бун Тап.
— Она свободная женщина, — не слишком уверенно возразил крестьянин. Бьют ли свободных женщин в городах? Крестьянин вспомнил, что иногда мужчины в деревне били жен и дочерей. Конечно, и Тессу, и Лиа, и Сат тоже били — за то, что они встречались с ним, но это не останавливало женщин: они сходились с ним тайно, на сеновалах, в курятниках. Однако крестьянин слышал, что на Тереннии женщин не бьют — неважно, заслуживают они наказания или нет. Вот потому-то женщины на Тереннии кажутся такими избалованными. Но эту женщину было не за что бить — она не сделала ничего дурного. Она была доброй и ласковой. Кроме того, насколько знал крестьянин, она не принадлежала владельцу таверны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Названия лесных народов, разбросанных по чужим планетам, были различными. Сначала их называли «вандалами» — откуда появилось это слово, неизвестно. Кое-кто утверждал, что так называли лесной народ его враги. Однако возможно, что это слово пришло из языка самого лесного народа — вначале от древнего «ванланд», то есть лес, но, как уже говорилось, в этом нет уверенности. Возможно происхождение слова от названия «ванганз» — так обозначали ритуальный акт отмщения. В истории лесные люди упомянуты как вандалы, и я буду употреблять это название, надеясь, что читатель не позволит себе заблуждаться относительно каких-либо несущественных значений, связанных с этим словом. Подобный народ, как известно, существовал и в нашей истории. Но я не собираюсь рассуждать об этом, предоставив такое право более сведущим людям. Моя задача, как я уже указывал, весьма проста — всего лишь рассказать о том, что случилось…
Мальчик стоял на заснеженной траве, опираясь на посох. Он казался настолько изнуренным, что не мог выпрямиться. Его одежда, изорванная, превратившаяся в лохмотья, развевалась на ветру.
Остатки лесного народа были привезены на эту планету. Мальчик был одним из последних уцелевших. Всего несколько месяцев назад, весной и в начале лета, герулы вели с ними продолжительные, отчаянные бои. Сражения длились более пяти недель — это была настоящая война. Лесные люди были неплохими наездниками; они изменили жизненный уклад в соответствии с укладом герулов, превратившись в пастухов. Их вражда вспыхнула неожиданно, ибо вначале лесной народ жил на востоке, за горами Баррионуэво, там, где начинались равнины; впоследствии он перебрался на север, к самим равнинам. Гунлаки был поражен искусством врагов, хотя герулы, имеющие численный перевес, со своими отличными конями, которых в течение столетий выращивали для боя и погони, искусством верховой езды и боя, отточенном веками и освященном традициями, с быстротой, способностью к длительным походам и осадам, победили противника. Вождь лесного народа погиб в бою. Его беременная жена избежала плена и вместе с группой приближенных скрылась неизвестно куда. Из черепа побежденного вождя не стали делать чашу — нет, вождь был предан торжественному сожжению, достойному вождя герулов. Гунлаки вместе с другими всадниками воздел копье в прощальном салюте, когда первая струйка дыма устремилась в небо…
— В правую руку! — крикнул Муджин, ударяя каблуками по бокам своего коня.
Гунлаки услышал, как парень пронзительно вскрикнул от боли.
— В левую руку! — крикнул Муджин.
Парень вновь закричал от боли. Муджин был умелым воином, почти таким же, как Гунлаки — было бы странно, если бы Муджин не попытался щегольнуть своим искусством. Гунлаки оглядел заснеженную равнину. Конечно, воины не стали бы медлить, если бы жертва попыталась ускользнуть или молить о пощаде. Позднее Муджин научился бы сочувствовать, а пока он был слишком молод. Вид крови легко возбуждал его.
Парень пронзительно взвизгнул. Гунлаки так и не взял в руки копье.
Не. то, чтобы ему не хотелось участвовать в развлечении, но парень казался совсем ослабленным ударами, хотя потерял не так уж много крови.
Вновь раздался крик — на этот раз копье пронзило бедняге предплечье. Это был уже четвертый удар. Муджин вначале бил в правую руку, надеясь, что его жертва не левша. Конечно, он мог ошибиться.
Гунлаки подъехал ближе, переступив узкую колею, оставленную колонной, напоминающую рану в траве.
Муджин наносил удары в плечи — сначала в правое, потом в левое.
Затем последовали уколы в бедра, чтобы жертва не могла сдвинуться с места в ожидании финального удара в горло или в сердце. На этот раз смертельный удар должен был поразить сердце, как сказал Гунлаки. Иногда жертву ранили в колени, а седьмой и восьмой удары приходились в подколенные впадины сзади. Поскольку Муджин решил убить парня десятью ударами, девятый из них наносился справа в грудь — так, чтобы пошла кровь, но жертва могла бы удержаться на ногах, а при десятом копье пробивало ребра и вонзалось в сердце. Лезвие копья сужалось к концу, чтобы его было легче извлекать из раны — зачастую именно это предрешало исход боя. Если бы Муджин сказал «девять», то последний удар поражал бы сердце, а если бы сказал «девять и в шею», девятый наносился бы сзади в шею с расчетом перебить позвоночник.
Парень пошатнулся — девятый удар справа в грудь оказался слишком силен.
Муджин пришпорил коня.
Парень едва стоял на ногах и в любую секунду мог упасть. Myджину следовало спешить.
— Берегись! — крикнул Гунлаки.
Внезапно парень поднял посох, стремительно отбил им копье и бросился к конскому боку, грубо нанеся удар по ребрам. Конь всхрапнул от боли, и парень изо всех сил ударил его еще раз; конь беспокойно задергался на месте, пытаясь избежать ударов и боли, и потерял равновесие. Муджин, нога которого застряла в стремени, упал вместе с конем так, что оказался прижатым к земле. С вытаращенными глазами он смотрел, как окровавленный парень заносит над ним посох. Он не успел нанести удар — подоспевший Гунлаки кольнул его копьем прямо под левую лопатку.
Чертыхаясь, Муджин поднялся и дернул коня за узду.
Гунлаки вытащил копье из тела парня.
Муджин был в бешенстве, он награждал безжизненное тело яростными пинками. Его конь стоял поодаль, еще пофыркивая и отряхиваясь от снега.
— Ты в порядке? — спросил Гунлаки.
— Пес! Пес! — орал Муджин, пиная труп.
Гунлаки привел его коня. Муджин проверил подпругу и взобрался в седло.
Гунлаки оглядел равнину — она казалась совершенно пустынной. Он вновь повернулся к трупу.
— Он был смелым, как мы, — сказал Гунлаки.
— Он пес!
— Да, но смелый пес, — поправил Гунлаки.
— Смелый, — кивнул Муджин.
— Конечно — все они смелые псы. Достойные противники.
Муджин кивнул.
Время от времени оглядываясь, всадники направились по тропе. Вскоре впереди показался связной.
Глава 5
Крестьянин спустился по лестнице в зал таверны. Было уже поздно.
— Постой, — подал голос Бун Тал. Он стоял за стойкой, мимо которой надо было пройти, чтобы достичь двери.
Крестьянин остановился.
Двое мужчин, сидящие за грязным столом справа от двери, оглянулись. Больше в таверне никого не было. На круглой столешнице перед ними стояли стаканы. Мужчины резались в карточную игру «танлин». Круглая доска с колышками для ведения счета лежала между ними.
Бун Тал, владелец заведения, извлек из-под стойки неглубокое медное блюдо и водрузил его перед собой. На блюде валялось несколько монет.
— Плати, — сказал Бун Тап.
Крестьянин вспомнил, что такое же блюдо видел в комнате наверху — именно туда полагалось класть деньги в уплату за услуги женщины. Он приехал издалека, с другой планеты. Однако планета входила в Империю, и крестьянин знал о здешних правилах.
— Почему? — спросил он.
— Плати, — повторил Бун Тап.
— Я не ел и не пил здесь, — медленно проговорил крестьянин.
Бун Тап махнул рукой в сторону лестницы.
— С ней было хорошо?
— Да, — ответил крестьянин.
И это была правда — женщина доставила ему удовольствие. Вначале она показала ему то, чего крестьянин не знал, и даже не мечтал узнать в своей деревне. Но спустя час женщина просто отдалась ему — беспомощная, не сдерживающаяся; она умоляла и кричала, как Тесса, Лиа или Сат. В конце она уже была не наставницей, а покорной рабыней.
— Ты взял ее? — спросил Бун Тап.
— Да, — ответил крестьянин.
— Тогда плати.
— Я не ел и не пил здесь, — повторил крестьянин.
— Ты должен заплатить, — настаивал Бун Тап, указывая на медное блюдо.
Двое мужчин за столиком отодвинули стулья, подошли к стойке и встали по бокам от крестьянина.
— Лучше не нарывайся, — предупредил Бун Тап.
— Я не нарываюсь, — ответил крестьянин.
Он не хотел неприятностей; он был здесь впервые и не знал этих людей. Для них он был чужаком. Кроме того, ему не хотелось огорчать брата Вениамина. Брат Вениамин в недавней беседе как раз упоминал о таких случаях; он прошел всю дорогу от фестанга, чтобы попрощаться с ним. Крестьянин опустился на колени в дорожную пыль и склонил голову, чтобы получить благословение брата Вениамина, принятое в Телнарии и имеющее глубокий смысл. Кажется, брат Вениамин никогда не считал, что крестьянин останется в деревне. Во время путешествия крестьянин понял, что брат каким-то образом предчувствовал это уже несколько лет. Другие люди тоже попрощались с ним, они испытывали различные чувства. Несомненно, его уходом многие были огорчены, но кое-кто радовался этому. Крестьянин возвышался над толпой, он выглядел не похожим на односельчан. Кроме того, он был опасен: его нрав отличался буйством и непредсказуемостью. Он мог свернуть кабану шею голыми руками.
— Кто я? — еще раз спросил крестьянин у брата Вениамина, прежде, чем покинуть деревню.
— Ты — Пес, — ответил брат Вениамин. — Пес из деревни близ фестанга Сим-Гьядини.
Потом крестьянин ушел.
Он почувствовал, как один из мужчин снял с его плеча котомку, но не стал спорить или сопротивляться. Он был здесь чужаком. Он не хотел огорчать брата Вениамина. Котомку бросили на стойку. Второй мужчина взял посох из рук крестьянина и прислонил его к стойке.
— Я скажу, сколько ты должен заплатить, — заявил Бун Тал. — Сколько ты дал в комнате наверху?
Крестьянин молчал.
Сколько ты заплатил ей? — повторил Бун Тап.
— Ничего.
— Как «ничего»? — удивился Бун Тап.
— Она ничего не взяла, — объяснил крестьянин.
— Лгун! — воскликнул Бун Тап.
Крестьянин уловил в его лице сходство с рылом кабана.
— Думаешь, она шлюха из публичного дома, прикованная цепью к кровати, на которой висит кружка для денег с прорезью?
— Нет, — ответил крестьянин.
Он слышал о таких женщинах: пока он чистил загоны для скота на корабле, команда развлекалась болтовней, думая, что их никто не слышит. Монету клали рядом с кружкой, чтобы доказать, что клиент способен заплатить за услуги женщины. Потом монету можно было и не бросать в кружку, если клиент бывал недоволен услугами. Поскольку хозяева публичного дома вели запись посетителей, им было просто проверить количество монет в кружках после работы и увидеть, соответствует ли оно количеству посетителей. Женщины подвергались наказаниям, если монет не хватало. Иногда их били, как рабынь. Поэтому женщины стремились угодить посетителям.
— Ты вор, — сказал мужчина, стоящий за спиной крестьянина.
— Я не вор, — возразил тот.
— Если ты не заплатил ей, ты заплатишь мне вдвойне, — заявил Бун Тап.
— Нет.
— Она работает на меня, — объяснил владелец таверны.
— Нет, она платит тебе ренту, — покачал головой крестьянин.
— Тогда я побью ее, — пригрозил Бун Тап.
— Она свободная женщина, — не слишком уверенно возразил крестьянин. Бьют ли свободных женщин в городах? Крестьянин вспомнил, что иногда мужчины в деревне били жен и дочерей. Конечно, и Тессу, и Лиа, и Сат тоже били — за то, что они встречались с ним, но это не останавливало женщин: они сходились с ним тайно, на сеновалах, в курятниках. Однако крестьянин слышал, что на Тереннии женщин не бьют — неважно, заслуживают они наказания или нет. Вот потому-то женщины на Тереннии кажутся такими избалованными. Но эту женщину было не за что бить — она не сделала ничего дурного. Она была доброй и ласковой. Кроме того, насколько знал крестьянин, она не принадлежала владельцу таверны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36