Но память об этом городе и о совершённом здесь останется жить. И в последующие годы появится кто-то, чтобы отстроить всё заново. Ничто свершённое не пропадёт из мира, ни зло, ни добро; отзвуки от деяния расходятся дальше и дальше, от человека к человеку, и в конце оно может принести плоды за века и страны от места своего свершения. Если здесь было сотворено добро, и потом уничтожено, мы, выжившие, будем помнить об этом и по прошествии времени начнём возрождать основу прежнего плана. Мир следует за войной, как молотьба следует за жатвой. Иногда зло порождает добро, иногда наоборот. И никто не может сказать, посеяв, каков будет урожай.
Слова пилота наплывали на Лоренса, и он припомнил худого старика, которого он последний раз видел, обложенного подушками на широкой кровати. Сунг и йонхеер были очень похожи. Оба они, казалось, обладали иронической отстранённостью от этого сумасшедшего мира, вихрящегося вокруг человечества. Оба были людьми действия, не видавшими более в действии средства от этой болезни, распространявшейся от моря до моря.
— Ваш богочеловек, — Сунг слегка отжал рукоятку от себя и самолёт чутко среагировал, спустившись, — учит, что добро — это могучий воитель против зла, и в конце концов добро восторжествует. Но веришь ли ты этому учению? Пока человек не обрёл какую-либо веру: в своего Бога, свою страну, своего вождя, свою собственную силу — он лишь солома, носимая ветром. Ты должен иметь цель, ибо ни один человек, поддавшийся сомнению и отчаянию не может сопротивляться опасностям жизни. Мы в Китае это хорошо усвоили. И мы обрели эту веру. Но вы, европейцы, кажется, ещё не нашли нить обшей надежды, связывающую всё воедино. Ненависть, всеобщая ненависть не способна на это. И страх может породить только дешёвую подделку. Но когда у вас появится единая вера, то вы обретёте и свободу. А вот и Сапабания. Пристегнитесь, сейчас мы будем садиться.
Самолёт плавными кругами снижался к холмам, где глаза Лоренса могли различить только девственные джунгли. Несомненно, там не было посадочной площадки. А Сунг пилотировал так уверенно, как будто внизу их поджидала ровная бетонная полоса. Правда, он всё время переговаривался по радио на местном диалекте.
Они покружили, выписывая широкую замысловатую петлю почти над самыми верхушками деревьев. А потом целый участок зелени исчез и показалась коричневая вырубка, рассекающая землю надвое. Сунг вошёл в долгое медленное скольжение, пронёсшее его поперёк расчистки, затем резко повернул назад. Уверенной рукой опытного пилота он посадил самолёт без единого толчка на плотно утрамбованную землю, подъехав почти вплотную к длинному низкому строению под деревьями, прикрытому лозами и кустами.
Оттуда выбежали, ухмыляясь, местные механики и наземная команда, а за ними неторопливо проследовал белый мужчина в одежде цвета хаки.
— Перед вами Сапабания, новейший козырь, спрятанный в рукаве минхеера Пита, — Сунг расстегнул шлем. — А сейчас пойдём, посмотрим поближе.
Наземная команда уже открыла дверь и, выкрикивая приветствия, разгружала самолёт. Это были не яванцы, но и на уроженцев Суматры, которых Лоренс видел раньше, они тоже не походили. Они были выше ростом и кожа их была потемнее. Когда один из них прокричал что-то шутливое Сунгу, то молодой голландец увидел, что зубы у туземца сточены и заострены. Диалект, которым они пользовались, тоже был весьма странен.
— Кто они? — спросил Лоренс у Сунга.
— Люди с внешних островов, охотники за головами с Борнео. Специально подобранные люди, потому что это секрет, сохранить который очень непросто. Вот идёт минхеер Хейс. Добрый день!
Белый мужчина обошёл нагруженного ящиками носильщика и поспешил к ним.
— Добрый день, лейтенант Сунг! А вы, минхеер, должно быть, Лоренс Ван Норрис. Рад видеть вас, сэр.
Лоренс понял, что Хейс ему нравится. Механик принадлежал к тому типу людей, которых можно часто встретить на далёких островных заставах. Такие люди выглядят гораздо старше из-за постоянно давящего на них груза ответственности. Они громогласны и болтливы из-за того, что редко видят своих собратьев по крови, почти жалкие в своих стараниях проявить должное гостеприимство и временами до абсурда робкие и чувствительные в общении с другими европейцами. Хейс мог послужить типичным примером такой разновидности людей. Среднего веса, такой загорелый, что редкие коричневые волосы казались совсем светлыми по сравнении с кожей. Он носил подчёркнуто острую бородку и очки в тяжёлой черепаховой оправе.
Хейс пропустил гостей впереди себя в самую большую комнату увитого лозой здания, насильно усадил их в кресла и подозвал боя с закуской, прежде чем Лоренс сумел составить цельную картину того места, которому предстояло стать его домом на много долгих дней.
Местонахождение Сапабании держалось в строгом секрете, на чём и зиждилась надежда, что о ней больше никто не узнает. Несколько строений были хорошо замаскированы с помощью быстро разросшейся растительности. Взлётное поле пряталось под остроумной системой сетей, переплетённых камуфлирующими лозами и листьями. Это было маленькое уютное местечко, способное приютить не больше четырёх-пяти самолётов при максимальной загрузке. Но, как Сунг и Хейс с гордостью и настойчивостью указывали каждому, кто соглашался их слушать, настанет день, когда четыре-пять самолётов в критический момент смогут определить судьбу Индонезии на несколько столетий вперёд. Единственное препятствие заключалось в том, что эти несколько самолётов решительно отказывались материализоваться. Но их непременно пришлют — и скоро.
Тем временем Пит превращал свои авиалайнеры во временные военные самолёты, сдавал напрокат свои лётные поля — и надеялся на лучшее.
Немногие из других полевых аэродромов были обустроены лучше Сапабании — один или два представляли собой всего лишь примитивные посадочные полосы. Естественно, враг тоже искал площадки для приземления и те, что были предназначены для обороны, с такой же лёгкостью могут использоваться для базирования наступающих частей. Вот почему Сапабания продолжала оставаться секретом, и этот секрет был известен только нескольким доверенным лицам на обоих островах.
Оборону держали три пулемёта. Один из них был установлен на крыше жилого здания. Обслуживали их расчёты из туземцев под командованием сержанта Де Витта, отставника. Но, как выяснил Лоренс, Пит героически пытался раздобыть зенитное орудие.
Их основной задачей было содержать в порядке поле и хранить припасы, поступавшие к ним тоненькой, но устойчивой струйкой как на самолётах, так и на спинах носильщиков вдоль отрогов гор. Пришлых носильщиков близко к полю не подпускали. Припасы складывались около заброшенного храма, откуда Лоренс с полевой бригадой забирал их позднее.
Никогда ещё, с тех самых пор, как покинул Голландию, не чувствовал Лоренс себя таким отрезанным от мира и так далеко спрятавшимся от войны. Здесь, в этом зелёном сумраке под названием «джунгли», где начинался сезон дождей и потоки воды лились с неба с утра до вечера, он жил совершенно иной жизнью. Теперь стало вопросом чрезвычайной важности, прибудут ли в составе следующего груза консервированные персики или консервированные груши, поёт ли голубь Павани лучше, чем учёный голубь Кани, сумеет ли Хасан научить свою обезьянку собирать с деревьев фрукты и приносить их хозяину, не попробовав по дороге. Кожа покрывалась грибком, одежда плесневела и ничто не было по настоящему сухим. И лишь игра в шашки между Де Виттом и Хейсом, дело древнее и нескончаемое, наполняла их вечера неподдельным азартом.
Лоренс также нашёл себе занятие на долгие тоскливые вечера. Павани, лазая по горам в поисках своего удравшего голубя, как-то раз свалился в горный ручей, прихватив с собой несколько бушелей земли. При этом он потерял свой счастливый талисман, резной акулий зуб, и после этого постоянно обыскивал этот ручей, проводя всякую свободную минуту в бесплодных поисках.
Лоренс, маясь от безделья, однажды предложил ему свою помощь и таким образом собрал коллекцию лёгких шершавых камешков, распознанных им благодаря часам учёбы под строгим наставничеством старого йонхеера. Потрескавшиеся, бедно окрашенные и слишком маленькие для огранки, это бесспорно были рубины, все пять, что он триумфально принёс с собой в лагерь. В один прекрасный день он исследует этот ручей в поисках других.
Де Витт, выходивший победителем четвёртый вечер подряд, удовлетворённо сложил доску и подошёл полюбоваться на сокровища, которые Лоренс всё ещё исследовал при свете лампы, пытаясь спланировать хоть какую-нибудь огранку, чтобы придать ценность какой-нибудь из его находок.
— Рубины, а? — сержант подтолкнул один из камней указательным пальцем. — Выглядят не слишком похожими на готовые изделия, не так ли? Не то что жемчуг, там с первого взгляда можно сказать, что ты приобрёл. Помню, однажды я видел, как повезло одному китайцу — но тот был записной игрок.
— Это случилось, когда ловцы жемчуга привезли пузырь — один из тех кусков раковины, где может быть, а может и не быть приз внутри — и выставили его на аукцион. Там оказался англичанин, молодой парень, у которого денег было больше, чем здравого смысла. Он всё время поднимал цену, полагаю, наслушавшись баек про сорванные таким образом огромные куши, пока все остальные участники не отпали. Ну вот, дошло до тысячи фунтов и остался против него только этот китаец. В конце концов англичанин заполучил эту штуку и потащил её к «жемчужному доктору» чтобы вскрыть. Мы все пошли следом, это всё нас заинтересовало.
— Вы знаете, как работает доктор, снимает слой за слоем и делает это так аккуратно и медленно, работы тут на долгие часы. Он возился с этой штукой, а англичанин сидел напротив за столом, переживал за свои фунты. И тут мастер добрался до жемчужины — но это оказалась грязновато-серая штука, на которую торговец второй раз и не взглянет. Как только англичанин это увидел, у него глаза помертвели. При всей его самонадеянности ему следовало только посочувствовать — тысяча фунтов за кусок песчаника!
Мы все почувствовали, что что-то тут неладно, когда этот китаец, что перебивал цену, встал и заговорил. «Я дам вам тысячу фунтов за это», — сказал он, невозмутимый, как один из бронзовых божков на полке над его головой. Я полагаю, англичанин решил, что тот просто спятил. Он на островах был недолго, но я-то встречался с китайцами и кое-что заподозрил. Когда китаец вытащил пачку банкнот, англичанин шустро схватил их и быстро ушёл — боялся, что китаец передумает. Но тот лишь кивнул доктору, мол, пора снова приниматься за работу. Ну и, примерно через час, эта грязно-серая оболочка была снята и китаец получил одну из самых больших розовых жемчужин, о каких только слыхали на побережье. Не знаю, сколько он выручил за неё, должно быть, очень много. Но какие надо иметь нервы, чтобы положиться на судьбу и рискнуть. Ведь могло бы оказаться и так, что до самой сердцевины шла только эта грязно-серая масса. Это был бесстрашный маленький плут.
— А как его звали? — заинтересованно спросил Лоренс.
— Ху Шань. Он недавно завёл большой антикварный магазин в Батавии.
Хейс тем временем вертел ручки настройки радио и, услышав окончание истории, включил приёмник.
— …этим утром. Количество убитых и раненых пока неизвестно. Но есть опасение, что американский флот подвергся массированному удару. О подлости японского удара будут помнить среди американского народа, пока…
Хейс повернулся, тело его напряглось.
— Вот оно! — голос механика прорезался сквозь шум статики, заглушившей голос диктора. — Вот то, чего мы дожидались!
Глава 6
Жертвоприношение Ганеше
— Похоже… похоже, что… — Лоренс проталкивал зубец застёжки через соответствующие отверстия на ленте с патронами, надетой им на себя.
— Что мы проиграли? — губы Хейса изогнулись в кривой ухмылке. — Что ж, возможно и так, — он пригнулся в кресле перед радиоприёмником, пытаясь из сплошных статических помех извлечь что-нибудь более вразумительное, чем просто обрывки слов.
Дверь открылась и захлопнулась за Де Виттом. Судя по спотыкающейся походке и покрасневшим глазам, высокий сержант едва держался на ногах. Седеющая щетина на дюйм торчала на его лице, и он как-то по-детски тёр глаза руками.
— Что-нибудь новенькое? — хрипло спросил он.
— Только невнятные обрывки. Всё плохо, — Лоренс подобрал свою винтовку и раскрыл казённую часть.
— Выглядит так, словно нас тут позабыли, — Де Витт позволил своему телу рухнуть в ближайшее кресло так, что содрогнулся пол. — Сколько у нас осталось еды?
— Еды достаточно, а вот всего остального — нет. Если оставаться здесь…
— Но куда мы ещё можем деться? — Лоренс с удивлением взглянул на механика.
— Смотрите, — Хейс бросил возиться с радио и повернулся к ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Слова пилота наплывали на Лоренса, и он припомнил худого старика, которого он последний раз видел, обложенного подушками на широкой кровати. Сунг и йонхеер были очень похожи. Оба они, казалось, обладали иронической отстранённостью от этого сумасшедшего мира, вихрящегося вокруг человечества. Оба были людьми действия, не видавшими более в действии средства от этой болезни, распространявшейся от моря до моря.
— Ваш богочеловек, — Сунг слегка отжал рукоятку от себя и самолёт чутко среагировал, спустившись, — учит, что добро — это могучий воитель против зла, и в конце концов добро восторжествует. Но веришь ли ты этому учению? Пока человек не обрёл какую-либо веру: в своего Бога, свою страну, своего вождя, свою собственную силу — он лишь солома, носимая ветром. Ты должен иметь цель, ибо ни один человек, поддавшийся сомнению и отчаянию не может сопротивляться опасностям жизни. Мы в Китае это хорошо усвоили. И мы обрели эту веру. Но вы, европейцы, кажется, ещё не нашли нить обшей надежды, связывающую всё воедино. Ненависть, всеобщая ненависть не способна на это. И страх может породить только дешёвую подделку. Но когда у вас появится единая вера, то вы обретёте и свободу. А вот и Сапабания. Пристегнитесь, сейчас мы будем садиться.
Самолёт плавными кругами снижался к холмам, где глаза Лоренса могли различить только девственные джунгли. Несомненно, там не было посадочной площадки. А Сунг пилотировал так уверенно, как будто внизу их поджидала ровная бетонная полоса. Правда, он всё время переговаривался по радио на местном диалекте.
Они покружили, выписывая широкую замысловатую петлю почти над самыми верхушками деревьев. А потом целый участок зелени исчез и показалась коричневая вырубка, рассекающая землю надвое. Сунг вошёл в долгое медленное скольжение, пронёсшее его поперёк расчистки, затем резко повернул назад. Уверенной рукой опытного пилота он посадил самолёт без единого толчка на плотно утрамбованную землю, подъехав почти вплотную к длинному низкому строению под деревьями, прикрытому лозами и кустами.
Оттуда выбежали, ухмыляясь, местные механики и наземная команда, а за ними неторопливо проследовал белый мужчина в одежде цвета хаки.
— Перед вами Сапабания, новейший козырь, спрятанный в рукаве минхеера Пита, — Сунг расстегнул шлем. — А сейчас пойдём, посмотрим поближе.
Наземная команда уже открыла дверь и, выкрикивая приветствия, разгружала самолёт. Это были не яванцы, но и на уроженцев Суматры, которых Лоренс видел раньше, они тоже не походили. Они были выше ростом и кожа их была потемнее. Когда один из них прокричал что-то шутливое Сунгу, то молодой голландец увидел, что зубы у туземца сточены и заострены. Диалект, которым они пользовались, тоже был весьма странен.
— Кто они? — спросил Лоренс у Сунга.
— Люди с внешних островов, охотники за головами с Борнео. Специально подобранные люди, потому что это секрет, сохранить который очень непросто. Вот идёт минхеер Хейс. Добрый день!
Белый мужчина обошёл нагруженного ящиками носильщика и поспешил к ним.
— Добрый день, лейтенант Сунг! А вы, минхеер, должно быть, Лоренс Ван Норрис. Рад видеть вас, сэр.
Лоренс понял, что Хейс ему нравится. Механик принадлежал к тому типу людей, которых можно часто встретить на далёких островных заставах. Такие люди выглядят гораздо старше из-за постоянно давящего на них груза ответственности. Они громогласны и болтливы из-за того, что редко видят своих собратьев по крови, почти жалкие в своих стараниях проявить должное гостеприимство и временами до абсурда робкие и чувствительные в общении с другими европейцами. Хейс мог послужить типичным примером такой разновидности людей. Среднего веса, такой загорелый, что редкие коричневые волосы казались совсем светлыми по сравнении с кожей. Он носил подчёркнуто острую бородку и очки в тяжёлой черепаховой оправе.
Хейс пропустил гостей впереди себя в самую большую комнату увитого лозой здания, насильно усадил их в кресла и подозвал боя с закуской, прежде чем Лоренс сумел составить цельную картину того места, которому предстояло стать его домом на много долгих дней.
Местонахождение Сапабании держалось в строгом секрете, на чём и зиждилась надежда, что о ней больше никто не узнает. Несколько строений были хорошо замаскированы с помощью быстро разросшейся растительности. Взлётное поле пряталось под остроумной системой сетей, переплетённых камуфлирующими лозами и листьями. Это было маленькое уютное местечко, способное приютить не больше четырёх-пяти самолётов при максимальной загрузке. Но, как Сунг и Хейс с гордостью и настойчивостью указывали каждому, кто соглашался их слушать, настанет день, когда четыре-пять самолётов в критический момент смогут определить судьбу Индонезии на несколько столетий вперёд. Единственное препятствие заключалось в том, что эти несколько самолётов решительно отказывались материализоваться. Но их непременно пришлют — и скоро.
Тем временем Пит превращал свои авиалайнеры во временные военные самолёты, сдавал напрокат свои лётные поля — и надеялся на лучшее.
Немногие из других полевых аэродромов были обустроены лучше Сапабании — один или два представляли собой всего лишь примитивные посадочные полосы. Естественно, враг тоже искал площадки для приземления и те, что были предназначены для обороны, с такой же лёгкостью могут использоваться для базирования наступающих частей. Вот почему Сапабания продолжала оставаться секретом, и этот секрет был известен только нескольким доверенным лицам на обоих островах.
Оборону держали три пулемёта. Один из них был установлен на крыше жилого здания. Обслуживали их расчёты из туземцев под командованием сержанта Де Витта, отставника. Но, как выяснил Лоренс, Пит героически пытался раздобыть зенитное орудие.
Их основной задачей было содержать в порядке поле и хранить припасы, поступавшие к ним тоненькой, но устойчивой струйкой как на самолётах, так и на спинах носильщиков вдоль отрогов гор. Пришлых носильщиков близко к полю не подпускали. Припасы складывались около заброшенного храма, откуда Лоренс с полевой бригадой забирал их позднее.
Никогда ещё, с тех самых пор, как покинул Голландию, не чувствовал Лоренс себя таким отрезанным от мира и так далеко спрятавшимся от войны. Здесь, в этом зелёном сумраке под названием «джунгли», где начинался сезон дождей и потоки воды лились с неба с утра до вечера, он жил совершенно иной жизнью. Теперь стало вопросом чрезвычайной важности, прибудут ли в составе следующего груза консервированные персики или консервированные груши, поёт ли голубь Павани лучше, чем учёный голубь Кани, сумеет ли Хасан научить свою обезьянку собирать с деревьев фрукты и приносить их хозяину, не попробовав по дороге. Кожа покрывалась грибком, одежда плесневела и ничто не было по настоящему сухим. И лишь игра в шашки между Де Виттом и Хейсом, дело древнее и нескончаемое, наполняла их вечера неподдельным азартом.
Лоренс также нашёл себе занятие на долгие тоскливые вечера. Павани, лазая по горам в поисках своего удравшего голубя, как-то раз свалился в горный ручей, прихватив с собой несколько бушелей земли. При этом он потерял свой счастливый талисман, резной акулий зуб, и после этого постоянно обыскивал этот ручей, проводя всякую свободную минуту в бесплодных поисках.
Лоренс, маясь от безделья, однажды предложил ему свою помощь и таким образом собрал коллекцию лёгких шершавых камешков, распознанных им благодаря часам учёбы под строгим наставничеством старого йонхеера. Потрескавшиеся, бедно окрашенные и слишком маленькие для огранки, это бесспорно были рубины, все пять, что он триумфально принёс с собой в лагерь. В один прекрасный день он исследует этот ручей в поисках других.
Де Витт, выходивший победителем четвёртый вечер подряд, удовлетворённо сложил доску и подошёл полюбоваться на сокровища, которые Лоренс всё ещё исследовал при свете лампы, пытаясь спланировать хоть какую-нибудь огранку, чтобы придать ценность какой-нибудь из его находок.
— Рубины, а? — сержант подтолкнул один из камней указательным пальцем. — Выглядят не слишком похожими на готовые изделия, не так ли? Не то что жемчуг, там с первого взгляда можно сказать, что ты приобрёл. Помню, однажды я видел, как повезло одному китайцу — но тот был записной игрок.
— Это случилось, когда ловцы жемчуга привезли пузырь — один из тех кусков раковины, где может быть, а может и не быть приз внутри — и выставили его на аукцион. Там оказался англичанин, молодой парень, у которого денег было больше, чем здравого смысла. Он всё время поднимал цену, полагаю, наслушавшись баек про сорванные таким образом огромные куши, пока все остальные участники не отпали. Ну вот, дошло до тысячи фунтов и остался против него только этот китаец. В конце концов англичанин заполучил эту штуку и потащил её к «жемчужному доктору» чтобы вскрыть. Мы все пошли следом, это всё нас заинтересовало.
— Вы знаете, как работает доктор, снимает слой за слоем и делает это так аккуратно и медленно, работы тут на долгие часы. Он возился с этой штукой, а англичанин сидел напротив за столом, переживал за свои фунты. И тут мастер добрался до жемчужины — но это оказалась грязновато-серая штука, на которую торговец второй раз и не взглянет. Как только англичанин это увидел, у него глаза помертвели. При всей его самонадеянности ему следовало только посочувствовать — тысяча фунтов за кусок песчаника!
Мы все почувствовали, что что-то тут неладно, когда этот китаец, что перебивал цену, встал и заговорил. «Я дам вам тысячу фунтов за это», — сказал он, невозмутимый, как один из бронзовых божков на полке над его головой. Я полагаю, англичанин решил, что тот просто спятил. Он на островах был недолго, но я-то встречался с китайцами и кое-что заподозрил. Когда китаец вытащил пачку банкнот, англичанин шустро схватил их и быстро ушёл — боялся, что китаец передумает. Но тот лишь кивнул доктору, мол, пора снова приниматься за работу. Ну и, примерно через час, эта грязно-серая оболочка была снята и китаец получил одну из самых больших розовых жемчужин, о каких только слыхали на побережье. Не знаю, сколько он выручил за неё, должно быть, очень много. Но какие надо иметь нервы, чтобы положиться на судьбу и рискнуть. Ведь могло бы оказаться и так, что до самой сердцевины шла только эта грязно-серая масса. Это был бесстрашный маленький плут.
— А как его звали? — заинтересованно спросил Лоренс.
— Ху Шань. Он недавно завёл большой антикварный магазин в Батавии.
Хейс тем временем вертел ручки настройки радио и, услышав окончание истории, включил приёмник.
— …этим утром. Количество убитых и раненых пока неизвестно. Но есть опасение, что американский флот подвергся массированному удару. О подлости японского удара будут помнить среди американского народа, пока…
Хейс повернулся, тело его напряглось.
— Вот оно! — голос механика прорезался сквозь шум статики, заглушившей голос диктора. — Вот то, чего мы дожидались!
Глава 6
Жертвоприношение Ганеше
— Похоже… похоже, что… — Лоренс проталкивал зубец застёжки через соответствующие отверстия на ленте с патронами, надетой им на себя.
— Что мы проиграли? — губы Хейса изогнулись в кривой ухмылке. — Что ж, возможно и так, — он пригнулся в кресле перед радиоприёмником, пытаясь из сплошных статических помех извлечь что-нибудь более вразумительное, чем просто обрывки слов.
Дверь открылась и захлопнулась за Де Виттом. Судя по спотыкающейся походке и покрасневшим глазам, высокий сержант едва держался на ногах. Седеющая щетина на дюйм торчала на его лице, и он как-то по-детски тёр глаза руками.
— Что-нибудь новенькое? — хрипло спросил он.
— Только невнятные обрывки. Всё плохо, — Лоренс подобрал свою винтовку и раскрыл казённую часть.
— Выглядит так, словно нас тут позабыли, — Де Витт позволил своему телу рухнуть в ближайшее кресло так, что содрогнулся пол. — Сколько у нас осталось еды?
— Еды достаточно, а вот всего остального — нет. Если оставаться здесь…
— Но куда мы ещё можем деться? — Лоренс с удивлением взглянул на механика.
— Смотрите, — Хейс бросил возиться с радио и повернулся к ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25