— Бет…
Девушка отняла ладони от лица.
Берт был бледен, его шатало от усталости, и Бет немедленно стало стыдно. Она не знала, сколько времени прошло с той жуткой минуты, когда ей сказали, что Джей умер и мир для нее померк, — но ведь наверняка Берт не отходил от нее ни на шаг… Господи, да он еле стоит!
— Берт, — еле слышно пробормотала Бет, — иди спать. На тебя смотреть страшно.
— Вы были правы! — изумленно выдохнул Берт. — Благослови вас Создатель — вы были правы!
Бет подняла голову. Рядом с братом стоял высокий красавец с золотыми волосами и смотрел на нее сверху вниз — и это ему предназначалась благодарность Берта.
Ах вот, значит, как!
В единое мгновение измученные глаза Берта были ею позабыты — нет, всего минуту спустя она вспомнит о них и до дрожи устыдится того, какой бессердечной сделало ее горе. Но здесь и сейчас Бет уже не помнила, не могла помнить ни о чем, кроме того, что Джей мертв, а она жива — как и этот золотоволосый красавчик, неведомой хитростью принудивший ее жить!
— Значит, это вам я обязана? — холодно спросила она.
Золотоволосый помедлил и кивнул. Гнев захлестнул Бет с неистовой силой.
— Как вы посмели? — яростно выпалила она. — Как вы могли? Кто дал вам право принудить меня дышать, ходить, есть, пить и разговаривать? Да кто вы вообще такой, что посмели…
Лицо незнакомца окаменело.
— Я тот, — резко бросил он, — кто дышит, ходит, ест, пьет и разговаривает.
Он развернулся на каблуках, не прибавив ни единого слова, и ушел.
— Бет, — простонал брат. — Ох Бет, что же ты сказала…
Узнав, что мерзавец, заставивший ее жить, не кто иной, как Его Величество король Олбарии Джеральд Первый, Бет только молча кивнула. В дальнейших объяснениях не было нужды — о несбывшейся любви Девы Джейн и молодого короля знала вся Олбария, и Бет не была исключением.
Я тот, кто дышит, ходит, ест, пьет и разговаривает…
— Я попробую объяснить Его Величеству… — отважно предложил Берт.
Что толку в запоздалых сожалениях? Сама сделала тупость, сама теперь и изволь ее исправить. И брата в это не вмешивать — ему и так по твоей милости несладко пришлось.
— Нет, Берт, — покачала головой девушка. — Спасибо. Я сама.
Однако прежде, чем приступать к объяснениям требовалось еще кое-что сделать. Эйнсли, брошенный родителями на ее с Бертом попечение, давно приучил Бет делать все по порядку и своевременно, не пропуская ничего и не забегая вперед. Она и теперь не изменила этой привычке. Сначала домыла полы… так вот чем, оказывается, король вернул ее к жизни — мокрой тряпкой! Потом Бет велела согреть себе воды для ванны. Мылась она очень долго, с ожесточением сдирая с себя муть минувших дней, когда она позволила себе умирать, даже не подумав о том, каково Берту будет вслед за другом потерять еще и сестру. Потом она оделась так тщательно, что даже мать не нашла бы, к чему придраться, и расчесала еще влажные от недавнего мытья темные волосы. Уж если ты, оскорбляя человека ни за что ни про что, выглядела зареванной распустехой — изволь проявить к нему уважение хотя бы настолько, чтобы придать себе достойный вид, а потом уж лезь на глаза с извинениями… да еще захочет ли он твои извинения слушать?
Захочет или нет, но не высказать их нельзя. Бет готовилась просить прощения, как воин готовится идти в смертную битву — без всякой надежды на благополучный исход, но с беззаветной решимостью.
Его Величество она отыскала в замковой часовне.
Он не молился — просто стоял, задумавшись, и глядел в никуда. Плащ был накинут на плечи короля так небрежно, будто он и вовсе не ощущал промозглого сырого холода, от которого гулкий звук шагов делался чужим и каким-то далеким. Заслышав этот холодный звук, Джеральд обернулся, и у Бет мигом пропали все тщательно заготовленные слова. Она молча стояла и смотрела на серьезное бледное лицо Джеральда, и не могла заставить себя открыть рот и хоть что-то сказать. Собравшись с силами, она сделала еще шаг вперед — и смешалась окончательно. Внезапно король усмехнулся краешком губ.
— Бет, — мягко и спокойно произнес он, — это у вас с братом обыкновение такое — просить прощения за то, в чем вы не виноваты?
У Бет от неожиданности захватило дыхание.
— Вы ведь за этим сюда пришли? — утвердительно молвил король. — Прощения просить?
Бет растерянно кивнула.
— Пустое, — снова усмехнулся Джеральд. — Забудьте. Просто забудьте. Не за что вам извиняться. Иначе просто и быть не могло. Если на то пошло, скорей уж я должен просить у вас прощения за то, что не сдержал обиды, — а вы ее не заслужили.
Бет наконец-то вновь обрела дар речи.
— Пустое, — с удивлением услышала она собственный голос. — Забудьте. Просто забудьте. Мне даже думать стыдно, как я на вас налетела…
— Иначе просто быть не могло, — повторил король. — Я ведь помню, как… — Он на мгновение примолк. — Когда мне напомнили, что я должен жить… больше всего на свете мне хотелось убить тех, кто посмел это сказать. Голыми руками.
— Но вы ведь не убили, — возразила Бет. — Даже не попытались.
— Убить не убил, раз до сих пор живы, — задумчиво произнес Джеральд. — А вот пытался или нет… не знаю. Просто не знаю… и вспомнить не могу.
Это Бет могла понять — как никто другой. В груди у нее стеснилось, в глазах сделалась резь от подступивших слез — но плакать было нельзя. Нипочем нельзя, потому что лицо у Джеральда было такое… матушка вечно твердит ей, что она совершенно ничего не понимает в мужчинах — но Бет вовсе даже понимает! И что значит такое лицо, знает — когда вроде ни один мускул не шелохнулся, но рот неумолимо отвердевает, а кожа на скулах натягивается от скрытого напряжения. У Роберта было такое лицо, когда он свалился с лошади и сломал руку… и когда ему зашивали рану на бедре — тоже… и у Джея, когда он прощался с ней сразу после обручения… когда так больно, что хочется кричать, — но рыцари не кричат и не плачут, им нельзя…
Поэтому Бет не удивили слова, слетевшие с уст короля.
— Вы не поверите, Бет, — тихо, мучительно и как-то неловко сказал он, — мы ведь с ней один только раз и поцеловались.
— Отчего же, — сдавленно от усилия сдержать слезы проговорила Бет. — Поверю. Выходит, нам повезло больше. Джей меня поцеловал… два раза.
И тут слезы все-таки хлынули — и Джеральд не стал гладить ее по голове и уговаривать не плакать. Он крепко до боли ухватил ее за плечи, резким рывком развернул к себе и уткнул лицом в свою грудь.
— Плачьте, Бет, — сквозь стиснутые зубы произнес Джеральд. — Плачьте, сколько слезы идут. Невыплаканными слезами и захлебнуться можно. Насмерть. Ну же!
Бет не надо было уговаривать — ее и так трясло от рыданий. Она не могла сказать, сколько они вдвоем простояли, покуда она сумела, наконец, вздохнуть свободно.
— Легче стало? — странно далеким голосом спросил король.
Бет кивнула.
— Спасибо, Ваше Величество, — прошептала она. — Вы хороший друг.
Ей даже в голову не пришло, что она сказала глупость, да притом дерзкую — ну разве королям такое говорят? Оказывается, говорят, и это совсем даже не глупо. Ее невозможные слова прозвучали как единственно правильные.
— Вы тоже, — очень серьезно произнес Джеральд.
Бет показалось, что она ослышалась. Она подняла голову и взглянула на него. По лицу Джеральда тоже катились слезы — нечастые, тяжелые.
— Первый раз за этот год я смог… — он перевел дыхание. — Спасибо, Бет.
Он говорил правду, это Бет поняла сразу — по выражению его лица, Джеральд и в самом деле в первый раз смог оплакать свою потерю.
— Скажите… — тихо произнесла Бет. — Джей… как он умер?
— Как и жил — не думая о себе, — хрипло ответил Джеральд. — Он дал Олбарии мир… самый лучший мир, какой только можно купить за кровь.
— Вы не хотите говорить, — промолвила Бет. — Гонец тоже не сказал. Это было очень страшно, да?
Король ответил не сразу.
— Да, — произнес он наконец. — Вы правы, Бет. Наверное, вам и в самом деле надо это знать.
Он рассказывал отрывисто, коротко, с милосердной сухостью, стараясь избавить ее от самых жутких подробностей, — но она все равно вживе ощущала, какой жаркой была стиснутая от боли рука Джея — и как она медленно холодела в руке Джеральда… Бет невольно опустила глаза, словно думая увидеть на его пальцах синяки, оставленные этой предсмертной хваткой, — наверняка они не могли полностью сойти за неделю, минувшую после похорон! — но пальцы короля были скрыты темно-зелеными замшевыми перчатками.
— Роберту не говорите, — попросила она, когда Джеральд замолчал. — Ему будет тяжело.
Король невесело усмехнулся. Затянутая в зеленую замшу рука коснулась пальцев Бет и приподняла — но Джеральд не прикоснулся к ним губами, а крепко пожал девушке руку.
И тут раздался быстрый перестук каблучков, и в часовню ворвалась леди Элис. Лицо ее было аккуратно подкрашено, волосы уложены тщательно и прихотливо, отороченная мехом накидка кокетливо сколота рубиновой пряжкой на плече.
— Так вот ты где! — прошипела леди Элис. — Мерзкая девчонка! Да как ты посмела изводить Его Величество своей назойливостью!
Бет уставилась на мать беспомощным взглядом — как всегда, когда рот леди Элис говорил одно, а лицо совсем другое. «Как ты посмела занять мое место, мерзавка! — вот что говорило без слов пылающее от негодования лицо матери. — Как ты посмела опередить меня! Это я, я, я должна была утешать Его Величество — я, и никто другой! Женщине, которой удастся утешить короля в его скорби, перепадет невиданная удача — и этой женщиной должна быть только я… а ты что здесь делаешь, паршивка?!» Эта безмолвная речь была для Бет абсолютно внятной, и она вздрогнула от стыда — а вдруг Джеральд тоже поймет…
Судя по всему, он понял.
— Леди Элис, — велел король голосом, сдавленным от гадливости, — подите вон!
День выдался длинный и утомительный, но Джеральда, невзирая на поздний час, не клонило в сон. Напротив, веки упрямо распахивались сами собой, стоило ему только подумать о том, чтобы уснуть. Одно счастье, что Лэннион всегда был полуночником, и у Джеральда нет никакой надобности сидеть наедине со своими мыслями, прислушиваясь к ночному дыханию уснувшего замка. Бессонную ночь лучше скоротать за беседой и кубком вина — глядишь, к утру дремота все-таки сменит гнев на милость и oceнит собой отяжелевшие за ночь веки.
— Я передумал, Лэннион, — сообщил Джеральд, задумчиво глядя на темное вино в своем кубке. — Мы уедем завтра же. Посвящать Роберта в рыцари я буду не здесь, а в столице.
Лэннион вопросительно взглянул на короля.
— Я зря рассчитывал быстро отделаться. Приготовления к церемонии займут дня два, не меньше, — морщась, пояснил Джеральд. — И это в лучшем случае. Столько я просто не выдержу.
— Вы же сами говорили, что лорд Роберт не сможет ехать верхом, — напомнил Лэннион.
— Зато в повозке сможет, — возразил Джеральд. — Тем более что повозку все равно придется закладывать. Уж кто навряд ли сумеет проделать дорогу до столицы верхом, так это леди Бет.
Лэннион с удивлением воззрился на короля, но промолчал.
— Лэннион, нельзя же оставить девочку на растерзание этой гарпии! — воскликнул Джеральд. — Это преступление… а то и что похуже.
— Ваша правда, сир, — признал Лэннион. — Вот только леди Бет в рыцари посвящать никто не собирается — под каким предлогом вы мыслите ее увезти? И как вы помешаете леди Элис увязаться за детьми?
— Очень просто, — отмахнулся Джеральд. — Это ведь только в сказках короли — дураки.
Лэннион приподнял брови.
— Ладно, не только в сказках, — уступил Джеральд. — Но я-то, смею надеяться, не самый большой дурак среди королей.
— Не самый, — флегматично подтвердил Лэннион, рассеянно изучая содержимое своего кубка.
Джеральд расхохотался.
— Вот и подумайте — неужели у меня не хватит ума отыскать в Эйнсли лекаря, который подтвердит, что воздух столицы необходим для здоровья леди Бет — и совершенно пагубен для… цвета лица леди Элис.
На сей раз расхохотался Лэннион.
— Жуткая женщина! — с чувством — и никак уж не тем, которое доставило бы удовольствие Элис де Бофорт — произнес король. — Все время шипит, как сырые дрова в огне.
— Уж такая у нее манера разговаривать, — заметил Лэннион.
— Манера! — усмехнулся Джеральд. — Знаете, что мне напоминает эта ее манера? Мою первую кампанию против Ледгунда. Еще в бытность мою оруженосцем.
— Разве леди Эйнсли похожа на ледгундцев? — поинтересовался Лэннион.
— Да не на ледгундцев, а… помните, как наш обоз отбили и с едой было скверно? — Дождавшись кивка Лэнниона, Джеральд продолжил: — Достался мне тогда сухарь — страшный-престрашный, затхлый, как пятки покойника, весь плесенью траченный… а что поделаешь, если другого нет? Страдал я, страдал над сухарем этим, а потом все-таки откусил… а в нем, оказалось, муравьи так и кишели… — Джеральда передернуло. — Что со мной сделалось… Лэннион, вы даже представить себе не можете!
— Ну а зачем мне представлять, — возразил Лэннион, — то, что я и так вижу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16