Мимолетный звук, донесшийся в этот миг откуда-то сверху, подтвердил
опасения мальчика. Найл затаил дыхание, прислушался, на цыпочках подошел к
выходу, влез на камень и попытался выглянуть наружу -
Никого. Однако это совсем не успокоило его, ведь он нисколько не сомневался, что хитрый враг притаился где-то наверху, над пещерой.
Простояв так почти полчаса, Найл почувствовал, что ноги дрожат от напряжения, возвратился на подстилку и лег, подтянув к себе копье, которое
всегда стояло у изголовья.
Спустя еще час до слуха Найла донесся звук, от которого гулко забилось
сердце: за стеной, возле самой головы, кто-то приглушенно скребся.
Мальчик вскочил и уставился на стену, ожидая, что она вот-вот обвалится, потом осторожно коснулся ее - поверхность по-прежнему была твердой и
гладкой.
Только выдержит ли, если ее будут таранить с противоположной стороны?
Звуки так и не стихали.
Найл подошел к выходу из пещеры и приготовился, чтобы в случае чего
расшвырять сучья и выскочить наружу. На всякий случай он попробовал расширить лаз и тут же понял: отец, не очень-то положившись на обещания сына,
вбил за плоский камень еще и клин из куста акации, да так плотно, что его
невозможно даже расшатать.
Стиснув зубы, мальчик попытался освободить проход и даже не сразу услышал негромкий шорох, доносившийся сверху. Воображение тотчас нарисовало
второго паука, приготовившегося к нападению.
Неожиданно шуршание за стеной смолкло.
Найл на цыпочках подошел к стене и припал к гладкой поверхности. Шум
возобновился. На этот раз, кажется, звуки были глуше.
Мальчик попытался вспомнить все, что дед рассказывал о подземных пауках, например, что, встречая на пути большой камень, они нередко меняют
направление. Может, и эта тварь поступила так же? Похоже, теперь она двигалась вдоль стены.
Сухие звуки не прекращались. Иногда они на минуту затихали, и тогда
Найл обдумывал, как будет сражаться с неведомым чудовищем, и все крепче и
крепче сжимал копье, не замечая, как немеют пальцы.
От напряжения мальчику казалось, что его голова разбухла, словно он
выпил большую чашу дурманящего сока ортиса, однако сердце билось ровно и
гулко, и Найл с удивлением понял: если сосредоточить внимание на странной
силе, распирающей голову изнутри в такт биению сердца, можно, оказывается,
определить, где находится существо за стеной.
Страх отступил: было ясно, что сию минуту опасность не грозит. Кроме
того, восприятие обострилось настолько, что мальчику далее почудилось, будто где-то внутри у него зажегся крохотный, но необычайно яркий огонек.
Новые ощущения оказались такими поразительными, что он даже забыл на
время о своем враге. Теперь сердце уже не колотилось о ребра, а билось спокойно и размеренно.
Прислушиваясь к своему пульсу, Найл вдруг сообразил, что может управлять им, ведя сердцу биться то быстрее, то медленнее, то громче, то тише.
Осознав это, он почувствовал себя счастливым и невольно подумал о том,
что будущее непременно должно быть светлым.
Это, пожалуй, изумило его больше всего. Найл никогда не задумывался о
будущем. Жизнь в пустыне была суровой и, можно сказать, примитивной, она
вовсе не располагала к полету фантазии. Мальчик всегда знал: вот он подрастет, научится охотиться, будет добывать пищу и надеяться на удачу. Ощущение, которое пережил сейчас Найл, невозможно было передать словами, настолько смутным оно было. Однако мальчик не сомневался: его жизнь - не просто череда случайностей, он создан для чего-то иного, для него судьба приберегла нечто особенное.
Звуки за стеной возобновились, и Найл переключился на них - теперь уже
не со страхом, а скорее, с любопытством.
Еще совсем недавно он вслушивался в них с мучительным беспокойством,
жаждал, чтобы они затихли навсегда.
Нельзя сказать, что страх исчез вовсе, просто мальчик сумел отрешиться
от него, словно все это происходило не с ним. Стараясь не спугнуть свои новые ощущения, он сосредоточился и, словно обретя способность видеть сквозь
стены, различил небольшого жука-скарабея, бурившего почву в поисках сгнившей растительности.
Найл расслабился, и упоительная сила покинула его, он снова стал обыкновенным семилетним мальчиком, которого взрослые бросили одного на целый
день и который знал, что ему ничего не угрожает.
Но теперь он знал также и то, что в нем, оказывается, живет и другой
Найл - взрослый, равный, отцу и деду Джомару, а кое в чем даже и превосходящий их.
Темный страх перед тарантулом-затворником продолжал преследовать Найла
до тех пор, пока он своими глазами однажды не увидел, как тот погиб.
Однажды мальчик, устроясь в тени цереуса, тихонько сидел и по обыкновению наблюдал за гнездом тарантула. Копье лежало рядом: если тарантулу
вздумается напасть, убегать будет бесполезно; единственное, на что еще можно рассчитывать, это попытаться выставить копье.
Конечно, было страшно, но внутренний голос убеждал, что надо учиться
противостоять собственному страху.
Найл отмахнулся от прилетевшей откуда-то крупной осы-пепсис, красивого
создания с блестящим голубым туловищем и большими желтыми крыльями, и та
полетела в другую сторону.
Проследив за ней взглядом, мальчик затаил дыхание: оса медленно снижалась над заслонкой, закрывающей вход в логово тарантула, и, описав круг,
приземлилась в нескольких метрах от него.
Найл нисколько не сомневался, что еще секунда - и тарантул, выскочив,
поймает ничего не подозревающую жертву. Но тот отчего-то медлил.
Оса все сидела, явно не догадываясь об опасности, и чистила передние
лапы. Найл, неотрывно следящий за насекомым, уловил скрытое движение: тарантул чуть приподнял заслонку - глянуть на неожиданного гостя. И... Снова
опустил. Оса, повидимому, не заинтересовала его: наверное, он был сыт.
Увидев то, что последовало дальше, Найл едва не задохнулся.
Оса, похоже, заметила движение заслонки.
Подойдя вплотную, она какое-то время ее изучала, а затем начала открывать!
Вот теперь-то, подумал мальчик, хозяин норы вмешается непременно:
р-раз! - и любопытного создания как не бывало.
Однако то, что произошло на самом деле, настолько изумило его, что
Найл даже придвинулся метра на два, чтобы разглядеть все получше.
Не без труда оса сумела слегка приподнять заслонку, хотя тарантул явно
пытался удержать ее с внутренней стороны и даже на какой-то миг совсем закрыл лаз. Оба не уступали, и противостояние затянулось.
Тогда тарантул решился на поединок. Неожиданно лаз распахнулся. Оса
отпрянула в сторону, а из дыры выполз громоздкий мохнатый хищник.
Оса, чуть покачиваясь, приподнялась на тонких ногах, как бы стремясь
стать выше. Принял угрожающую позу и тарантул: поднял над головой передние
лапы, словно торжественно проклиная противника.
Стали видны зловещие лапы-клещи, обнажились клыки. Однако на осу это
страшное зрелище не произвело никакого впечатления. Она наступала на врага
быстрыми, уверенными шагами, оттесняя его к норе.
Поднявшись на задние лапы, он оказался едва не на полметра выше осы,
но та, нырнув тарантулу под выпуклое брюхо, сомкнула челюсти на одной из
его задних лап и ударила жалом снизу вверх между третьей и четвертой лапами.
Обхватив неприятеля, паук начал кататься по песку, пытаясь укусить
осу, но та не давалась, ловко орудуя длинными ногами.
Жалом, выскользнувшим было, когда тарантул повалился на песок, она лихорадочно нащупывала на мохнатом туловище уязвимое место и наконец вонзила
его в незащищенное основание одной из лап.
На какую-то секунду оба напряженно застыли и снова продолжили бой, но
вскоре стало ясно, что паук проигрывает.
Примерно через минуту оса выдернула жало и отскочила от тарантула, который сразу же вновь поднялся на задних лапах. Только одна из них вдруг
изогнулась самым невероятным образом, а остальные семь, будто не выдержав
веса, подкосились.
Оса медленно подошла к противнику, взобралась ему на спину и опять
вонзила жало между суставами. Тарантул, судя по всему, сопротивляться больше не мог, и едва она отпустила его, как паук рухнул и замер.
Тогда оса, вцепившись в его переднюю лапу, поволокла оцепеневшую мохнатую тушу к логову. Ей приходилось пятиться, с усилием упираясь ногами, но
с каждым толчком жертва сдвигалась на несколько сантиметров. Наконец оса
подтащила добычу к самому лазу и, ловко поднырнув, толкнула изо всех сил
вверх.
Тарантул, опрокинувшись, упал к себе в логово. Оса потерла передние
лапы, словно стряхивая пыль, и скрылась следом.
Найла готов был взорваться от нетерпения. Как хотелось рассказать комунибудь об этом поединке!
Но поделиться, увы, было не с кем. Жажда деятельности распирала его, и
он даже подумал, а не подползти ли сейчас поближе и не заглянуть ли в логово, но сразу отказался от этой затеи: оса могла принять его за еще одного
врага. Мальчик с полчаса дожидался, пока оса не появилась из норы и не улетела, поблескивая крыльями в лучах солнца.
Посидев еще немного и убедившись, что обратно насекомое уже не вернется, Найл подошел к норе и заглянул в горловину лаза: паук лежал внизу, на
глубине примерно двух метров, а на мохнатом брюхе влажно поблескивало круглое белое яйцо.
Хищник выглядел настолько зловеще, что Найл невольно оглянулся: не
подбирается ли сзади еще один. Страх перед неподвижным чудищем постепенно
улегся, уступив место любопытству.
Теперь можно было во всех подробностях рассмотреть восемь лап, растущих из центра туловища так, что наиболее крупная часть тела, округлое брюхо, находилось фактически на весу.
В самом его низу угадывались пальцы-отростки - судя по всему, прядильные органы, вырабатывающие паутину.
Более всего впечатляла голова с длинными усами и грозными челюстями.
Клыки сейчас были сложены, поэтому было видно небольшие отверстия для
стока яда.
Такие челюсти запросто могли перекусить человеку руку.
Глаза у тарантула находились на макушке, черные, блестящие... Создавалось пренеприятное впечатление, будто они следят за Найлом.
Логово представляло собой обыкновенное углубление, чуть шире самого
обитателя.
Немного дальше оно уходило резко вниз, поэтому разглядеть, что находится там, на глубине, мальчик не сумел. Стены, как обивка, покрывала шелковистая паутина, из паутины же, хитро перемешанной с землей, была и заслонка, приводимая в действие нитями. Теперь, когда можно было никуда не
спешить, зрелище уже не казалось таким страшным.
Неожиданно Найла осенило, что оса, чего доброго, возвратится.
Он порывисто вскочил. От резкого движения вниз стру"й посыпался песок,
прямо пауку на голову.
Угасшие глаза насекомого внезапно ожили, и Найл с запоздалым ужасом
понял, что тварь, оказывается, еще не мертва, и похолодел от ужаса. Ему
сразу же стало стыдно за свой страх, и он поднял лежавший поблизости камень
и швырнул его вниз, своротив чудищу один из клыков.
Глаза у того опять на мгновение ожили. Найл поспешил наружу.
Идя обратно к пещере, он испытывал странное, неизъяснимое чувство неприязни, смешанной с жалостью,
Семья вернулась домой примерно за час до сумерек.
Судя по радостным, возбужденным голосам, слышным уже издали, охота
оказалась удачной. Сплетенные из травы корзины были набиты до отказа крылаткамипустынницами, похожими на неочищенные кукурузные початки.
При входе в пещеру развели небольшой костер, крылаток, отрывая им ноги, головы и крылья, кидали в огонь, затем наполовину прожаренное кушанье
вынимали, заворачивали в пучки ароматной травы и клали обратно. Готовое
блюдо получалось необычайно вкусным, а аромат травы и дыма еще улучшал его.
Когда, насытившись, все расселись вокруг догорающего костра, осоловело
поглядывая на тлеющие уголья, Джомар, ласково потрепав Найла по свалявшимся
волосам, спросил:
- Ну, как прошел денек?
И мальчик, наконец дождавшийся своего часа, рассказал о том, что видел. Никогда еще его не слушали так внимательно.
Никто в этом не сознавался, но тарантул-затворник нагонял на всю семью
не меньший страх, чем на Найла. Даже Джомар, который прожил долгую жизнь и
ко многому уже относился гораздо спокойнее, чем молодые, постоянно ощущал
опасность, исходившую от этих тварей.
Так что рассказ Найла вызвал у всех бурную радость, и ему пришлось
повторить его несколько раз, настолько всем хотелось посмаковать подробности.
А отец даже не пожурил сына за то, что тот не сдержал слова и далеко
ушел от пещеры.
Уже засыпая, Найл, когда дед укрывал его шкурой гусеницы, спросил:
- А зачем оса отложила яйцо тарантулу на брюхо?
- Чтоб личинке было чем питаться.
- А паук к тому времени разве не протухнет?
- Нет, конечно. Он ведь не мертвый. Глаза у Найла широко распахнулись.
Он ведь, когда обо всем рассказывал, ни словом не обмолвился, что тарантул
не умер:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25