– Ваш жребий будет не легче нашего, Дайен. Даже, может быть, гораздо тяжелей...
– Миледи, – послышался извиняющийся голос капитана Почетной гвардии.
– У меня совещание...
– Простите, что помешал вам, но вас хочет видеть Мендахарин Туска. Говорит, что у него безотлагательное дело.
– Может быть, у него информация о Сагане? – предположил Дайен.
Мейгри побледнела еще сильнее.
– Да, может быть. Пошлите его сюда, Агис.
Двойные двери открылись. Таск и Нола вошли в комнату.
– Потрясающе! Нам так и сказали, что мы застанем вас обоих здесь. А мы повсюду тебя искали, малыш...
– Туска! Что случилось? – Мейгри быстро двинулась навстречу ему.
– Случилось? Пока ничего. Об этом-то мы и хотели бы переговорить. – Туска в замешательстве смотрел на нее.
Нола схватила его за руку и стиснула что было сил.
Он посмотрел на нее, улыбнулся.
– Нола и я приняли решение. Мы хотим пожениться прямо сейчас. Вы не возражаете? Мы сейчас ведь ничем не занимаемся.
Дайен и Мейгри смотрели на него, ничего не понимая.
– Мы решили, что нам никто не нужен для брачной церемонии. Может, с юридической точки зрения, это нарушение закона, но кто знает, что сейчас законно, а что – нет? Важно то, что мы говорим друг другу и что имеем в виду, а мы хотим, чтобы с нами были только самые дорогие нам люди и... чтобы они благословили нас. Так что мы решили пригласить вас, генерала Дикстера и Дайена...
Таск замолчал. Нола испугалась.
– Так можно... или нет?
– Таск, – сказала Нола, приблизившись к нему вплотную, – мы помешали серьезной беседе. Лучше нам уйти...
Мейгри пришла в себя.
– Вы спрашиваете, можно ли? Да это замечательно! Великолепная идея! Все члены экипажа на корабле должны отметить такое событие. Свадьба – это же прекрасно!
– Простите, ваше сиятельство, но мы хотели пригласить только близких друзей, – сказала Нола и зарделась.
– Конечно. А потом мы устроим прием, – сказал с воодушевлением Дайен. – Мы закатим грандиозный прием, такого не было на нашем корабле никогда! Мы оповестим весь флот и прессу. Пусть узнает Питер Роубс, как мы реагируем на его угрозы! Давайте прикинем, сколько нам понадобится времени на подготовку...
– Свадьбу лучше устроить сегодня вечером, – сказала Мейгри.
Она против воли произнесла это мрачно. Нола посмотрела на нее и совсем приуныла.
Таск нахмурился.
– Может, тогда не надо...
– Нет, надо, – сказала Мейгри как можно жизнерадостнее. – Я переговорю с адмиралом Эксом и капитаном Уильямсом и сделаю необходимые распоряжения. Мы можем устроить... – она хотела было сказать «здесь», но, оглядевшись, поняла, что присутствие Сагана в этой комнате ощущается даже сейчас, настолько сильно его влияние. А для свадьбы это малоприятное обстоятельство.
– Может, в оранжерее, где выращивают овощи? – спросила робко Нола. – Конечно, там нет роз и апельсинов, зато много зелени, света и воздуха...
– Нет, – покачал головой Таск. – Не хочу жениться среди моркови и брюссельской капусты.
Дайен засмеялся.
– Да там будет великолепно, когда мы все устроим. И для видеосъемок замечательный интерьер. Прессу, безусловно, на бракосочетание не пустим, – добавил он, заметив, что Таск снова нахмурился, – но зато потом! Сколько бутылок шампанского есть на корабле? Вы позволите мне пойти узнать, миледи?
– Конечно, Ваше величество, – ответила Мейгри, стараясь скрыть радость, что он уходит.
Они ушли. Таск, казалось, поглупел от счастья. Нолу точно золотистый нимб окружил. Дайен был так возбужден, что ему самому было впору жениться. Двойные двери закрылись за ними, заглушив их голоса, Мейгри осталась одна.
Комнаты Сагана погрузились в молчание, здесь, казалось, никого не осталось, кроме него самого. Мейгри подошла к пульту связи, села за компьютер и приготовилась засыпать капитана Уильямса распоряжениями по поводу свадьбы. Она была уверена, что это удивит, даже смутит и, без сомнения, разозлит его. Она помедлила, глядя на свое отражение в стальной панели. Провела рукой по лицу, едва касаясь шрама на щеке.
«А как же я? – думала она. – Я убежала из дома? Или же я вернулась домой, а он – пустой и брошеный всеми?..»
Глава четвертая
...уста их легче масла, а в сердце их вражда, слова их нежнее елея, но они суть обнаженные мечи.
Псалтырь. Молитва в страхе и трепете, 55,22
Саган и брат Фидель, согнувшись под сильным ветром, разгулявшимся на этой планете, пробирались к цели. Песок забивался в поры. Внезапно поднялись вихри пыли, почти ослепив их. Они натянули низко на лицо капюшоны, спрятали поглубже руки в длинные рукава.
Иногда им приходилось останавливаться: ветер налетал с такой силой, что казалось, вот-вот собьет с ног. Добравшись наконец до темных стен аббатства с многочисленными башенками, они продрогли до мозга костей и задохнулись от усталости.
Аббатство Святого Франциска было старым: этот монастырь Орден построил одним из первых, приор специально выбрал такое жуткое, гиблое место. Сюда, в эти суровые, голые края привозили восемнадцатилетних юношеи, решивших принять сан, здесь они учились, медитировали, проходили суровые испытания. Здесь их наставляли тому, как преодолеть плотские искушения, включая и те, что большинство людей полагали не за удовольствие, а за жизненную потребность: тепло, удобную постель, хорошую еду, дружеское общение.
Молодой послушник спал в рясе на деревянной койке в холодной келье, укрываясь тонким шерстяным одеялом, которое сам и должен был соткать. Его еда в дни, когда он не постился, состояла из хлеба, выпеченного в аббатстве, фруктов, овощей, выращенных здесь же, и воды. По утрам он учился, днем занимался физическим трудом, вечером – снова учился. Трижды на дню его призывали вместе с братией в церковь – молиться, в четвертый раз – перед тем как он отходил ко сну, но и среди ночи его будили, чтобы он читал молитвы в своей келье.
Праздные беседы в течение дня тут были запрещены, за исключением нескольких минут отдыха после вечерней трапезы. В другое время разрешено было говорить, только чтобы сообщить важную информацию или же ответить на вопрос кого-нибудь из старших монахов. В основном послушники общались друг с другом жестами.
Как только юноша попадал в эти стены, он навсегда порывал с семьей и друзьями, словно он – или они – умерли. Единственные лица, с кем им дозволено было общаться за стенами монастыря, были аббат и приор, эти встречи проходили в других аббатствах или в резиденции Ордена, которая находилась до Революции в королевской резиденции Минас Таресе. Влияние Ордена на происходящее в галактике было в прошлом огромно.
Закончив курс подготовки, юноша или становился новообращенным, его принимали в Орден, и он приносил обеты, или же ему отказывали в этом и отсылали домой. Получив однажды отказ, юноша или девушка никогда больше не могли испытать судьбу. Став же членом Ордена, будучи посвященным в его тайны, новообращенный никогда уже не мог покинуть его.
Надо отдать должное, лишь считанные единицы хотели покинуть Орден. Тех, кого гложет сомнение, увещевали. Те, кто предавался унынию, кому не помогали советы, утешения и молитвы, незаметно исчезали. Поговаривали, что их отвозили в какое-то изумительное место, где они доживали свою жизнь в покое и благодати.
Новообращенный давал обет бедности, целомудрия и послушания. Ему запрещено было приносить вред всему живому, тем паче лишать кого бы то ни было жизни, даже в целях самозащиты (исключение составляли воины-священники, им позволялось убивать, чтобы защитить Орден и невинных людей). Спустя еще два года новообращенный проходил обряд рукоположения, после чего он мог идти в мир и служить Господу и людям, если ему выпадет такой жребий, или остаться в монастыре, стать монахом, отказаться от суетного, бренного мира.
Саган и брат Фидель стояли под монастырскими стенами, защищавшими от ветра, разбушевавшегося среди остроконечных вершин гор, его шум был единственным звуком в этой пустыне. Над ними возвышались толстые, массивные стены. Не в пример обычным постройкам, которые возводят в суровых краях этой планеты, у монастыря была кровля из стали и пластика.
Стены и башни аббатства были сделаны из камня, они были солидными, воздухонепроницаемыми. Каждый камень подвергался ручной обработке, подгонялся к соседнему вплотную, так чтобы между ними не оставалось зазоров. Поверхность покрывали обшивкой, защищавшей стены от ветра и непогоды. Внутри аббатства была установлена специальная система, аналогичная той, что стояла на космическом корабле, поддерживающая в воздухе содержание кислорода. Эта система была единственным техническим аппаратом, который разрешалось держать в аббатстве. Освещали кельи свечами, печи для готовки и обогрева лазарета топили дровами и углем.
– Я никогда не ушел бы отсюда, – сказал тихо Саган. Он положил руку на холодную, неприступную стену.
Над небольшой чугунной дверью висел мощный, отлитый из чугуна колокол. Из его чрева свисала веревка. Брат Фидель дернул за веревку три раза. Подождал, словно посчитал до десяти, потом снова позвонил. Спрятал руки в рукава и стал ждать.
– Я – дитя греха, за что на моего отца наложили епитимью, – продолжал Саган, неотрывно глядя на темные, без окон стены, – теперь возвращаюсь в церковь, точно блудный сын.
– На все воля Божья, – сказал брат Фидель.
Изнутри послышались звуки открывающейся и закрывающейся двери. Глазок, сделанный из пуленепробиваемого стекла, врезанный в чугунную дверь, открылся. Саган и священник встали так, чтобы невидимый им наблюдатель мог рассмотреть их. Глазок закрылся. Они снова услышали, как открывается и закрывается дверь. Потом послышалось легкое шипение, точно изнутри стали выпускать воздух, давление внутри понизилось, стало таким же, как и снаружи.
– Не знаю, была ли на то воля Всевышнего, – спросил Саган, глядя на дверь, – или я неправильно понял? Я сопротивлялся, не хотел выполнять приказ, когда они решили отослать меня из монастыря, в котором я вырос. Но король решил, что отпрыск Королевской крови не должен расти в невежестве и изоляции от внешнего мира. Он приказал отправить меня в Академию, и, хотя она была таким же независимым и сильным институтом, как Орден, ректор не посмел ослушаться и не выполнить королевский указ. Когда мне стукнуло восемнадцать, мне разрешили выбрать: вернуться в Орден или остаться в миру. Я был полон амбиций, рвался к власти, славе, богатству. И выбрал светскую жизнь.
Они услышали какой-то зловещий звук, потом скрежет. Кто-то медленно открывал чугунную дверь.
– Но тем не менее, – сказал брат Фидель, – вы носите рясу, отправляете все обряды священника-воина, тогда как эту секту давным-давно запретили.
Тяжелая дверь поддалась не сразу. Ее, видно, редко открывали, и грубый механизм, состоящий из каких-то цепей и колес, срабатывающий с трудом, наконец, заскрипев, пришел в движение. Двое мужчин терпеливо ждали, представляя, как по ту сторону дверей монах-привратник потеет, пытаясь повернуть огромную ручку.
– Так что, можете себе представить, в какой тайне мы все держали, – сказал Саган, глядя на священника.
Бледное лицо брата Фиделя вспыхнуло, он опустил глаза.
– Простите, милорд. Я не хотел...
Саган не стал слушать извинений.
– Теперь можно сказать правду. Вам так и так надо ее знать, – добавил он, понизив голос, мрачно. – Это может спасти вам жизнь... Или жизнь тех, кого я перепоручу вам.
Лицо брата Фиделя теперь стало мертвенно-белым, кровь отхлынула от щек. Он кусал губы, но молчал. Дверь закачалась, пришла в движение, но вместо того, чтобы распахнуться, она стала закрываться еще плотнее, потом замерла и, наконец, поползла в верном направлении.
– Каждый ребенок Королевской крови должен пройти обряд инициации. У нас с леди Мейгри был один наставник, и мы должны были пройти этот обряд вместе. Мне тогда было двадцать три года, а ей шестнадцать. Я был старше, чем положено для этого ритуала: я поздно начал учиться, к тому же надо было подождать, пока Мейгри достигнет совершеннолетия. Нам сказали, что мы должны совершить этот обряд здесь, на планете, где я родился. Мы решили совершить его в храме.
Когда мы прибыли сюда, нас встретили члены Ордена, они отвезли нас тайно, под покровом ночи, в аббатство, впустили внутрь. Леди Мейгри была единственной женщиной, которой позволили войти в аббатство. В полном молчании нас подвели к алтарю. Мой отец сам совершал обряд. Он заговорил с нами, нарушив в первый раз обет молчания, который взял на себя после того, как сознался в совершенном грехе. Тогда я единственный раз слышал его голос. Голос моего родного отца!
Дверь открылась не до конца, но войти они смогли. Они очутились в узком шлюзе, в котором широкоплечий Командующий с трудом поместился. То ли от этой теснотищи, то ли почуяв, как страдает Саган, хотя голос его звучал твердо, юный священник положил руку ему на плечо, словно хотел приободрить его без лишних слов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75