Если бы не моя близость со Спинком и Гордом, я мог бы рассчитывать на его расположение. Инстинктивно я понимал, что взгляды Спинка на мир мне гораздо ближе. И все же Трист наделен удивительным обаянием, лучше умеет общаться с людьми, более… я поискал подходящее слово и рассмеялся, когда его нашел. Светский. Трист легко завязывал контакты и находил друзей среди старших кадетов, причем некоторые из них принадлежали к старой аристократии. Его не раз приглашали к столу начальника Академии, и даже Колдер, без конца насмехавшийся над нами, тянулся к красавцу кадету. Будь я другом Триста, эти связи распространились бы и на меня. Но я встретил Спинка раньше и, вспомнив совет отца, выбрал другом его. Неужели отец ошибался?
Раздираемый сомнениями, я вдруг сообразил, что кое-что пропало.
– Мой камень исчез!
Рори и Спинк посмотрели на меня так, словно я тронулся умом.
– Камень, который я привез из дома. Я всегда держал его на полке. Это важный для меня подарок на память.
– Тебе дала его твоя девушка? – спросил Рори, а Спинк предложил, проявив практичность:
– Посмотри под кроватью.
Я опустился на колени и заглянул под все койки, осмотрел все углы. Мне не удалось его найти.
Вернувшегося Горда встретил хор голосов – кто-то рассказывал о том, что его ждет, когда он войдет в спальню, другие требовали, чтобы он немедленно все убрал. Я подошел к двери и увидел, как выражение спокойного умиротворения на его лице сменилось обычной непроницаемой маской ожидания самого худшего. В первый раз я подумал о том, как он изменился с момента появления в Академии. Мы все последовали за ним, чтобы поглазеть на его реакцию.
Наверное, Горд разочаровал моих товарищей. Войдя в комнату, он посмотрел на испорченные книги, испачканную одежду и постельное белье и не издал ни звука. Он не стал ругаться, топать ногами или жаловаться. Лишь глубоко вздохнул, так, что куртка натянулась у него на спине. Она напомнила мне панцирь жука, и это сравнение стало еще более точным, когда Горд втянул голову в плечи.
– Какая грязь, – наконец проговорил он.
Потом он снял шинель, повесил ее в шкаф и поставил на пол сумку с вещами, которые брал с собой. Я заметил, что к лацкану его мундира приколот маленький букетик – быть может, цветы подарила ему девушка, с которой он обручен? Могла ли она его любить, такого толстого и непривлекательного? Где он нашел силы, чтобы подойти к пропитанному мочой одеялу и лежащим в беспорядке книгам? Он поднял вещи, и желтые капли западали на пол. Послышались возгласы отвращения, а кое-кто рассмеялся – всегда найдется тот, кого веселят чужие неприятности.
Я шагнул вперед.
– Сержант Рафет просил передать, что ты можешь получить чистое белье.
Горд посмотрел на меня, и я увидел, как в его глазах что-то дрогнуло. Я почувствовал, как ему больно. Однако его голос оставался спокойным.
– Спасибо, Невар. Наверное, именно с этого и стоит начать.
– Мне нужно закончить уроки. Мы со Спинком не успели все доделать. – Я объяснял, почему не остаюсь с ним и не предлагаю помощь.
Вернувшись в нашу спальню, я взял учебники и направился в комнату для занятий. Вскоре ко мне присоединился Спинк. Когда я вопросительно посмотрел на него, он пробурчал:
– Там больше нечего делать. Он перестелил кровать и как смог привел в порядок книги. – Спинк открыл учебник и, не глядя на меня, добавил: – Все его чертежи уничтожены. Он спросил, не разрешишь ли ты снять копию с твоих, и я ответил, что ты, скорее всего, будешь не против.
Я молча кивнул и склонился над тетрадью. Вскоре я услышал, как кто-то моет пол.
Этот случай стал поворотным моментом во время первого года нашего обучения в Академии. После него разделение стало таким явным, словно мы носили разную форму. Спинк, Горд и я постоянно были вместе, Корт и Нейтред двигались по отдельной орбите вокруг нас. Вечерами они болтали с нами в спальне, никогда не избегали нас, но не ходили с нами в библиотеку и отдельно проводили свободное время. Корт и Нейтред составили пару, им не требовались другие союзы. Ну а над всеми остальными верховодил Трист. Ближе всего к нему был Орон – во всяком случае, старался всем это дать понять. Он всегда садился рядом с Тристом, соглашался с каждым его словом и громче всех смеялся шуткам. Калеб и Рори следовали за золотым мальчиком, не испытывая ни малейших сомнений в правильности сделанного выбора. Иногда Рори заходил в нашу спальню, но его визиты становились все более редкими. А когда мы сидели в комнате для занятий или в столовой каждая группа держалась особняком.
Мы так и не узнали, кто вторгся в наши комнаты, не удалось мне разыскать и мой камень. Я не понимал, почему исчез именно он, ведь в карманах у меня лежала небольшая сумма денег, но их не тронули. Всем стало известно, что я доложил сержанту Рафету о происшествии. На следующий день после нашего возвращения меня вызвали с занятий по черчению. Кадет третьего года обучения молча отвел меня к административному зданию. Меня тут же направили наверх. Сопровождавший меня кадет постучал в дверь и жестом предложил войти. С гулко бьющимся сердцем я перешагнул порог, отдал честь и замер на месте. Комната была обшита темным деревом, сквозь высокие узкие окна с трудом просачивался холодный зимний свет. Посреди комнаты стоял длинный стол, за которым расположились шесть человек. Кадет-лейтенант Тайбер, забинтованный и бледный, сидел с самого края на стуле с высокой прямой спинкой. Его поза была напряженной – то ли из-за волнения, то ли его беспокоили раны. Рядом с ним стоял по стойке «вольно» кадет Ордо. Среди сидящих за длинным столом мужчин я узнал только полковника Стита и доктора Амикаса.
– Прибыл по вашему приказу, сэр, – отрапортовал я, стараясь, чтобы мой голос звучал твердо.
Полковник не стал ничего смягчать.
– Если бы ты не ждал приказа, все было бы решено значительно быстрее, кадет. В твоем деле будет сделана запись о том, что тебя пришлось вызывать для дачи показаний, поскольку ты не доложил о происшествии сразу же.
Он не задавал вопроса, поэтому я ничего не мог ему ответить. Во рту у меня внезапно пересохло, сердце застучало часто-часто, и кровь зашумела в ушах. Трус. Я стою перед начальником Академии и боюсь, что упаду в обморок от страха. Я сделал глубокий вдох и постарался успокоиться.
– Ну? – неожиданно рявкнул полковник, и я чуть не подпрыгнул на месте.
– Сэр?
Стит втянул воздух через нос.
– Твой дядя, лорд Бурвиль с Запада, лично посетил меня, чтобы сообщить о том, что ты видел в ту ночь, когда был ранен кадет Тайбер. Теперь поведай об этом нам. Прошу.
Я вздохнул и пожалел, что не могу попросить воды.
– Я возвращался в Карнестон-Хаус из лазарета, когда нам навстречу попался Колдер Стит…
– Остановись, кадет! Я полагаю, нам всем следует знать, почему ты в такой час вышел из спальни и разгуливал по территории Академии. – Голос полковника Стита стал суровым, словно я пытался скрыть какое-то преступление.
– Да, сэр, – кротко ответил я и начал снова: – Колдер Стит пришел в нашу спальню и вызвал меня и кадета Кестера в лазарет, чтобы мы помогли вернуться в казарму кадету Лэдингу.
Я немного помолчал, чтобы убедиться, что начал с нужного места. Полковник раздраженно кивнул, и я продолжил. Я старался изложить все как можно более кратко, но ничего не упуская. Я поведал о беседе с доктором, надеясь, что не ставлю его под удар. Краем глаза я заметил, как он кивает, поджав губы. Когда я рассказал о том, что доктор отправил Колдера домой, полковник Стит нахмурился. Он помрачнел еще сильнее, услышав о второй встрече с его сыном той же ночью. Затем я постарался максимально подробно доложить обо всем, что видел и слышал, обнаружив раненого Тайбера. Один раз я осмелился бросить взгляд в его сторону. Он смотрел прямо перед собой, а его лицо ничего не выражало.
Я упомянул кадета Ордо, и один из сидящих за столом едва заметно кивнул, но, когда я добавил, что там был еще и кадет Джарис, Стит вздернул брови, словно его мои слова удивили. Значит, его имя ранее не фигурировало, решил я. Мне ужасно хотелось еще раз посмотреть на лицо Тайбера, но я не осмелился повернуть голову. Интересно, видел ли он тех, кто на него напал, а если видел, то сообщил ли их имена. Я также добавил, что, по словам сержанта Рафета, кадет Тайбер не пьет. Мне очень не хотелось навлечь неприятности на сержанта, но я понимал, что другой возможности поставить под сомнение пьянство Тайбера у меня нет. Я тщательно следил за своей речью и все время говорил только о том, что сам видел и слышал, не делая никаких выводов.
Когда я закончил, в комнате повисла напряженная тишина. Потом, переложив с места на место несколько бумаг, полковник сурово изрек:
– Я намерен отправить твоему отцу письмо, кадет Бурвиль. В нем я сообщу, что ему следовало бы объяснить своему сыну, как должен себя вести настоящий кадет. В правилах Академии есть пункт, вменяющий воспитаннику сразу докладывать обо всех происшествиях на территории своего учебного заведения. Можешь идти.
У меня был лишь один вариант ответа.
– Есть, сэр.
Но стоило мне поднять руку, чтобы отдать честь, как сидящий справа от полковника человек громко сказал:
– Один момент. Надеюсь, я могу задать юноше несколько вопросов?
– Я не уверен, что это будет уместно, лорд Тайбер.
– Будь проклято все, что уместно, сэр. Я хочу знать правду. – Он неожиданно встал и ткнул в меня пальцем. – Кадет, как ты думаешь, мой сын был пьян? Ты видел, как он возвращался в Академию в карете? Тебе известны причины, по которым он, направляясь в Старый Тарес, чтобы напиться, взял с собой учебники? Не показалось ли тебе, что другие кадеты хотели, чтобы ты ушел и не мешал им завершить начатое дело? – Его голос поднимался все выше с каждым следующим вопросом.
Я слышал о людях, «трепещущих от страха». Теперь я точно знал, что это такое. Мне кажется, если бы нас не разделял стол, он бы шагнул ко мне.
– Лорд Тайбер! Я прошу вас сесть. Кадет Бурвиль, ты свободен. Возвращайся на занятия.
– Будь все это проклято, Стит, под угрозой карьера моего сына! И вся его жизнь. Я хочу знать правду. Всю правду.
– Его карьере ничего не угрожает, лорд Тайбер. Если бы Бурвиль сразу же доложил обо всем мне, я бы даже не думал об исключении вашего сына из Академии. Сейчас он восстановлен во всех правах, а в его документах не будет даже упоминания об этом случае. Вы удовлетворены?
– Нет! – рявкнул лорд Тайбер. – Меня удовлетворит только справедливость. И наказание для тех, кто напал на моего сына и похитил дневник со списком оскорблений и издевательств, которым подвергались кадеты из числа новой аристократии. Вы позволили расцвести в Академии коррупции, и только полное ее искоренение меня удовлетворит.
– Кадет Бурвиль, ты свободен! Почему я должен дважды повторять приказ? – Полковник Стит не мог направить гнев на лорда Тайбера и потому обрушил его на мою голову.
– Есть, сэр. Сожалею, сэр. – Я развернулся и вышел из комнаты.
У меня за спиной слышались громкие голоса. Даже после того, как я закрыл за собой дверь, спор не утих. Я прошел по коридору, свернул за угол и остановился, чтобы опереться о стену. Конечно же, увидев лежащего Тайбера, мне следовало сразу же отправиться к начальнику Академии. Теперь мне это представлялось очевидным, но в тот момент у меня имелись лишь подозрения и никаких фактов. Теперь я заработал письмо отцу с жалобой и отметку в документах, репутацию доносчика среди кадетов, принадлежащих к старой аристократии, и труса – среди кадетов из новой. Именно так ко мне относились Тайбер и его отец. Я промолчал, когда мог обелить его имя, опасаясь выступить против тех, кто его избил. И я не сомневался, что Колдер позаботится о том, чтобы рассказать всем своим друзьям, что я назвал имена, тогда как даже Тайбер промолчал. Я вернулся к занятиям, но до самого вечера ходил как в тумане.
В последующие дни Спинк, Горд и я разделили между собой позор доносчиков – нас часто тихонько освистывали или стреляли шариками из жеваной бумаги, когда мы занимались в библиотеке. Однажды я сидел в библиотеке один, и мне пришлось оставить книгу и тетрадь на столе, чтобы пойти поискать справочник. Вернувшись на свое место, я обнаружил, что вся моя работа разорвана в клочья, а на страницах книги нацарапаны ругательства. Настроение у меня было ужасным, поскольку пребывал в уверенности, что все оставшиеся годы в Академии будут отравлены ненавистью со стороны остальных кадетов. В то время как другие обзаводились дружескими связями на всю жизнь, я был вынужден довольствоваться лишь двумя близкими друзьями. К тому же один из них мне не слишком нравился.
Каждый вечер я писал письма дяде, как он того требовал, и часто получал ответные послания. Я был честен, как он и просил, и все же мне казалось, что я жалуюсь на свою судьбу. В своих письмах он советовал мне сохранять твердость и продолжать дружить со Спинком и Гордом, утешаясь мыслями о том, что мы действовали в интересах Академии и каваллы, рассказав о преступном нападении на Тайбера, но меня нисколько не утешали его ободряющие слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Раздираемый сомнениями, я вдруг сообразил, что кое-что пропало.
– Мой камень исчез!
Рори и Спинк посмотрели на меня так, словно я тронулся умом.
– Камень, который я привез из дома. Я всегда держал его на полке. Это важный для меня подарок на память.
– Тебе дала его твоя девушка? – спросил Рори, а Спинк предложил, проявив практичность:
– Посмотри под кроватью.
Я опустился на колени и заглянул под все койки, осмотрел все углы. Мне не удалось его найти.
Вернувшегося Горда встретил хор голосов – кто-то рассказывал о том, что его ждет, когда он войдет в спальню, другие требовали, чтобы он немедленно все убрал. Я подошел к двери и увидел, как выражение спокойного умиротворения на его лице сменилось обычной непроницаемой маской ожидания самого худшего. В первый раз я подумал о том, как он изменился с момента появления в Академии. Мы все последовали за ним, чтобы поглазеть на его реакцию.
Наверное, Горд разочаровал моих товарищей. Войдя в комнату, он посмотрел на испорченные книги, испачканную одежду и постельное белье и не издал ни звука. Он не стал ругаться, топать ногами или жаловаться. Лишь глубоко вздохнул, так, что куртка натянулась у него на спине. Она напомнила мне панцирь жука, и это сравнение стало еще более точным, когда Горд втянул голову в плечи.
– Какая грязь, – наконец проговорил он.
Потом он снял шинель, повесил ее в шкаф и поставил на пол сумку с вещами, которые брал с собой. Я заметил, что к лацкану его мундира приколот маленький букетик – быть может, цветы подарила ему девушка, с которой он обручен? Могла ли она его любить, такого толстого и непривлекательного? Где он нашел силы, чтобы подойти к пропитанному мочой одеялу и лежащим в беспорядке книгам? Он поднял вещи, и желтые капли западали на пол. Послышались возгласы отвращения, а кое-кто рассмеялся – всегда найдется тот, кого веселят чужие неприятности.
Я шагнул вперед.
– Сержант Рафет просил передать, что ты можешь получить чистое белье.
Горд посмотрел на меня, и я увидел, как в его глазах что-то дрогнуло. Я почувствовал, как ему больно. Однако его голос оставался спокойным.
– Спасибо, Невар. Наверное, именно с этого и стоит начать.
– Мне нужно закончить уроки. Мы со Спинком не успели все доделать. – Я объяснял, почему не остаюсь с ним и не предлагаю помощь.
Вернувшись в нашу спальню, я взял учебники и направился в комнату для занятий. Вскоре ко мне присоединился Спинк. Когда я вопросительно посмотрел на него, он пробурчал:
– Там больше нечего делать. Он перестелил кровать и как смог привел в порядок книги. – Спинк открыл учебник и, не глядя на меня, добавил: – Все его чертежи уничтожены. Он спросил, не разрешишь ли ты снять копию с твоих, и я ответил, что ты, скорее всего, будешь не против.
Я молча кивнул и склонился над тетрадью. Вскоре я услышал, как кто-то моет пол.
Этот случай стал поворотным моментом во время первого года нашего обучения в Академии. После него разделение стало таким явным, словно мы носили разную форму. Спинк, Горд и я постоянно были вместе, Корт и Нейтред двигались по отдельной орбите вокруг нас. Вечерами они болтали с нами в спальне, никогда не избегали нас, но не ходили с нами в библиотеку и отдельно проводили свободное время. Корт и Нейтред составили пару, им не требовались другие союзы. Ну а над всеми остальными верховодил Трист. Ближе всего к нему был Орон – во всяком случае, старался всем это дать понять. Он всегда садился рядом с Тристом, соглашался с каждым его словом и громче всех смеялся шуткам. Калеб и Рори следовали за золотым мальчиком, не испытывая ни малейших сомнений в правильности сделанного выбора. Иногда Рори заходил в нашу спальню, но его визиты становились все более редкими. А когда мы сидели в комнате для занятий или в столовой каждая группа держалась особняком.
Мы так и не узнали, кто вторгся в наши комнаты, не удалось мне разыскать и мой камень. Я не понимал, почему исчез именно он, ведь в карманах у меня лежала небольшая сумма денег, но их не тронули. Всем стало известно, что я доложил сержанту Рафету о происшествии. На следующий день после нашего возвращения меня вызвали с занятий по черчению. Кадет третьего года обучения молча отвел меня к административному зданию. Меня тут же направили наверх. Сопровождавший меня кадет постучал в дверь и жестом предложил войти. С гулко бьющимся сердцем я перешагнул порог, отдал честь и замер на месте. Комната была обшита темным деревом, сквозь высокие узкие окна с трудом просачивался холодный зимний свет. Посреди комнаты стоял длинный стол, за которым расположились шесть человек. Кадет-лейтенант Тайбер, забинтованный и бледный, сидел с самого края на стуле с высокой прямой спинкой. Его поза была напряженной – то ли из-за волнения, то ли его беспокоили раны. Рядом с ним стоял по стойке «вольно» кадет Ордо. Среди сидящих за длинным столом мужчин я узнал только полковника Стита и доктора Амикаса.
– Прибыл по вашему приказу, сэр, – отрапортовал я, стараясь, чтобы мой голос звучал твердо.
Полковник не стал ничего смягчать.
– Если бы ты не ждал приказа, все было бы решено значительно быстрее, кадет. В твоем деле будет сделана запись о том, что тебя пришлось вызывать для дачи показаний, поскольку ты не доложил о происшествии сразу же.
Он не задавал вопроса, поэтому я ничего не мог ему ответить. Во рту у меня внезапно пересохло, сердце застучало часто-часто, и кровь зашумела в ушах. Трус. Я стою перед начальником Академии и боюсь, что упаду в обморок от страха. Я сделал глубокий вдох и постарался успокоиться.
– Ну? – неожиданно рявкнул полковник, и я чуть не подпрыгнул на месте.
– Сэр?
Стит втянул воздух через нос.
– Твой дядя, лорд Бурвиль с Запада, лично посетил меня, чтобы сообщить о том, что ты видел в ту ночь, когда был ранен кадет Тайбер. Теперь поведай об этом нам. Прошу.
Я вздохнул и пожалел, что не могу попросить воды.
– Я возвращался в Карнестон-Хаус из лазарета, когда нам навстречу попался Колдер Стит…
– Остановись, кадет! Я полагаю, нам всем следует знать, почему ты в такой час вышел из спальни и разгуливал по территории Академии. – Голос полковника Стита стал суровым, словно я пытался скрыть какое-то преступление.
– Да, сэр, – кротко ответил я и начал снова: – Колдер Стит пришел в нашу спальню и вызвал меня и кадета Кестера в лазарет, чтобы мы помогли вернуться в казарму кадету Лэдингу.
Я немного помолчал, чтобы убедиться, что начал с нужного места. Полковник раздраженно кивнул, и я продолжил. Я старался изложить все как можно более кратко, но ничего не упуская. Я поведал о беседе с доктором, надеясь, что не ставлю его под удар. Краем глаза я заметил, как он кивает, поджав губы. Когда я рассказал о том, что доктор отправил Колдера домой, полковник Стит нахмурился. Он помрачнел еще сильнее, услышав о второй встрече с его сыном той же ночью. Затем я постарался максимально подробно доложить обо всем, что видел и слышал, обнаружив раненого Тайбера. Один раз я осмелился бросить взгляд в его сторону. Он смотрел прямо перед собой, а его лицо ничего не выражало.
Я упомянул кадета Ордо, и один из сидящих за столом едва заметно кивнул, но, когда я добавил, что там был еще и кадет Джарис, Стит вздернул брови, словно его мои слова удивили. Значит, его имя ранее не фигурировало, решил я. Мне ужасно хотелось еще раз посмотреть на лицо Тайбера, но я не осмелился повернуть голову. Интересно, видел ли он тех, кто на него напал, а если видел, то сообщил ли их имена. Я также добавил, что, по словам сержанта Рафета, кадет Тайбер не пьет. Мне очень не хотелось навлечь неприятности на сержанта, но я понимал, что другой возможности поставить под сомнение пьянство Тайбера у меня нет. Я тщательно следил за своей речью и все время говорил только о том, что сам видел и слышал, не делая никаких выводов.
Когда я закончил, в комнате повисла напряженная тишина. Потом, переложив с места на место несколько бумаг, полковник сурово изрек:
– Я намерен отправить твоему отцу письмо, кадет Бурвиль. В нем я сообщу, что ему следовало бы объяснить своему сыну, как должен себя вести настоящий кадет. В правилах Академии есть пункт, вменяющий воспитаннику сразу докладывать обо всех происшествиях на территории своего учебного заведения. Можешь идти.
У меня был лишь один вариант ответа.
– Есть, сэр.
Но стоило мне поднять руку, чтобы отдать честь, как сидящий справа от полковника человек громко сказал:
– Один момент. Надеюсь, я могу задать юноше несколько вопросов?
– Я не уверен, что это будет уместно, лорд Тайбер.
– Будь проклято все, что уместно, сэр. Я хочу знать правду. – Он неожиданно встал и ткнул в меня пальцем. – Кадет, как ты думаешь, мой сын был пьян? Ты видел, как он возвращался в Академию в карете? Тебе известны причины, по которым он, направляясь в Старый Тарес, чтобы напиться, взял с собой учебники? Не показалось ли тебе, что другие кадеты хотели, чтобы ты ушел и не мешал им завершить начатое дело? – Его голос поднимался все выше с каждым следующим вопросом.
Я слышал о людях, «трепещущих от страха». Теперь я точно знал, что это такое. Мне кажется, если бы нас не разделял стол, он бы шагнул ко мне.
– Лорд Тайбер! Я прошу вас сесть. Кадет Бурвиль, ты свободен. Возвращайся на занятия.
– Будь все это проклято, Стит, под угрозой карьера моего сына! И вся его жизнь. Я хочу знать правду. Всю правду.
– Его карьере ничего не угрожает, лорд Тайбер. Если бы Бурвиль сразу же доложил обо всем мне, я бы даже не думал об исключении вашего сына из Академии. Сейчас он восстановлен во всех правах, а в его документах не будет даже упоминания об этом случае. Вы удовлетворены?
– Нет! – рявкнул лорд Тайбер. – Меня удовлетворит только справедливость. И наказание для тех, кто напал на моего сына и похитил дневник со списком оскорблений и издевательств, которым подвергались кадеты из числа новой аристократии. Вы позволили расцвести в Академии коррупции, и только полное ее искоренение меня удовлетворит.
– Кадет Бурвиль, ты свободен! Почему я должен дважды повторять приказ? – Полковник Стит не мог направить гнев на лорда Тайбера и потому обрушил его на мою голову.
– Есть, сэр. Сожалею, сэр. – Я развернулся и вышел из комнаты.
У меня за спиной слышались громкие голоса. Даже после того, как я закрыл за собой дверь, спор не утих. Я прошел по коридору, свернул за угол и остановился, чтобы опереться о стену. Конечно же, увидев лежащего Тайбера, мне следовало сразу же отправиться к начальнику Академии. Теперь мне это представлялось очевидным, но в тот момент у меня имелись лишь подозрения и никаких фактов. Теперь я заработал письмо отцу с жалобой и отметку в документах, репутацию доносчика среди кадетов, принадлежащих к старой аристократии, и труса – среди кадетов из новой. Именно так ко мне относились Тайбер и его отец. Я промолчал, когда мог обелить его имя, опасаясь выступить против тех, кто его избил. И я не сомневался, что Колдер позаботится о том, чтобы рассказать всем своим друзьям, что я назвал имена, тогда как даже Тайбер промолчал. Я вернулся к занятиям, но до самого вечера ходил как в тумане.
В последующие дни Спинк, Горд и я разделили между собой позор доносчиков – нас часто тихонько освистывали или стреляли шариками из жеваной бумаги, когда мы занимались в библиотеке. Однажды я сидел в библиотеке один, и мне пришлось оставить книгу и тетрадь на столе, чтобы пойти поискать справочник. Вернувшись на свое место, я обнаружил, что вся моя работа разорвана в клочья, а на страницах книги нацарапаны ругательства. Настроение у меня было ужасным, поскольку пребывал в уверенности, что все оставшиеся годы в Академии будут отравлены ненавистью со стороны остальных кадетов. В то время как другие обзаводились дружескими связями на всю жизнь, я был вынужден довольствоваться лишь двумя близкими друзьями. К тому же один из них мне не слишком нравился.
Каждый вечер я писал письма дяде, как он того требовал, и часто получал ответные послания. Я был честен, как он и просил, и все же мне казалось, что я жалуюсь на свою судьбу. В своих письмах он советовал мне сохранять твердость и продолжать дружить со Спинком и Гордом, утешаясь мыслями о том, что мы действовали в интересах Академии и каваллы, рассказав о преступном нападении на Тайбера, но меня нисколько не утешали его ободряющие слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98