Фоледа взглянул на остальных и поднял брови.
- О'кей, Роза. - ответил он. - Раздавай бумажные колпаки и
свистульки.

6
Приглушенное жужжание, то чуть тише, то чуть громче. Льюис Мак-Кейн
прислушивался, не открывая глаз, пусть окружающие думают, что он еще не
пришел в себя. Он понимал, что только что проснулся. Шум, который он
слышал, был ему незнаком, и вероятнее всего. он находится в незнакомом
месте.
Он открыл глаза и увидел белый потолок с вентиляционной решеткой в
углу. Повернул голову, чтобы лучше рассмотреть его; голова кружилась,
перед глазами все плыло. Попытался подняться, но между висков и в шее
прострелила боль и он опустил голову на подушку, собираясь с силами. Потом
он повернулся на бок и снова открыл глаза.
Койка, на которой он лежал, стояла в маленькой комнатке без окон.
Мебели почти не было, кроме простого стола и одного стула, на котором
висела его одежда. Над столом висела книжная полка, на ней несколько книг.
Стены были двухцветными, до середины стены темно-синими, а потом черная
полоса и белый цвет до самого потолка. В голове понемногу прояснялось, и
он вспомнил, что находится в камере - три, может быть четыре дня, точно он
не помнил, - в штаб-квартире внутренней безопасности КГБ в Тургеневе.
Дверь камеры, выходившая в коридор, была прочной, с маленькой решеткой,
закрывающейся скользящей дверцей. В углу за перегородкой стояла крошечная
раковина и туалет.
Мак-Кейн приподнялся на локте, двигаясь медленно и осторожно. В
голову опять ударила боль, он замер, не двигаясь, и через несколько секунд
боль прошла. Он сел, отбросил одеяло без пододеяльника в сторону и свесил
ноги с койки. Опять подступило головокружение, потом тошнота. Он попытался
собраться с силами, чтобы добраться до унитаза, но все прошло. Натянул
мешковатые штаны, мягкие тряпичные туфли, которые выдали ему вместо
отобранной одежды. Встал, покачиваясь, как пьяный и подошел к столу. Среди
прочих книг на полке стоял роман о путешествии в Якутию в девятнадцатом
веке. Мак-Кейн снял его с полки, открыл; на задней странице обложки, в
дюйме от верхнего края были выдавлены три маленьких метки. Он сделал
ногтем четвертую, поставил книгу на место и отошел к умывальнику
сполоснуть лицо. В теле чувствовалась странная тяжесть.
После ареста он ни разу не видел Полу. Допросы были постоянными и
выматывающими, но пока к нему относились нормально. Без сомнения, Советы
собирались полностью использовать пропагандистские возможности ситуации и
не собирались подставлять себя под обвинения противоположной стороны.
Сколько времени может длиться такая ситуация - это уже другой вопрос,
думал Мак-Кейн, вытираясь и глядя в металлическое зеркало, вделанное в
стену. Русские, конечно не будут торопиться, чтобы облегчить давление на
Штаты, и, может быть, поэтому он до сих пор лишен возможности связаться со
своим начальством на Земле. Собственно говоря, в разговорах даже не
упоминалось о том, знает ли об этом инциденте широкая публика.
Выйдя из-за перегородки, он еще не успел натянуть рубашку, когда
зарешеченное окошко в двери приоткрылось и стали слышны голоса снаружи.
Чьи-то глаза с секунду внимательно изучали его, а потом дверь открылась.
Вошел высокий седой мужчина с эспаньолкой, сопровождаемый вторым, помоложе
и смуглым. Оба были одеты в белые врачебные халаты и серо-белые клетчатые
штаны. Два охранника в форме остались снаружи, когда старший захлопнул
дверь. Мак-Кейн напрягся, но поведение этих двоих не было угрожающим.
- Ну, как вы себя сегодня чувствуете? - поинтересовался бородач. Его
голос был доброжелательным и будничным, словно Мак-Кейн знал, о чем речь.
Мак-Кейн промолчал.
- Тяжело? Координация нарушена? Голова кружится, а? - бородач уселся
на край стола, и, сложив руки, оглядел Мак-Кейна с ног до головы. Второй
поставил на стол черный медицинский саквояжик.
- Ну-ну, - продолжил бородатый после небольшой паузы. - Вряд ли мы
сможем помочь нашему пациенту, если он не говорит ни слова, не так ли?
- Помочь в чем? - ответил Мак-Кейн. - О чем вы говорите?
Бородач заинтересованно посмотрел на него.
- Вы знаете, кто я такой? Пауза.
- Нет.
- Ага. - Бородач взглянул на коллегу. - Я думаю, здесь полностью
блокировано. - потом вернулся к Мак-Кейну. - Я доктор Кожакин. Мы виделись
с вами и раньше, уверяю вас, и даже несколько раз. Понимаете ли, вы были
немного больны. - Он сделал небрежный жест. - Это обычно у людей, не
привыкших к межпланетной среде обитания. Болезнь космической
акклиматизации. Свою роль играет невесомость при полете на станцию, свою
роль - избыток космического излучения, но в основном это расстройство
механизма равновесия, адаптирующегося к вращающейся конструкции. Эффект
может быть очень неприятным, пока нервная система не приспособится к
этому.
- В самом деле? - Мак-Кейна, похоже, это не убедило. - И это вызывает
амнезию?
- Мы дали вам довольно сильный седатив. - пояснил Кожакин. - Вы
отключились на пару дней. То, что вы чувствуете, это побочное действие.
Иногда может немного пострадать память, как от удара по голове.
Мак-Кейн внутренне насторожился, хотя виду не подал. Кожакин пытался
объяснить потерю памяти и остальные симптомы действием лекарств. Мак-Кейн
хорошо знал, что психологам-исследователям, терапевтам, впрочем, так же,
как и полиции и военным были известны чрезвычайно мощные вещества. Хотя
столь любимой романистами "сыворотки правды" не существовало, но
совместная химическая атака на организм различных стимуляторов и
депрессантов действовала на разных людей по-разному, так что строго
говоря, что-то подобное было возможным. Неожиданно он подумал, что, может
быть, допросы не были такими уж вежливыми.
- Ну, давайте посмотрим. - начал Кожакин. Он усадил Мак-Кейна на край
койки, заглянул к нему в рот, посмотрел язык, вгляделся в глаза и потыкал
в грудь и спину стетоскопом. Ассистент готовил манометр для кровяного
давления. "И пару пробирок для анализов мочи и крови", - обратился к нему
Кожакин.
Разрозненные воспоминания стали возвращаться к Мак-Кейну. Лицо
русского в форме генерал-майора, черные волнистые волосы с серыми
стрелками, яркие пронизывающие глаза под отекшими веками, грубые мордатые
щеки и двойной подбородок. "Очевидно, что вы не журналист... Вы знали, что
содержалось в этом файле?... Кто послал вас?..." Там был и другой русский,
неотделимый от генерала, как часть картины, возникшей в памяти Мак-Кейна,
но его уже было не вспомнить.
Кожакин накачивал воздух в манжету манометра, внимательно глядя за
лицом Мак-Кейна.
- Мозги заработали, да? Что-то вспоминается?
- Какой сегодня день?
- Четвертое мая. Вы злоупотребили вашим положением гостя первого, на
следующий день заболели, и два дня были в отключке.
Если бы это было так, то в книжке должна была быть одна заметка, а не
три, подумал Мак-Кейн. Странно, при каждом пробуждении он не забывал вести
счет дням - по крайней мере пробуждениям - и до сих пор не мог вспомнить,
как он это делал. Это говорило о том, что в неуправляемом состоянии он был
дольше, чем утверждал Кожакин. И об очень сильном наркотике, что само по
себе не было ободряющей мыслью.
- Вы, наверно, чувствуете себя слабым и больным: просто вы потеряли
много веса. - продолжал Кожакин. - Я дам вам немного таблеток - на этот
раз без подвоха, обещаю - и мы переведем вас на усиленное питание, чтобы
вы окрепли. Уверен, что генерал Протворнов не хочет, чтобы вы думали о
нас, как о негостеприимных хозяевах. - он увидел невольно вздрогнувшее
лицо Мак-Кейна. - Я вижу, вы вспомнили имя? Это хорошо.
Кожакин снял манжету с руки Мак-Кейна и взглянул на него с
нескрываемым сарказмом.
- Ну что ж, скоро вы будете в нормальном состоянии, мистер Эрншоу из
Службы Новостей Пасифик. Надеюсь, ваши читатели не будут чересчур
взволнованы, если какое-то время не увидят ваших репортажей.
Мак-Кейн бесстрастно смотрел, как Кожакин передал манометр обратно
ассистенту и черкнул какие-то цифры на карточке. Из обстоятельств их с
Полой ареста было очевидно, что все их прикрытие разлетелось на кусочки.

7
- Вы были арестованы в месте, где не имели права находиться, во время
получения дезинформации, сфабрикованной, чтобы дискредитировать Советский
Союз, причем в масштабах, которые могли бы иметь тяжелейшие международные
последствия. У вас обнаружено специальное шпионское оборудование, вы
прилетели сюда под вымышленными именами и с вымышленными документами. -
генерал-майор Протворнов сделал паузу, чтобы его слова дошли до
собеседника. Вся сцена разыгрывалась в расчете на Полу - вряд ли он
впервые расследовал такое дело.
- Все мы уважаем лояльность, и мы гордимся своей лояльностью, но есть
пределы, за которыми она превращается в неразумное упрямство. Но крайней
мере скажите нам, кто вы, и что за организация вас послала. Согласитесь,
мы должны знать хотя бы это.
Пола Брайс съежилась под ярким светом, глядя на неясный силуэт на
другом конце стола. По крайней мере свет бил в глаза не так ярко, как весь
вчерашний день. И натянутый тон Протворнова был отдыхом после криков и
нетерпения других начальников, допрашивавших ее сначала, до того, как она
свалилась больной несколько дней назад. Все это - часть игры, говорила она
себе. И постоянная борьба со сном, усталостью, страхом, и постоянные
догадки - какие угрозы реальны, какие - пустой звук, а какие, глядя по
обстоятельствам, могли быть и тем и другим.
Ссадины на ее теле все еще саднили после сурового обращения в
штаб-квартире внутренней безопасности, где ее встретили две охранницы с
животными лицами и сложением тяжелоатлетов - несомненно, ритуал, где роли
устанавливались с самого начала. Потом начались тяжкие испытания,
многочасовые допросы, один и тот же вопрос, повторяемый без конца, намеки
на ее дальнейшую судьбу, о которой, судя по двум охранницам, можно было
догадаться.
Но она не сказала ничего. Она постоянно заставляла себя повторять
вбитую ей в голову людьми Фоледы фразу. "Молчи, отрицай все, никогда ни в
чем не признавайся и не подтверждай, даже если это настолько очевидно, что
бросается всем в глаза" - учил ее один из них. "Одно тянется за другим.
Первое признание - первый шаг по наклонной, и чем ниже, тем больше
скользишь. Это как бросать курить: больше ни одной сигареты. Ни одной,
потому что между "ни одной сигареты" и "несколько сигарет" огромное
различие. А между двумя и тремя, четырьмя и пятью, девятнадцатью и
двадцатью разницы мало. Понятно? Так же и с информацией. Стоит первый раз
поддаться, и ты уже не выкарабкаешься".
Может быть, она уже сказала что-то, сама того не зная? Два дня она
болела - так ей сказали - акклиматизационной болезнью, такое случается с
некоторыми людьми в космосе. Она плохо помнила это, но судя по тому, как
она себя чувствовала, когда пришла в себя, ее накачали каким-то
наркотиком. Доктор сказал ей, что это седатив. Перед тем, как отправиться
на задание, ей что-то говорили о наркотиках... она не помнила, что. Сейчас
она не могла ясно вспомнить вообще ничего. Ей хотелось одного - отдохнуть,
уснуть... Все кругом чересчур запутано и требует слишком больших усилий,
чтобы думать.
- Так мы ни к чему не придем. - недовольно вмешался сидящий рядом с
Протворновым полковник, помоложе, с очень деловым видом, производивший
впечатление самолюбивого и беспринципного. Звали его Бывацкий. - Дайте нам
полдня, и я сообщу вам все, о чем вы хотите знать.
Блеф, подумала Пола. Добряк - злюка. Часть игры.
- Мы надеемся, что не дойдем до крайностей. - рявкнул Протворнов. -
Вы признаете, что проникли на "Валентину Терешкову" под чужим именем,
намереваясь совершить акт шпионажа?
Она подняла голову, притворяясь еще более подавленной, чем была.
- Что?
- Вы признаетесь, что проникли сюда под чужим именем с целью
шпионажа?
- Я ни в чем не признаюсь.
- Но это же очевидно.
- Я хочу связаться с представителем правительства Соединенных Штатов.
- Вы прекрасно знаете, что на борту нет такого представителя, вам не
с кем говорить.
- Я не сказала говорить. Я сказала - связаться. Вы можете устроить
это.
- Это невозможно.
- Почему?
- В настоящий момент это невозможно. Кроме того, вы не в том
положении, когда можно ставить условия. Я повторяю, признаетесь ли вы, что
проникли сюда под чужим именем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67