Она говорит: «Попроси денег у Теплоухова. Николай Валентинович – добрый дядька, не откажет. Откроешь в Сбербанке депозитный счет и будешь жить на проценты». Мне это предложение понравилось. На всякий случай сочинили с Викой расписку на пять миллионов, рассчитывая, что, если такую сумму Теплоухов пожалеет, то хотя бы миллиончик даст. При последней встрече с Николаем Валентиновичем я завела жалостливый разговор, мол, Алене Волосюк вы, можно сказать, ни за что каждый месяц платите хорошую зарплату. Я же от вас никогда копейки не брала, только перед импортными шмотками иногда не могла устоять. Сейчас хочу учиться, а денег нет. Одолжите разовую спонсорскую помощь – век буду благодарить. Он спрашивает: «Сколько для полного счастья надо?» Молча подала ему расписку. Прочитал, засмеялся: «Своим умом такой документ состряпала?» – «Подруга помогла». – «О, святая простота! Тебе невозможно отказать!» Открыл сейф и с улыбочкой положил на стол упакованную сотню пятидесятитысячных кредиток. Мне бы с этой пачкой и ненужную расписку забрать, а я, дура, на радостях сгребла деньги, чмокнула Теплоухова в щеку и убежала. Больше мы с ним не виделись.
– Зачем же ты говорила сотруднику угрозыска, будто родители тебя финансировали? – спросил Бирюков.
Кавазашвили пожала плечами:
– Не знаю. Со школьных лет привыкла выкручиваться. Да, откровенно сказать, еще и испугалась, что из-за этих денег мне привяжут смерть Теплоухова.
– Вика Солнышкина вместе с тобой расписку писала?
– Какую?
– О том, что тоже получила от Теплоухова пять миллионов.
– Да вы что?! – удивилась Нино. – Ничего она от Николая Валентиновича не получала. Вика всего лишь написала образец расписки со своей фамилией, а я переписала и вместо Викиной свою фамилию поставила.
– Без образца не могла написать?
– С грамматикой у меня плохо. Привыкла в школе у Вики сочинения списывать. Ну и попросила, чтобы она черновик набросала.
– Каким образом этот черновик попал к Теплоухову?
– Никаким. Вика себе его забрала.
Бирюков показал ксерокопию расписки Солнышкиной:
– А это что?..
Кавазашвили долго вглядывалась в текст. Ответила растерянно:
– Не знаю. В черновике Вика не расписывалась, а тут подпись стоит.
– Но ведь пять миллионов она где-то взяла…
– Ну, взяла.
– Где? У кого?
– Не знаю. На эту тему мы с ней не говорили.
– Почему же сотруднику угрозыска ты сказала, будто у Черемисина она одолжила эту сумму?
– Черемисин давно на Вику глаз положил, подмасливался к ней. Вот мне и подумалось, что она у Ярослава могла, перехватить деньги, как я у Теплоухова.
– Говорят, Теплоухов на Вику тоже засматривался…
– Врут. Николай Валентинович с девственницами не связывался. Считал их малолетками, за развращение которых могут быть большие неприятности.
– Перед тем, как Вика попыталась кончить жизнь, какой у вас разговор был?
– Вчера, что ли?
– Да.
– Вика весь день промолчала. Не в настроении была. Вечером долго в окно смотрела. Потом достала из моего чемодана портативный магнитофон и поставила кассету про девчонку-хулиганку. Там есть куплет:
«Вернись домой», – мамаша мне шептала.
Орал отец: «Ты, девка, без ума!»,
А я своим кормильцам отвечала:
«Мой дом родимый – женская тюрьма».
После этого куплета Вика выключила песню и говорит: «Зря я не послушалась Алену. Надо было в прошлом году отравить Азера. Сейчас бы не прятались мы с тобой». – «Ты совсем чокнулась? – говорю. – В „дом родимый“ захотела?» Вика вздохнула: «Ничего страшного. Отсидела бы, как в монастыре». – «Женская тюрьма – не монастырь. В ней порядки развратнее, чем в публичном доме». – «Откуда ты знаешь?» – «Девки, которые там побывали, рассказывали». – «Тогда надо было мне самой отравиться». – «Не балдей! Выкинь Азера из головы. Сюда он не приедет». – «Теплоухов же приехал». – «Ну это вообще какое-то чудо, а чудеса часто не повторяются»… – Кавазашвили робко взглянула на Бирюкова. – Вот, можно сказать, и весь разговор.
– Неужели у вас с Викой даже предположения нет, к кому и ради чего Теплоухов сюда приезжал? – настойчиво спросил Бирюков.
Нино вроде бы хотела перекреститься, но передумала:
– Ей-Богу, нет.
– И о том, как Николай Валентинович попал в дом, ничего не знаете?
– Совершенно.
– Сколько у Вики было ключей от внутреннего замка?
Кавазашвили опустила глаза:
– Кажется, два.
– И оба она потеряла?
– Нет, не оба. Один я посеяла, другой – она.
– А Теплоухову не ты отдала ключ?
Нино будто вздрогнула:
– С какой стати я стала бы подводить подругу?
– Но ведь с Казбеком ты в Викином доме тайком встречалась…
– Ну и что, Казбек умер от этих встреч?
– Не умер. Он пять миллионов тебе не давал?
– Клянусь, Теплоухов по-спонсорски дал мне денег, без отдачи. И вовсе не в деньгах тут дело.
– А в чем?
– Не знаю.
Бирюков показал два ключа:
– Мы нашли оба ключика. Посмотри внимательно, какой из них твой?
Кавазашвили расширенными повлажневшими глазами уставилась на ключи:
– Они оба одинаковые. Где нашли?
– Один подбросили в ограду Викиного дома после случившегося. Другой лежал в кармане кожаного пиджака Теплоухова.
– Вика говорила, никаких вещей Николая Валентиновича в доме не было.
– Правильно. Вещи мы достали из озера, которое за Викиным огородом.
– Это вообще… какая-то сказка.
– Сказки сами не рождаются. Люди их сочиняют. Не скажешь, кто сочинил эту?
Нино кончиками мизинцев убрала из уголков глаз навернувшиеся слезинки и молча покрутила головой. Бирюков нажал клавишу селектора:
– Голубев…
– Слушаю, Игнатьич! – бойко ответил Слава.
– Зайдите с Викой ко мне.
– Один момент!
Бирюков ожидал увидеть Солнышкину, как сказал ему следователь Лимакин, «невыспавшейся и чуть заторможенной», однако Вика вошла в прокурорский кабинет с таким видом, будто силилась удержать смех. Пропустивший ее в дверях впереди себя Голубев тоже был весел.
– Чем, балагур, рассмешил девушку? – шутливо спросил Бирюков.
Слава, вроде оправдываясь, зачастил скороговоркой:
– Об экзаменах, Антон Игнатьич, с Викой разговорились. Пересказал ей медниковскую байку, как Павел Иванович, играя на баяне, принимал зачет у студента.
Солнышкина едва не прыснула от смеха, но, увидев, что Кавазашвили кончиками мизинцев вытирает уголки глаз, мгновенно изменилась в лице. Она села на услужливо предложенный Голубевым стул, поправила на шее косынку и растерянно спросила Нино:
– Ты, кажется, плачешь?..
Та стыдливо отвернулась. Вика широко открытыми голубыми глазами уставилась на Бирюкова:
– Почему она плачет?
– С ключами не можем разобраться, – сказал Антон.
– С какими?
Бирюков показал два ключа:
– Вот с этими. От твоего дома.
На лице Солнышкиной появилось неподдельное удивление. Какое-то время она, словно завороженная, смотрела на ключи, потом повернулась к Кавазашвили и тихо спросила:
– Ты ведь потеряла запасной ключ, да?..
– Потеряла, – еще тише ответила Нино.
– Как же он к прокурору попал?
– Кто-то подбросил в ограду дома.
– Кто? Зачем?
– Не знаю.
– Ты ведь не умеешь убедительно врать, да?
– Не умею.
– А чего выкручиваешься? Ты же, как говорил Теплоухов, святая простота…
– Вика, клянусь, не виновата я в смерти Теплоухова! – с отчаянием взмолилась Кавазашвили.
Лицо Солнышкиной заалело нервными пятнами, глаза сузились:
– Оставим Николая Валентиновича в покое. Я не прокурор, чтобы передо мной оправдываться. Давай разберемся с ключом. Подбросила его, чтобы на меня тень навести?
– Какую чушь ты несешь, Вика! – с ужасом прошептала Нино. – О какой тени говоришь? Я тебя от верной смерти спасла…
– Зря старалась!
– Вика!..
– Не выкручивайся! Говори правду…
Бирюков сознательно не вмешивался в резкий диалог подруг. Обескураженная стремительным и жестким напором Вики Кавазашвили довольно быстро призналась, что солгала, будто потеряла ключ, рассчитывая хотя бы изредка встречаться в доме с Казбеком. Когда же узнала о смерти Теплоухова и о пропавшем другом ключе, пришла в ужас. Чтобы избавиться от возможного подозрения, темным вечером, накануне приезда Солнышкинои из Новосибирска, по недомыслию бросила ключ в ограду.
Добившись признания Нино, Вика победоносно глянула на Бирюкова. Встретившись с его пристальным взглядом, сразу сникла, как будто внезапно задалась вопросом: «А ради чего я так лихо выдала подругу?» Кавазашвили сидела с удрученным видом, словно ее приговорили к высшей мере наказания.
– Вот теперь, девушки, расскажите, к кому из вас и с какой целью приезжал Теплоухов, – спокойно попросил Бирюков.
Кавазашвили сделала вид, что не услышала просьбу. Солнышкина нахмуренно свела брови. Какое-то время она вроде бы мучительно боролась с противоречием обуревающих ее сомнений и вдруг, словно набравшись смелости, сказала подруге:
– Выйди, пожалуйста. При тебе не могу говорить.
Нино вздрогнула:
– Вика, прошу…
– Не беспокойся, я в своем уме, – перебила Солнышкина. – Тебя поливать грязью не буду, но правды не утаю.
Бирюков посмотрел на следователя:
– Оформи в своем кабинете показания Кавазашвили протоколом допроса.
Глава XXIV
Разговор Бирюкова с Солнышкиной продолжался около двух часов. Чтобы досконально выяснить истину, пришлось углубиться в прошлое. Вика говорила спокойно и рассудительно. На вопросы отвечала конкретно, без уверток. Рассказанная ею житейская история поражала трагизмом сложившейся ситуации, когда необдуманные эмоциональные поступки в общем-то порядочных людей заканчиваются непоправимыми страшными последствиями.
…Первый в своей жизни шоковый удар Вика Солнышкина получила от глупой, по ее мнению, женитьбы эстрадного кумира, в которого была романтически влюблена. Одаренная природой девушка не рассчитывала на ответную любовь и не строила радужных иллюзий насчет собственного брака с популярным певцом. Ей было просто хорошо, что существует такой обаятельный и талантливый парень. Она гордилась своим выбором. Брезгливо смотрела на бездарных эстрадников, не столько поющих, сколько кривляющихся с микрофоном в окружении длинноногих полураздетых девиц. Все это рухнуло одним махом. Возвышенная романтика, лопнув как мыльный пузырь, открыла глаза на скучную прозу окружающей действительности. Словно очнувшись от долгого сна, Вика с изумлением увидела, что ее собственная мамочка в открытую крутит любовь с азербайджанцем Абасовым, годящимся ей в сыновья. Впервые в жизни Вика нагрубила матери. С трудом сдерживая негодование, она спросила:
– Как тебе не стыдно, будто последней шлюхе, трепаться с Азером?
Алла Аркадьевна вспылила:
– Замолчи, соплячка! Поживешь столько, сколько я, без мужа, может, сама последней шлюхой станешь.
– Да?.. – изумилась Вика.
– Да! – в сердцах рубанула Алла Аркадьевна.
Больше месяца они не разговаривали. Абасов продолжал появляться в их квартире, как в своей собственной. Как-то вечером он застал Вику одну и нахально стал уговаривать полежать с ним в постели. Вика взорвалась:
– Пошел вон, козел!
Абасов, расхохотавшись, повалил девушку на диван и озверело стал срывать с нее джинсы. Онемев от страха, Вика вцепилась насильнику в волосы, несколько раз укусила наглеца, но силы были неравные. Печальный финал предупредила внезапно ворвавшаяся в квартиру Алла Аркадьевна.
От пережитого стресса Вика долго не могла прийти в себя и возненавидела всех молодых мужчин. Жить стало невмоготу. Появилась мысль о самоубийстве. Отговорила ее от несусветной глупости решительная Алена Волосюк, предложившая отравить ненавистного Азера. Возникла навязчивая идея. За стодолларовую купюру, тайком взятую у матери, Вика через устроившуюся после школы на фармацевтическую фабрику одноклассницу раздобыла японскую пластмассовую ампулку с ядом и стала постоянно носить отраву в кармане джинсов. Она тщательно обдумала коварный план, как при первой же встрече с Абасовым наедине предложит ему помириться, выпить на брудершафт и тайком подсунет бокал с отравленным вином. Однако Абасов перестал появляться в их квартире даже с Аллой Аркадьевной, которая после случившегося стала необычайно внимательна к дочери. Чем больше мать старалась загладить свою вину, тем больший протест она вызывала у Вики. Выход оставался один – разъехаться. Вика хотела уйти жить к отцу, однако, увидев его перенаселенную двухкомнатную квартирку, отказалась от этого намерения.
Однажды по какому-то делу к Солнышкиным заехал Теплоухов. Аллы Аркадьевны не было дома, и Николай Валентинович решил дождаться ее. Измученная безысходностью Вика так обрадовалась появлению всегда доброжелательного к ней человека, что совершенно спонтанно отважилась на отчаянный шаг. Усевшись в кресло напротив Теплоухова, она, подражая матери, когда та разговаривала с деловыми партнерами, осторожно сказала:
– Николай Валентинович, у меня есть деловое предложение, но прежде хочу узнать ваше мнение обо мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
– Зачем же ты говорила сотруднику угрозыска, будто родители тебя финансировали? – спросил Бирюков.
Кавазашвили пожала плечами:
– Не знаю. Со школьных лет привыкла выкручиваться. Да, откровенно сказать, еще и испугалась, что из-за этих денег мне привяжут смерть Теплоухова.
– Вика Солнышкина вместе с тобой расписку писала?
– Какую?
– О том, что тоже получила от Теплоухова пять миллионов.
– Да вы что?! – удивилась Нино. – Ничего она от Николая Валентиновича не получала. Вика всего лишь написала образец расписки со своей фамилией, а я переписала и вместо Викиной свою фамилию поставила.
– Без образца не могла написать?
– С грамматикой у меня плохо. Привыкла в школе у Вики сочинения списывать. Ну и попросила, чтобы она черновик набросала.
– Каким образом этот черновик попал к Теплоухову?
– Никаким. Вика себе его забрала.
Бирюков показал ксерокопию расписки Солнышкиной:
– А это что?..
Кавазашвили долго вглядывалась в текст. Ответила растерянно:
– Не знаю. В черновике Вика не расписывалась, а тут подпись стоит.
– Но ведь пять миллионов она где-то взяла…
– Ну, взяла.
– Где? У кого?
– Не знаю. На эту тему мы с ней не говорили.
– Почему же сотруднику угрозыска ты сказала, будто у Черемисина она одолжила эту сумму?
– Черемисин давно на Вику глаз положил, подмасливался к ней. Вот мне и подумалось, что она у Ярослава могла, перехватить деньги, как я у Теплоухова.
– Говорят, Теплоухов на Вику тоже засматривался…
– Врут. Николай Валентинович с девственницами не связывался. Считал их малолетками, за развращение которых могут быть большие неприятности.
– Перед тем, как Вика попыталась кончить жизнь, какой у вас разговор был?
– Вчера, что ли?
– Да.
– Вика весь день промолчала. Не в настроении была. Вечером долго в окно смотрела. Потом достала из моего чемодана портативный магнитофон и поставила кассету про девчонку-хулиганку. Там есть куплет:
«Вернись домой», – мамаша мне шептала.
Орал отец: «Ты, девка, без ума!»,
А я своим кормильцам отвечала:
«Мой дом родимый – женская тюрьма».
После этого куплета Вика выключила песню и говорит: «Зря я не послушалась Алену. Надо было в прошлом году отравить Азера. Сейчас бы не прятались мы с тобой». – «Ты совсем чокнулась? – говорю. – В „дом родимый“ захотела?» Вика вздохнула: «Ничего страшного. Отсидела бы, как в монастыре». – «Женская тюрьма – не монастырь. В ней порядки развратнее, чем в публичном доме». – «Откуда ты знаешь?» – «Девки, которые там побывали, рассказывали». – «Тогда надо было мне самой отравиться». – «Не балдей! Выкинь Азера из головы. Сюда он не приедет». – «Теплоухов же приехал». – «Ну это вообще какое-то чудо, а чудеса часто не повторяются»… – Кавазашвили робко взглянула на Бирюкова. – Вот, можно сказать, и весь разговор.
– Неужели у вас с Викой даже предположения нет, к кому и ради чего Теплоухов сюда приезжал? – настойчиво спросил Бирюков.
Нино вроде бы хотела перекреститься, но передумала:
– Ей-Богу, нет.
– И о том, как Николай Валентинович попал в дом, ничего не знаете?
– Совершенно.
– Сколько у Вики было ключей от внутреннего замка?
Кавазашвили опустила глаза:
– Кажется, два.
– И оба она потеряла?
– Нет, не оба. Один я посеяла, другой – она.
– А Теплоухову не ты отдала ключ?
Нино будто вздрогнула:
– С какой стати я стала бы подводить подругу?
– Но ведь с Казбеком ты в Викином доме тайком встречалась…
– Ну и что, Казбек умер от этих встреч?
– Не умер. Он пять миллионов тебе не давал?
– Клянусь, Теплоухов по-спонсорски дал мне денег, без отдачи. И вовсе не в деньгах тут дело.
– А в чем?
– Не знаю.
Бирюков показал два ключа:
– Мы нашли оба ключика. Посмотри внимательно, какой из них твой?
Кавазашвили расширенными повлажневшими глазами уставилась на ключи:
– Они оба одинаковые. Где нашли?
– Один подбросили в ограду Викиного дома после случившегося. Другой лежал в кармане кожаного пиджака Теплоухова.
– Вика говорила, никаких вещей Николая Валентиновича в доме не было.
– Правильно. Вещи мы достали из озера, которое за Викиным огородом.
– Это вообще… какая-то сказка.
– Сказки сами не рождаются. Люди их сочиняют. Не скажешь, кто сочинил эту?
Нино кончиками мизинцев убрала из уголков глаз навернувшиеся слезинки и молча покрутила головой. Бирюков нажал клавишу селектора:
– Голубев…
– Слушаю, Игнатьич! – бойко ответил Слава.
– Зайдите с Викой ко мне.
– Один момент!
Бирюков ожидал увидеть Солнышкину, как сказал ему следователь Лимакин, «невыспавшейся и чуть заторможенной», однако Вика вошла в прокурорский кабинет с таким видом, будто силилась удержать смех. Пропустивший ее в дверях впереди себя Голубев тоже был весел.
– Чем, балагур, рассмешил девушку? – шутливо спросил Бирюков.
Слава, вроде оправдываясь, зачастил скороговоркой:
– Об экзаменах, Антон Игнатьич, с Викой разговорились. Пересказал ей медниковскую байку, как Павел Иванович, играя на баяне, принимал зачет у студента.
Солнышкина едва не прыснула от смеха, но, увидев, что Кавазашвили кончиками мизинцев вытирает уголки глаз, мгновенно изменилась в лице. Она села на услужливо предложенный Голубевым стул, поправила на шее косынку и растерянно спросила Нино:
– Ты, кажется, плачешь?..
Та стыдливо отвернулась. Вика широко открытыми голубыми глазами уставилась на Бирюкова:
– Почему она плачет?
– С ключами не можем разобраться, – сказал Антон.
– С какими?
Бирюков показал два ключа:
– Вот с этими. От твоего дома.
На лице Солнышкиной появилось неподдельное удивление. Какое-то время она, словно завороженная, смотрела на ключи, потом повернулась к Кавазашвили и тихо спросила:
– Ты ведь потеряла запасной ключ, да?..
– Потеряла, – еще тише ответила Нино.
– Как же он к прокурору попал?
– Кто-то подбросил в ограду дома.
– Кто? Зачем?
– Не знаю.
– Ты ведь не умеешь убедительно врать, да?
– Не умею.
– А чего выкручиваешься? Ты же, как говорил Теплоухов, святая простота…
– Вика, клянусь, не виновата я в смерти Теплоухова! – с отчаянием взмолилась Кавазашвили.
Лицо Солнышкиной заалело нервными пятнами, глаза сузились:
– Оставим Николая Валентиновича в покое. Я не прокурор, чтобы передо мной оправдываться. Давай разберемся с ключом. Подбросила его, чтобы на меня тень навести?
– Какую чушь ты несешь, Вика! – с ужасом прошептала Нино. – О какой тени говоришь? Я тебя от верной смерти спасла…
– Зря старалась!
– Вика!..
– Не выкручивайся! Говори правду…
Бирюков сознательно не вмешивался в резкий диалог подруг. Обескураженная стремительным и жестким напором Вики Кавазашвили довольно быстро призналась, что солгала, будто потеряла ключ, рассчитывая хотя бы изредка встречаться в доме с Казбеком. Когда же узнала о смерти Теплоухова и о пропавшем другом ключе, пришла в ужас. Чтобы избавиться от возможного подозрения, темным вечером, накануне приезда Солнышкинои из Новосибирска, по недомыслию бросила ключ в ограду.
Добившись признания Нино, Вика победоносно глянула на Бирюкова. Встретившись с его пристальным взглядом, сразу сникла, как будто внезапно задалась вопросом: «А ради чего я так лихо выдала подругу?» Кавазашвили сидела с удрученным видом, словно ее приговорили к высшей мере наказания.
– Вот теперь, девушки, расскажите, к кому из вас и с какой целью приезжал Теплоухов, – спокойно попросил Бирюков.
Кавазашвили сделала вид, что не услышала просьбу. Солнышкина нахмуренно свела брови. Какое-то время она вроде бы мучительно боролась с противоречием обуревающих ее сомнений и вдруг, словно набравшись смелости, сказала подруге:
– Выйди, пожалуйста. При тебе не могу говорить.
Нино вздрогнула:
– Вика, прошу…
– Не беспокойся, я в своем уме, – перебила Солнышкина. – Тебя поливать грязью не буду, но правды не утаю.
Бирюков посмотрел на следователя:
– Оформи в своем кабинете показания Кавазашвили протоколом допроса.
Глава XXIV
Разговор Бирюкова с Солнышкиной продолжался около двух часов. Чтобы досконально выяснить истину, пришлось углубиться в прошлое. Вика говорила спокойно и рассудительно. На вопросы отвечала конкретно, без уверток. Рассказанная ею житейская история поражала трагизмом сложившейся ситуации, когда необдуманные эмоциональные поступки в общем-то порядочных людей заканчиваются непоправимыми страшными последствиями.
…Первый в своей жизни шоковый удар Вика Солнышкина получила от глупой, по ее мнению, женитьбы эстрадного кумира, в которого была романтически влюблена. Одаренная природой девушка не рассчитывала на ответную любовь и не строила радужных иллюзий насчет собственного брака с популярным певцом. Ей было просто хорошо, что существует такой обаятельный и талантливый парень. Она гордилась своим выбором. Брезгливо смотрела на бездарных эстрадников, не столько поющих, сколько кривляющихся с микрофоном в окружении длинноногих полураздетых девиц. Все это рухнуло одним махом. Возвышенная романтика, лопнув как мыльный пузырь, открыла глаза на скучную прозу окружающей действительности. Словно очнувшись от долгого сна, Вика с изумлением увидела, что ее собственная мамочка в открытую крутит любовь с азербайджанцем Абасовым, годящимся ей в сыновья. Впервые в жизни Вика нагрубила матери. С трудом сдерживая негодование, она спросила:
– Как тебе не стыдно, будто последней шлюхе, трепаться с Азером?
Алла Аркадьевна вспылила:
– Замолчи, соплячка! Поживешь столько, сколько я, без мужа, может, сама последней шлюхой станешь.
– Да?.. – изумилась Вика.
– Да! – в сердцах рубанула Алла Аркадьевна.
Больше месяца они не разговаривали. Абасов продолжал появляться в их квартире, как в своей собственной. Как-то вечером он застал Вику одну и нахально стал уговаривать полежать с ним в постели. Вика взорвалась:
– Пошел вон, козел!
Абасов, расхохотавшись, повалил девушку на диван и озверело стал срывать с нее джинсы. Онемев от страха, Вика вцепилась насильнику в волосы, несколько раз укусила наглеца, но силы были неравные. Печальный финал предупредила внезапно ворвавшаяся в квартиру Алла Аркадьевна.
От пережитого стресса Вика долго не могла прийти в себя и возненавидела всех молодых мужчин. Жить стало невмоготу. Появилась мысль о самоубийстве. Отговорила ее от несусветной глупости решительная Алена Волосюк, предложившая отравить ненавистного Азера. Возникла навязчивая идея. За стодолларовую купюру, тайком взятую у матери, Вика через устроившуюся после школы на фармацевтическую фабрику одноклассницу раздобыла японскую пластмассовую ампулку с ядом и стала постоянно носить отраву в кармане джинсов. Она тщательно обдумала коварный план, как при первой же встрече с Абасовым наедине предложит ему помириться, выпить на брудершафт и тайком подсунет бокал с отравленным вином. Однако Абасов перестал появляться в их квартире даже с Аллой Аркадьевной, которая после случившегося стала необычайно внимательна к дочери. Чем больше мать старалась загладить свою вину, тем больший протест она вызывала у Вики. Выход оставался один – разъехаться. Вика хотела уйти жить к отцу, однако, увидев его перенаселенную двухкомнатную квартирку, отказалась от этого намерения.
Однажды по какому-то делу к Солнышкиным заехал Теплоухов. Аллы Аркадьевны не было дома, и Николай Валентинович решил дождаться ее. Измученная безысходностью Вика так обрадовалась появлению всегда доброжелательного к ней человека, что совершенно спонтанно отважилась на отчаянный шаг. Усевшись в кресло напротив Теплоухова, она, подражая матери, когда та разговаривала с деловыми партнерами, осторожно сказала:
– Николай Валентинович, у меня есть деловое предложение, но прежде хочу узнать ваше мнение обо мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30