Страшно, страшно! И Одинаковые рядом. Почему они так
странно стоят? Потому, что Хромой лежит. А они стоят, спокойные, им не
больно, больно, больно...
Встать. Надо. Боли не будет. Не лежать, не спать - больно. Встать.
Хромой рванулся: встать! Не вышло. Голову что-то удержало. Он
рванулся сильнее, и это "что-то" с легким треском порвалось, отпустило. И
боль отпустила тоже. И вернулись силы. Хромой сел, упираясь руками.
Пещера. Ровные плоские стены. Белые. Белый свод. Нет, не свод -
плоский. И ослепительное, угловатое на нем - не Слепящее, а вроде костра,
но ни тепла от него, ни дыма... А одинаковые стоят под стеной, возле
огромной глыбы звенящего камня, смотрят на нее, не на Хромого. А по глыбе
бегают разноцветные огоньки, и она тихо урчит. Живая?!
А под другой стеной стоят еще двое. Не Одинаковые. Разные.
Коренастые, волосатые, сильные. Как Люди. Как немые. Голые. Не шевелятся,
глаза закрыты. Умерли? Тогда почему не падают? Дышат. Медленно, как во
сне. Спят? Почему стоя? А из лбов... Из лбов их торчат иглы, длинные иглы
из Звенящего Камня, и от этих игл тянутся тонкие разноцветные стебельки -
желтые, красные, черные. Вьются, тянутся к глыбе. Растут из глыбы. И еще
стебельки, синие, тоже растут из глыбы, но они оборваны, лежат рядом.
Стебельки не пускали встать? В голове иглы?! Хромой поднял руку - пощупать
голову, и в этот миг один из одинаковых обернулся к нему. И остальные
Одинаковые тоже. Все сразу. Одинаково. Они смотрели на Хромого, а Хромой
на них. Нет, они не очень одинаковые. Просто настолько другие, что кажутся
одинаковыми. Просто Одинаково Странные, вот. Так - правильно.
Один из них медленно пошел к Хромому. Остальные отступили к стене.
Освободили место для драки. Хромой вскочил. Этот, который подходит, он без
оружия. Щуплый. Слабый. Хромой - сильный. Справится. И не только с одним -
со всеми.
Хромой выставил перед собой полусогнутые руки, пальцы напряглись,
готовые хватать, ломать, рвать; верхняя губа задрожала, приподнялась,
обнажила крепкие желтые клыки; в горле забилось, заклокотало сдерживаемое
тихое рычание, и ярости в нем было больше, чем в оглушительном вопле. А
взгляд налившихся кровью глаз уже шарил, искал взгляда этого, который
подходит - напугать, победить до боя... Нашел. Тяжело, остро впился в
прозрачные голубоватые ледышки, притаившиеся под тонкими, нахмуренными
бровями.
Впился. Тяжело. Остро. Безжалостно. Кто в кого? Взмокла спина,
трясутся колени, пересохло во рту... Не ледышки там, под тонкими хмурыми
бровями - черные омуты неподвижных зрачков, жадная трясина, пропасть.
Манят, тянут, сливаются, вбирают в себя стены, свет, воздух, силы, волю,
жизнь, все, все. И - темнота, темнота...
Хромой ощутил слабый удар в плечо, в лицо, угасающим сознанием понял:
это падение. Падение на твердый каменный пол. Он шевельнул непослушными
руками, пытаясь встать, но темнота сомкнулась и не пустила.

...Тихий, теплый вечер. Хромой торопливо поднимается по каменистой
тропинке, несет в горсти перед собой лужицу прозрачной холодной воды, и
вода просачивается сквозь плотно сжатые напряженные пальцы, срывается
тяжелыми каплями на тропинку, на грязные, исцарапанные ноги Хромого.
Он старается идти быстрее, он весь поглощен своей ускользающей ношей
и тропинкой. И когда в поле его зрения попадают чьи-то стоящие на этой
тропинке чужие ноги, он некоторое время тупо смотрит на них, обдумывая как
обойти.
Услышав голос Странного - рядом, над самым ухом, Хромой вздрагивает,
расплескивая воду. Он поднимает взгляд на улыбающееся лицо, растерянно
хлопает глазами.
- Что это, Хромой? - в голосе Странного веселое недоумение. Он в
хорошем настроении, а это бывает редко.
- Вода...
- Зачем?
- Поливать, - Хромой нетерпеливо переминается с ноги на ногу. - Ты
сам рассказывал, что можно закопать, поливать и вырастет. Я закопал.
- А зачем несешь воду в руках? У тебя нет горшка? И зачем не закопал
ближе к воде?
Это сложный вопрос. Хромой растерянно смотрит на Странного; думает,
приоткрыв рот. Наконец пожимает плечами:
- Закопал, где сделал...
Странный округляет глаза, вскидывает брови:
- Сделал... Что сделал?!
Хромой снова пожимает плечами:
- Топор. Маленький. Быстро сделал. Большой делать долго, трудно. Этот
- маленький. Вот такой. Совсем легко было делать. Закопал. Поливаю. Пусть
вырастет...
Странный смотрит, смотрит на него круглыми глазами, и вдруг начинает
хохотать - громко, весело. Мотает головой, хлопает себя ладонями по
бедрам, и хохочет, хохочет...
А Хромой обиженно смотрит на него, он ничего не понимает, а вся вода
вытекла, и теперь придется опять возвращаться к Реке...
...Хромой выкапывает из влажного песка плоские округлые камушки,
морщит лоб, складывает. Четыре камушка ставит торчком - это стены. Камушки
не слушаются, норовят упасть, Хромой сопит от напряжения, изловчившись,
накрывает их пятым - это кровля. Он смотрит на Странного снизу вверх:
- Можно сделать так, но большое? И жить внутри?
Странный смотрит на камушки, рот его коверкает судорога, он с размаху
бьет по ним ногой и в его взгляде - безумие...
...Красные отсветы играют на лице Странного, влажно блестят в его
усталых глазах:
- Ты ведь видишь сны, Хромой. И бывает так, что во сне ты не совсем
ты, и не здесь - далеко. Представь, что человек умер во сне. Сразу умер,
не успел проснуться. И тот он, который ему приснился - остался...
...Галька влажно блестит под лучами Слепящего, и ссорятся, кричат над
головой крылатые, и рука сжимает резную рукоять ножа из Звенящего Камня, а
в нос бьет густой трупный смрад, и сквозь жгучие слезы Хромой смотрит на
дохлого Корнееда, на изгрызенный череп под огромной когтистой лапой,
смотрит, давясь рыданиями, не в силах повернуться спиной, уйти...
Странный. Странный. Странный сидит. Спит. Убивает Шамана. Смотрит в
лицо. Отвернулся. Нож в руке Странного. Черная прядь в седой гриве
Странного. Черная прядь, прилипшая к сплющенному лапой Корнееда черепу.
Странный. Странный. Темнота.
...Хромой стоит у самой воды, крепко сжимает копье, зорко смотрит по
сторонам. Там, в ослепительном мельтешении жидких бликов Слепящего, почти
на середине Реки черное пятно - голова Кошки. Долго купается. Опасно.
Хромой зовет.
Кошка послушно плывет к берегу, выбирается на отмель, встает. На фоне
золотых бликов ее стройная фигурка кажется черной, только блестят в улыбке
ровные крепкие зубы, и лучатся смеющиеся глаза. И еще взблескивают крупные
капли, стекающие по ее груди, по животу, по бедрам... А Кошка смеется и
встряхивает густой гривой черных волос, и фонтан холодных брызг летит
Хромому в лицо...
...Хромой и Кошка лежат в густой траве под обрывом, тяжело дышат, со
страхом вглядываются в черную пасть пещеры. Страшно. Выйдет Странный,
увидит - убьет... Кошка поворачивает лицо к Хромому - глаза огромные,
круглые, на вздернутом носу - сажа. Откуда?
- Скажи, Хромой - Кошка переводит дыхание, сглатывает слюну. -
Скажи... Можно нарисовать слова?...
Кошка. Кошка. Кошка. Глаза Кошки. Кошка на ложе из душистой травы -
их первая ночь. Хромой одевает на Кошку ожерелье из перьев Крылатых.
Кошка. Кошка. Кошка. Темнота.

3
Беспалый задумчиво обсасывал пальцы на здоровой руке, страдальчески
морщился. Поглядывал рассеянно на стремительно несущиеся в холодном небе
клочковатые тучи, на любопытствующую толпу, на прорастающие травами кровли
Хижин...
- Не знаю, - проговорил наконец. - Не знаю. Не помню такого. Кто
помнит?
Он посмотрел на стариков. Старики молчали.
- Молчат, - с удовлетворением произнес Беспалый. - Тоже не помят.
Никто не помнит. Потому, что не было.
Он снова помолчал, почмокал губами. Заговорил опять - степенно,
рассудительно:
- Про этого, - кивок в сторону Узкоглазого (всхлипывающего,
растирающего по лицу слезы и кровь), - про этого я понял все. Не воин. Не
мужчина. Ползучий.
Беспалый задумался на миг, уточнил:
- Тот ползучий, который в заднице.
Снова задумался, поморгал слезящимися глазами. Потом щелкнул на
Узкоглазого остатками зубов:
- Иди. Уноси свой стыд.
Узкоглазый побрел к Хижинам, сгорбясь, не смея поднять от земли
заплаканные глаза. Едва не ткнулся в гордо выпяченную грудь стоящего на
дороге Хромого, шарахнулся, опасливо обошел стороной под ехидные смешки
стариков и тех, кто смотрел. Хромой стоял подбоченившись, смотрел поверх
голов. Беспалый щурился на него, растеряно жевал губами:
- С этим что делать? Может, духи скажут, что делать с едва поменявшим
зубы щенком, который не подпустил воина к женщине? - Беспалый с надеждой
оглянулся на Шамана. - Э?
Шаман прищурился, процедил через выпяченную губу:
- Духи молчат. Щенок ничтожен - не снизойдут говорить. Не о чем.
Беспалый отвернулся, вздохнул беспомощно. И старики завздыхали.
Странный слушал эти вздохи, морщился, мотал головой, будто съел
кислое. Не выдержал:
Шаман буркнул:
- Молод иметь женщину. Щенок.
Камнебой согласно закивал. И Однорукий закивал, и Сломанное Копье, и
Каменный Глаз...
А Косматая Грудь прошепелявил:
- Отдать... Женщины есть... Лишние есть... Отдать.
Беспалый поскреб прозрачный пух на макушке, изловил кусючего,
рассмотрел перед тем, как раздавить - задумчиво рассмотрел, изучающе. Тем
же взглядом медленно обвел толпу тех, кто смотрел. Крикнул, как проблеял:
- Длиннорукая! Подойди.
Длиннорукая несмело выбралась из толпы. Беспалый заговорил было, но
подавился слюной, надолго закашлялся. Все с интересом ждали.
Наконец он прохрипел:
- Длиннорукая. Тебя брали много мужчин. Сколько?
Женщина задумчиво посмотрела на небо, пошевелила губами. Неуверенно
загнула три пальца на руке. Подумала, загнула еще один.
- Хорошо. Ты видела много мужчин. - Беспалый закряхтел, сел
поудобнее. Посмотри Хромого, Длиннорукая. Сможет?..
И сразу - сумрак Хижины, и догорающий очаг роняет алые отсветы на
стены, дрожит красными точками в расширенных зрачках Кошки... И сильные
руки Кошки, и запах ее волос, и пряный аромат душистых трав Первого
Ложа... Их первая ночь?
Но почему сразу? Ведь было еще много всего в тот день, когда старики
отдали Кошку Хромому. Были песни, и бешеный гром тамтамов, и большие
костры, и плясали воины, сокрушая дубинами тени врагов, и черепа немых
смотрели пустыми глазницами с кровель на эти пляски... И только потом
пришла ночь, но была она совсем не такая. Хромой до рассвета просидел у
входа, задремывая и просыпаясь от холода, а Кошка сжалась на травах
Первого Ложа и при каждом его движении угрожающе вздергивала верхнюю губу
и злобно шипела...
А это? Когда это было, с кем? Почему у Кошки глаза стали синими? Или
это не Кошка? А эта женщина, красивая, но седая, гладит синеглазую Кошку
по голове... Она такая знакомая, эта женщина - кто? А воин? Старый, но
крепкий еще воин, у которого молодые глаза прячутся в мудрой сетке морщин
- Хромой?! Хромой и Кошка?! Их дочь?!.. Дочь... Кошка... Только глаза
синие.
Так не нарисовать. Никому. Потому, что рисунок мертв, а это... Это
живет. Теплое-теплое, мягкое, живое... И Кошка, его Кошка, та, что шипела
на него с Первого Ложа, будет всегда. И он, Хромой, тоже будет всегда, они
оба будут всегда, всегда вместе. В этом теплом-теплом, живом. Так вместе,
как никогда не смогут быть по-другому. Вот, значит, для чего людям дети...
А потом непривычно волнующее стало плоским и зыбким, потеряло смысл,
подернулось серым. И серое крепло, густело, съедало образы, чувства,
воплощалось мелкими холодными каплями, и капли эти оседали на лице, вязали
губы вялой горечью болотных трав...
А спина и безвольно раскинутые руки стыли в сырости жестких мокрых
стеблей, и серое, серое, серое низкое небо вливалось в открывшиеся глаза
беспросветной тоской пробуждения. Сон. Просто сон.
Хромой с трудом приподнялся, преодолевая зябкое оцепенение обмякшего
тела, сел, огляделся.
Плавился, переливался белый туман вокруг, и там, в этом тумане,
цепенело мертвое озеро, и бесшумно скользили водовороты по поверхности
черной реки, и непомерной тяжестью давили себя причудливо нагроможденные
каменные плиты.
Все то же. Будто и не было схватки с Людьми Звенящих Камней, пещеры,
Одинаково Странных. Будто и не было живой глыбы, темноты, льющейся из
ледяных глаз. Или все это было? Или это тоже был сон, рожденный усталым
сердцем и тяжелым осенним туманом?
Хромой сдавил ладонями виски, тихонько завыл, закачался из стороны в
сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15