Но строительство закончилось, и новый этап в жизни Толлера – тоже. Его угнетало чувство, будто он попался как рыба в сеть, причем расставленную своими же руками.
Он должен был радоваться, что остался жив и здоров, имеет пищу, кров и страстную женщину, в то время как новая заразная форма птертоза истребила более двух третей населения империи. Но ему по-прежнему казалось, что жизнь проходит зря. Инстинктивно отрицая учение Церкви о бесконечной последовательности воплощений то на Мире, то на Верхнем Мире, он знал, что ему дарована лишь одна жизнь, и перспектива впустую растратить ее остаток была невыносима.
Несмотря на бодрящую свежесть утреннего воздуха, грудь Толлера тяжело вздымалась. Он будто задыхался, и его охватило состояние, близкое к иррациональной панике. Отчаянно желая избавиться от него, Толлер сделал то, чего не делал со времен ссылки на Хаффангер.
Он открыл ворота во внутреннем экране Башни, пересек буферную зону и вышел за внешний экран – постоять на незащищенном склоне Зеленой Горы.
Перед ним на целую милю простирались пастбища, с давних пор принадлежавшие сословию ученых, а нижний их край скрывался за деревьями и полосой тумана.
Воздух был неподвижен, и опасность нарваться на шальную птерту не грозила, но символический акт непослушания снял накопившееся внутреннее напряжение.
Толлер отцепил от пояса птертобойку и собрался спуститься вниз по склону, но тут неожиданно его внимание привлекло какое-то движение у нижнего края пастбища. На просеке лесочка, отделявшего территорию ученых от городского района Силарби, появился одинокий всадник.
Толлер вытащил любимую подзорную трубу, посмотрел в нее и увидел, что всадник– королевский посланник: на груди у него красовался синий с белым символ курьера – перо и меч.
Заинтересовавшись, Толлер присел на выступ вроде скамейки и стал наблюдать за гостем. Ему вспомнился предыдущий случай, когда прибытие королевского посланника освободило его от прозябания на опытной станции в Хаффангере. Сейчас обстоятельства были совершенно иными. После скандала в Радужном Зале Большого Дворца магистра Гло перестали замечать. В прежние времена гонцы часто привозили секретные королевские послания, которые нельзя было доверить солнечному телеграфу, но теперь просто не верилось, что король Прад желает связаться с магистром Гло по какому бы то ни было поводу.
Всадник приближался неторопливо и беззаботно. Если бы он выбрал чуть более длинный маршрут, то мог бы проехать до резиденции Гло под удушающей сеткой городских противоптертовых экранов. Но гонец, как видно, наслаждался открытым небом, игнорируя некоторый риск угодить под птерту. Толлеру пришло в голову, что посыльный похож на него: его тоже раздражают обязательные противо-птертовые предосторожности, символы осадного положения, навязанного уцелевшим.
Великая перепись 2622-го, прошедшая всего четыре года назад, установила, что в империи проживает почти два миллиона граждан с полным колкорронским гражданством и около четырех миллионов с подчиненным статусом. К концу первых двух лет чумы все население составляло менее двух миллионов.
Часть выживших уцелела благодаря необъяснимому иммунитету ко вторичной инфекции, но подавляющее большинство находилось в постоянном страхе и в борьбе за жизнь уподобилось ничтожным полевым вредителям, забившимся в тесные норы.
Дома, лишенные экранов, снабдили воздухонепроницаемыми уплотнениями, которые во время птертовой тревоги закреплялись поверх окон, дверей и дымоходов, а сельские жители покинули свои фермы и переселились в рощи и леса – естественные, неприступные для птерты крепости.
В результате сельскохозяйственное производство упало и не могло прокормить даже сократившееся население. Толлер, впрочем, с неосознанным эгоцентризмом молодости не задумывался о статистике, которая подтверждала катастрофу национального масштаба. Для него все это было нечто вроде театра теней, смутным мерцающим фоном, а центральной драмой являлись личные дела. И вот как раз в надежде узнать что-нибудь хорошее для себя он поднялся навстречу подъезжавшему королевскому посланнику.
– Добрый утренний день, – поздоровался Толлер. – Что привело тебя в Зеленогорскую Башню?
Мрачный худощавый курьер имел вид человека, уставшего от светской жизни, однако он остановил синерога и довольно любезно кивнул.
– Послание – но оно предназначено исключительно магистру Гло.
– Магистр Гло еще спит. Я Толлер Маракайн, личный помощник магистра Гло и наследственный член сословия ученых. У меня нет желания совать нос в чужие дела, но мой хозяин нездоров и рассердится, если я сейчас разбужу его, разве что дело очень срочное. Позволь мне узнать суть послания, чтобы я мог решить, как поступить.
– Свиток опечатан. – Курьер лицемерно вздохнул. – И мне не полагается знать содержание.
Толлер пожал плечами, принимая условия знакомой игры.
– Какая жалость! А я надеялся, что мы с тобой сможем слегка скрасить себе жизнь.
– А приятное у вас пастбище. – Курьер повернулся в седле, воздавая должное выгону, по которому только что проехал. – Надеюсь, хозяйство его светлости не пострадало от нехваток продовольствия…
– Ты, вероятно, проголодался, пока ехал в такую даль, – заметил Толлер. – Я с радостью угощу тебя завтраком, достойным героя, но не знаю, есть ли у нас время. Может быть, мне следует сейчас же идти будить магистра Гло?
– Наверно, разумнее все-таки позволить его светлости отдохнуть. – Курьер спешился и доверительно наклонился к Толлеру. – Король вызывает его в Большой Дворец на особое совещание, но до назначенного срока еще четыре дня. Вряд ли вопрос столь уж неотложный.
– Возможно. – Толлер нахмурился, пытаясь переварить поразительную новость. – Возможно, и не столь.
Глава 7
– …И я вовсе не уверен, что поступаю правильно, – сказал магистр Гло, когда Толлер Маракайн закрепил на нем раму для ходьбы. – Я думаю, благоразумнее, не говоря уж о том, что честнее по отношению к тебе, взять в Большой Дворец одного из слуг и оставить тебя… гм… здесь. Дома хватает работы, к тому же у тебя не будет неприятностей.
– Прошло два года, – ответил Толлер упрямо, – и у Леддравора было достаточно забот, чтобы напрочь забыть обо мне.
– Не стоит на это рассчитывать, мой мальчик. У принца определенная репутация в таких вопросах. Кроме того, насколько я знаю тебя, ты вполне способен напомнить ему о себе.
– С какой стати я буду столь неосмотрителен?
– Я наблюдал за тобой последнее время. Ты как дерево бракки с просроченным зарядом.
– Я больше не делаю ничего такого, – автоматически сказал Толлер и тут же подумал, что он и в самом деле здорово изменился после первой стычки с военным принцем.
Доказательством служило то, как он справлялся с частыми периодами беспокойства и неудовлетворенности. Толлер более не доводил себя до состояния, в котором малейшее недовольство могло вызвать опасную вспышку, и научился, как все, отводить или сублимировать эмоциональную энергию. Он научился радоваться маленьким удовольствиям и мечтать о великом свершении, осуществить которое суждено немногим.
– Ладно уж, молодой человек, – поправляя пряжку, сказал Гло. – Я поверю тебе, но не забывай, пожалуйста, что совещание крайне важное, и веди себя соответственно. Я ловлю тебя на слове. Ты, конечно, понимаешь, почему король счел уместным… гм… вызвать меня?
– Может быть, возвращаются времена, когда с нами советовались по поводу великих загадок жизни? Не хочет ли король узнать, почему мужчины имеют соски, но не могут кормить грудью?
Гло хмыкнул:
– У тебя та же склонность к грубым шуткам, что и у брата.
– Я сожалею.
– Ты вовсе не сожалеешь, но я все же просвещу тебя. Идея, которую я два года назад посеял в уме короля, наконец дала плоды. Помнишь, ты говорил, что я парю выше и вижу?.. Нет, это сказал Лейн. Но вот о чем тебе нужно… гм… подумать, Толлер. Я старею, мне немного осталось, однако я готов поспорить на тысячу монет, что ступлю на Верхний Мир до того, как умру.
– Не стану спорить с вами, – дипломатично ответил Толлер, удивляясь способности старика к самообману. Любой, кроме, пожалуй, Ворндала Сисста, вспоминал о заседании Совета со стыдом. Ученые угодили в такую опалу, что их наверняка выселили бы с Зеленой Горы, если бы монарха не отвлекла эпидемия и ее последствия. И все-таки Гло убежден, что король высоко его ценит и воспринимает всерьез фантазии насчет колонизации Верхнего Мира.
С самого начала болезни Гло не пил и в результате выглядел лучше, но дряхлость мешала восприятию реальности. Про себя Толлер думал, что Гло вызвали во дворец, чтобы отчитать его за провал попыток создать эффективное противоптертовое оружие дальнего действия, которое было жизненно необходимо для нормального ведения сельского хозяйства.
– Нам надо спешить, – сказал Гло. – Нельзя опаздывать в день триумфа.
С помощью Толлера он облачился в официальный серый халат и застегнул его поверх плетеной рамы, которая позволяла самостоятельно стоять. Некогда полное тело магистра усохло, кожа висела, но он не сменил одеяний и приспособил их скрывать раму, которая, в свою очередь, маскировала его беспомощность. Этими наивными уловками Гло был симпатичен Толлеру.
– Мы доставим вас заранее, – ободряюще сказал Толлер, подумывая, не попытаться ли подготовить Гло к неизбежному разочарованию.
К Большому Дворцу они ехали молча: магистр размышлял, то и дело кивая самому себе, – репетировал предполагаемую вступительную речь.
Утро было сырое, серое, а противоптертовые экраны над головой сгущали сумрак. На тех улицах, где смогли соорудить сетчатую или решетчатую крышу на бревнах, перекинутых горизонтально с карниза на карниз, освещение уменьшилось не намного, но там, где соседствовали крыши и парапеты разной высоты, пришлось возвести сложные и тяжелые конструкции. Многие из них покрыли лакированной тканью, чтобы не допустить воздушных потоков, способных переносить птертовую пыль через бесчисленные проемы в зданиях, спроектированных для экваториального климата. Когда-то светлые проспекты в сердце Ро-Атабри были похожи теперь на сумрачные пещеры, а городскую архитектуру исказили и заслонили вызывающие клаустрофобию защитные покровы.
Битранский Мост, главный путь через реку на юг, полностью обшили досками, что придавало ему вид какого-то склада, а дальше крытый путь, подобный туннелю, пересекал крепостные рвы и вел к Большому Дворцу, ныне укрытому навесом.
И тут Толлер стал подмечать признаки, указывающие, что предстоящее заседание будет не таким, как два года назад. Во-первых, на главном дворе оказалось мало экипажей. Не считая официальных выездов, у входа маячила только легкая двухместная карета Лейна; брат приобрел ее после запрета на большие экипажи с кучером. Лейн стоял у кареты один с тонким свертком бумаги под мышкой. Его узкое лицо под волной черных волос было бледным и усталым. Толлер спрыгнул и помог Гло выйти из фаэтона, почтительно поддерживая магистра, пока тот не встал устойчиво.
– Вы не предупредили меня, что это частная аудиенция, – сказал Толлер.
Гло бросил на него лукавый взгляд, напомнив на мгновение прежнего магистра.
– Не ожидайте, что я все буду рассказывать, молодой человек. Магистру пристало иногда быть немногословным и… гм… загадочным.
Тяжело опираясь на руку Толлера, Гло заковылял к резной арке входа, где к ним присоединился Лейн.
Они обменялись приветствиями. Толлер не видел брата дней сорок, и его обеспокоил нездоровый вид Лейна.
– Лейн, я надеюсь, ты не очень перерабатываешь? – осведомился он.
Тот иронически улыбнулся.
– И перерабатываю, и недосыпаю. Джесалла опять беременна, чувствует себя хуже, чем в прошлый раз.
– Сочувствую. – Толлер удивился, что после выкидыша почти два года назад Джесалла все же решила завести ребенка: столь упорное желание стать матерью никак не вязалось в его представлении с характером Джесаллы. Если не считать единственного забавного недоразумения, когда Толлер вернулся с того катастрофического заседания, она всегда виделась ему женщиной сухой, дисциплинированной и слишком ценящей собственную независимость, чтобы посвятить себя воспитанию детей.
– Кстати, она передает тебе привет.
Толлер недоверчиво улыбнулся, и все трое прошли во дворец.
По малолюдным по сравнению с прошлым посещением коридорам Гло провел их к двери из стеклянного дерева вдали от административной части дворца.
Стражники в черных доспехах перед дверью свидетельствовали о том, что король уже на месте. Толлер почувствовал, как напрягся Гло, стараясь предстать перед монархом в хорошей форме, и в свою очередь, когда они вошли в приемный зал, сделал вид, будто помогает магистру лишь самую малость.
Зал, совсем маленькое шестиугольное помещение, освещало единственное окно, а вся обстановка состояла из шестиугольного стола и шести стульев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42