– Леддравор, наверно, не приедет.
– Поживем – увидим. – Лейн улыбнулся брату и снова занялся своими бумагами и стоявшими на столе математическими приборами.
– Да. – Толлер поднял глаза к потолку. – Не ахти какой разговор у нас получается.
– А разве мы разговариваем? – удивился Лейн. – Что касается меня, то я пытаюсь работать, а ты мне все время мешаешь.
– Извини. – Толлер понимал, что надо уйти, но ему не хотелось. Он давно не заглядывал в родной дом, а ведь самые яркие детские воспоминания его были о том, как он входит в эту комнату, обшитую деревянными панелями, украшенную сияющей керамикой, и видит Лейна, который сидит за этим самым столом и занимается своей непостижимой математикой.
Толлер чувствовал, что скоро их жизнь круто изменится, и ему очень хотелось, чтобы они хоть часок, пока еще возможно, побыли вместе. Это неясное желание его смущало, он не мог выразить его словами, а Лейн раздражался, недоумевая, чего ради Толлер не уходит.
Толлер решил молчать. Он подошел к одному из стеллажей, где лежали старинные рукописи из архивов Зеленой Горы, вытащил фолиант в кожаном переплете и взглянул на название. Как всегда, слова показались ему цепочками букв; смысл их ускользал. Тогда он применил способ, который для него изобрел Лейн: закрыл название ладонью и стал медленно сдвигать руку вправо, чтобы буквы открывались одна за другой. На этот раз печатные закорючки прочитались:
ПОЛЕТЫ НА АЭРОСТАТАХ НА ДАЛЬНИЙ СЕВЕР
Мьюэл Уэбри, 2136
Обычно тяга Толлера к книгам на этом испарялась, но после вчерашнего знаменательного совещания он заинтересовался полетами воздушных шаров, и любопытство пробудилось тем сильнее, что книге было пятьсот лет. Каково лететь через всю планету во времена, предшествовавшие подъему Колкоррона, объединившего несколько враждующих наций?
Надеясь произвести впечатление на Лейна, Толлер наугад открыл книгу и начал читать. Из-за незнакомого написания некоторых слов и старинных грамматических конструкций текст казался несколько невнятным, но он упорно читал, водя рукой по абзацам. К его разочарованию, там писали больше о политике, чем о полетах. Ему уже начало надоедать это занятие, когда на глаза попалось упоминание о птерте: «…И далеко по левую руку от нас поднимались розовые шары птерты».
Толлер нахмурился и несколько раз провел пальцем по прилагательному.
– Лейн, тут сказано, что птерты розовые. Лейн не поднял глаз.
– Ты, наверно, неправильно прочел, там должно быть «пурпурные».
– Нет, написано – розовые.
– В субъективных описаниях допустимы вольности. И потом, за такое долгое время мог измениться смысл слов.
– Да, но…– Толлер почувствовал разочарование. – Значит, ты не считаешь, что раньше птерта была дру…
– Толлер! – Лейн отбросил ручку. – Не подумай, что я тебе не рад, но скажи, почему ты обосновался в моем кабинете?
– Мы совсем не разговариваем, – смущенно сказал Толлер.
– Вот как? О чем же ты хочешь поговорить?
– Все равно о чем. Может быть, осталось мало… времени. – Толлера осенило. – Ты мог бы рассказать мне о своей работе.
– Толку от этого не будет, ты не поймешь.
– Но все-таки мы бы поговорили. – Толлер встал и положил фолиант на место. Он уже шел к двери, когда Лейн заговорил.
– Прости меня, Толлер, ты совершенно прав. – Он виновато улыбнулся. – Понимаешь, я начал эти исследования больше года назад и хочу закончить их до того, как меня отвлекут другие дела. Но, возможно, это не так уж и важно.
– Наверно, важно, раз ты все время с этим возишься. Я не буду тебе мешать.
– Подожди, не уходи, – быстро сказал Лейн. – Хочешь увидеть одно удивительное явление? Вот, следи! – Он взял маленький деревянный диск, положил его плашмя на лист бумаги и обвел чернилами. Потом сдвинул диск и обвел его так, что новая окружность касалась первой; затем повторил эту процедуру еще раз. В итоге получился ряд из трех соприкасающихся окружностей. Опустив на дальние края ряда по пальцу, он сказал:
– Здесь ровно три диаметра, так?
– Да, – с беспокойством сказал Толлер, не зная, все ли он понял.
– Теперь переходим к удивительному. – Лейн пометил обод диска чернильной черточкой и поставил его на стол вертикально, тщательно совместив черточку с краем чертежа. Бросив взгляд на Толлера, он убедился, что тот внимательно следит за ним, и медленно покатил диск через нарисованные окружности. Черточка на ободе поднялась по плавной кривой и опустилась на дальний край чертежа.
– Демонстрация окончена, – объявил Лейн. – Это часть того, о чем я пишу.
Толлер недоуменно моргнул.
– О том, что окружность колеса равна трем диаметрам?
– О том, что она в точности равна трем диаметрам. Это весьма грубый опыт, но если мы измерим с большей тщательностью, отношение все равно окажется равно трем. Разве этот удивительный факт не поражает тебя?
– С какой стати? – все более недоумевая, сказал Толлер. – Если уж оно так – значит так.
– Да, но почему оно равно точно трем? Из-за этого, а еще из-за того, что у нас двенадцать пальцев, целые области вычислений делаются до смешного простыми. Это какой-то подарок природы!
– Но… ведь так было всегда. Разве может быть иначе?
– Теперь ты приближаешься к теме моего исследования. А что, если существует некое другое… место… где это отношение равно трем с четвертью или, допустим, всего двум с половиной? Собственно, оно может выражаться и вообще иррациональным числом, от которого у математиков разболелись бы головы.
– Некое другое место, – повторил Толлер. – Ты имеешь в виду другую планету? Вроде Дальнего Мира?
– Нет. – Лейн взглянул на Толлера прямо и вместе с тем загадочно. – Я имею в виду иную вселенную, в которой физические законы и постоянные величины отличаются от известных нам.
Толлер вперился взглядом в брата, пытаясь преодолеть выросший между ними барьер.
– Это все очень интересно, – ответил он. – Понятно, почему исследование занимает у тебя так много времени.
Лейн громко рассмеялся и, выйдя из-за стола, обнял Толлера.
– Я люблю тебя, братишка.
– И я тебя люблю.
– Хорошо. Слушай, я хочу, чтобы, когда приедет Леддравор, ты помнил следующее. Я убежденный пацифист, Толлер, и я старательно избегаю насилия. То, что я не могу тягаться с Леддравором, не имеет значения. Я вел бы себя точно так же, если бы поменялся с ним статусом и физической силой. Леддравор и ему подобные – люди прошлого, а мы представляем будущее. Поэтому обещай, что не станешь вмешиваться, как бы Леддравор ни оскорблял меня, и позволишь мне самому вести свои дела.
– Я стал другим человеком, – сказал Толлер, отступив на шаг. – И потом, Леддравор может оказаться в хорошем настроении.
– Дай мне слово, Толлер.
– Даю. И в моих интересах не ссориться с принцем. Я хочу стать пилотом небесного корабля. – Толлер сам был шокирован своими словами. – Лейн, почему мы так спокойно это принимаем? Нам только что сказали, что Миру конец… и что некоторым из нас предстоит лететь на другую планету… а мы занимаемся обычными делами, как будто так и надо. Чепуха какая-то.
– Это более естественная реакция, чем ты себе представляешь. И потом, миграция – пока всего лишь вероятность, она может и не состояться.
– Зато война с Хамтефом состоится.
– За это отвечает король, – неожиданно резко возразил Лейн. – Ко мне это не относится. А теперь я вернусь к работе.
– А я пойду посмотрю, как там мой хозяин.
Толлер шел по коридору к центральной лестнице и думал, почему Леддравор решил приехать в Квадратный Дом, а не к Гло, в гораздо более удобную Зеленогорскую Башню. В переданном из дворца по солнечному телеграфу послании сообщалось лишь, что принцы Леддравор и Чаккел прибудут в дом до малой ночи для предварительного технического совещания. Немощный Гло получил указание также приехать на встречу с ними. Вечерний день близился к середине; вероятно, Гло уже начал уставать, причем попытки скрыть свою немощность еще больше подрывали его силы.
Толлер спустился в холл и свернул в гостиную; он оставил там магистра под присмотром Феры. Фера и Гло отлично ладили друг с другом, и – как подозревал Толлер – не вопреки, а благодаря низкому происхождению и неотесанности его женушки. С помощью таких фокусов Гло любил продемонстрировать окружающим, что его не следует считать заурядным затворником-ученым.
Он сидел за столом и читал маленькую книжку, а Фера стояла у окна и разглядывала сетчатую мозаику неба. Она надела простое платье из одного куска бледно-зеленого батиста, которое подчеркивало ее статную фигуру.
Услышав, как вошел Толлер, она повернулась и сказала:
– Скучно. Я хочу домой.
– А мне казалось, что ты хочешь увидеть вблизи настоящего живого принца.
– Я расхотела.
– Они скоро должны приехать, – сказал Толлер. – Почему бы тебе пока не почитать, как мой хозяин?
Фера беззвучно зашевелила губами, вспоминая отборные ругательства, чтобы у Толлера не осталось сомнений насчет того, что она думает о его предложении.
– Если бы здесь нашлась хоть какая-нибудь еда!
– Ты же ела меньше часа назад! – Толлер сделал вид, что критически оглядывает фигуру своей стажерки-жены. – Неудивительно, что ты толстеешь.
– Неправда! – Фера шлепнула себя по животу и втянула его, выпятив грудь. Толлер с любовным восторгом наблюдал это представление. Его удивляло, что Фера, несмотря на прекрасный аппетит и привычку целыми днями валяться в постели, выглядит так же, как два года назад. Единственное, что в ней изменилось, – начал сереть обломанный зуб, и она подолгу натирала его белой пудрой, якобы из размолотого жемчуга, которую доставала на рынке в Самлю.
Магистр Гло оторвался от книги, и его утомленное лицо оживилось.
– Отведи женщину наверх, – посоветовал он. – Будь я лет на пять моложе, я бы так и сделал.
Фера верно оценила настроение Гло и выдала ожидаемую реплику:
– Хотела бы я, чтобы вы были на пять лет моложе, господин; мой муж сдохнет от одного подъема по лестнице.
Гло издал тихое одобрительное ржание.
– Тогда займемся этим прямо здесь, – сказал Толлер. Он набросился на Феру, схватил ее и прижал к себе, шутливо изображая страсть, а Гло проявил к разыгравшейся сцене бесспорный интерес. Продолжая поддразнивать Феру в присутствии третьего лица, Толлер после нескольких секунд тесных объятий вдруг почувствовал, что жена начинает воспринимать все это всерьез.
– Ты еще распоряжаешься своей детской? – прошептала она ему в самое ухо. – Я была бы не прочь… – Не размыкая объятий, она вдруг умолкла, и Толлер понял, что кто-то вошел.
Он обернулся и увидел, что на него с холодным презрением, припасаемым, видимо, специально для Толлера, смотрит Джесалла Маракайн. Темная, словно тонкая дымчатая пленка, одежда подчеркивала ее худобу. Они встретились впервые за два года, и его поразило, что она, как и Фера, совершенно не изменилась. Джесалла не вышла к трапезе во время малой ночи, так как плохо себя чувствовала, но бледность и худоба не портили ее, а, наоборот, наделяли каким-то сверхъестественным величием. У Толлера вновь возникло щемящее чувство, что все важное в жизни проходит мимо.
– Добрый вечерний день, Джесалла, – поздоровался он. – Я вижу, ты по-прежнему появляешься в самый неподходящий момент.
Фера выскользнула из его объятий. Толлер улыбнулся и посмотрел на Гло, но тот предательски уставился в книгу и сделал вид, что всецело захвачен чтением и не заметил, чем занималась эта парочка.
Серые глаза хозяйки дома скользнули по Толлеру. Затем, решив, что он не заслуживает ответа, Джесалла обратилась к магистру Гло:
– Магистр, у подъезда конюший принца Чаккела. Он сообщает, что принцы Чаккел и Леддравор поднимаются по холму.
– Спасибо, дорогая. – Гло закрыл книгу, подождал, пока Джесалла вышла из гостиной, и только после этого усмехнулся, продемонстрировав Толлеру обломки нижних резцов. – Не думал, что ты… гм… боишься этой особы.
Толлер рассердился.
– Боюсь? С какой стати я должен бояться? Ха! Фера вернулась к окну.
– И что тут такого? – спросила она.
– Это ты о чем?
– Ты сказал, что она пришла в неподходящий момент. Чем же он неподходящий?
Толлер посмотрел на нее с раздражением, но тут Гло дернул его за рукав – сигнал, что хочет подняться. В холле послышались шаги, раздался мужской голос. Толлер помог Гло встать и запер вертикальные подпорки в плетеной раме. Они вместе прошли в холл, причем Толлер незаметно поддерживал магистра.
К Лейну и Джесалле обращался придворный, мужчина лет сорока, с жирной кожей и темно-красными выпяченными губами. Его щегольской хитон и тесные брюки были расшиты крошечными хрустальными бусинками, и он носил шпагу для дуэлей.
– Я, Канрелл Зотьерн, представляю принца Чаккела, – объявил он так величественно, словно сам был принцем. – Здесь, лицом к двери, должны стоять в ряд и ждать прибытия принца магистр Гло, члены семьи Маракайнов и никто больше.
Толлер, шокированный высокомерием Зотьерна, подвел Гло к указанному месту рядом с Лейном и Джесаллой, ожидая, что тот разразится возмущенной тирадой, но старик устал от ходьбы и ничего не заметил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
– Поживем – увидим. – Лейн улыбнулся брату и снова занялся своими бумагами и стоявшими на столе математическими приборами.
– Да. – Толлер поднял глаза к потолку. – Не ахти какой разговор у нас получается.
– А разве мы разговариваем? – удивился Лейн. – Что касается меня, то я пытаюсь работать, а ты мне все время мешаешь.
– Извини. – Толлер понимал, что надо уйти, но ему не хотелось. Он давно не заглядывал в родной дом, а ведь самые яркие детские воспоминания его были о том, как он входит в эту комнату, обшитую деревянными панелями, украшенную сияющей керамикой, и видит Лейна, который сидит за этим самым столом и занимается своей непостижимой математикой.
Толлер чувствовал, что скоро их жизнь круто изменится, и ему очень хотелось, чтобы они хоть часок, пока еще возможно, побыли вместе. Это неясное желание его смущало, он не мог выразить его словами, а Лейн раздражался, недоумевая, чего ради Толлер не уходит.
Толлер решил молчать. Он подошел к одному из стеллажей, где лежали старинные рукописи из архивов Зеленой Горы, вытащил фолиант в кожаном переплете и взглянул на название. Как всегда, слова показались ему цепочками букв; смысл их ускользал. Тогда он применил способ, который для него изобрел Лейн: закрыл название ладонью и стал медленно сдвигать руку вправо, чтобы буквы открывались одна за другой. На этот раз печатные закорючки прочитались:
ПОЛЕТЫ НА АЭРОСТАТАХ НА ДАЛЬНИЙ СЕВЕР
Мьюэл Уэбри, 2136
Обычно тяга Толлера к книгам на этом испарялась, но после вчерашнего знаменательного совещания он заинтересовался полетами воздушных шаров, и любопытство пробудилось тем сильнее, что книге было пятьсот лет. Каково лететь через всю планету во времена, предшествовавшие подъему Колкоррона, объединившего несколько враждующих наций?
Надеясь произвести впечатление на Лейна, Толлер наугад открыл книгу и начал читать. Из-за незнакомого написания некоторых слов и старинных грамматических конструкций текст казался несколько невнятным, но он упорно читал, водя рукой по абзацам. К его разочарованию, там писали больше о политике, чем о полетах. Ему уже начало надоедать это занятие, когда на глаза попалось упоминание о птерте: «…И далеко по левую руку от нас поднимались розовые шары птерты».
Толлер нахмурился и несколько раз провел пальцем по прилагательному.
– Лейн, тут сказано, что птерты розовые. Лейн не поднял глаз.
– Ты, наверно, неправильно прочел, там должно быть «пурпурные».
– Нет, написано – розовые.
– В субъективных описаниях допустимы вольности. И потом, за такое долгое время мог измениться смысл слов.
– Да, но…– Толлер почувствовал разочарование. – Значит, ты не считаешь, что раньше птерта была дру…
– Толлер! – Лейн отбросил ручку. – Не подумай, что я тебе не рад, но скажи, почему ты обосновался в моем кабинете?
– Мы совсем не разговариваем, – смущенно сказал Толлер.
– Вот как? О чем же ты хочешь поговорить?
– Все равно о чем. Может быть, осталось мало… времени. – Толлера осенило. – Ты мог бы рассказать мне о своей работе.
– Толку от этого не будет, ты не поймешь.
– Но все-таки мы бы поговорили. – Толлер встал и положил фолиант на место. Он уже шел к двери, когда Лейн заговорил.
– Прости меня, Толлер, ты совершенно прав. – Он виновато улыбнулся. – Понимаешь, я начал эти исследования больше года назад и хочу закончить их до того, как меня отвлекут другие дела. Но, возможно, это не так уж и важно.
– Наверно, важно, раз ты все время с этим возишься. Я не буду тебе мешать.
– Подожди, не уходи, – быстро сказал Лейн. – Хочешь увидеть одно удивительное явление? Вот, следи! – Он взял маленький деревянный диск, положил его плашмя на лист бумаги и обвел чернилами. Потом сдвинул диск и обвел его так, что новая окружность касалась первой; затем повторил эту процедуру еще раз. В итоге получился ряд из трех соприкасающихся окружностей. Опустив на дальние края ряда по пальцу, он сказал:
– Здесь ровно три диаметра, так?
– Да, – с беспокойством сказал Толлер, не зная, все ли он понял.
– Теперь переходим к удивительному. – Лейн пометил обод диска чернильной черточкой и поставил его на стол вертикально, тщательно совместив черточку с краем чертежа. Бросив взгляд на Толлера, он убедился, что тот внимательно следит за ним, и медленно покатил диск через нарисованные окружности. Черточка на ободе поднялась по плавной кривой и опустилась на дальний край чертежа.
– Демонстрация окончена, – объявил Лейн. – Это часть того, о чем я пишу.
Толлер недоуменно моргнул.
– О том, что окружность колеса равна трем диаметрам?
– О том, что она в точности равна трем диаметрам. Это весьма грубый опыт, но если мы измерим с большей тщательностью, отношение все равно окажется равно трем. Разве этот удивительный факт не поражает тебя?
– С какой стати? – все более недоумевая, сказал Толлер. – Если уж оно так – значит так.
– Да, но почему оно равно точно трем? Из-за этого, а еще из-за того, что у нас двенадцать пальцев, целые области вычислений делаются до смешного простыми. Это какой-то подарок природы!
– Но… ведь так было всегда. Разве может быть иначе?
– Теперь ты приближаешься к теме моего исследования. А что, если существует некое другое… место… где это отношение равно трем с четвертью или, допустим, всего двум с половиной? Собственно, оно может выражаться и вообще иррациональным числом, от которого у математиков разболелись бы головы.
– Некое другое место, – повторил Толлер. – Ты имеешь в виду другую планету? Вроде Дальнего Мира?
– Нет. – Лейн взглянул на Толлера прямо и вместе с тем загадочно. – Я имею в виду иную вселенную, в которой физические законы и постоянные величины отличаются от известных нам.
Толлер вперился взглядом в брата, пытаясь преодолеть выросший между ними барьер.
– Это все очень интересно, – ответил он. – Понятно, почему исследование занимает у тебя так много времени.
Лейн громко рассмеялся и, выйдя из-за стола, обнял Толлера.
– Я люблю тебя, братишка.
– И я тебя люблю.
– Хорошо. Слушай, я хочу, чтобы, когда приедет Леддравор, ты помнил следующее. Я убежденный пацифист, Толлер, и я старательно избегаю насилия. То, что я не могу тягаться с Леддравором, не имеет значения. Я вел бы себя точно так же, если бы поменялся с ним статусом и физической силой. Леддравор и ему подобные – люди прошлого, а мы представляем будущее. Поэтому обещай, что не станешь вмешиваться, как бы Леддравор ни оскорблял меня, и позволишь мне самому вести свои дела.
– Я стал другим человеком, – сказал Толлер, отступив на шаг. – И потом, Леддравор может оказаться в хорошем настроении.
– Дай мне слово, Толлер.
– Даю. И в моих интересах не ссориться с принцем. Я хочу стать пилотом небесного корабля. – Толлер сам был шокирован своими словами. – Лейн, почему мы так спокойно это принимаем? Нам только что сказали, что Миру конец… и что некоторым из нас предстоит лететь на другую планету… а мы занимаемся обычными делами, как будто так и надо. Чепуха какая-то.
– Это более естественная реакция, чем ты себе представляешь. И потом, миграция – пока всего лишь вероятность, она может и не состояться.
– Зато война с Хамтефом состоится.
– За это отвечает король, – неожиданно резко возразил Лейн. – Ко мне это не относится. А теперь я вернусь к работе.
– А я пойду посмотрю, как там мой хозяин.
Толлер шел по коридору к центральной лестнице и думал, почему Леддравор решил приехать в Квадратный Дом, а не к Гло, в гораздо более удобную Зеленогорскую Башню. В переданном из дворца по солнечному телеграфу послании сообщалось лишь, что принцы Леддравор и Чаккел прибудут в дом до малой ночи для предварительного технического совещания. Немощный Гло получил указание также приехать на встречу с ними. Вечерний день близился к середине; вероятно, Гло уже начал уставать, причем попытки скрыть свою немощность еще больше подрывали его силы.
Толлер спустился в холл и свернул в гостиную; он оставил там магистра под присмотром Феры. Фера и Гло отлично ладили друг с другом, и – как подозревал Толлер – не вопреки, а благодаря низкому происхождению и неотесанности его женушки. С помощью таких фокусов Гло любил продемонстрировать окружающим, что его не следует считать заурядным затворником-ученым.
Он сидел за столом и читал маленькую книжку, а Фера стояла у окна и разглядывала сетчатую мозаику неба. Она надела простое платье из одного куска бледно-зеленого батиста, которое подчеркивало ее статную фигуру.
Услышав, как вошел Толлер, она повернулась и сказала:
– Скучно. Я хочу домой.
– А мне казалось, что ты хочешь увидеть вблизи настоящего живого принца.
– Я расхотела.
– Они скоро должны приехать, – сказал Толлер. – Почему бы тебе пока не почитать, как мой хозяин?
Фера беззвучно зашевелила губами, вспоминая отборные ругательства, чтобы у Толлера не осталось сомнений насчет того, что она думает о его предложении.
– Если бы здесь нашлась хоть какая-нибудь еда!
– Ты же ела меньше часа назад! – Толлер сделал вид, что критически оглядывает фигуру своей стажерки-жены. – Неудивительно, что ты толстеешь.
– Неправда! – Фера шлепнула себя по животу и втянула его, выпятив грудь. Толлер с любовным восторгом наблюдал это представление. Его удивляло, что Фера, несмотря на прекрасный аппетит и привычку целыми днями валяться в постели, выглядит так же, как два года назад. Единственное, что в ней изменилось, – начал сереть обломанный зуб, и она подолгу натирала его белой пудрой, якобы из размолотого жемчуга, которую доставала на рынке в Самлю.
Магистр Гло оторвался от книги, и его утомленное лицо оживилось.
– Отведи женщину наверх, – посоветовал он. – Будь я лет на пять моложе, я бы так и сделал.
Фера верно оценила настроение Гло и выдала ожидаемую реплику:
– Хотела бы я, чтобы вы были на пять лет моложе, господин; мой муж сдохнет от одного подъема по лестнице.
Гло издал тихое одобрительное ржание.
– Тогда займемся этим прямо здесь, – сказал Толлер. Он набросился на Феру, схватил ее и прижал к себе, шутливо изображая страсть, а Гло проявил к разыгравшейся сцене бесспорный интерес. Продолжая поддразнивать Феру в присутствии третьего лица, Толлер после нескольких секунд тесных объятий вдруг почувствовал, что жена начинает воспринимать все это всерьез.
– Ты еще распоряжаешься своей детской? – прошептала она ему в самое ухо. – Я была бы не прочь… – Не размыкая объятий, она вдруг умолкла, и Толлер понял, что кто-то вошел.
Он обернулся и увидел, что на него с холодным презрением, припасаемым, видимо, специально для Толлера, смотрит Джесалла Маракайн. Темная, словно тонкая дымчатая пленка, одежда подчеркивала ее худобу. Они встретились впервые за два года, и его поразило, что она, как и Фера, совершенно не изменилась. Джесалла не вышла к трапезе во время малой ночи, так как плохо себя чувствовала, но бледность и худоба не портили ее, а, наоборот, наделяли каким-то сверхъестественным величием. У Толлера вновь возникло щемящее чувство, что все важное в жизни проходит мимо.
– Добрый вечерний день, Джесалла, – поздоровался он. – Я вижу, ты по-прежнему появляешься в самый неподходящий момент.
Фера выскользнула из его объятий. Толлер улыбнулся и посмотрел на Гло, но тот предательски уставился в книгу и сделал вид, что всецело захвачен чтением и не заметил, чем занималась эта парочка.
Серые глаза хозяйки дома скользнули по Толлеру. Затем, решив, что он не заслуживает ответа, Джесалла обратилась к магистру Гло:
– Магистр, у подъезда конюший принца Чаккела. Он сообщает, что принцы Чаккел и Леддравор поднимаются по холму.
– Спасибо, дорогая. – Гло закрыл книгу, подождал, пока Джесалла вышла из гостиной, и только после этого усмехнулся, продемонстрировав Толлеру обломки нижних резцов. – Не думал, что ты… гм… боишься этой особы.
Толлер рассердился.
– Боюсь? С какой стати я должен бояться? Ха! Фера вернулась к окну.
– И что тут такого? – спросила она.
– Это ты о чем?
– Ты сказал, что она пришла в неподходящий момент. Чем же он неподходящий?
Толлер посмотрел на нее с раздражением, но тут Гло дернул его за рукав – сигнал, что хочет подняться. В холле послышались шаги, раздался мужской голос. Толлер помог Гло встать и запер вертикальные подпорки в плетеной раме. Они вместе прошли в холл, причем Толлер незаметно поддерживал магистра.
К Лейну и Джесалле обращался придворный, мужчина лет сорока, с жирной кожей и темно-красными выпяченными губами. Его щегольской хитон и тесные брюки были расшиты крошечными хрустальными бусинками, и он носил шпагу для дуэлей.
– Я, Канрелл Зотьерн, представляю принца Чаккела, – объявил он так величественно, словно сам был принцем. – Здесь, лицом к двери, должны стоять в ряд и ждать прибытия принца магистр Гло, члены семьи Маракайнов и никто больше.
Толлер, шокированный высокомерием Зотьерна, подвел Гло к указанному месту рядом с Лейном и Джесаллой, ожидая, что тот разразится возмущенной тирадой, но старик устал от ходьбы и ничего не заметил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42