Ибо голова священника покоилась у него на коленях, и руки поддерживали ее так, словно выставляли напоказ.
Киндерман тяжело вздохнул и шагнул внутрь. Он приблизился к священнику и осторожно поднял его левую руку. На ладони он обнаружил уже знакомый символ Близнецов. Опустив руку, он оглядел другую. На правой руке отсутствовал указательный палец.
Закончив осмотр трупа, Киндерман взглянул на небольшое черное распятие, висящее на стене позади стула. Еще немного постояв, он повернулся и, выйдя из исповедальни, сразу же столкнулся с Аткинсом. Киндерман сунул руки в карманы и, не глядя на помощника, приказал еле слышным голосом:
– Вынесите его отсюда. Сообщите Стедману. И снимите отпечатки пальцев с внутренней стороны ширмы.
Он медленно направился в глубь церкви.
Аткинс молча наблюдал за шефом. Такой рослый, сильный мужчина, – рассуждал про себя сержант, – и каким же жалким и одиноким он сейчас кажется. Киндерман тяжело опустился на скамью. Аткинс отвернулся и пошел искать Стедмана.
Сложив на коленях руки, Киндерман мрачно уставился на них. Он вдруг почувствовал страшное одиночество. Преднамеренность и случайность, – размышлял он. – Бог существует, это нам известно. Очень хорошо. Но о чем же ОН сейчас думает? Почему бы ему не вмешаться в это дело прямо сейчас? У нас ведь свобода выбора. Ну, хорошо. Раз мы так сами когда-то решили, отступать уже некуда. Может быть, терпению Бога просто нет предела? На ум пришли строки из какого-то романа Честертона: «Когда на сцену является автор, пьеса заканчивается». Ну и пусть. Кому это надо? И так все слишком далеко зашло. А вдруг сила и власть Бога ограниченны? Почему бы и нет? Подобный ответ был проще простого и как нельзя лучше вписывался в данную ситуацию. Однако следователю он был явно не по душе. Так кто же тогда Бог? Какая-нибудь деревенщина? Мужлан? Нет, это невозможно. Разум Киндермана мог воспринимать Бога только как совершенство. И нечего тут зря раздумывать.
Следователь покачал головой. Мысль о том, что Бог не всесилен, еще страшнее, чем та, что его вообще нет. Смерть – это конец, по крайней мере так считают те, кто не верит в Бога. А если Бог существует, но Он не полноценный, что же Он может сделать после смерти? Что, если его власть не бесконечна, то и доброта – тоже? Что же получается? Выходит, это какой-то тщедушный, капризный и своенравный Бог Иов? А если учесть, что у него в распоряжении целая вечность, то жутко даже представить, на какие новые пытки и мучения может он исхитриться.
Что же это еще за «Бог Ltd»? Киндерман отбросил эту несуразную мысль. Бог – творец всех светил и небесных туманностей, создатель силы тяжести и человеческого мозга, он таится в генах и частицах атома. Но как же тогда получается, что он не может справиться с раком или, например, с сорняками?
Киндерман уставился на массивное распятие над алтарем, и глаза его наполнились холодным блеском: «А какова Твоя роль во всей этой заварухе? Ты можешь мне ответить? Или хочешь позвать адвоката? Тебе зачитать Твои права? Ну, ладно, не надо переживать. Я Твой друг. Я могу составить Тебе протекцию. Только ответь мне на пару несложных вопросов, хорошо?»
Постепенно взгляд следователя смягчился, и он уже смотрел на крест со смирением, а в глазах застыло лишь удивление: "Кто же Ты? Божий сын? Нет, Ты знаешь, что я в это не верю. Я спросил просто из вежливости. Ты не возражаешь, если я буду с Тобой откровенен? Хуже от этого не станет. Если я Тебе слишком надоем или далеко зайду, сделай так, чтобы в соборе застучали все окна. Я пойму и сразу заткнусь. Просто постучи окнами. Этого достаточно. Совсем необязательно, чтобы мне на голову обрушилось все здание. С меня и одного Райана довольно. Ты, наверное, это уже заметил. А кто еще дуриком проскользнул к нам в отдел? Ну, неважно, я не хочу никаких обид и разборок. А пока что я не знаю, кто Ты. Хотя Ты – определенно велик. Что, не расслышал? Я говорю. Ты – некто великий. Это же ясно, как день. И мне не нужны доказательства. Какая разница? Для меня это не имеет значения. Я-то знаю. А Ты знаешь, откуда мне это известно? Из Твоих собственных слов. Когда я читаю «Возлюби врага своего», я трепещу, я схожу с ума, и в моей груди что-то поднимается, нечто такое, что, наверное, было там всегда.
Будто бы все мое существо в эти мгновения полнится этой истиной. И тогда мне становится ясно, что Ты велик. Никто на земле не смог бы сказать так, как Ты. И никто не смог бы сделать того, что сделал Ты. Такое просто вообразить невозможно. Твои слова не идут ни в какие сравнения.
И еще кое-что, чем бы я хотел с Тобой поделиться. Ты не возражаешь? Хотя чего уж тут возражать. Я просто рассуждаю. Твои ученики увидели Тебя на берегу. Они вдруг осознали, что Ты восстал из мертвых. Петр стоит на палубе совершенно обнаженный. Почему бы и нет? Он рыбак, он молод и наслаждается жизнью. И вот теперь он не может дождаться, когда же судно доплывет до берега, он так возбужден, его переполняет радость, потому что он видит Тебя. Он хватает первую попавшуюся под руку тряпку – Ты помнишь это? – но не может потратить и минуту на то, чтобы как следует облачиться в нее. Поэтому он обматывает ее вокруг бедер, прыгает в воду и, как сумасшедший, гребет к берегу. Это уже кое-что. Когда я об этом думаю, я расцветаю. Это так непохоже на картину с изображением святых, где все насквозь пропитано благоговением и почтительностью. Все такое неподвижное. Вот это, возможно, и есть настоящий обман. Здесь же не было никакой тайны, никакого застывшего образа. И я верю, что все было именно так. Ибо это близко любому человеку, это удивительно и так похоже на правду. Видимо, Петр очень любил Тебя.
Так же, как и я. Это Тебя удивляет? Что ж, это действительно так. Ты существовал на самом деле, и эта мысль согревает меня. Ты воскрес – и это даже в меня вселяет надежду. А то, что Ты, возможно, и поныне существуешь, – наполняет меня спокойствием и радостью Я хотел бы дотронуться до тебя и увидеть, как Ты улыбаешься. Ведь хуже от этого не станет.
Ну, хватит тут растекаться медом. Кто же Ты? И что Ты хочешь от нас? Чтобы мы принимали страдания, как это сделал Ты на кресте? Ну что ж, мы так и поступаем. Так что, пожалуйста, не майся бессонными ночами, кумекая над этой проблемой Мы в отличной форме. У нас все в порядке. Пожалуй, и все, о чем я хотел поведать Тебе в первую очередь. Да, еще кое-что. Отец Бермингэм, Твой друг, передает Тебе привет.
Вторник, 15 марта
Глава седьмая
Киндерман явился в контору к девяти утра. Аткинс уже поджидал его. Результаты лабораторной экспертизы лежали на столе.
Киндерман уселся на свое место и освободил пространство для отчета, отодвинув в сторону книги с загнутыми страницами. В отчете подтверждалось использование сукцинилхолина. Здесь же приводились данные исследований отпечатков пальцев, снятых в исповедальне с наружных и внутренних металлических ручек деревянной ширмы. Они совпадали и не принадлежали убитому священнику.
Информация, полученная из редакции «Вашингтон пост», оставалась пока прежней, никаких новых сообщений не поступало. Аткинс добыл историю болезни Патерно, а также все сведения о нем, но Киндерман не стал тратить на это время и лишь махнул рукой.
– Для нас это ровным счетом не представляет никакого интереса, – пояснил он. – Надо искать неизвестного с целлофановым пакетом и того, другого, в кофте с капюшоном. Не путай меня больше. Кстати, где Райан?
– Он сегодня не работает, – сообщил Аткинс.
– Да, действительно.
Киндерман вздохнул и откинулся на спинку стула. Потом посмотрел на коробку с салфетками, стоящую на столе. Казалось, он снова погрузился в размышления.
– Талидомид излечивает проказу, – рассеянно произнес следователь, а потом резко наклонился к Аткинсу: – Ты никогда не задумывался над тем, почему скорость света – предельная во всей Вселенной?
– Нет, – растерялся Аткинс. – А почему?
– Не знаю, – ответил Киндерман и пожал плечами. – Я просто так спросил. И кстати, раз уж мы занялись этим делом, ты знаешь, что говорит церковь об ангелах? Что является основой их существа?
– Чистая любовь, – не задумываясь, изрек Аткинс.
– Вот именно. Даже у падшего ангела. А почему раньше ты мне этого никогда не говорил?
– А вы никогда меня не спрашивали.
– Неужели я должен помнить о мелочах? Следователь стремительно выудил из кучи бумаг на столе зеленую книгу и раскрыл ее там, где из-за страниц торчала этикетка от банки из-под маринованных огурцов, служившая теперь закладкой.
– Я случайно натолкнулся на эту мысль, – заявил Киндерман, – вот здесь, в книге, которая называется «Сатана». Ее написали твои друзья, католики и теологи. Слушай! – И следователь начал громко читать: – «Существо ангела совершенно. Поэтому пламя ангельской любви не может разгораться постепенно. В этой любви нет начальной стадии тления. Ангел мгновенно вспыхивает разрушительной, сжигающей любовью, которая никогда не убывает». – Киндерман сунул книгу обратно в ворох бумаг на столе. – Там еще говорится, будто такое положение вещей не может измениться. Даже несмотря на то, что за ангел имеется в виду – падший или какой другой. Так зачем же мы все время твердим, будто это дьявол и черти вокруг нас устраивают разного рода беспорядки и заварушки? – Киндерман уже искал следующую книгу.
– А как обстоит дело с отпечатками пальцев? – поинтересовался Аткинс.
– Ага! – обрадовался Киндерман, отыскав, наконец, нужную книгу и раскрыв ее на загнутой странице: – Вот теперь мы кое-чему можем поучиться и у птиц.
– Поучиться у птиц? – в недоумении повторил Аткинс.
Лицо Киндермана просветлело:
– Аткинс, что я тебе только что сказал? Теперь внимание. Послушай, что пишут про птицу-Конька.
– Птицу-конька?
Киндерман загадочно взглянул на сержанта и подмигнул ему:
– Аткинс, пожалуйста, больше так не делай.
– Хорошо, не буду.
– Хорошо, ты не будешь. А теперь я поведаю тебе о том, как птица-конек... – Тут Киндерман выдержал небольшую паузу, – ...как птица-конек вьет свое гнездо.
Это невероятно. – Он раскрыл книгу и начал читать: – «Конек использует для постройки гнезда четыре вида материалов: мох, паутину, лишайник и перья. Сначала он находит подходящую ветку, напоминающую рогатку. Затем собирает мох и облепливает им эту рогатку. Большая часть мха падает, но конек настойчив, он трудится до тех пор, пока кусочки мха не налипнут на ветку. Потом птица переключается на паутину. Она прижимает ее ко мху, пока та не прилипнет, а потом начинает растягивать нити, чтобы затем связать свое будущее гнездо. И вот наконец дно гнезда готово. Тут птичка снова начинает таскать кусочки мха. Сооружение по форме напоминает чашу. Сначала конек плетет гнездо горизонтальными нитками паутины, затем вертикальными, связывая кусочки мха. При этом все тельце конька беспрестанно вращается. Когда „чаша“ почти готова, начинается новый этап: прижимание кусочков мха грудкой и утаптывание дна лапками. Когда гнездо свито на одну треть, птичка отправляется на поиски лишайника. Он будет покрывать только внешнюю часть гнезда, и для этого конек проделывает сложные акробатические трюки. Когда „чаша“ готова на две трети, строительство проходит уже несколько по-другому, ибо надо позаботиться и о том, чтобы обеспечить наиболее удобный подлет к гнезду. Оставляется аккуратное отверстие, которое укрепляется лишайником и мхом, после чего достраивается купол гнезда и начинается отделка изнутри перьями». – Закончив чтение, Киндерман отложил книгу в сторону. – А ты думал, Аткинс, что это так легко – вить гнездо? Что можно запросто заказать сборный двухэтажный домик где-нибудь на фирме в Фениксе? Ты смотри, что происходит! Ведь птичка должна заранее иметь представление о том, как в конечном итоге будет выглядеть ее гнездо, к тому же необходимо точно рассчитать, где и сколько мха и лишайника надо уложить, чтобы форма стала идеальной. Что это – ум? У этой птички мозг с бобовое зернышко. Что же Руководит ею, когда она так безупречно ведет постройку? Думаешь, Райан смог бы свить такое гнездо? Ну, неважно. И еще кое-что, так, пища для ума. Где на Земле можно отыскать стимул – эдакий метод «кнута и пряника», о котором талдычат специалисты по поведению и который так необходим этой птичке, чтобы безупречно выполнить все тринадцать различных операций по витью гнезда? Б. Ф. Скиннер делал вот что: он тренировал во время второй мировой войны голубей, и из них получались настоящие камикадзе. Ты сам можешь об этом прочитать в книгах. Этим голубям к брюшкам привязывали маленькие бомбочки. Однако раз за разом случалось так, что птица сбивалась с курса, и бомбы падали на Филадельфию. К тому же самому ведет и отсутствие свободного выбора у человека. Что же касается отпечатков пальцев, то они ничего не означают: они лишь подтверждают вещи, давно мне известные. Убийца сам закрыл ширму в исповедальне, чтобы следующий в очереди не увидел убитого священника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Киндерман тяжело вздохнул и шагнул внутрь. Он приблизился к священнику и осторожно поднял его левую руку. На ладони он обнаружил уже знакомый символ Близнецов. Опустив руку, он оглядел другую. На правой руке отсутствовал указательный палец.
Закончив осмотр трупа, Киндерман взглянул на небольшое черное распятие, висящее на стене позади стула. Еще немного постояв, он повернулся и, выйдя из исповедальни, сразу же столкнулся с Аткинсом. Киндерман сунул руки в карманы и, не глядя на помощника, приказал еле слышным голосом:
– Вынесите его отсюда. Сообщите Стедману. И снимите отпечатки пальцев с внутренней стороны ширмы.
Он медленно направился в глубь церкви.
Аткинс молча наблюдал за шефом. Такой рослый, сильный мужчина, – рассуждал про себя сержант, – и каким же жалким и одиноким он сейчас кажется. Киндерман тяжело опустился на скамью. Аткинс отвернулся и пошел искать Стедмана.
Сложив на коленях руки, Киндерман мрачно уставился на них. Он вдруг почувствовал страшное одиночество. Преднамеренность и случайность, – размышлял он. – Бог существует, это нам известно. Очень хорошо. Но о чем же ОН сейчас думает? Почему бы ему не вмешаться в это дело прямо сейчас? У нас ведь свобода выбора. Ну, хорошо. Раз мы так сами когда-то решили, отступать уже некуда. Может быть, терпению Бога просто нет предела? На ум пришли строки из какого-то романа Честертона: «Когда на сцену является автор, пьеса заканчивается». Ну и пусть. Кому это надо? И так все слишком далеко зашло. А вдруг сила и власть Бога ограниченны? Почему бы и нет? Подобный ответ был проще простого и как нельзя лучше вписывался в данную ситуацию. Однако следователю он был явно не по душе. Так кто же тогда Бог? Какая-нибудь деревенщина? Мужлан? Нет, это невозможно. Разум Киндермана мог воспринимать Бога только как совершенство. И нечего тут зря раздумывать.
Следователь покачал головой. Мысль о том, что Бог не всесилен, еще страшнее, чем та, что его вообще нет. Смерть – это конец, по крайней мере так считают те, кто не верит в Бога. А если Бог существует, но Он не полноценный, что же Он может сделать после смерти? Что, если его власть не бесконечна, то и доброта – тоже? Что же получается? Выходит, это какой-то тщедушный, капризный и своенравный Бог Иов? А если учесть, что у него в распоряжении целая вечность, то жутко даже представить, на какие новые пытки и мучения может он исхитриться.
Что же это еще за «Бог Ltd»? Киндерман отбросил эту несуразную мысль. Бог – творец всех светил и небесных туманностей, создатель силы тяжести и человеческого мозга, он таится в генах и частицах атома. Но как же тогда получается, что он не может справиться с раком или, например, с сорняками?
Киндерман уставился на массивное распятие над алтарем, и глаза его наполнились холодным блеском: «А какова Твоя роль во всей этой заварухе? Ты можешь мне ответить? Или хочешь позвать адвоката? Тебе зачитать Твои права? Ну, ладно, не надо переживать. Я Твой друг. Я могу составить Тебе протекцию. Только ответь мне на пару несложных вопросов, хорошо?»
Постепенно взгляд следователя смягчился, и он уже смотрел на крест со смирением, а в глазах застыло лишь удивление: "Кто же Ты? Божий сын? Нет, Ты знаешь, что я в это не верю. Я спросил просто из вежливости. Ты не возражаешь, если я буду с Тобой откровенен? Хуже от этого не станет. Если я Тебе слишком надоем или далеко зайду, сделай так, чтобы в соборе застучали все окна. Я пойму и сразу заткнусь. Просто постучи окнами. Этого достаточно. Совсем необязательно, чтобы мне на голову обрушилось все здание. С меня и одного Райана довольно. Ты, наверное, это уже заметил. А кто еще дуриком проскользнул к нам в отдел? Ну, неважно, я не хочу никаких обид и разборок. А пока что я не знаю, кто Ты. Хотя Ты – определенно велик. Что, не расслышал? Я говорю. Ты – некто великий. Это же ясно, как день. И мне не нужны доказательства. Какая разница? Для меня это не имеет значения. Я-то знаю. А Ты знаешь, откуда мне это известно? Из Твоих собственных слов. Когда я читаю «Возлюби врага своего», я трепещу, я схожу с ума, и в моей груди что-то поднимается, нечто такое, что, наверное, было там всегда.
Будто бы все мое существо в эти мгновения полнится этой истиной. И тогда мне становится ясно, что Ты велик. Никто на земле не смог бы сказать так, как Ты. И никто не смог бы сделать того, что сделал Ты. Такое просто вообразить невозможно. Твои слова не идут ни в какие сравнения.
И еще кое-что, чем бы я хотел с Тобой поделиться. Ты не возражаешь? Хотя чего уж тут возражать. Я просто рассуждаю. Твои ученики увидели Тебя на берегу. Они вдруг осознали, что Ты восстал из мертвых. Петр стоит на палубе совершенно обнаженный. Почему бы и нет? Он рыбак, он молод и наслаждается жизнью. И вот теперь он не может дождаться, когда же судно доплывет до берега, он так возбужден, его переполняет радость, потому что он видит Тебя. Он хватает первую попавшуюся под руку тряпку – Ты помнишь это? – но не может потратить и минуту на то, чтобы как следует облачиться в нее. Поэтому он обматывает ее вокруг бедер, прыгает в воду и, как сумасшедший, гребет к берегу. Это уже кое-что. Когда я об этом думаю, я расцветаю. Это так непохоже на картину с изображением святых, где все насквозь пропитано благоговением и почтительностью. Все такое неподвижное. Вот это, возможно, и есть настоящий обман. Здесь же не было никакой тайны, никакого застывшего образа. И я верю, что все было именно так. Ибо это близко любому человеку, это удивительно и так похоже на правду. Видимо, Петр очень любил Тебя.
Так же, как и я. Это Тебя удивляет? Что ж, это действительно так. Ты существовал на самом деле, и эта мысль согревает меня. Ты воскрес – и это даже в меня вселяет надежду. А то, что Ты, возможно, и поныне существуешь, – наполняет меня спокойствием и радостью Я хотел бы дотронуться до тебя и увидеть, как Ты улыбаешься. Ведь хуже от этого не станет.
Ну, хватит тут растекаться медом. Кто же Ты? И что Ты хочешь от нас? Чтобы мы принимали страдания, как это сделал Ты на кресте? Ну что ж, мы так и поступаем. Так что, пожалуйста, не майся бессонными ночами, кумекая над этой проблемой Мы в отличной форме. У нас все в порядке. Пожалуй, и все, о чем я хотел поведать Тебе в первую очередь. Да, еще кое-что. Отец Бермингэм, Твой друг, передает Тебе привет.
Вторник, 15 марта
Глава седьмая
Киндерман явился в контору к девяти утра. Аткинс уже поджидал его. Результаты лабораторной экспертизы лежали на столе.
Киндерман уселся на свое место и освободил пространство для отчета, отодвинув в сторону книги с загнутыми страницами. В отчете подтверждалось использование сукцинилхолина. Здесь же приводились данные исследований отпечатков пальцев, снятых в исповедальне с наружных и внутренних металлических ручек деревянной ширмы. Они совпадали и не принадлежали убитому священнику.
Информация, полученная из редакции «Вашингтон пост», оставалась пока прежней, никаких новых сообщений не поступало. Аткинс добыл историю болезни Патерно, а также все сведения о нем, но Киндерман не стал тратить на это время и лишь махнул рукой.
– Для нас это ровным счетом не представляет никакого интереса, – пояснил он. – Надо искать неизвестного с целлофановым пакетом и того, другого, в кофте с капюшоном. Не путай меня больше. Кстати, где Райан?
– Он сегодня не работает, – сообщил Аткинс.
– Да, действительно.
Киндерман вздохнул и откинулся на спинку стула. Потом посмотрел на коробку с салфетками, стоящую на столе. Казалось, он снова погрузился в размышления.
– Талидомид излечивает проказу, – рассеянно произнес следователь, а потом резко наклонился к Аткинсу: – Ты никогда не задумывался над тем, почему скорость света – предельная во всей Вселенной?
– Нет, – растерялся Аткинс. – А почему?
– Не знаю, – ответил Киндерман и пожал плечами. – Я просто так спросил. И кстати, раз уж мы занялись этим делом, ты знаешь, что говорит церковь об ангелах? Что является основой их существа?
– Чистая любовь, – не задумываясь, изрек Аткинс.
– Вот именно. Даже у падшего ангела. А почему раньше ты мне этого никогда не говорил?
– А вы никогда меня не спрашивали.
– Неужели я должен помнить о мелочах? Следователь стремительно выудил из кучи бумаг на столе зеленую книгу и раскрыл ее там, где из-за страниц торчала этикетка от банки из-под маринованных огурцов, служившая теперь закладкой.
– Я случайно натолкнулся на эту мысль, – заявил Киндерман, – вот здесь, в книге, которая называется «Сатана». Ее написали твои друзья, католики и теологи. Слушай! – И следователь начал громко читать: – «Существо ангела совершенно. Поэтому пламя ангельской любви не может разгораться постепенно. В этой любви нет начальной стадии тления. Ангел мгновенно вспыхивает разрушительной, сжигающей любовью, которая никогда не убывает». – Киндерман сунул книгу обратно в ворох бумаг на столе. – Там еще говорится, будто такое положение вещей не может измениться. Даже несмотря на то, что за ангел имеется в виду – падший или какой другой. Так зачем же мы все время твердим, будто это дьявол и черти вокруг нас устраивают разного рода беспорядки и заварушки? – Киндерман уже искал следующую книгу.
– А как обстоит дело с отпечатками пальцев? – поинтересовался Аткинс.
– Ага! – обрадовался Киндерман, отыскав, наконец, нужную книгу и раскрыв ее на загнутой странице: – Вот теперь мы кое-чему можем поучиться и у птиц.
– Поучиться у птиц? – в недоумении повторил Аткинс.
Лицо Киндермана просветлело:
– Аткинс, что я тебе только что сказал? Теперь внимание. Послушай, что пишут про птицу-Конька.
– Птицу-конька?
Киндерман загадочно взглянул на сержанта и подмигнул ему:
– Аткинс, пожалуйста, больше так не делай.
– Хорошо, не буду.
– Хорошо, ты не будешь. А теперь я поведаю тебе о том, как птица-конек... – Тут Киндерман выдержал небольшую паузу, – ...как птица-конек вьет свое гнездо.
Это невероятно. – Он раскрыл книгу и начал читать: – «Конек использует для постройки гнезда четыре вида материалов: мох, паутину, лишайник и перья. Сначала он находит подходящую ветку, напоминающую рогатку. Затем собирает мох и облепливает им эту рогатку. Большая часть мха падает, но конек настойчив, он трудится до тех пор, пока кусочки мха не налипнут на ветку. Потом птица переключается на паутину. Она прижимает ее ко мху, пока та не прилипнет, а потом начинает растягивать нити, чтобы затем связать свое будущее гнездо. И вот наконец дно гнезда готово. Тут птичка снова начинает таскать кусочки мха. Сооружение по форме напоминает чашу. Сначала конек плетет гнездо горизонтальными нитками паутины, затем вертикальными, связывая кусочки мха. При этом все тельце конька беспрестанно вращается. Когда „чаша“ почти готова, начинается новый этап: прижимание кусочков мха грудкой и утаптывание дна лапками. Когда гнездо свито на одну треть, птичка отправляется на поиски лишайника. Он будет покрывать только внешнюю часть гнезда, и для этого конек проделывает сложные акробатические трюки. Когда „чаша“ готова на две трети, строительство проходит уже несколько по-другому, ибо надо позаботиться и о том, чтобы обеспечить наиболее удобный подлет к гнезду. Оставляется аккуратное отверстие, которое укрепляется лишайником и мхом, после чего достраивается купол гнезда и начинается отделка изнутри перьями». – Закончив чтение, Киндерман отложил книгу в сторону. – А ты думал, Аткинс, что это так легко – вить гнездо? Что можно запросто заказать сборный двухэтажный домик где-нибудь на фирме в Фениксе? Ты смотри, что происходит! Ведь птичка должна заранее иметь представление о том, как в конечном итоге будет выглядеть ее гнездо, к тому же необходимо точно рассчитать, где и сколько мха и лишайника надо уложить, чтобы форма стала идеальной. Что это – ум? У этой птички мозг с бобовое зернышко. Что же Руководит ею, когда она так безупречно ведет постройку? Думаешь, Райан смог бы свить такое гнездо? Ну, неважно. И еще кое-что, так, пища для ума. Где на Земле можно отыскать стимул – эдакий метод «кнута и пряника», о котором талдычат специалисты по поведению и который так необходим этой птичке, чтобы безупречно выполнить все тринадцать различных операций по витью гнезда? Б. Ф. Скиннер делал вот что: он тренировал во время второй мировой войны голубей, и из них получались настоящие камикадзе. Ты сам можешь об этом прочитать в книгах. Этим голубям к брюшкам привязывали маленькие бомбочки. Однако раз за разом случалось так, что птица сбивалась с курса, и бомбы падали на Филадельфию. К тому же самому ведет и отсутствие свободного выбора у человека. Что же касается отпечатков пальцев, то они ничего не означают: они лишь подтверждают вещи, давно мне известные. Убийца сам закрыл ширму в исповедальне, чтобы следующий в очереди не увидел убитого священника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39