У меня до сих пор в ушах крик этой девчушки. Я-то считаю, что мертвые должны молчать.
Если им, конечно, нечего сказать живым. – Томми нахмурился, а потом вдруг затрубил как олень. Звук этот удивительно походил на настоящий крик оленя-самца. Так же внезапно он оборвался, и Томми снова посмотрел на Киндермана. – А над этим надо еще покорпеть, – недовольно сознался он. Помолчав несколько секунд, Подсолнух не мигая уставился на Киндермана, а потом заявил:
– Успокойся. Я слышу, как в тебе пульсирует страх. Будто у тебя часы изнутри тикают.
Киндерман нервно сглотнул и прислушался к монотонно падающим каплям, не в силах отвести от безумца взгляда.
– Черномазого парнишку на реке тоже убил я, – продолжал Подсолнух. – Уж как я повеселился! Впрочем, все они доставляли мне массу удовольствия. Кроме священников. Со священниками все было по-другому. Это не мой профиль. Я ведь убиваю просто так, наобум. Без всяких мотивов, в этом-то и заключается вся прелесть. Но вот священники – другое дело. Да, конечно, присутствие в их именах буквы "К" являлось непременным условием. В конце концов, это оказалось даже удобно. Хотя все равно, со священниками все получилось как-то не так. Это не мой стиль. Это уже не наобум. Я был обязан, понимаешь – просто обязан – свести кое-какие счеты от имени... моего друга. – Томми замолчал, но продолжал выжидающе смотреть на следователя.
– Какого друга? – спросил, наконец, Киндерман.
– Сам знаешь, кого я имею в виду. С другой стороны.
– А вы сейчас с какой стороны?
Внезапно Подсолнух начал меняться прямо на глазах. Напыщенность и развязность как рукой сняло, во взгляде появилось выражение беспокойства и страха.
– Не надо завидовать, лейтенант, – промолвил Томми. – Знаешь, сколько там страданий. Это так тяжело. Да, тяжело. Они причиняют иногда жестокую боль. Чудовищную.
– Кто «они»?
– Неважно. Я не могу тебе сказать. Это запрещено. Киндерман задумался. Наклонившись вперед, он поинтересовался:
– Вы знаете, как меня зовут?
– Тебя зовут Макс.
– Неправильно.
– Как сказать.
– А почему вы подумали, что «Макс»?
– Не знаю. Наверное, потому, что ты здорово смахиваешь на брата.
– Разве у вас есть брат по имени Макс?
– Не у меня.
Киндерман всмотрелся в остановившиеся глаза. Что это – очередная издевка? Вдруг Подсолнух опять затрубил как олень. Умолкнув, он самодовольно заметил: – По-моему, уже лучше. – И срыгнул.
– Как звали твоего брата? – спросил Киндерман.
– Мой брат здесь ни при чем, – прорычал Подсолнух. И вдруг с жаром заговорил: – А известно ли тебе, что ты беседуешь с истинным художником? Я иногда такое вытворяю со своими жертвами! Здесь необходима дьявольская изобретательность. Подобным искусством можно гордиться, но, естественно, оно требует определенных знаний. Тебе известно, например, что отрезанная голова может еще примерно секунд двадцать видеть? Так вот, если голова моей жертвы оставалась с открытыми глазами, я успевал показать ей тело. И это уже совершенно бесплатно – просто так, сувенирчик на память. Должен признаться, что при этом я каждый раз хохотал от души. С какой это стати все удовольствия получаю я один? Так нехорошо, надо и с другими поделиться. Да и прессе не слишком доверишься. Они про меня только самое плохое печатали. Разве это честно?
– ДЭМЬЕН! – резко выкрикнул Киндерман.
– Пожалуйста, не ори, – оборвал его Подсолнух. – Здесь вокруг больные люди. Соблюдай установленные правила, не то я тебя вышвырну отсюда. Кстати, кто такой Дэмьен, за которого ты меня принимаешь?
– А вы сами не знаете?
– Мне иногда становится интересно.
– Что интересно?
– Почем сейчас сыр и как поживает мой папуля. Там в газетах эти убийства называют делом рук «Близнеца»? Это очень важно, лейтенант. Обязательно должны называть. Надо, чтобы папочка об этом узнал.
В этом-то весь секрет. Это и есть моя цель. Я просто счастлив, что нам удалось так мило поболтать.
– "Близнец" умер, – вставил Киндерман. Подсолнух бросил на него взгляд, полный ненависти.
– Я жив, – прошипел он. – И продолжаю существовать. Позаботься, чтобы и все остальные узнали об этом, иначе мне придется наказать тебя, толстяк.
– И как же вы накажете меня? Неожиданно Подсолнух перешел на дружелюбный тон.
– Танцы – это такое наслаждение. Ты любишь танцевать?
– Если вы – «Близнец», докажите это, – потребовал Киндерман.
– Снова? Да я, черт побери, уже все доказательства тебе представил, – проскрипел Подсолнух и начал яростно вращать глазами.
– Не может быть, чтобы это вы убили священников и мальчика.
– Я.
– Как фамилия мальчика?
– Того черномазого ублюдка? Кинтри.
– Как же вам удалось выбраться отсюда, чтобы совершить убийства?
– Меня иногда выпускают, – признался Подсолнух.
– Что?
– Меня выпускают. С меня снимают смирительную рубашку, открывают дверь и выпускают побродить по улицам. И врачи, и сестры. Они со мной заодно. Иногда я приношу им пиццу или воскресный экземплярчик «Вашингтон Пост». В другой раз они просят меня попеть им немного. Я хорошо пою. – Томми запрокинул голову и затянул оперную арию высоким безупречным фальцетом. Когда он, наконец, закончил, Киндерман почувствовал, как страх вновь заползает в его душу.
Подсолнух довольно ухмыльнулся:
– Ну, понравилось? По-моему, совсем неплохо. Как ты считаешь? Мой талант так многогранен! Жизнь – это сплошное развлечение. Жизнь прекрасна, я бы сказал. Для некоторых. А вот бедняге Дайеру не повезло.
Киндерман застыл на месте.
– Ты же знаешь, что это я убил его, – спокойно продолжал Подсолнух. – Довольно занятно и непросто, но все же у меня получилось. Сначала немного сукцинилхолина, чтобы не отвлекали никакие посторонние шумы, затем в вену вставляется трехфутовый катетер. Какую вену лучше выбрать – уже дело вкуса, правда? Потом трубочка должна подойти прямо к аорте. А еще надо поднять ему ноги, чтобы выкачать всю кровь из конечностей. Ювелирная работа! Конечно, в теле, возможно, и осталось чуточку крови, но это уже не так важно. Главное, что общий эффект потряс всех, а ведь именно это и ценится в конечном итоге, верно?
Киндерман не мог выговорить ни слова.
Подсолнух засмеялся.
– Ну конечно же. Это ведь своего рода шоу-бизнес, лейтенант. Самое главное – произвести впечатление Сила эффекта. Не пролить ни одной капельки, а? Я бы сказал, это явилось моим шедевром. Но, естественно, этого-то никто не оценил. Правильно говорят, не мечите бисер перед...
Подсолнух не закончил фразу. Киндерман вскочил со стула и, метнувшись к кровати, что есть силы врезал безумцу по лицу тыльной стороной ладони. Лейтенант дрожал с ног до головы и угрожающе склонился над больным. Из носа и уголков рта Томми закапала кровь. Он злобно уставился на Киндермана и произнес:
– Ага, некоторые на галерке пытаются освистать меня. Понятно. Это прекрасно. Да-да, все в порядке. Я же понимаю. Я успел наскучить. Ну что ж, попробуем-ка тебя развеселить.
Киндерман ничего не мог понять. Слова Подсолнуха утратили смысл, веки вдруг сами собой начали слипаться. Голова его поникла, а губы еще продолжали что-то шептать. Киндерман нагнулся и прислушался, пытаясь разобрать, что же бормочет этот несчастный.
– Спокойной ночи, мыши... Маленькая мышка Эми. Лапочка... Спокойной ночи...
И тут случилось невероятное. Губы Подсолнуха все еще шевелились, и вдруг из его горла вырвался другой голос, тоже мужской, но гораздо моложе и выше. Казалось, что человек, которому принадлежал этот голос, кричит откуда-то издалека:
– Ос-стан-новите его! – заикался в отчаянии голос. – Н-не д-дайте ему...
– Эми, – снова прошептал Подсолнух.
– Н-нет! – надрывался далекий голос. – Д-Д-джеймс! Н-нет! Н-н-н...
Голос стих. Голова Подсолнуха упала на грудь, и он потерял сознание. Киндерман, охваченный ужасом, наблюдал, не понимая, что происходит.
– Подсолнух, – тихо позвал он. Но ответа не последовало.
Киндерман повернулся к двери. Он нажал кнопку вызова и покинул палату, ожидая, когда появится медсестра. Она тут же подбежала к следователю.
– Он потерял сознание, – сообщил Киндерман.
– Снова?
Киндерман задумался, а медсестра бросилась в палату. Когда она склонилась над Подсолнухом, лейтенант повернулся и быстро зашагал по коридору. У него защемило сердце, когда раздался громкий возглас медсестры:
– Боже мой, да у него нос сломан!
Киндерман поспешил к дежурному посту, где его поджидал Аткинс с какими-то бумагами, которые тот сразу же вручил лейтенанту.
– Стедман велел вам срочно передать, – пояснил сержант.
– Что это? – удивился Киндерман.
– Заключение патологоанатомов относительно трупа в гробу.
Киндерман сунул бумаги в карман.
– У палаты номер двенадцать должен неотлучно дежурить полицейский. Срочно. И передай ему, чтобы он не уходил вечером Я хочу переговорить с ним. Далее. Найди отца этого «Близнеца». Его зовут Карл Веннамун. Постарайся получить доступ к национальному компьютеру. Мне нужен этот человек здесь. Аткинс, займись этим сразу же. Это очень важно.
– Слушаюсь, сэр, – коротко бросил Аткинс и торопливым шагом удалился прочь.
Киндерман устало облокотился о стол и вытащил бумаги. Он бегло просмотрел их, а затем, вернувшись назад, перечитал одну из страниц. Написанное поразило его. Через некоторое время знакомо заскрипели подошвы. Киндерман поднял голову и увидел медсестру Спенсер. Девушка с укором смотрела на него.
– Вы его били? – спросила она.
– Можно мне поговорить с вами?
– Что у вас с рукой? – полюбопытствовала медсестра. – Смотрите-ка, она распухла.
– Ничего, пройдет, – заверил ее следователь. – Может быть, лучше поговорим у вас в кабинете?
– Заходите, – согласилась она. – А мне тут нужно кое-что достать. – Девушка направилась куда-то за угол. Киндерман вошел в маленький кабинет и сел за стол. Ожидая возвращения медсестры, он снова перечитал заключение. И без того потрясенный, теперь он находился в полном смятении.
– Ну-ка, давайте сюда свою руку. – Медсестра вернулась, захватив перевязочные материалы. Киндерман вытянул руку, и девушка, обложив ее марлевыми тампонами, туго забинтовала.
– Вы очень добры, – поблагодарил следователь.
– Ерунда.
– Когда я сообщил вам, что мистер Подсолнух потерял сознание, вы произнесли слово «снова»?
– Правда?
– Да.
– Верно, это и раньше с ним случалось. Следователь поморщился от боли в руке.
– Вот-вот, после драки может быть и больно, – назидательно проворчала сестра.
– А как часто с ним случаются такие приступы?
– Только на этой неделе. Если не ошибаюсь, первый раз это произошло в воскресенье.
– В воскресенье?
– По-моему, да, – задумалась Спенсер. – Потом на следующий же день. Если вам надо знать точное время. и могу заглянуть в историю болезни.
– Нет-нет, пока не надо. А дальше? – не унимался Киндерман.
– Ну... – Медсестра Спенсер выглядела смущенной. – В среду около четырех утра. То есть как раз перед тем, как обнаружили... – Девушка разволновалась и не смогла закончить фразу.
– Я вас понимаю, – подхватил Киндерман. – Вы очень чувствительны. И большое вам за это спасибо. Кстати, когда с ним это случалось, сон-то у него был нормальный?
– Наоборот, – возразила Спенсер, обрезая ножницами бинт и подклеивая кусочком пластыря его кончик. – Автономная система почти бездействовала: я имею в виду биение сердца, температуру и дыхание. Он как будто впадал в зимнюю спячку. И с мозгом творилось что-то невероятное. Мозг, наоборот, начинал лихорадочно работать.
Киндерман слушал, не перебивая.
– Это вам о чем-нибудь говорит? – поинтересовалась Спенсер.
– Вы не знаете, Подсолнуху никто не рассказывал о том, что случилось с отцом Дайером?
– Не знаю. Я-то, разумеется, не рассказывала.
– А доктор Темпл?
– Тоже не знаю.
– Он много времени тратит на лечение Подсолнуха ?
– Кто? Темпл?
– Да, Темпл.
– Наверное. Он считает, что это исключительный случай.
– Он гипнотизирует его?
– Да.
– Часто?
– Не знаю. Я не могу сказать наверняка. Откуда мне знать?
– А когда вы видели, как доктор его гипнотизировал? Вы не помните?
– В среду утром.
– В котором часу?
– Около трех дня. Я подменяла подругу, она как раз ушла в отпуск. Пошевелите пальцами. Киндерман повертел распухшей рукой.
– Ну как? – осведомилась Спенсер. – Не очень туго?
– Нет, все в порядке, мисс. Спасибо. И благодарю вас за беседу. – Он поднялся. – И еще кое-что, – добавил он. – Можно вас попросить, чтобы вы никому не рассказывали об этом разговоре?
– Разумеется. И про сломанный нос тоже – ни слова.
– Как он сейчас себя чувствует?
– Все в порядке. Ему сейчас делают ЭЭГ.
– Вы потом расскажете мне о результатах?
– Да. Лейтенант...
– Я вас слушаю.
– Все это так странно... – протянула сестра. Киндерман встретил ее напряженный взгляд. Потом он еще раз поблагодарил девушку и вышел из кабинета. Лейтенант быстро миновал коридоры и вскоре очутился перед кабинетом Темпла. Дверь оказалась закрытой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Если им, конечно, нечего сказать живым. – Томми нахмурился, а потом вдруг затрубил как олень. Звук этот удивительно походил на настоящий крик оленя-самца. Так же внезапно он оборвался, и Томми снова посмотрел на Киндермана. – А над этим надо еще покорпеть, – недовольно сознался он. Помолчав несколько секунд, Подсолнух не мигая уставился на Киндермана, а потом заявил:
– Успокойся. Я слышу, как в тебе пульсирует страх. Будто у тебя часы изнутри тикают.
Киндерман нервно сглотнул и прислушался к монотонно падающим каплям, не в силах отвести от безумца взгляда.
– Черномазого парнишку на реке тоже убил я, – продолжал Подсолнух. – Уж как я повеселился! Впрочем, все они доставляли мне массу удовольствия. Кроме священников. Со священниками все было по-другому. Это не мой профиль. Я ведь убиваю просто так, наобум. Без всяких мотивов, в этом-то и заключается вся прелесть. Но вот священники – другое дело. Да, конечно, присутствие в их именах буквы "К" являлось непременным условием. В конце концов, это оказалось даже удобно. Хотя все равно, со священниками все получилось как-то не так. Это не мой стиль. Это уже не наобум. Я был обязан, понимаешь – просто обязан – свести кое-какие счеты от имени... моего друга. – Томми замолчал, но продолжал выжидающе смотреть на следователя.
– Какого друга? – спросил, наконец, Киндерман.
– Сам знаешь, кого я имею в виду. С другой стороны.
– А вы сейчас с какой стороны?
Внезапно Подсолнух начал меняться прямо на глазах. Напыщенность и развязность как рукой сняло, во взгляде появилось выражение беспокойства и страха.
– Не надо завидовать, лейтенант, – промолвил Томми. – Знаешь, сколько там страданий. Это так тяжело. Да, тяжело. Они причиняют иногда жестокую боль. Чудовищную.
– Кто «они»?
– Неважно. Я не могу тебе сказать. Это запрещено. Киндерман задумался. Наклонившись вперед, он поинтересовался:
– Вы знаете, как меня зовут?
– Тебя зовут Макс.
– Неправильно.
– Как сказать.
– А почему вы подумали, что «Макс»?
– Не знаю. Наверное, потому, что ты здорово смахиваешь на брата.
– Разве у вас есть брат по имени Макс?
– Не у меня.
Киндерман всмотрелся в остановившиеся глаза. Что это – очередная издевка? Вдруг Подсолнух опять затрубил как олень. Умолкнув, он самодовольно заметил: – По-моему, уже лучше. – И срыгнул.
– Как звали твоего брата? – спросил Киндерман.
– Мой брат здесь ни при чем, – прорычал Подсолнух. И вдруг с жаром заговорил: – А известно ли тебе, что ты беседуешь с истинным художником? Я иногда такое вытворяю со своими жертвами! Здесь необходима дьявольская изобретательность. Подобным искусством можно гордиться, но, естественно, оно требует определенных знаний. Тебе известно, например, что отрезанная голова может еще примерно секунд двадцать видеть? Так вот, если голова моей жертвы оставалась с открытыми глазами, я успевал показать ей тело. И это уже совершенно бесплатно – просто так, сувенирчик на память. Должен признаться, что при этом я каждый раз хохотал от души. С какой это стати все удовольствия получаю я один? Так нехорошо, надо и с другими поделиться. Да и прессе не слишком доверишься. Они про меня только самое плохое печатали. Разве это честно?
– ДЭМЬЕН! – резко выкрикнул Киндерман.
– Пожалуйста, не ори, – оборвал его Подсолнух. – Здесь вокруг больные люди. Соблюдай установленные правила, не то я тебя вышвырну отсюда. Кстати, кто такой Дэмьен, за которого ты меня принимаешь?
– А вы сами не знаете?
– Мне иногда становится интересно.
– Что интересно?
– Почем сейчас сыр и как поживает мой папуля. Там в газетах эти убийства называют делом рук «Близнеца»? Это очень важно, лейтенант. Обязательно должны называть. Надо, чтобы папочка об этом узнал.
В этом-то весь секрет. Это и есть моя цель. Я просто счастлив, что нам удалось так мило поболтать.
– "Близнец" умер, – вставил Киндерман. Подсолнух бросил на него взгляд, полный ненависти.
– Я жив, – прошипел он. – И продолжаю существовать. Позаботься, чтобы и все остальные узнали об этом, иначе мне придется наказать тебя, толстяк.
– И как же вы накажете меня? Неожиданно Подсолнух перешел на дружелюбный тон.
– Танцы – это такое наслаждение. Ты любишь танцевать?
– Если вы – «Близнец», докажите это, – потребовал Киндерман.
– Снова? Да я, черт побери, уже все доказательства тебе представил, – проскрипел Подсолнух и начал яростно вращать глазами.
– Не может быть, чтобы это вы убили священников и мальчика.
– Я.
– Как фамилия мальчика?
– Того черномазого ублюдка? Кинтри.
– Как же вам удалось выбраться отсюда, чтобы совершить убийства?
– Меня иногда выпускают, – признался Подсолнух.
– Что?
– Меня выпускают. С меня снимают смирительную рубашку, открывают дверь и выпускают побродить по улицам. И врачи, и сестры. Они со мной заодно. Иногда я приношу им пиццу или воскресный экземплярчик «Вашингтон Пост». В другой раз они просят меня попеть им немного. Я хорошо пою. – Томми запрокинул голову и затянул оперную арию высоким безупречным фальцетом. Когда он, наконец, закончил, Киндерман почувствовал, как страх вновь заползает в его душу.
Подсолнух довольно ухмыльнулся:
– Ну, понравилось? По-моему, совсем неплохо. Как ты считаешь? Мой талант так многогранен! Жизнь – это сплошное развлечение. Жизнь прекрасна, я бы сказал. Для некоторых. А вот бедняге Дайеру не повезло.
Киндерман застыл на месте.
– Ты же знаешь, что это я убил его, – спокойно продолжал Подсолнух. – Довольно занятно и непросто, но все же у меня получилось. Сначала немного сукцинилхолина, чтобы не отвлекали никакие посторонние шумы, затем в вену вставляется трехфутовый катетер. Какую вену лучше выбрать – уже дело вкуса, правда? Потом трубочка должна подойти прямо к аорте. А еще надо поднять ему ноги, чтобы выкачать всю кровь из конечностей. Ювелирная работа! Конечно, в теле, возможно, и осталось чуточку крови, но это уже не так важно. Главное, что общий эффект потряс всех, а ведь именно это и ценится в конечном итоге, верно?
Киндерман не мог выговорить ни слова.
Подсолнух засмеялся.
– Ну конечно же. Это ведь своего рода шоу-бизнес, лейтенант. Самое главное – произвести впечатление Сила эффекта. Не пролить ни одной капельки, а? Я бы сказал, это явилось моим шедевром. Но, естественно, этого-то никто не оценил. Правильно говорят, не мечите бисер перед...
Подсолнух не закончил фразу. Киндерман вскочил со стула и, метнувшись к кровати, что есть силы врезал безумцу по лицу тыльной стороной ладони. Лейтенант дрожал с ног до головы и угрожающе склонился над больным. Из носа и уголков рта Томми закапала кровь. Он злобно уставился на Киндермана и произнес:
– Ага, некоторые на галерке пытаются освистать меня. Понятно. Это прекрасно. Да-да, все в порядке. Я же понимаю. Я успел наскучить. Ну что ж, попробуем-ка тебя развеселить.
Киндерман ничего не мог понять. Слова Подсолнуха утратили смысл, веки вдруг сами собой начали слипаться. Голова его поникла, а губы еще продолжали что-то шептать. Киндерман нагнулся и прислушался, пытаясь разобрать, что же бормочет этот несчастный.
– Спокойной ночи, мыши... Маленькая мышка Эми. Лапочка... Спокойной ночи...
И тут случилось невероятное. Губы Подсолнуха все еще шевелились, и вдруг из его горла вырвался другой голос, тоже мужской, но гораздо моложе и выше. Казалось, что человек, которому принадлежал этот голос, кричит откуда-то издалека:
– Ос-стан-новите его! – заикался в отчаянии голос. – Н-не д-дайте ему...
– Эми, – снова прошептал Подсолнух.
– Н-нет! – надрывался далекий голос. – Д-Д-джеймс! Н-нет! Н-н-н...
Голос стих. Голова Подсолнуха упала на грудь, и он потерял сознание. Киндерман, охваченный ужасом, наблюдал, не понимая, что происходит.
– Подсолнух, – тихо позвал он. Но ответа не последовало.
Киндерман повернулся к двери. Он нажал кнопку вызова и покинул палату, ожидая, когда появится медсестра. Она тут же подбежала к следователю.
– Он потерял сознание, – сообщил Киндерман.
– Снова?
Киндерман задумался, а медсестра бросилась в палату. Когда она склонилась над Подсолнухом, лейтенант повернулся и быстро зашагал по коридору. У него защемило сердце, когда раздался громкий возглас медсестры:
– Боже мой, да у него нос сломан!
Киндерман поспешил к дежурному посту, где его поджидал Аткинс с какими-то бумагами, которые тот сразу же вручил лейтенанту.
– Стедман велел вам срочно передать, – пояснил сержант.
– Что это? – удивился Киндерман.
– Заключение патологоанатомов относительно трупа в гробу.
Киндерман сунул бумаги в карман.
– У палаты номер двенадцать должен неотлучно дежурить полицейский. Срочно. И передай ему, чтобы он не уходил вечером Я хочу переговорить с ним. Далее. Найди отца этого «Близнеца». Его зовут Карл Веннамун. Постарайся получить доступ к национальному компьютеру. Мне нужен этот человек здесь. Аткинс, займись этим сразу же. Это очень важно.
– Слушаюсь, сэр, – коротко бросил Аткинс и торопливым шагом удалился прочь.
Киндерман устало облокотился о стол и вытащил бумаги. Он бегло просмотрел их, а затем, вернувшись назад, перечитал одну из страниц. Написанное поразило его. Через некоторое время знакомо заскрипели подошвы. Киндерман поднял голову и увидел медсестру Спенсер. Девушка с укором смотрела на него.
– Вы его били? – спросила она.
– Можно мне поговорить с вами?
– Что у вас с рукой? – полюбопытствовала медсестра. – Смотрите-ка, она распухла.
– Ничего, пройдет, – заверил ее следователь. – Может быть, лучше поговорим у вас в кабинете?
– Заходите, – согласилась она. – А мне тут нужно кое-что достать. – Девушка направилась куда-то за угол. Киндерман вошел в маленький кабинет и сел за стол. Ожидая возвращения медсестры, он снова перечитал заключение. И без того потрясенный, теперь он находился в полном смятении.
– Ну-ка, давайте сюда свою руку. – Медсестра вернулась, захватив перевязочные материалы. Киндерман вытянул руку, и девушка, обложив ее марлевыми тампонами, туго забинтовала.
– Вы очень добры, – поблагодарил следователь.
– Ерунда.
– Когда я сообщил вам, что мистер Подсолнух потерял сознание, вы произнесли слово «снова»?
– Правда?
– Да.
– Верно, это и раньше с ним случалось. Следователь поморщился от боли в руке.
– Вот-вот, после драки может быть и больно, – назидательно проворчала сестра.
– А как часто с ним случаются такие приступы?
– Только на этой неделе. Если не ошибаюсь, первый раз это произошло в воскресенье.
– В воскресенье?
– По-моему, да, – задумалась Спенсер. – Потом на следующий же день. Если вам надо знать точное время. и могу заглянуть в историю болезни.
– Нет-нет, пока не надо. А дальше? – не унимался Киндерман.
– Ну... – Медсестра Спенсер выглядела смущенной. – В среду около четырех утра. То есть как раз перед тем, как обнаружили... – Девушка разволновалась и не смогла закончить фразу.
– Я вас понимаю, – подхватил Киндерман. – Вы очень чувствительны. И большое вам за это спасибо. Кстати, когда с ним это случалось, сон-то у него был нормальный?
– Наоборот, – возразила Спенсер, обрезая ножницами бинт и подклеивая кусочком пластыря его кончик. – Автономная система почти бездействовала: я имею в виду биение сердца, температуру и дыхание. Он как будто впадал в зимнюю спячку. И с мозгом творилось что-то невероятное. Мозг, наоборот, начинал лихорадочно работать.
Киндерман слушал, не перебивая.
– Это вам о чем-нибудь говорит? – поинтересовалась Спенсер.
– Вы не знаете, Подсолнуху никто не рассказывал о том, что случилось с отцом Дайером?
– Не знаю. Я-то, разумеется, не рассказывала.
– А доктор Темпл?
– Тоже не знаю.
– Он много времени тратит на лечение Подсолнуха ?
– Кто? Темпл?
– Да, Темпл.
– Наверное. Он считает, что это исключительный случай.
– Он гипнотизирует его?
– Да.
– Часто?
– Не знаю. Я не могу сказать наверняка. Откуда мне знать?
– А когда вы видели, как доктор его гипнотизировал? Вы не помните?
– В среду утром.
– В котором часу?
– Около трех дня. Я подменяла подругу, она как раз ушла в отпуск. Пошевелите пальцами. Киндерман повертел распухшей рукой.
– Ну как? – осведомилась Спенсер. – Не очень туго?
– Нет, все в порядке, мисс. Спасибо. И благодарю вас за беседу. – Он поднялся. – И еще кое-что, – добавил он. – Можно вас попросить, чтобы вы никому не рассказывали об этом разговоре?
– Разумеется. И про сломанный нос тоже – ни слова.
– Как он сейчас себя чувствует?
– Все в порядке. Ему сейчас делают ЭЭГ.
– Вы потом расскажете мне о результатах?
– Да. Лейтенант...
– Я вас слушаю.
– Все это так странно... – протянула сестра. Киндерман встретил ее напряженный взгляд. Потом он еще раз поблагодарил девушку и вышел из кабинета. Лейтенант быстро миновал коридоры и вскоре очутился перед кабинетом Темпла. Дверь оказалась закрытой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39