Но нож – это все что у нее есть. Стефани уставилась в ожидании на гексапуму, не осмеливаясь даже дышать, готовясь.
А затем та прыгнула.
* * *
Лазающий-Быстро увидел, что клыкастая смерть наконец двинулась. У него было время на то, чтобы послать последнюю мысль Поющей-Истинно и почувствовать свирепствующие в ней отчаянье и ярость при мысли, что она опоздала, а затем больше не осталось времени для мыслей. Не осталось времени ни для чего, кроме скорости, агрессии и свирепости.
* * *
Стефани не могла поверить своим глазам. Гексапума была чертовски быстрой для существа своих размеров, но древесный кот спрыгнул со своего насеста, пронесся кремово-серой стрелой по воздуху, и каким-то образом избежал удара передних лап гексапумы. Он приземлился у нее на шее и гексапума взревела, когда его сантиметровые когти пробили ее шерсть и плотную кожу. Она крутнулась, твердо стоя на обеих задних парах лап, сведя лопатки и изогнувшись, чтобы сбросить кота и вонзить в него когти, но ее яростный удар ушел в пустоту. Закончив атаку, древесный кот пробежал по ее спине и запрыгнул на другую ветку. Гексапума забыла про Стефани. Она повернулась, бросилась на дерево на котором ее ждал кот, поднялась на задних лапах, а передними и средними вцепилась в толстый ствол. Она поднялась на сколько смогла, рыча, и тут Стефани внезапно поняла, что пытался сделать древесный кот.
Он отвлекал гексапуму. Он знал, что не сможет ее убить и даже не сможет по-настоящему дать ей бой. Целью его атаки было причинить ей боль, разозлить и направить эту злость на себя и прочь от нее. И это сработало. Но это была безнадежная, заранее проигранная игра, поскольку ему приходилось повторять свои атаки, продолжать жалить гексапуму, а удача не длится бесконечно.
* * *
Лазающий-Быстро чувствовал свирепое ликование, не похожее на что-либо из прежних своих чувств. Это был бой, в котором он победить не мог, но он шел ему навстречу. Он жаждал его, и в нем полыхало кровавое пламя его собственной ярости. Он наблюдал за рывками клыкастой смерти по дереву и точно рассчитывал свой ответ. Как только клыкастая смерть достигла предела своего наскока, он обрушился ей навстречу, и клыкастая смерть взвыла, когда он разодрал ее морду и порвал ухо в клочья. Но вновь ее ответный удар передних лап пришелся в воздух, когда Лазающий-Быстро отпрыгнул.
Клыкастая смерть снова бросилась на него, и они встретились еще раз. Он танцевал между деревьями и на них, противопоставляя молниеносную скорость, опыт и разум грубой силе и хитрости клыкастой смерти. Это был танец с предрешенным финалом, но он уже кружился в нем дольше, чем считал возможным сначала.
* * *
– Нет!
Стефани вскрикнула в бессмысленном отрицании, когда древесный кот все-таки ошибся. Быть может он поскользнулся, быть может, просто начал уставать. Она не знала. Она было начала чувствовать дикую, нереальную надежду, когда бой все не кончался. Не то, чтобы кот мог победить, но он мог не проиграть. Даже позволяя себе надеяться, она знала, что это все беспочвенно, но внезапность конца поразила ее с безжалостностью молота.
Древесный кот промедлил лишнюю долю секунды, задержавшись раздирая плечи гексапумы на мгновение дольше положенного, и ее средняя лапа свирепо обрушилась на него. Десятисантиметровые когти блеснули как ятаганы и Стефани услышала – и почувствовала – вопль боли древесного кота когда его настиг жестокий удар.
Удар пришелся не прямо, но и этого было достаточно. Он снес кота с шеи гексапумы, отбросил его как игрушку, и вызвал второй вопль, когда кот врезался в ствол дерева. Древесный кот рухнул наземь как изломанный, окровавленный меховой клубок, а гексапума вздыбилась на задних лапах, ревя в ярости и триумфе, затем опустилась на все шесть конечностей и присела, чтобы броситься и разорвать, и сокрушить своего крошечного врага.
Стефани наблюдала это, понимала это, знала что последует… и что она все равно не сможет победить гексапуму. Но древесный кот – ее кот – тоже знал, что не сможет победить гексапуму, и это не остановило его. Какая-то ее часть знала, что это будет не более чем патетический жест, не более чем шипение котенка за мгновение до того, как сомкнутся голодные челюсти, но не сделать этого она не могла.
Она ринулась, не обращая внимания на сломанное ребро, поврежденное колено и сломанную руку. В это мгновение она уже не была простой одиннадцатилетней девочкой. У нее не было времени осознать все что с ней происходило, но кое-что в ней изменилось навсегда, когда древесный кот пожертвовал своей жизнью, чтобы спасти ее. Вопль ее был боевым кличем, когда она бросилась вперед с виброножом наперевес и предложила свою жизнь за него.
Гексапума взвыла, когда высокотехнологичное лезвие вонзилось в нее. Она забыла про Стефани, ограничила свое внимание только Лазающим-Быстро, и была абсолютно не готова к такому удару. Лезвие, воткнувшееся в ее в правый бок, было настолько «острым», что даже детская рука смогла его вонзить по рукоятку. Поспешный рывок зверя прочь от источника боли довершил остальное. Кровь окропила опавшие с прошедшей зимы листья когда неостановимое лезвие прошло через мускулы, сухожилия, артерии и кости.
Стефани пошатнулась и почти упала, когда громадный хищник бросился прочь. Ее рука была вся в крови, еще больше крови забрызгало ее лицо и глаза и если бы у нее было время, ее бы несомненно вырвало. Но времени у нее не было и она подалась дальше вперед, вставая между гексапумой и древесным котом.
Это было все, что она могла сделать, чтобы остаться на ногах. Ее трясло, по залитому кровью лицу бежали слезы, а внутри она выла от ужаса. Но каким-то образом она осталась стоять и подняла гудящее лезвие перед собой. Гексапума смотрела на нее с недоумением. Ее правая задняя лапа безжизненно волочилась, а кровь толчками текла из открытой раны на боку, но острота виброножа в одном отношении сработала против Стефани. Рана была смертельной, но гексапума этого не осознавала. На то, чтобы истечь кровью нужно время, а нож был настолько остер и нанес рану настолько быстро, что животное просто не поняло, какое катастрофическое повреждение ему нанесли. Она просто чувствовала, что ее ранили, что добыча, которая должна была достаться так легко причинила ей больше боли, чем любой другой встреченный ею враг, и она взревела в ярости.
Гексапума промедлила лишь мгновение, шипя, брызгая слюной и прижимая уши, порванные Лазающим-Быстро. Стефани знала, что она вот-вот прыгнет. Она, как и гексапума, не понимала, что уже нанесла смертельную рану, и старалась держать нож твердо. Гексапума бросится прямо на нее, но если она удержит нож, воткнет его зверю в грудь или живот и повторит то, что при предыдущем броске уже сделала с его бедром, тогда, может быть, хотя бы древесный кот…
Гексапума взвыла вновь. Стефани ужасно хотелось закрыть глаза. Но она не могла, и видела ее бросок – видела первый из двух прыжков, которые отделяли ее от Стефани, волоча раненую ногу и широко распахнув клыкастую пасть, которые были необходимы ей чтобы добраться до Стефани.
Но она не успела завершить этот бросок, а Стефани вскинула голову, когда ужасный шум наполнил лес. Она слышала эхо этого звука от древесного кота сражавшегося, чтобы защитить ее. Но в этот раз это был не дерзкий вопль одинокого и безнадежно отважного защитника. Это было перекатывающееся рычание десятков – многих десятков – древесных котов, полное ненависти и жажды мщения, и этот вызов проник даже сквозь ярость гексапумы. Ее голова, как и у Стефани, задралась вверх, и в ее вое была не только ярость, но и паника, когда дерево над ней буквально взорвалось.
Кремово-серая лавина обрушилась с высоким, казалось сотрясающим весь лес звуком. Она поглотила гексапуму неудержимым потоком когтей и игольно-острых клыков. Стефани Харрингтон рухнула рядом с ужасно израненным Лазающим-Быстро когда разведчики и охотники его клана буквально разорвали их врага в клочья.
Глава X
– Я дома! – объявил Ричард Харрингтон, входя в гостиную.
– Наконец-то, – ответила Марджори из ее кабинета. Она все равно заканчивала раздел, поэтому она просто нажала на «сохранить» и закрыла доклад, затем встала и потянулась.
– Эй, не наезжай – строго сказал ее муж пройдя по короткому залу и заглядывая ей в двери. – Это ты можешь весь день работать не выходя никуда из дома, а у некоторых из нас есть пациенты требующие непосредственного, личного внимания… даже не упоминая о врачебном такте.
– Ну да, «о врачебном такте», – фыркнула Марджори, а Ричард улыбнулся, когда она подошла и поцеловала его в щеку. Она кратко обняла его. – Понравилось ли Стеф у мистера Сапристоса? – продолжила она.
– Что? – Ричард отстранился со странным выражением на лице и ее бровь поднялась.
– Я спросила: хорошо ли Стефани провела день у мэра Сапристоса, – сказала она, а Ричард нахмурился.
– Я не отвозил ее в Твин Форкс, – сказал он. – У меня не было времени, поэтому я просто оставил ее дома. Разве я тебе не сказал?
– Оставил ее дома? – повторила Марджори. – Здесь? В поместье?
– Конечно! Где же еще я… – Ричард оборвал себя осознав непонимание жены. – Ты хочешь сказать, что не видела ее весь день?
– Конечно нет! Стала бы я спрашивать тебя о мистере Сапристосе в противном случае?
– Но…
Ричард снова прервался, нахмурившись еще больше. Он постоял мгновение в размышлении, затем повернулся и практически пробежал по залу. Марджори слышала звук открывающейся и закрывающейся двери. Затем звук повторился, и, секундой спустя, Ричард вернулся.
– Ее дельтаплана нет, – мрачно сказал он.
– Но ты сказал, что не брал ее в город, – запротестовала Марджори.
– Не брал, – подтвердил он еще более мрачно. – А раз ее дельтаплана нет, значит она улетела сама по себе. И не сказав об этом ни одному из нас.
Марджори уставилась на него, ощущая каскад хаотических мыслей и внезапных полуоформившихся страхов. Затем она мысленно взяла себя в руки и прочистила горло.
– Если она улетела сама по себе, ей бы уже следовало вернуться, – сказала она настолько спокойно, насколько смогла. – Уже темнеет, а она, скорее всего, собиралась вернуться до темноты.
– Справедливо, – согласился Ричард, а напряжение в их встретившихся взглядах всего на одну ступень отстояло от паники. Неразделимая смесь страха за дочь, вины за то, что не уследили за ней, и – с трудом, но они старались это подавить в себе – гнев на нее, за то, что ускользнула из под присмотра, кипела в них, но сейчас для этого было не время. Ричард встряхнулся, поднял левую руку и набрал комбинацию Стефани на наручном комме.
Он ждал, нетерпеливо барабаня указательным и средним пальцами по ремешку комма, а его лицо становилось все бледнее по мере того, как секунды утекали, не принося ответа. Он выждал полную минуту, за которую его глаза стали агатовыми, а с лица исчезло всякое выражение. Марджори схватила и сжала его левую руку. Она не сказала ничего, поскольку оба они понимали, что именно означает отсутствие ответа.
Болезненным усилием воли Ричард Харрингтон заставил себя принять тишину, и его указательный палец снова пришел в движение. Он набрал другую комбинацию и резко вдохнул, когда практически моментально на комме замигала красная лампочка. В некотором смысле наличие этого сигнала было хуже чем полное отсутствие ответа, с другой стороны увидеть его было невероятным облегчением. По крайней мере у них был маяк – по которому можно будет найти их дочь. Но если аварийный маяк работал, то должны были работать и остальные части комма. А если так – если комм выдавал сигнал высокого тона гарантированно слышимый с расстояния более тридцати метров – то Стефани должна была ответить. Должна была быть причина того, что она не отвечает, и ни один из Харрингтонов не нашел в себе мужества озвучить возможную причину.
– Возьми аптечку, – вместо того сказал Ричард жестким голосом. – Я выведу мою машину из гаража.
* * *
Стефани Харрингтон не могла слышать сигнал потерянного комма, поскольку тот застрял в ветвях более чем в пятидесяти метрах от нее. Она вообще не думала о комме, поскольку была окружена более чем двумя сотнями древесных котов. Они сидели на ветвях, висели на стволах и лежали вместе с ней на влажных листьях. Двое прижимались к земле по бокам от нее и – как и все остальные – урчали в гармонии окровавленному, израненному меховому шару у нее на коленях.
Она была им благодарна за присутствие и знала, что эти десятки стражей могут – и сделают это – защитить ее от любых хищников. Но она не обращала на них внимания, поскольку каждая капля ее внимания фокусировалась с небывалой силой на ее древесном коте, как будто бы она могла сохранить ему жизнь одним усилием воли. Боль в руке, колене и ребрах и остатки страха все еще наполняли ее, но это не имело значения. Ничто – буквально ничто – не было настолько же важным для нее, как древесный кот, которого она обнимала своей здоровой рукой в жесте отчаянной защиты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
А затем та прыгнула.
* * *
Лазающий-Быстро увидел, что клыкастая смерть наконец двинулась. У него было время на то, чтобы послать последнюю мысль Поющей-Истинно и почувствовать свирепствующие в ней отчаянье и ярость при мысли, что она опоздала, а затем больше не осталось времени для мыслей. Не осталось времени ни для чего, кроме скорости, агрессии и свирепости.
* * *
Стефани не могла поверить своим глазам. Гексапума была чертовски быстрой для существа своих размеров, но древесный кот спрыгнул со своего насеста, пронесся кремово-серой стрелой по воздуху, и каким-то образом избежал удара передних лап гексапумы. Он приземлился у нее на шее и гексапума взревела, когда его сантиметровые когти пробили ее шерсть и плотную кожу. Она крутнулась, твердо стоя на обеих задних парах лап, сведя лопатки и изогнувшись, чтобы сбросить кота и вонзить в него когти, но ее яростный удар ушел в пустоту. Закончив атаку, древесный кот пробежал по ее спине и запрыгнул на другую ветку. Гексапума забыла про Стефани. Она повернулась, бросилась на дерево на котором ее ждал кот, поднялась на задних лапах, а передними и средними вцепилась в толстый ствол. Она поднялась на сколько смогла, рыча, и тут Стефани внезапно поняла, что пытался сделать древесный кот.
Он отвлекал гексапуму. Он знал, что не сможет ее убить и даже не сможет по-настоящему дать ей бой. Целью его атаки было причинить ей боль, разозлить и направить эту злость на себя и прочь от нее. И это сработало. Но это была безнадежная, заранее проигранная игра, поскольку ему приходилось повторять свои атаки, продолжать жалить гексапуму, а удача не длится бесконечно.
* * *
Лазающий-Быстро чувствовал свирепое ликование, не похожее на что-либо из прежних своих чувств. Это был бой, в котором он победить не мог, но он шел ему навстречу. Он жаждал его, и в нем полыхало кровавое пламя его собственной ярости. Он наблюдал за рывками клыкастой смерти по дереву и точно рассчитывал свой ответ. Как только клыкастая смерть достигла предела своего наскока, он обрушился ей навстречу, и клыкастая смерть взвыла, когда он разодрал ее морду и порвал ухо в клочья. Но вновь ее ответный удар передних лап пришелся в воздух, когда Лазающий-Быстро отпрыгнул.
Клыкастая смерть снова бросилась на него, и они встретились еще раз. Он танцевал между деревьями и на них, противопоставляя молниеносную скорость, опыт и разум грубой силе и хитрости клыкастой смерти. Это был танец с предрешенным финалом, но он уже кружился в нем дольше, чем считал возможным сначала.
* * *
– Нет!
Стефани вскрикнула в бессмысленном отрицании, когда древесный кот все-таки ошибся. Быть может он поскользнулся, быть может, просто начал уставать. Она не знала. Она было начала чувствовать дикую, нереальную надежду, когда бой все не кончался. Не то, чтобы кот мог победить, но он мог не проиграть. Даже позволяя себе надеяться, она знала, что это все беспочвенно, но внезапность конца поразила ее с безжалостностью молота.
Древесный кот промедлил лишнюю долю секунды, задержавшись раздирая плечи гексапумы на мгновение дольше положенного, и ее средняя лапа свирепо обрушилась на него. Десятисантиметровые когти блеснули как ятаганы и Стефани услышала – и почувствовала – вопль боли древесного кота когда его настиг жестокий удар.
Удар пришелся не прямо, но и этого было достаточно. Он снес кота с шеи гексапумы, отбросил его как игрушку, и вызвал второй вопль, когда кот врезался в ствол дерева. Древесный кот рухнул наземь как изломанный, окровавленный меховой клубок, а гексапума вздыбилась на задних лапах, ревя в ярости и триумфе, затем опустилась на все шесть конечностей и присела, чтобы броситься и разорвать, и сокрушить своего крошечного врага.
Стефани наблюдала это, понимала это, знала что последует… и что она все равно не сможет победить гексапуму. Но древесный кот – ее кот – тоже знал, что не сможет победить гексапуму, и это не остановило его. Какая-то ее часть знала, что это будет не более чем патетический жест, не более чем шипение котенка за мгновение до того, как сомкнутся голодные челюсти, но не сделать этого она не могла.
Она ринулась, не обращая внимания на сломанное ребро, поврежденное колено и сломанную руку. В это мгновение она уже не была простой одиннадцатилетней девочкой. У нее не было времени осознать все что с ней происходило, но кое-что в ней изменилось навсегда, когда древесный кот пожертвовал своей жизнью, чтобы спасти ее. Вопль ее был боевым кличем, когда она бросилась вперед с виброножом наперевес и предложила свою жизнь за него.
Гексапума взвыла, когда высокотехнологичное лезвие вонзилось в нее. Она забыла про Стефани, ограничила свое внимание только Лазающим-Быстро, и была абсолютно не готова к такому удару. Лезвие, воткнувшееся в ее в правый бок, было настолько «острым», что даже детская рука смогла его вонзить по рукоятку. Поспешный рывок зверя прочь от источника боли довершил остальное. Кровь окропила опавшие с прошедшей зимы листья когда неостановимое лезвие прошло через мускулы, сухожилия, артерии и кости.
Стефани пошатнулась и почти упала, когда громадный хищник бросился прочь. Ее рука была вся в крови, еще больше крови забрызгало ее лицо и глаза и если бы у нее было время, ее бы несомненно вырвало. Но времени у нее не было и она подалась дальше вперед, вставая между гексапумой и древесным котом.
Это было все, что она могла сделать, чтобы остаться на ногах. Ее трясло, по залитому кровью лицу бежали слезы, а внутри она выла от ужаса. Но каким-то образом она осталась стоять и подняла гудящее лезвие перед собой. Гексапума смотрела на нее с недоумением. Ее правая задняя лапа безжизненно волочилась, а кровь толчками текла из открытой раны на боку, но острота виброножа в одном отношении сработала против Стефани. Рана была смертельной, но гексапума этого не осознавала. На то, чтобы истечь кровью нужно время, а нож был настолько остер и нанес рану настолько быстро, что животное просто не поняло, какое катастрофическое повреждение ему нанесли. Она просто чувствовала, что ее ранили, что добыча, которая должна была достаться так легко причинила ей больше боли, чем любой другой встреченный ею враг, и она взревела в ярости.
Гексапума промедлила лишь мгновение, шипя, брызгая слюной и прижимая уши, порванные Лазающим-Быстро. Стефани знала, что она вот-вот прыгнет. Она, как и гексапума, не понимала, что уже нанесла смертельную рану, и старалась держать нож твердо. Гексапума бросится прямо на нее, но если она удержит нож, воткнет его зверю в грудь или живот и повторит то, что при предыдущем броске уже сделала с его бедром, тогда, может быть, хотя бы древесный кот…
Гексапума взвыла вновь. Стефани ужасно хотелось закрыть глаза. Но она не могла, и видела ее бросок – видела первый из двух прыжков, которые отделяли ее от Стефани, волоча раненую ногу и широко распахнув клыкастую пасть, которые были необходимы ей чтобы добраться до Стефани.
Но она не успела завершить этот бросок, а Стефани вскинула голову, когда ужасный шум наполнил лес. Она слышала эхо этого звука от древесного кота сражавшегося, чтобы защитить ее. Но в этот раз это был не дерзкий вопль одинокого и безнадежно отважного защитника. Это было перекатывающееся рычание десятков – многих десятков – древесных котов, полное ненависти и жажды мщения, и этот вызов проник даже сквозь ярость гексапумы. Ее голова, как и у Стефани, задралась вверх, и в ее вое была не только ярость, но и паника, когда дерево над ней буквально взорвалось.
Кремово-серая лавина обрушилась с высоким, казалось сотрясающим весь лес звуком. Она поглотила гексапуму неудержимым потоком когтей и игольно-острых клыков. Стефани Харрингтон рухнула рядом с ужасно израненным Лазающим-Быстро когда разведчики и охотники его клана буквально разорвали их врага в клочья.
Глава X
– Я дома! – объявил Ричард Харрингтон, входя в гостиную.
– Наконец-то, – ответила Марджори из ее кабинета. Она все равно заканчивала раздел, поэтому она просто нажала на «сохранить» и закрыла доклад, затем встала и потянулась.
– Эй, не наезжай – строго сказал ее муж пройдя по короткому залу и заглядывая ей в двери. – Это ты можешь весь день работать не выходя никуда из дома, а у некоторых из нас есть пациенты требующие непосредственного, личного внимания… даже не упоминая о врачебном такте.
– Ну да, «о врачебном такте», – фыркнула Марджори, а Ричард улыбнулся, когда она подошла и поцеловала его в щеку. Она кратко обняла его. – Понравилось ли Стеф у мистера Сапристоса? – продолжила она.
– Что? – Ричард отстранился со странным выражением на лице и ее бровь поднялась.
– Я спросила: хорошо ли Стефани провела день у мэра Сапристоса, – сказала она, а Ричард нахмурился.
– Я не отвозил ее в Твин Форкс, – сказал он. – У меня не было времени, поэтому я просто оставил ее дома. Разве я тебе не сказал?
– Оставил ее дома? – повторила Марджори. – Здесь? В поместье?
– Конечно! Где же еще я… – Ричард оборвал себя осознав непонимание жены. – Ты хочешь сказать, что не видела ее весь день?
– Конечно нет! Стала бы я спрашивать тебя о мистере Сапристосе в противном случае?
– Но…
Ричард снова прервался, нахмурившись еще больше. Он постоял мгновение в размышлении, затем повернулся и практически пробежал по залу. Марджори слышала звук открывающейся и закрывающейся двери. Затем звук повторился, и, секундой спустя, Ричард вернулся.
– Ее дельтаплана нет, – мрачно сказал он.
– Но ты сказал, что не брал ее в город, – запротестовала Марджори.
– Не брал, – подтвердил он еще более мрачно. – А раз ее дельтаплана нет, значит она улетела сама по себе. И не сказав об этом ни одному из нас.
Марджори уставилась на него, ощущая каскад хаотических мыслей и внезапных полуоформившихся страхов. Затем она мысленно взяла себя в руки и прочистила горло.
– Если она улетела сама по себе, ей бы уже следовало вернуться, – сказала она настолько спокойно, насколько смогла. – Уже темнеет, а она, скорее всего, собиралась вернуться до темноты.
– Справедливо, – согласился Ричард, а напряжение в их встретившихся взглядах всего на одну ступень отстояло от паники. Неразделимая смесь страха за дочь, вины за то, что не уследили за ней, и – с трудом, но они старались это подавить в себе – гнев на нее, за то, что ускользнула из под присмотра, кипела в них, но сейчас для этого было не время. Ричард встряхнулся, поднял левую руку и набрал комбинацию Стефани на наручном комме.
Он ждал, нетерпеливо барабаня указательным и средним пальцами по ремешку комма, а его лицо становилось все бледнее по мере того, как секунды утекали, не принося ответа. Он выждал полную минуту, за которую его глаза стали агатовыми, а с лица исчезло всякое выражение. Марджори схватила и сжала его левую руку. Она не сказала ничего, поскольку оба они понимали, что именно означает отсутствие ответа.
Болезненным усилием воли Ричард Харрингтон заставил себя принять тишину, и его указательный палец снова пришел в движение. Он набрал другую комбинацию и резко вдохнул, когда практически моментально на комме замигала красная лампочка. В некотором смысле наличие этого сигнала было хуже чем полное отсутствие ответа, с другой стороны увидеть его было невероятным облегчением. По крайней мере у них был маяк – по которому можно будет найти их дочь. Но если аварийный маяк работал, то должны были работать и остальные части комма. А если так – если комм выдавал сигнал высокого тона гарантированно слышимый с расстояния более тридцати метров – то Стефани должна была ответить. Должна была быть причина того, что она не отвечает, и ни один из Харрингтонов не нашел в себе мужества озвучить возможную причину.
– Возьми аптечку, – вместо того сказал Ричард жестким голосом. – Я выведу мою машину из гаража.
* * *
Стефани Харрингтон не могла слышать сигнал потерянного комма, поскольку тот застрял в ветвях более чем в пятидесяти метрах от нее. Она вообще не думала о комме, поскольку была окружена более чем двумя сотнями древесных котов. Они сидели на ветвях, висели на стволах и лежали вместе с ней на влажных листьях. Двое прижимались к земле по бокам от нее и – как и все остальные – урчали в гармонии окровавленному, израненному меховому шару у нее на коленях.
Она была им благодарна за присутствие и знала, что эти десятки стражей могут – и сделают это – защитить ее от любых хищников. Но она не обращала на них внимания, поскольку каждая капля ее внимания фокусировалась с небывалой силой на ее древесном коте, как будто бы она могла сохранить ему жизнь одним усилием воли. Боль в руке, колене и ребрах и остатки страха все еще наполняли ее, но это не имело значения. Ничто – буквально ничто – не было настолько же важным для нее, как древесный кот, которого она обнимала своей здоровой рукой в жесте отчаянной защиты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14