Педро Орсе, смерившему взглядом океан, показался он маленьким - это оттого, что при глубоком вздохе так раздуваются легкие, что легко примут в себя все эти пучины и бездны, да ещё хватит места для режущего волны плота с каменной его рострой. Педро Орсе сам теперь не знает, человек ли он или рыба. Он спускается к морю следом за псом, который узнает и выбирает правый путь, и плохо бы ему пришлось во тьме без этого осторожного и чуткого вожатого и никогда бы не нашел он ни вход в каменный лабиринт, ни выход из него. И вот наконец они достигли исполинских каменных плит, уступами спускающихся к самому морю, и грохот его ударов о скалы делается оглушительным. Под этим черным небом, под рев моря человек, если вдруг выплывет над головой луна, умрет от счастья, думая, что умирает от тоски, от страха, от одиночества. Педро Орсе больше не знобит. Ночь светлеет, на небе зажигается ещё сколько-то звезд, и пес, на минутку отлучившись, прибежал обратно: шлепанцы он подавать не обучен, но мы ведь знаем его достаточно давно и хорошо, чтобы не сомневаться - он способен сообщить все, что захочет: и Педро Орсе должен будет сопровождать его туда, где ждет нежданное - выброшенный ли на берег утопленник, сундук ли с сокровищами, кусок Атлантиды или обломок Летучего Голландца - но оказавшись на месте, он не увидел ничего, кроме камней на камнях и среди камней, однако пес врать не будет, если привел сюда, значит, есть тут что-то особенное, и Педро Орсе заметил, что сам стоит на нем, на огромном камне, формой отдаленно напоминающем корабль, а на нем торчит другой камень, длинный и узкий, как мачта, и вот ещё один - совсем как руль, и румпель есть, хоть и сломанный. Греша на темноту, Педро Орсе обошел камни кругом, потрогал их и ощупал, и убедился, что глаза его не обманывают, перед ним и вправду - вот приподнятый и заостренный нос, вот тупая корма, вот несомненная мачта и очевиднейший руль - самый настоящий корабль, только из камня. Геологический феномен. Педро Орсе более чем сведущ в химических процессах, чтобы объяснить происхождение находки: древний корабль, построенный, разумеется, из дерева, с незапамятных времен выброшен на берег волнами или брошен командой, стоит здесь на камнях, земля и песок заносили его, а потом органическое вещество минерализовалось, а корабль очистился от земли, и сколько же ещё тысячелетий, дождей, ветров, смены холода и жары потребуется, чтобы размыть его очертания и сточить его обводы, сделать неотличимым от камней? Педро Орсе уселся на палубе - в таком положении ему не видно ничего, кроме неба да моря вдалеке, если бы корабль чуть покачивало, показалось бы, что он плывет, и тут - вот она, сила воображения! - старику пришла в голову нелепая мысль: этот окаменелый корабль на самом деле плывет, да не просто плывет, а ещё и тащит за собой, как на буксире, весь наш Пиренейский полуостров, ох, не надо доверять бешеному бреду фантазии, а, впрочем, ничего невозможного бы не было в привидевшемся Педро Орсе плавании, мы и не такие чудеса видали, да вот беда - корабль-то стоит кормой вперед, и ни одна уважающая себя лоханка так плавать не будет. Озябший Педро Орсе поднимается на ноги, и пес спрыгивает с борта - пора домой, хозяин, года ваши не те, чтобы ночами напролет разгуливать, если в юности не добрали, теперь уж поздно упущенное наверстывать.
Когда добрались до перевала, Педро Орсе ноги не держали, а его бедные легкие, совсем недавно ещё способные, казалось, втянуть в себя целый океан, сейчас раздуваются, точно дырявые кузнечные мехи, воздух жестко царапает ноздри, сушит глотку, и в самом деле - такие альпинистские авантюры не по возрасту пожилому аптекарю. Он мешком опустился на камень, упер локти в колени, а щеки подпер ладонями, лоб блестит от испарины, ветер раздувает седые редкие пряди: печальное зрелище - настоящая развалина, жалкие остатки человека, как жалко, что ещё не научились минерализировать людей во цвете лет, в расцвете сил, чтобы превращать их в неподверженные порче и тлену статуи. Но дыхание выровнялось, воздух смягчился, входит и выходит без этого жестяного скрежета. Заметив все эти благотворные перемены, пес, прилегший рядом в ожидании, подобрался, готовясь вскочить. Педро Орсе поднял голову, посмотрел вниз, в предгорье, где стоял дом, окруженный, как ему показалось, аурой какого-то матового сияния, озаренный каким-то несветящимся светом, если эта фраза, состоящая, как и всякая другая, лишь из слов, может быть доступна правильному пониманию. На память Педро Орсе пришел эпилептик из Орсе, который после припадков, пытаясь путано объяснить, какие ощущения им предшествуют, описывал подрагивающий в воздухе поток невидимых частиц, некое излучение, подобное исходящему откуда-то издали жару, или искривление световых лучей на самом пределе их досягаемости: сегодняшняя ночь и впрямь богата чудесами - нить и облако голубой шерсти, каменный корабль на берегу, а теперь ещё этот дом, таинственным образом трепещущий и подрагивающий - или это только так кажется издали? Очертания его размываются и двоятся, колеблются в воздухе, и сам он то удаляется, становясь почти неразличимой точкой, то, медленно пульсируя, возвращается. На мгновение Педро Орсе испугался, что его бросили одного в этой пустыне - ещё одной - но страх тотчас прошел, зато пришло время постичь, что там, внизу соединились Мария Гуавайра и Жоакин Сасса, и времена изменились, теперь пора приладить пестик к ступке, да простится мне столь грубое, простонародное и старомодное сравнение. Педро Орсе уже поднялся было, чтобы начать спуск по склону, но опять присел, продрогнув до костей, на камень, терпеливо дожидаясь, когда дом обретет свое прежнее и привычное домовое обличье, когда - разнообразим наши скабрезные иносказания - опадет, взметнувшись напоследок, тот последний язык пламени, который так жарко полыхает сейчас в очаге, а старик все сидел да сидел, не трогаясь с места, чтобы уж наверное найти на месте огня лишь пепел.
Мария Гуавайра проснулась с первым светом зари у себя в комнате, в своей кровати, и рядом с ней спал мужчина. Она слышала его дыхание, такое глубокое, будто из самого мозга костей добывает он себе новые силы, и невольно старалась дышать ему в такт. Колыхнувшаяся грудь заставила её ощутить свою наготу. Обеими руками она провела по своему телу от середины бедер - и вверх, обогнула лобок, проскользила ладонями от живота к грудям и внезапно вспомнила свой изумленный крик, когда вчера ночью где-то внутри её существа взорвалось, вспыхнуло солнечными протуберанцами наслаждение. Уже окончательно проснувшись, женщина прикусила кончики пальцев, чтобы не вскрикнуть снова, но в этом задавленном крике ей хотелось узнать прежние ощущения, сделать так, чтобы они стали навсегда неразлучными с нею, а, может быть, это рвалось из груди вновь пробудившееся желание или отчаяние, угрызения совести или тоскливая тревога, находящая себе обычно выход в словах: Что теперь со мной будет? - одни мысли неотделимы от других, и не бывает химически чистых ощущений, они всегда смешиваются и переплетаются, а Мария Гуавайра живет в сельской глуши, вдали от центров цивилизации, преподающих науку любви и правила любовного поведения, и скоро ведь уже явятся те двое крестьян, которые обрабатывают её земли, и что она им скажет, как объяснит, что дом полон незнакомцами - в свете дня все на свете предстает преображенным. Спящий рядом мужчина швырнул в море обломок скалы, а Жоана Карда надвое рассекла землю, а Жозе Анайсо был царем скворцов, а Педро Орсе ощущал под ногами колебания почвы, и Пес появился невесть откуда, чтобы соединить этих людей. Но прочнее всего он соединил меня с этим человеком, я потянула за нить, и ты по ней дошел до моего порога, до моей кровати, проник внутрь моего тела и в самую душу, потому что только душа могла исторгнуть из себя тот крик. Через несколько мгновений глаза её закрылись, а когда она вновь открыла их, увидела, что Жоакин Сасса проснулся, ощутила крепость его плоти, и с жаждущим всхлипом раскинулась, принимая его, и на этот раз не закричала, а заплакала, засмеявшись, за окном же был белый день. О чем говорили они, мы из приличествующей случаю скромности умолчим, пусть каждый сам представит себе их беседу, пороется в своем воображении, но, скорей всего, все равно не угадает - это трудно, хотя словарь любви весьма небогат.
Светясь белизной, - правильно предполагал вчера за ужином Жоакин Сасса - поднялась с постели Мария Гуавайра и сказала так: Не хотела я вновь надевать свой темный вдовий наряд, но не успею найти ничего другого, работники мои скоро уж будут здесь. Она оделась, вернулась к кровати, склонилась над Жоакином, закрыла его лицо своими волосами, поцеловала, а потом бегом выбежала из спальни. Жоакин Сасса свернулся клубочком, смежил вежды, он заснет сейчас, а та слеза, что блестит у него на щеке, может быть, оставлена Марией Гуавайрой, но не исключено, что она - его собственная, ибо мужчинам тоже случается плакать, и это вовсе не стыдно, только на пользу им идет.
А в этой комнате ночуют Жозе Анайсо и Жоана Карда, дверь туда закрыта, они ещё спят. А из другой комнаты появился пес, взглянул на Мария Гуавайру и вернулся на место, снова улегся, оберегая покой своего хозяина Педро Орсе, отдыхающего после всех своих ночных походов и открытий. Уже в воздухе чувствуется - день сегодня будет жарким. Со стороны моря движутся облака и кажется, что обгоняют ветер. Рядом с Парагнедых стоят двое - это поденщики, пришедшие на работу, и один говорит другому, что как ни плакалась вдова на неурожай, а машину-то все же купила. Мужа нет, вот и дурит, это саркастическое замечание принадлежит тому, что постарше. Мария Гуавайра окликнула их и, пока разводила огонь, кипятила кофе, объяснила - дала, мол, приют заблудившимся путешественникам, трое - португальцы, а один - из Испании, они ещё спят, намаялись, бедные. И не страшно вам, сеньора, одной, в пустом доме, молвил тот, что помоложе, и фраза эта, исполненная человеческого сочувствия, является лишь вариантом других, многократно уже звучавших здесь и исполненных совершенно иного значения: Вам бы, сеньора, замуж, как же без опоры - или: Не хвалясь скажу, никого, сеньора, не сыщете лучше меня и по хозяйству помочь и для иного-прочего, Поверьте, сеньора, вы мне по сердцу пришлись, Верю, сеньора, что когда-нибудь останусь тут навсегда, Вы, сеньора, верно, думаете, я - деревянный, а я голову из-за вас потерял. Насчет головы не знаю, но будешь руки распускать - зуба точно лишишься, так сказала однажды Мария Гуавайра, и потому работяге помоложе ничего не оставалось как вернуться к первой фразе, слегка видоизменив ее: Кто же, вас, сеньора, защитит, если что - но и в таком прочтении речи его до сих пор не возымели желанного действия.
Работники отправились в поле, Мария Гуавайра вернулась к себе. Жоакин Сасса спал. Осторожно и медленно, чтобы не разбудить его, она открыла ларь, стала перебирать свои наряды золотой поры - розовые, зеленые, голубые, белые, красные, оранжевые и сиреневые, а равно и прочие, разноцветные, и не то чтобы тут была целая театральная костюмерная или очень уж большой доход получала она со своей земли, но ведь всем известно: двух платьев довольно, чтобы устроить праздник, а с двумя юбками и двумя блузками можно зажечь на небе радугу. Одежда пахнет нафталином и затхолью, Мария Гуавайра решает вывесить её на дворе да проветрить, чтобы отбить едкий дух химии и омертвелого времени, и, когда спускается, держа в охапке эту пеструю груду, встречает Жоану Карда - она тоже оставила любовника в тепле простынь и, моментально сообразив, что происходит, решает помочь. И вот уж обе они хохочут, развешивая на веревках юбки и платья, хлопающие и вьющиеся под ветром наподобие флагов, так что невольно хочется вскричать "Да здравствует свобода!".
Потом возвращаются в дом, на кухню, готовят завтрак, и от смешанного аромата свежесмолотого кофе, молока, хлеба, хоть черствого да вкусного, домашнего мармелада мужчины просыпаются - первым появляется Жозе Анайсо, за ним Жоакин Сасса, а третьим вышло существо, хоть и мужского пола, но не мужчина - короче говоря, вышел пес наш, показался на пороге, оглядел собравшихся и скрылся. За хозяином пошел, сказала Мария Гуавайра, у которой, в сущности, все права считаться хозяйкой, но она, как видим, добровольно от них отказалась. И вот показался наконец Педро Орсе, поздоровался, сел к столу и замолчал надолго, не без раздражения взирая на затаенную, но все равно неуместную нежность, по-прежнему сквозящую в каждом движении, слове и взгляде двух парочек, четверых его сотрапезников, да что поделаешь: тем, кто счастлив, другое солнце светит.
Не идет ему эта неприязненная мина, и наш долг - понять старика, ибо он, хоть таковым себя и считает, вслух об этом ещё не говорил, а потому Жозе Анайсо, пытается вовлечь его в разговор, осведомляясь, хороша ли была его ночная прогулка, приятным ли спутником оказался пес, и несколько умиротворенный Педро Орсе не отталкивает, фигурально выражаясь, руку дружбы, протянутую ему так вовремя, пока томящее его чувство своей ненужности и чужеродности не стало ещё горше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50