Две с половиной тысячи метров полой стальной нити спружинили, и захват отклонился от своего строго горизонтального положения. Вроде бы не так уж и намного, но этого оказалось достаточно – изуродованный обломок подводной лодки чуть приподнял свою носовую часть…
Глаз телекамеры бесстрастно отобразил всё это на экранах «комнаты призраков»: из развороченного вздутия позади рубки субмарины – из ракетного ангара – вывалилось длинное заострённое серое туловище. Камински почувствовал, как по хребту скатилась горячая капля пота. Матка бозка Ченстоховска…
Ракета помедлила, словно размышляя, затем протиснулась между пальцами железной руки – зазоры между ними были достаточными, ведь не золотой же песок собирались черпать создатели этого исполинского механизма, – и устремилась вертикально вниз, к тёмному океанскому дну.
«Сколько времени нужно ракете, – лихорадочно соображал Джеф, – чтобы достичь дна? Её разгоняет ускорение свободного падения и тормозит более плотная, чем воздух, водная среда… В любом случае счёт идёт на минуты, не более того. А потом… Океанское дно там, где покоилась субмарина, мягкое – ил и песок. А если металлическая сигара с чудовищным содержимым – по закону подлости – возьмёт да и отыщет какой-нибудь торчащий из этого ила камень (единственный на сотни миль вокруг)? Что тогда? Ракета пролежала под водой больше шести лет, но это вовсе не значит, что её крупнокалиберная боеголовка бесповоротно „протухла“. Когда поднимали затонувшие во время Второй Мировой транспорты с боеприпасами, то бомбы и снаряды иногда имели обыкновение взрываться. Но то были обычные бомбы, а если грохнет эта…».
Воображение услужливо нарисовало Юзефу апокалиптическую картину: увенчанный султаном кипящей пены гигантский водяной столб, выпирающий в небеса и возносящий к тучам такую крошечную – по сравнению с огромной массой взбесившейся воды – скорлупку «Гломара». Если водородный заряд взорвётся, то пятикилометровая водная толща не станет серьёзной преградой для его всесокрушающей мощи. Наоборот, в воде ударная волна обретает ещё большую разрушительную силу, достаточную для того, чтобы проломить днище находящегося за много миль от эпицентра взрыва линкора или авианосца.
Ракета пропала из поля зрения телекамер через секунды, поэтому никто не видел, как в нескольких сотнях метрах от усеянного каменными обломками дна она вдруг замедлила своё падение, повернулась боком и продолжала опускаться уже неспешно. Опасную игрушку словно подхватила осторожная и сильная рука, бережно уложившая её на песчаную лужайку среди подводных камней. И этого тоже никто не видел.
* * *
Здесь, внутри гигантского корабля (не корабля даже, а, скорее, плавучего рукотворного острова), всегда тихо. Метры и метры стали палуб и переборок отсекают корабельное нутро от внешнего мира. Когда находишься тут, то понимание того, что ты на корабле, пропадает напрочь. У корабля всегда чуть-чуть подрагивает палуба от дыхания работающих машин; с борта корабля видно море; корабль, наконец, покачивает – ведь океан не твердь земная. А здесь ничего этого нет: ни ощущения движения, ни морского пейзажа, ни качки. Тропический тайфун смог бы расшевелить стотысячетонную громаду ударного авианосца, но подобные ураганы в этих местах очень большая редкость. Два атомных сердца-реактора бьются бесшумно, а прочие звуки – свист паровых турбин, рокот турбозубчатых агрегатов, передающих стремительное вращение турбинных роторов на неспешные гребные валы, и бормотание вспомогательных механизмов – не выбираются за пределы машинных отделений.
Корабль может бежать со скоростью более тридцати узлов, – от Аденского залива до Персидского около суток полного хода, – но скорости этой не чувствуешь, как не чувствует человек быстроты бега его планеты сквозь чёрную пустоту космоса. Плавучий остров плотно заселён: на борту его свыше шести тысяч разумных существ, занятых самыми разными делами. Но все дела всех Носителей Разума, топчущих его палубы, подчинены одной-единственной цели, ради которой и создан этот технологический монстр: как можно более эффективному уничтожению себе подобных, считающихся врагами. И для этой цели здесь, в обширном хранилище (когда-то на куда более примитивных военных кораблях подобные отделения именовались крюйт-камерами), заботливо разложены по уютным гнёздам-стеллажам убийственные приспособления, изящно упакованные в смертоносно-красивые цилиндры с заострёнными или каплевидно-обтекаемыми змеиными головами.
По мере надобности эти опасные игрушки извлекаются наверх. Там их подвешивают к подрагивающим от нетерпения крылатым машинам, и те, обдав палубу жаром реактивных двигателей, уносятся в небо. Через считанные минуты машины-убийцы появятся над целью – над древним городом, столицей некогда могущественного арабского халифата, – и их когти вонзятся в его плоть, кроша в щебень и дворцы, и лачуги.
Город практически беззащитен – против этих птиц у него заклинаний нет. И оружия, которое могло бы подрезать им их скошенные крылья, тоже нет. Остаётся лишь посылать бессильные проклятья к равнодушному раскалённому небу…
Птицы прилетают по ночам. Нет, они совсем не боятся дневного света, просто людям, управляющим птицами, это время привычнее – ведь у них дома, в Стране-между-Океанами, в это время разгар рабочего дня. Убивать – это ведь такая же работа, как и любая другая (только платят больше), а для работы существуют специально отведённые рабочие часы (сверхурочные оплачиваются особо). И потом, ночью обитатели города возвращаются в свои жилища, а значит, рушащиеся стены похоронят их под собой. Ночная атака эффективнее.
Людям, управляющим птицами, нет никакого дела до прошлого этого некогда великого города. Они – в подавляющем большинстве своём – не читали и даже не слышали о Шехерезаде и Синдбаде-мореходе, о джиннах и сокровищах Али-бабы. Нет, о сокровищах кое-что слышали: сокровища – это то, что можно взвесить, оценить и унести с собой. И люди, управляющие железными зверями (теми, что ползут сейчас через пески), так и поступят – когда войдут в побеждённый город. Всё на свете имеет свою цену – особенно чёрная кровь земли. Хозяева птиц и ползучих железных зверей убеждены в этом.
Человек, несущий дежурство в хранилище боезапаса (один из многих людей, занятых этим делом), не видит ни взлёта самолётов с палубы авианосца, ни, тем более, рычащих танковых колонн, рвущихся к Багдаду. У него другая работа – следить за тем, чтобы доверенные его присмотру зубы дракона всегда были ухожены, почищены и готовы к оскалу. Температура и уровень влажности здесь контролируются автоматически, сдублированные системы сигнализации немедленно известят человека о выходе любого из отслеживаемых параметров за допустимые пределы, но принять решение о том или ином действии должен будет именно он. Поэтому нет смысла отвлекаться от этой важной задачи на созерцание впечатляющей картины взлёта и посадки боевых крылатых машин – этим занимаются другие.
У человека достаточно времени для размышлений – почти всю работу за него делает хитрая электроника, – но он не слишком приучен предаваться занятиям подобного рода. Полезны только те мысли, которые можно превратить в доллары, а остальные – это просто никчёмный мусор.
Лейтенант Джеймс Эшвуд посмотрел на дисплей, на котором монотонно, раз за разом, высвечивались колонки цифр, выдаваемых системой обегающего контроля. Всё в порядке – как всегда. Ещё не было случая, чтобы требовалось вмешательство оператора. Ему приходится действовать, когда сюда прибывают команды заряжания – они аккуратно выкатывают на тележках тяжкие туши бомб и ракет к подъёмникам. А он, лейтенант Эшвуд, обязан следить, чтобы никто из них не нарушал правил обращения с опасным грузом, и фиксировать в памяти компьютера, сколько боевых единиц оружия изъято из хранилища, и каких именно. Скучновато, конечно, но что поделаешь: он, Джеймс Эшвуд, добросовестно выполняет свои обязанности – как и тысячи других одетых в военную форму людей на борту огромного корабля.
Парням, которые сидят в кабинах «хорнетов» и «томкэтов», понятное дело, веселее. Задачу встречи управляемой ракеты класса «воздух-поверхность» с целью решает бортовой компьютер, однако команду на запуск даёт пилот. Приятно, наверно, ощущать себя повелителем такой мощи, перед которой спасуют все восточные ифриты вместе взятые. Об этом, собственно, и мечталось, когда Джеймс подписывал контракт: лететь, уклоняясь от зенитных ракет, прорываться, чтобы обрушить на голову врагов свободы и демократии огненный смерч. Не вышло… Ну что ж, каждому своё! Он, Джеймс Эшвуд, тоже в строю, и его вклад в общую победу тоже есть – пусть и не очень заметный. Этот зазнавшийся диктатор, осмелившийся противиться воле Первой Страны мира, своё получит! А в том, что развалившая дворец восточного деспота авиаракета сработала безотказно, есть несомненная заслуга оружейников авианосца (в том числе и лейтенанта Эшвуда).
Джеймс ещё раз взглянул на экран – всё нормально. Почему-то захотелось вдруг откинуться на спинку подвижного кресла и положить ноги на пульт, но Эшвуд удержался. В хранилище установлены камеры видеонаблюдения – можно запросто нарваться на неприятность. Особенно если сейчас на дежурстве в центральном этот высокомерный зануда из Иллинойса…
18.33., время нью-йоркское. По-местному половина третьего ночи, тёмной южной ночи, которую рвут над Багдадом вспышки разрывов. А там, дома, люди торопятся с работы домой, клянут автомобильные пробки, спеша скорее скрыться в раковины личной жизни. Уитни, наверно, уже дома. Или не дома, а где-нибудь ещё… И не одна, а с кем-то… Такая девчонка никогда не останется без должного мужского внимания… Славно они с ней оттянулись тогда, в его прошлый отпуск… Повторится ли такое ещё? Вот заявится он (пусть даже в ореоле героя победоносной войны) и услышит: «Знаешь, darling, ты слишком долго отсутствовал. Я не люблю терять время зря, ведь время – деньги!». А что до лаврового венка победителя, так многие в Штатах (и Уитни в том числе) почему-то не слишком одобряют эту войну, в отличие от войны девяносто второго года. Ну и чёрт с ней! Что он, пропадёт, что ли? На его век девчонок хватит – и не таких чересчур умных, как эта Уитни! Свободное время, деньги, мужественная внешность и имидж настоящего парня, американского солдата – что ещё нужно для покорения женского сердца? На борту авианосца девушки тоже есть (и немало), но вот только правила строго запрещают любые контакты (кроме чисто служебных) между военнослужащими разного пола. И соблюдаются эти правила неукоснительно.
И тут лейтенант Джеймс Эшвуд увидел женщину.
Это было невозможно, но, тем не менее, было именно так. Здесь, в святая святых, за несколькими бронированными дверями (для открытия такой двери мало предъявить магнитную карту с личным кодом, идентификация подтверждается ещё из центрального поста и контролируется визуально, и это понятно – ведь в хранилище находится не только обычные боезаряды, но и ядерные), в шаге от дежурного оператора склада боепитания в свободной позе стояла женщина.
Эшвуд готов был поклясться чем угодно, что её он никогда раньше не видел. На авианосце сотни и сотни женщин, несущих службу по контракту, но эту он среди них не встречал. Конечно, корабль так велик, что в некоторых его отсеках Джеймс никогда и не был, но бывают же иногда общие сборы экипажа (например, когда ждали прибытия на борт президента), а уж такую яркую особу лейтенант заприметил бы – непременно.
И выглядела незнакомка как-то странно. Вроде обычная униформа-комбинезон, но вот цвет… Отливает голубизной, или это отсвет ламп? И волосы: девушки здесь или носят короткую спортивную стрижку, или целомудренно прячут причёску под головной убор, строго следуя наставлениям по снижению степени стресса для мужской части населения плавучего острова. А эта – густые чёрные локоны до плеч, словно явилась на вечеринку соблазнять всех и каждого… И вообще, внешность у девочки – лечь и не встать без посторонней помощи! Идеальные черты лица; матовая, чуть золотистая, кожа; тёмные глазищи, в глубине которых перебегают искорки; фигурка (даже под одеждой заметно) такая, что… Но, чёрт побери, как она сюда попала?! Через палубы и переборки прошла, как в фантастическом фильме? И почему до сих пор внутренняя связь не взорвалась проклятьями по поводу столь вопиющего нарушения устава? Не видят они её, что ли?!
Гостья чуть наклонила голову на точёной шее и улыбнулась – Джеймса окатило волной жара. От такого видеоклипа точно удар хватит, особенно после трёхмесячного пребывания в этом плавучем монастыре…
– Ты сомневаешься в том, что я живая? – услышал Эшвуд. – Можешь протянуть руку и потрогать меня – я вовсе не привидение.
Голос женщины звучал мягко и приветливо, говорила она по-английски чисто и правильно, без малейшего акцента, даже вворачивала сленговые словечки, но вот оттенок речи… Так, наверно, могла бы говорить ожившая машина, невероятно совершенная и неотличимая (почти!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Глаз телекамеры бесстрастно отобразил всё это на экранах «комнаты призраков»: из развороченного вздутия позади рубки субмарины – из ракетного ангара – вывалилось длинное заострённое серое туловище. Камински почувствовал, как по хребту скатилась горячая капля пота. Матка бозка Ченстоховска…
Ракета помедлила, словно размышляя, затем протиснулась между пальцами железной руки – зазоры между ними были достаточными, ведь не золотой же песок собирались черпать создатели этого исполинского механизма, – и устремилась вертикально вниз, к тёмному океанскому дну.
«Сколько времени нужно ракете, – лихорадочно соображал Джеф, – чтобы достичь дна? Её разгоняет ускорение свободного падения и тормозит более плотная, чем воздух, водная среда… В любом случае счёт идёт на минуты, не более того. А потом… Океанское дно там, где покоилась субмарина, мягкое – ил и песок. А если металлическая сигара с чудовищным содержимым – по закону подлости – возьмёт да и отыщет какой-нибудь торчащий из этого ила камень (единственный на сотни миль вокруг)? Что тогда? Ракета пролежала под водой больше шести лет, но это вовсе не значит, что её крупнокалиберная боеголовка бесповоротно „протухла“. Когда поднимали затонувшие во время Второй Мировой транспорты с боеприпасами, то бомбы и снаряды иногда имели обыкновение взрываться. Но то были обычные бомбы, а если грохнет эта…».
Воображение услужливо нарисовало Юзефу апокалиптическую картину: увенчанный султаном кипящей пены гигантский водяной столб, выпирающий в небеса и возносящий к тучам такую крошечную – по сравнению с огромной массой взбесившейся воды – скорлупку «Гломара». Если водородный заряд взорвётся, то пятикилометровая водная толща не станет серьёзной преградой для его всесокрушающей мощи. Наоборот, в воде ударная волна обретает ещё большую разрушительную силу, достаточную для того, чтобы проломить днище находящегося за много миль от эпицентра взрыва линкора или авианосца.
Ракета пропала из поля зрения телекамер через секунды, поэтому никто не видел, как в нескольких сотнях метрах от усеянного каменными обломками дна она вдруг замедлила своё падение, повернулась боком и продолжала опускаться уже неспешно. Опасную игрушку словно подхватила осторожная и сильная рука, бережно уложившая её на песчаную лужайку среди подводных камней. И этого тоже никто не видел.
* * *
Здесь, внутри гигантского корабля (не корабля даже, а, скорее, плавучего рукотворного острова), всегда тихо. Метры и метры стали палуб и переборок отсекают корабельное нутро от внешнего мира. Когда находишься тут, то понимание того, что ты на корабле, пропадает напрочь. У корабля всегда чуть-чуть подрагивает палуба от дыхания работающих машин; с борта корабля видно море; корабль, наконец, покачивает – ведь океан не твердь земная. А здесь ничего этого нет: ни ощущения движения, ни морского пейзажа, ни качки. Тропический тайфун смог бы расшевелить стотысячетонную громаду ударного авианосца, но подобные ураганы в этих местах очень большая редкость. Два атомных сердца-реактора бьются бесшумно, а прочие звуки – свист паровых турбин, рокот турбозубчатых агрегатов, передающих стремительное вращение турбинных роторов на неспешные гребные валы, и бормотание вспомогательных механизмов – не выбираются за пределы машинных отделений.
Корабль может бежать со скоростью более тридцати узлов, – от Аденского залива до Персидского около суток полного хода, – но скорости этой не чувствуешь, как не чувствует человек быстроты бега его планеты сквозь чёрную пустоту космоса. Плавучий остров плотно заселён: на борту его свыше шести тысяч разумных существ, занятых самыми разными делами. Но все дела всех Носителей Разума, топчущих его палубы, подчинены одной-единственной цели, ради которой и создан этот технологический монстр: как можно более эффективному уничтожению себе подобных, считающихся врагами. И для этой цели здесь, в обширном хранилище (когда-то на куда более примитивных военных кораблях подобные отделения именовались крюйт-камерами), заботливо разложены по уютным гнёздам-стеллажам убийственные приспособления, изящно упакованные в смертоносно-красивые цилиндры с заострёнными или каплевидно-обтекаемыми змеиными головами.
По мере надобности эти опасные игрушки извлекаются наверх. Там их подвешивают к подрагивающим от нетерпения крылатым машинам, и те, обдав палубу жаром реактивных двигателей, уносятся в небо. Через считанные минуты машины-убийцы появятся над целью – над древним городом, столицей некогда могущественного арабского халифата, – и их когти вонзятся в его плоть, кроша в щебень и дворцы, и лачуги.
Город практически беззащитен – против этих птиц у него заклинаний нет. И оружия, которое могло бы подрезать им их скошенные крылья, тоже нет. Остаётся лишь посылать бессильные проклятья к равнодушному раскалённому небу…
Птицы прилетают по ночам. Нет, они совсем не боятся дневного света, просто людям, управляющим птицами, это время привычнее – ведь у них дома, в Стране-между-Океанами, в это время разгар рабочего дня. Убивать – это ведь такая же работа, как и любая другая (только платят больше), а для работы существуют специально отведённые рабочие часы (сверхурочные оплачиваются особо). И потом, ночью обитатели города возвращаются в свои жилища, а значит, рушащиеся стены похоронят их под собой. Ночная атака эффективнее.
Людям, управляющим птицами, нет никакого дела до прошлого этого некогда великого города. Они – в подавляющем большинстве своём – не читали и даже не слышали о Шехерезаде и Синдбаде-мореходе, о джиннах и сокровищах Али-бабы. Нет, о сокровищах кое-что слышали: сокровища – это то, что можно взвесить, оценить и унести с собой. И люди, управляющие железными зверями (теми, что ползут сейчас через пески), так и поступят – когда войдут в побеждённый город. Всё на свете имеет свою цену – особенно чёрная кровь земли. Хозяева птиц и ползучих железных зверей убеждены в этом.
Человек, несущий дежурство в хранилище боезапаса (один из многих людей, занятых этим делом), не видит ни взлёта самолётов с палубы авианосца, ни, тем более, рычащих танковых колонн, рвущихся к Багдаду. У него другая работа – следить за тем, чтобы доверенные его присмотру зубы дракона всегда были ухожены, почищены и готовы к оскалу. Температура и уровень влажности здесь контролируются автоматически, сдублированные системы сигнализации немедленно известят человека о выходе любого из отслеживаемых параметров за допустимые пределы, но принять решение о том или ином действии должен будет именно он. Поэтому нет смысла отвлекаться от этой важной задачи на созерцание впечатляющей картины взлёта и посадки боевых крылатых машин – этим занимаются другие.
У человека достаточно времени для размышлений – почти всю работу за него делает хитрая электроника, – но он не слишком приучен предаваться занятиям подобного рода. Полезны только те мысли, которые можно превратить в доллары, а остальные – это просто никчёмный мусор.
Лейтенант Джеймс Эшвуд посмотрел на дисплей, на котором монотонно, раз за разом, высвечивались колонки цифр, выдаваемых системой обегающего контроля. Всё в порядке – как всегда. Ещё не было случая, чтобы требовалось вмешательство оператора. Ему приходится действовать, когда сюда прибывают команды заряжания – они аккуратно выкатывают на тележках тяжкие туши бомб и ракет к подъёмникам. А он, лейтенант Эшвуд, обязан следить, чтобы никто из них не нарушал правил обращения с опасным грузом, и фиксировать в памяти компьютера, сколько боевых единиц оружия изъято из хранилища, и каких именно. Скучновато, конечно, но что поделаешь: он, Джеймс Эшвуд, добросовестно выполняет свои обязанности – как и тысячи других одетых в военную форму людей на борту огромного корабля.
Парням, которые сидят в кабинах «хорнетов» и «томкэтов», понятное дело, веселее. Задачу встречи управляемой ракеты класса «воздух-поверхность» с целью решает бортовой компьютер, однако команду на запуск даёт пилот. Приятно, наверно, ощущать себя повелителем такой мощи, перед которой спасуют все восточные ифриты вместе взятые. Об этом, собственно, и мечталось, когда Джеймс подписывал контракт: лететь, уклоняясь от зенитных ракет, прорываться, чтобы обрушить на голову врагов свободы и демократии огненный смерч. Не вышло… Ну что ж, каждому своё! Он, Джеймс Эшвуд, тоже в строю, и его вклад в общую победу тоже есть – пусть и не очень заметный. Этот зазнавшийся диктатор, осмелившийся противиться воле Первой Страны мира, своё получит! А в том, что развалившая дворец восточного деспота авиаракета сработала безотказно, есть несомненная заслуга оружейников авианосца (в том числе и лейтенанта Эшвуда).
Джеймс ещё раз взглянул на экран – всё нормально. Почему-то захотелось вдруг откинуться на спинку подвижного кресла и положить ноги на пульт, но Эшвуд удержался. В хранилище установлены камеры видеонаблюдения – можно запросто нарваться на неприятность. Особенно если сейчас на дежурстве в центральном этот высокомерный зануда из Иллинойса…
18.33., время нью-йоркское. По-местному половина третьего ночи, тёмной южной ночи, которую рвут над Багдадом вспышки разрывов. А там, дома, люди торопятся с работы домой, клянут автомобильные пробки, спеша скорее скрыться в раковины личной жизни. Уитни, наверно, уже дома. Или не дома, а где-нибудь ещё… И не одна, а с кем-то… Такая девчонка никогда не останется без должного мужского внимания… Славно они с ней оттянулись тогда, в его прошлый отпуск… Повторится ли такое ещё? Вот заявится он (пусть даже в ореоле героя победоносной войны) и услышит: «Знаешь, darling, ты слишком долго отсутствовал. Я не люблю терять время зря, ведь время – деньги!». А что до лаврового венка победителя, так многие в Штатах (и Уитни в том числе) почему-то не слишком одобряют эту войну, в отличие от войны девяносто второго года. Ну и чёрт с ней! Что он, пропадёт, что ли? На его век девчонок хватит – и не таких чересчур умных, как эта Уитни! Свободное время, деньги, мужественная внешность и имидж настоящего парня, американского солдата – что ещё нужно для покорения женского сердца? На борту авианосца девушки тоже есть (и немало), но вот только правила строго запрещают любые контакты (кроме чисто служебных) между военнослужащими разного пола. И соблюдаются эти правила неукоснительно.
И тут лейтенант Джеймс Эшвуд увидел женщину.
Это было невозможно, но, тем не менее, было именно так. Здесь, в святая святых, за несколькими бронированными дверями (для открытия такой двери мало предъявить магнитную карту с личным кодом, идентификация подтверждается ещё из центрального поста и контролируется визуально, и это понятно – ведь в хранилище находится не только обычные боезаряды, но и ядерные), в шаге от дежурного оператора склада боепитания в свободной позе стояла женщина.
Эшвуд готов был поклясться чем угодно, что её он никогда раньше не видел. На авианосце сотни и сотни женщин, несущих службу по контракту, но эту он среди них не встречал. Конечно, корабль так велик, что в некоторых его отсеках Джеймс никогда и не был, но бывают же иногда общие сборы экипажа (например, когда ждали прибытия на борт президента), а уж такую яркую особу лейтенант заприметил бы – непременно.
И выглядела незнакомка как-то странно. Вроде обычная униформа-комбинезон, но вот цвет… Отливает голубизной, или это отсвет ламп? И волосы: девушки здесь или носят короткую спортивную стрижку, или целомудренно прячут причёску под головной убор, строго следуя наставлениям по снижению степени стресса для мужской части населения плавучего острова. А эта – густые чёрные локоны до плеч, словно явилась на вечеринку соблазнять всех и каждого… И вообще, внешность у девочки – лечь и не встать без посторонней помощи! Идеальные черты лица; матовая, чуть золотистая, кожа; тёмные глазищи, в глубине которых перебегают искорки; фигурка (даже под одеждой заметно) такая, что… Но, чёрт побери, как она сюда попала?! Через палубы и переборки прошла, как в фантастическом фильме? И почему до сих пор внутренняя связь не взорвалась проклятьями по поводу столь вопиющего нарушения устава? Не видят они её, что ли?!
Гостья чуть наклонила голову на точёной шее и улыбнулась – Джеймса окатило волной жара. От такого видеоклипа точно удар хватит, особенно после трёхмесячного пребывания в этом плавучем монастыре…
– Ты сомневаешься в том, что я живая? – услышал Эшвуд. – Можешь протянуть руку и потрогать меня – я вовсе не привидение.
Голос женщины звучал мягко и приветливо, говорила она по-английски чисто и правильно, без малейшего акцента, даже вворачивала сленговые словечки, но вот оттенок речи… Так, наверно, могла бы говорить ожившая машина, невероятно совершенная и неотличимая (почти!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33