И на этой границе из тьмы проступили две зыбкие голубые тени, принявшие очертания двух человеческих фигур.
«Это ещё что такое? – подумал сидевший за письменным столом человек, приподняв брови. – Галлюцинация? Или… Вот уж не думал, что мне когда-нибудь придётся общаться с привидениями! Привидениями? А если это…»
– Кто вы такие? – спросил человек, и голос его был спокоен. – Впрочем, я, кажется, догадываюсь… Зачем вы пришли?
– Если ты догадываешься, – негромко, но очень отчётливо прозвучало в его сознании, – кто мы такие, ты догадаешься и о цели нашего визита.
– Вы пришли обвинять, так? – по-прежнему спокойно произнёс человек. – Но разве может кто-нибудь, пусть даже сам Господь Бог, обвинить меня в содеянном с моей помощью и при моём непосредственном участии строже, чем я сам? Но я не мог иначе! Слишком страшно было то, что родилось в Германии, и то, что это родившееся намеревалось принести всему миру! Фашизм надо было остановить – любой ценой!
Контуры призрачных фигур стали чётче, обрели плоть. На границе света и тьмы, в рабочем кабинете учёного в одном из домов города Принстона, штат Нью-Джерси стояли две женщины – две странные женщины. Они походили на обитательниц Третьей планеты, не отличаясь от них ни внешностью, ни одеждой, соответствующей модам середины двадцатого столетия, но что-то неуловимое говорило внимательному взгляду – они нездешние.
– Эту цену заплатили сожжённые Мечом Демонов дети Хиросимы. А ведь они были такими же точно детьми, как и те, которые сгорели в печах Аушвица и Маутхаузена.
– Не я сбросил эту проклятую бомбу! – человек вскинул голову, увенчанную ореолом непослушных седых волос. – Наоборот, мы, учёные, возражали! Я сам намерен обратиться с воззванием крупнейших ученых мира к правительствам всех стран, предупреждая об опасности применения водородной бомбы. И мы…
– Не все, далеко не все, – одна из женщин прервала его плавным движением руки. – Да и любые ваши возражения были – и будут – уже бесполезны: где и когда получивший новый меч воин прислушивался к словам выковавшего для него этот меч кузнеца, если творец клинка говорил не о непревзойдённых боевых качествах оружия, а об осторожности обращения с ним и, тем более, а каком-то там милосердии?
– Значит, вы пришли судить… – вздохнул человек, откидываясь на спинку кресла. – А может быть, и казнить?
– Нет, – бесстрастно изрёкла другая. Она не говорила в привычном смысле этого слова, однако голос её чётко воспринимался сознанием сидящего за письменным столом человека. – Мы пришли просить тебя.
– Просить? Вы – и просить? О чём?
– Что сделано, то сделано. Не будем сейчас тратить время на долгие рассуждения о неизбежности и необходимости случившегося. Нам хотелось бы, чтобы ты правильно распорядился тем, что ты знаешь ещё. А знаешь ты многое такое, перед которым сила Меча покажется просто ничтожной.
– Я много думал об этом… – медленно проговорил учёный. – Единая теория поля – власть над пространством, энергией и материей…
– Детям нельзя давать в руки острые предметы, – в голосе женщины (существа?) явственно прозвучала строгая нотка. – Разве в вашем Мире принято сажать инфантильных подростков за рычаги танков или за штурвалы боевых самолётов?
– Но тайна времени…
– Всему свой срок – для твоей Расы он ещё не пришёл. Оставьте пока путешествия в прошлое и будущее вашим наивным фантастам – пусть тешатся.
– Я должен… забыть всё это? А если я этого не сделаю, то вы…
– Мы легко можем уничтожить источник опасного – и не только для вас, людей, – Знания: в данном случае тебя. Однако по ряду причин такое нежелательно. Ты должен всё решить сам, а вовсе не по принуждению свыше. И самое главное: это в первую очередь нужно тебе самому.
– Мир со своей собственной совестью… – задумчиво произнёс человек.
– Пусть так, хотя это не совсем точно. Время для твоих откровений ещё не пришло – Юная Раса Носителей Разума твоего Мира к такому ещё не готова.
– А есть и другие миры? – в глазах учёного зажёгся пытливый огонёк.
– Вам там пока делать нечего – от такой высоты у вас может закружиться голова. Разберитесь сначала с тем, что творится в вашем родном доме, который вы так усердно захламляете. И займитесь собой – загляните в себя, в свои собственные души!
– Но я… Я не смогу уничтожить всё уже созданное мною! Да и наброски нового… За мной следят, меня контролируют: я, оказывается, жизненно важен для обороноспособности этой богатой и сильной страны!
– Твои основные наброски нового – не без нашей помощи – далеко ещё не обрели той законченности, при которой они станут понятны другим. И нет никакой необходимости жечь целую кипу бумаг – достаточно уничтожить ключевые выводы. Сложнейшая машина встанет, если из неё вытащить пару важнейших деталей. Что же касается твоей такой бдительной охраны, – тут вдруг учёному почудился лёгкий смешок, раздавшийся непонятно где, – то они ничего не заметят. А что заметят, то сочтут чудачеством эксцентричного высокоучёного мужа. Вокруг твоего имени создадут огромное количество мистификаций, которые будут будоражить умы годами и десятилетиями. На таком фоне зерно истины затеряется. Но, повторяем, всё это будет только в том случае, если ты решишь – сам.
– Значит, у меня нет выбора.
– Выбор есть всегда. И сейчас этот выбор – за тобой, человек.
Учёный с силой потёр пальцами виски. Две женщины-тени, возникшие на границе полумрака кабинета и света, рождённого настольной лампой, исчезли. Что это было? Бред какой-то… В старческий маразм он вроде бы ещё не впал, а заниматься подбором реального объяснения ирреальному – подобное занятие никогда не относилось к сфере его интересов. А если не бред? Уж очень услышанное (точнее, воспринятое) совпадает с его собственными мыслями, с теми мыслями, которые упорно не дают ему покоя…
«Идея космического порядка… – размышлял человек, положив на стол руки с чуткими музыкальными пальцами. – Бог Спинозы, являющий в себе гармонию всего Сущего… Космическое религиозное чувство… И Знание – знание всегда будет принадлежать всему человечеству, а не какой-то отдельной его части… Значит, Они существуют… А я – я действительно знаю непозволительно много, учитывая общий нравственный уровень развития людей. Контур теории уже сложились в моём сознании, ещё немного, и… А на основе такого Знания можно реализовать практически любое техническое устройство: и темпоральную супербомбу, и энергоразрядник непредставимой мощности, и даже вечный двигатель. И тогда очень может так случиться, что в результате не то что применения, а даже простого испытания экспериментального образчика какой-нибудь боевой машины времени – а такие испытания непременно состоятся, дай только волю жадным до любых военных новинок генералам! – не только Земля, но и вся Солнечная система мгновенно сколлапсирует до состояния, предшествующего первому мигу творения… Так о каком же ещё выборе здесь может идти речь!»
…После смерти учёного (он умер 18 апреля 1955 года в не столь уж и преклонном для такого мыслителя возрасте семидесяти шести лет) прах его был развеян вместе с пеплом сожжённых им самим неких заметок. Что именно было сожжено – этим вопросом почему-то никто особо не задавался. Да и вряд ли учёный смог бы уничтожить что-то действительно ценное – ну разве что дневниковые записи юности или любовные письма от Милевы Марич – под зорким оком соответствующих спецслужб: эти ребята свою зарплату отрабатывают добросовестно. Широкую публику куда больше интересовали подробности о загадочном РХ – Филадельфийском эксперименте, в котором учёный якобы принимал самое активное участие. Разве может история каких-то там личных бумажек сравниться с леденящими душу описаниями исчезновения неведомо куда и возвращения неизвестно откуда целого военного корабля вместе со всей его командой; явления, сопровождавшегося кошмарными побочными эффектами вроде самовозгорания людей и превращения человеческой плоти в сталь!

* * *
– Он сделал правильный выбор. И всё-таки теперь они будут танцевать на лезвии ножа, точнее, на лезвии Меча Демонов. Опасная пляска…
– Удержим – должны удержать. Хотя, признаться, меня тревожит одна несколько странная мысль…
– Какая?
– Я всегда любила театр – есть такой вид искусства у Юных. В нём присутствуют зачатки Магии Перевоплощения – недаром священнослужители, особенно вскормленные Серебряными, считают театр бесовским искушением. Так вот, есть одно театральное высказывание, что-то вроде: если на стене замка оставить заряженный самострел, то стрела неминуемо сорвётся с тетивы – когда-нибудь. Не хотелось бы…

* * *
На первый взгляд, во внешности Арчибальда Эссенса не было ничего особенного: одутловатое старческое лицо с морщинами и мелким узором кровеносных сосудов у крыльев носа, чуть отвисшие щёки, вялые бесцветные губы. Мистер Эссенс сохранил волосы, хотя почти наверняка красил их, скрывая седину. Но вот его глаза за стёклами очков… У всех без исключения окружающих, видевших взгляд этих глаз, складывалось впечатление, что люди, подобные господину Арчибальду Эссенсу, знают то, чего не знают другие; и поэтому для этой касты всё остальное – просто несущественные мелочи.
Доктор Люк Чойс, наткнувшись на эти водянистые глаза, поспешил отвести взгляд – у него вдруг появилось желание встать и вытянуться по стойке «смирно». Взглянув украдкой на своего шефа, профессора Джошуа Райта, Люк заметил, что тот, похоже, испытывает то же самое.
Все трое сидели за столом в кабинете Райта, одного из ведущих специалистов компании «Здоровье будущего» и руководителя сектора терапевтического клонирования. Двое дюжих молчаливых спутников мистера Эссенса, сопровождавших его во время ознакомительной экскурсии по лабораториям, остались за дверями кабинета, и все попытки симпатичной секретарши Райта обстрелять их глазками оказывались холостыми выстрелами – с таким же успехом она могла бы попытаться добиться ответного интереса у египетских сфинксов.
Мистер Арчибальд Эссенс молчал, и по его лицу невозможно было понять, доволен ли он результатами посещения лабораторных корпусов или же напротив, счёл, что персонал сектора просто швыряет на ветер отпускаемые средства. Молчание становилось тягостным, и Джошуа Райт, кашлянув, заговорил.
– Нами, мистер Эссенс, достигнуты серьёзные успехи. Терапевтическое клонирование – это будущее медицины. Из стволовых клеток можно выращивать любые органы, причём проблемы несовместимости не существует – ведь донором является сам пациент. Нужно только разработать и довести до соответствующего уровня технологию, и тогда…
– Не сомневаюсь, что вы много добились, профессор, – прервал его Эссенс, – однако нас, – он подчеркнул это слово, – интересует совсем другое. А именно – репродуктивное клонирование.
– Технически и в этом нет ничего сложного, – Райт пожал плечами, – хотя бы потому, что терапевтическое клонирование становится репродуктивным, если по прошествии двух недель рост эмбриона не прекращается, а…
– Вы знаете, мистер Райт, – шелестящим голосом произнёс Эссенс, – я знаком с общими принципами клонирования, поэтому не стоит тратить время на повторение азбучных истин. Нас, – повторил он, – интересует репродуктивное клонирование, от и до, причём в широких масштабах. Клонирование людей, а не овечек Долли или бычков Джефферсонов.
– Но… – руководитель сектора заметно стушевался. – А как же… Ведь подобные эксперименты… запрещены. Разве не так?
– Я готов ответить на любые вопросы по существу, – холодно сказал Эссенс, и глаза его сделались колючими, – но избавьте меня от нелепых, договорились?
Джошуа Райт обиженно замолчал, и тогда Эссенс положил на стол сцепленные пальцы рук и раздельно, словно объясняя детям простые и понятные взрослым вещи, изложил – по пунктам.
– Первое. Результатом вашей работы – практическим результатом! – должна стать доведённая до соответствующего уровня, – тонкие губы Арчибальда сложились в подобие усмешки, – технология клонирования людей в широких масштабах. Исходный материал будет поставляться бесперебойно – в мире полно женщин, готовых продать свои яйцеклетки.
Второе. Крайне важно, чтобы готовая продукция могла обладать заданными качествами – теми, которые мы, – он снова сделал ударение на местоимении, – сочтём нужными и полезными. Генная модификация – полагаю, ничего сверхъестественно трудного здесь не встретится.
Третье. Внутриутробное вынашивания клонов – использование женщин на конечной стадии – признано нецелесообразным. Поэтому нужно делать клонов in vitro – целиком.
– Вы имеете в виду, – подал голос Люк, – нечто подобное тому, чем занимались Томас Шаффер в Филадельфии и покойный Йосинори Кувабара в Токио?
– Именно так, – оценивающий взгляд Эссенса скользнул по доктору Чойсу, и Люку показалось, что этот жутковатый старичок подумал нечто вроде:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33