Вернее, на свое отражение.
Все тот же рослый тридцатилетний мужчина. Все те же широко расставленные голубые глаза, которые, правда, изменили свое выражение, скуки больше нет, да и вообще, грудно сказать о каком-то одном чувстве, глядя на них – возникает только ощущение небывалой раньше глубины. Поредел и свалялся пышный некогда хвост: волосы требуют внимания и ухода, а на это сейчас не хватает времени, да и возможности не те. Тонкие потрескавшиеся губы стянуты в одну плотную нить, чего раньше за ними не замечалось. А ведь прошло не так много времени.
Вероятно, жизнь человеческую следует измерять не годами да минутами, а событиями, которыми она наполнена. И тогда получится, что до недавнего времени и не жил ты вовсе, а так… рождался в муках, и вот только теперь – по-настоящему…
В дверь отчаянно заколотили.
– Да! – Правитель рывком обернулся. – Входите!
Это был звонарь – тот самый, со шрамом на губе.
– Пресветлый… – Кажется, впервые этому человеку отказала его невозмутимость. – Пресветлый, на Коронованном – дым! – Звонарь запнулся, почувствовав, что говорит не то и не так. – Знак, – нашелся он наконец. – Там подают знак.
Талигхилл гепардом вылетел из комнаты и помчался по лестнице вверх. Храррип едва поспевал за ним Звонарь и – подавно отстал.
Оно и понятно. Те порции, которые сейчас выдают, не способствуют проявлениям резвости.
Выбрался на колокольню, подбежал к бойнице и стал, щурясь, всматриваться в даль Из плеши Коронованного поднималась струйка дыма, на этом расстоянии почти незаметная. В отличие от обыкновенных костров, этот порождал серую клубящуюся нить, которая ползла вверх рывками, и рывками упорядоченными.
– Давно? – спросил, обернувшись к звонарю, Талигхилл. Насколько он понимал, заметить сигналы могли и не сразу.
– Только-только началось, – уверенно сообщил звонарь. – Я как раз смотрел в ту сторону, когда пошел дым. Подумал: горит что-то. Потом догадался.
– Так. – Пресветлый дернул себя за ус и прищурился. – Так. Передай в Северо-Восточную: «сигнал».
– И все? – уточнил звонарь, доставая из кармана затычки.
– И все, – подтвердил правитель. – Пока все.
Он вернулся в комнату и заставил себя сесть в кресло. Сесть в кресло и сосредоточиться.
Вот так всегда и выходит. Думаешь: времени впереди еще полным-полно, – а оказывается, принимать решение нужно уже сейчас.
Пресветлый велел, чтобы позвали господина Лумвэя и высших офицеров, срочно.
Сегодня же ночью. Медлить нельзя.
Сообщение, полученное им, было невнятным. Что-то о невозможности промедления, но что именно – не понять. Слишком большое расстояние и слишком тонкая струйка дыма. Может быть, им – тем, кто передает, – удастся набрать побольше дров. Для такого случая на колокольне останутся наблюдатели. Запишут очередность и длительность сигналов. Впрочем, вряд ли более точное содержание сможет сильно повлиять на решение правителя.
А ведь ты уже принял это решение, не так ли? И плевать на госпожу Тэссу с ее непонятным поведением… и на все остальное – плевать. Решение уже вызрело, и ночью плод будет сорван.
Он поморщился, как от зубной боли, и встал из кресла, чтобы еще раз посмотреть на себя в зеркало. Ему было интересно, неужели ничего не изменилось за последние несколько минут в облике того рослого мужчины с голубыми глазами? А должно бы…
Но в дверь уже постучали, и Пресветлый опустился в кресло, приглашая визитеров входить.
Они собрались довольно быстро, словно предчувствовали этот вызов, словно готовились к нему загодя: учили свои роли, лримеряли маски. А возможно, это были их лица – напряженные, со сверкающими глазами; некоторые взгляды выражали удивление, некоторые – понимание происходящего. Кое-кто – например, Тиелиг – знал все заранее и теперь скучающим взором блуждал по гобелену. «Охота на оленя». Красиво сделано, спору нет.
Тэсса явилась позже всех и постаралась сесть за спинами остальных. Что, в общем-то, было глупо, ведь ей, как предводительнице Вольных Клинков, обязательно придется высказаться по поводу услышанного. Но правитель проигнорировал эту странность Сестры и продолжал говорить, вкратце, специально для нее, повторив сказанное прежде. Так, словно она ничего этого не знает.
Наконец Пресветлый закончил. Выдержал необходимую паузу, давая возможность осмыслить услышанное тем, кому это требовалось; потом предложил высказывать свои мнения.
Наверное, ему было бы проще, если б кто-нибудь возразил. Поднялся, упрямо склонил голову и заявил, что, мол, это слишком жестоко… и вообще, так дела не делают и государства не спасают. Поступок, недостойный правителя. Позор. Предательство. Трусость. Бегство. Боги не потерпят, Ув-Дайгрэйс навсегда закроет проходы в свой чудный край…
Однако же промолчали.
Все, как один.
– Ну же, господа, не стесняйтесь, – махнул рукой Талигхилл. – Говорите, говорите.
– А о чем говорить, Пресветлый? – тихо произнес Тиелиг. – И так ведь ясно, что ничего другого сейчас ни придумать, ни воплотить в жизнь мы не успеем. Следовательно, нужно готовиться к осуществлению вашего плана. Насколько я понимаю, именно сегодня ночью нам предстоит покинуть башню?
– Да, – согласился правитель. – Предстоит.
– Значит, необходимо решить, кто уйдет, а кто останется.
– По-моему, – вмешался Хранитель Северо-Западной, – тут особенно нечего решать.
К нему обратились удивленные взоры. Господин Лумвэй объяснил:
– Одним из обязательных условий предложенного нам здесь плана является неизвестность, тайна. Те, кому будет суждено остаться, не должны знать… разумеется, до поры до времени. И это условие сразу же указывает нам на то, что остаться в башне должны солдаты, размещенные в верхних ярусах. Потому что именно в этом случае передвижение остальных людей останется незамеченным.
– Я думаю, господа, что это правильный подход, – поддержал Талигхилл. – Разумеется, высказанные господином Лумвэем доводы будут основополагающими при решении, кого оставить, а кого – нет. Но – не единственными. – Он задумался, потом кивнул, соглашаясь со своими мыслями: – Ну что же, давайте говорить конкретнее. У нас ведь очень мало времени…
/смещение – я пытаюсь вырваться из этих тенет, я напрягаю сознание; и в этот момент мне кажется, что я чего-то добился, что я почти на свободе, но нет…/
Колокола не звонили уже давно, и поэтому сегодняшний разговор стал причиной пересудов во всей Северо-Восточной.
– Что там такое? – спросил Гайхилл.
Тогин растерянно посмотрел на мальчика, не зная, что ответить. Сын Хиффлоса лежал в комнатке господина Дулгина, на узком топчанчике, заботливо укрытый одеялами. Вот уже несколько дней мальчику нездоровилось.
Зря я согласился на то, чтобы поселиться здесь. Наверное, от больных пацан и подхватил какую-нибудь заразу. Да еще эти порции – один смех, а не порции.
Шрамник покачал головой:
– Не знаю. Звонят.
– Сходи узнай, – попросил Гайхилл.
– Хорошо, только ты лежи, не вставай. Договорились?
Мальчик закрыл глаза, чтобы подтвердить: да, понял. Ему было трудно двигаться, он очень ослаб за последние дни; время от времени у Гайхилла подскакивала температура, он бредил и стонал, метался, откидывая в сторону одеяла, и звал отца. Несомненно, гибель Хранителя Юго-Восточной сказалась на здоровье мальчика.
Вольный Клинок бросил на Гайхилла прощальный взгляд и вышел из комнатки. Он оказался в лазарете, до предела заполненном больными людьми. Поморщился от тяжелого удушливого запаха потных тел, лекарств и испражнений, пошел дальше. Наверное, нужно уже было привыкнуть ко всему этому, но привыкнуть не удавалось; Тогин как можно быстрее пошел к двери, где его встретил господин Дулгин.
– А, это вы, – протянул он рассеянно. – Ну как мальчик? Без изменений?
– Все по-прежнему. – Тогину хотелось покинуть лазарет, но лекарь загораживал собою выход. – Да вы и сами, наверное, знаете лучше меня. Кстати, что там за трезвон поднялся?
Лекарь вздрогнул.
– Н-не знаю, – неуверенно ответил он. – Не знаю.
Странно. Такой человек, как вы, господин Дулгин, должен бы за время службы в башне научиться распознавать подобные сигналы. Ну, да Боги вам судьи.
– Позвольте. – Он осторожно отодвинул лекаря в сторонку. – Мне нужно пройти.
– Да-да, разумеется. – Тот отступил и проводил Тогина странным взглядом.
Шрамник обошел всю башню, но так ничего и не выведал. Он не стал подниматься на колокольню, справедливо решив, что если остальные либо не знают, либо не желают говорить об этом, то уж звонари промолчат и подавно. Что толку протирать подошвы? К тому же у него было дело поважнее. Он давно собирался сходить к Шэддалю и поговорить о мальчике. Ему нельзя так питаться. В конце концов, именно старэгх возложил на Тогина обязанность присматривать за сыном Хранителя. Так пускай помогает. А то ведь и впрямь Шрамнику остается только смотреть, как пацан медленно умирает.
Но когда «счастливчик» оказался у кабинета Шэддаля, выяснилось, что он выбрал не лучшее время для визита. У старэгха как раз началось собрание, о чем Тогину сообщил взволнованный молодой солдатик, поставленный, видно, специально, чтобы «посторонних не пущать». Он сочувственно взглянул на Шрамника – Боги, неужели я так отвратительно выгляжу? Ну, недоедал, делился порциями с пацаном, а все же… взглянул и посоветовал зайти позже. «А ждать не имеет смысла, они там надолго».
Надолго так надолго. Видимо, сообщение и впрямь такое серьезное. Интересно только, хорошее оно для нас или плохое?
Тогин выбрался во внешний узкий коридор, соединявший бойницы и балконы (бывшие, а нынче в большинстве обрушившиеся из-за обстрела хуминов). Осторожно, чтобы не задело шальной стрелой, выглянул наружу.
Все как обычно. Лениво постреливают лучники с арбалетчиками, да время от времени пружинисто взлетает в воздух ложка катапульты. Рявкают баллисты, отправляя в полет бревна и камни. Кто-то падает у нас, кто-то падает у них. «Медленная» война. Вон один поскользнулся в масляной луже, неловко взмахнул руками и упал. Ругаясь, поднялся, отряхнулся. Пошел дальше по своим делам.
Масло в башне закончилось как-то слишком быстро. И смола – тоже. Да и разогревать их до кипения, как выяснилось, не на чем. Смолу ввезли, а дрова не успели. Что-то там не получилось с дровами.
Тогин постоял, посмотрел на эту тягучую, как густеющая кровь, войну. Думать ни о чем не хотелось. Он просто отстегнул упряжь и пустил свои мысли вперед – такое иногда помогает расслабиться. В особенности когда под твоим чутким руководством эти самые мысли завозят в такие дебри, что выть хочется. Волком. Но, как правило, в этих дебрях имеются свои волки. Которые не только воют, но и кусают.
Да, с мальчишкой получилось глупо. Надо бы что-нибудь придумать. Например, услать его вместе с ранеными из башни. Это нам, солдатам, нельзя выходить из башен, но раненым-то зачем здесь страдать? И детям?
Потом мысли с детей как-то сами собой переметнулись на Тэссу: как она там? Жива ли?
Да чего беспокоиться, убеждал себя Шрамник. Она ж не просто рядовая, она же предводительница. Что с ней станется?
Но он-то знал, что именно предводителей и предводительниц стараются «убрать» прежде всего. Тогин вздрогнул и взял поводья в свои руки. Об этом лучше не думать. Иначе сбудется.
Он оставил свой наблюдательный пост и пошел к кабинету Шэддаля. Возможно, собрание уже закончилось?
Шрамник и впрямь подгадал. Офицеры как раз выходили от старэгха, но на сей раз не перешептываясь, что уже само по себе было странным. Они торопились куда-то, и, судя по всему, очень торопились. И при этом старались делать вид, что совершенно не спешат.
Выбрал время, – мрачно подумал Тогин. Но отступаться не хотелось, да и не имел он – если задуматься – такого права: с каждым днем мальчику становилось все хуже. Решился – так уж иди до конца.
И «счастливчик» вошел.
Шэддаль походил на выкуренного из дупла древесного медведя: с виду невелик, а в ярости страшен.
– Да, десятник, да, – сказал он, выслушав все аргументы Тогина. – Ты абсолютно прав. Вот сегодня и отправишься вместе с мальчиком.
– Куда? – не понял Брат.
– Куда хотел. Наружу. Только уж изволь об этом никому не говорить, хорошо?
– Когда? – только и спросил Шрамник.
– Вечером. Даже ночью. После полуночи. Но чтоб к этому времени мальчик был на ногах. Возиться с ним никто не будет.
Это совсем не походило на прежнего Шэддаля, с которым Тогин разговаривал в прошлый раз. Поэтому он скупо кивнул и пообещал, что справится. Если будет нужно, понесет мальчика на руках.
Конечно, слух все равно прошел. Но говорили о тайно запланированном и потому не разглашаемом даже среди своих плане, согласно которому часть гарнизона в одну из ночей должна будет покинуть башню, выйти и ударить по хуминам. Тогин на подобные рассказы скептически пожимал плечами и удалялся. Он думал, что все обстоит несколько иначе. Поскольку всякая сплетня бывает верной лишь отчасти, да и то лишь в лучшем случае.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Все тот же рослый тридцатилетний мужчина. Все те же широко расставленные голубые глаза, которые, правда, изменили свое выражение, скуки больше нет, да и вообще, грудно сказать о каком-то одном чувстве, глядя на них – возникает только ощущение небывалой раньше глубины. Поредел и свалялся пышный некогда хвост: волосы требуют внимания и ухода, а на это сейчас не хватает времени, да и возможности не те. Тонкие потрескавшиеся губы стянуты в одну плотную нить, чего раньше за ними не замечалось. А ведь прошло не так много времени.
Вероятно, жизнь человеческую следует измерять не годами да минутами, а событиями, которыми она наполнена. И тогда получится, что до недавнего времени и не жил ты вовсе, а так… рождался в муках, и вот только теперь – по-настоящему…
В дверь отчаянно заколотили.
– Да! – Правитель рывком обернулся. – Входите!
Это был звонарь – тот самый, со шрамом на губе.
– Пресветлый… – Кажется, впервые этому человеку отказала его невозмутимость. – Пресветлый, на Коронованном – дым! – Звонарь запнулся, почувствовав, что говорит не то и не так. – Знак, – нашелся он наконец. – Там подают знак.
Талигхилл гепардом вылетел из комнаты и помчался по лестнице вверх. Храррип едва поспевал за ним Звонарь и – подавно отстал.
Оно и понятно. Те порции, которые сейчас выдают, не способствуют проявлениям резвости.
Выбрался на колокольню, подбежал к бойнице и стал, щурясь, всматриваться в даль Из плеши Коронованного поднималась струйка дыма, на этом расстоянии почти незаметная. В отличие от обыкновенных костров, этот порождал серую клубящуюся нить, которая ползла вверх рывками, и рывками упорядоченными.
– Давно? – спросил, обернувшись к звонарю, Талигхилл. Насколько он понимал, заметить сигналы могли и не сразу.
– Только-только началось, – уверенно сообщил звонарь. – Я как раз смотрел в ту сторону, когда пошел дым. Подумал: горит что-то. Потом догадался.
– Так. – Пресветлый дернул себя за ус и прищурился. – Так. Передай в Северо-Восточную: «сигнал».
– И все? – уточнил звонарь, доставая из кармана затычки.
– И все, – подтвердил правитель. – Пока все.
Он вернулся в комнату и заставил себя сесть в кресло. Сесть в кресло и сосредоточиться.
Вот так всегда и выходит. Думаешь: времени впереди еще полным-полно, – а оказывается, принимать решение нужно уже сейчас.
Пресветлый велел, чтобы позвали господина Лумвэя и высших офицеров, срочно.
Сегодня же ночью. Медлить нельзя.
Сообщение, полученное им, было невнятным. Что-то о невозможности промедления, но что именно – не понять. Слишком большое расстояние и слишком тонкая струйка дыма. Может быть, им – тем, кто передает, – удастся набрать побольше дров. Для такого случая на колокольне останутся наблюдатели. Запишут очередность и длительность сигналов. Впрочем, вряд ли более точное содержание сможет сильно повлиять на решение правителя.
А ведь ты уже принял это решение, не так ли? И плевать на госпожу Тэссу с ее непонятным поведением… и на все остальное – плевать. Решение уже вызрело, и ночью плод будет сорван.
Он поморщился, как от зубной боли, и встал из кресла, чтобы еще раз посмотреть на себя в зеркало. Ему было интересно, неужели ничего не изменилось за последние несколько минут в облике того рослого мужчины с голубыми глазами? А должно бы…
Но в дверь уже постучали, и Пресветлый опустился в кресло, приглашая визитеров входить.
Они собрались довольно быстро, словно предчувствовали этот вызов, словно готовились к нему загодя: учили свои роли, лримеряли маски. А возможно, это были их лица – напряженные, со сверкающими глазами; некоторые взгляды выражали удивление, некоторые – понимание происходящего. Кое-кто – например, Тиелиг – знал все заранее и теперь скучающим взором блуждал по гобелену. «Охота на оленя». Красиво сделано, спору нет.
Тэсса явилась позже всех и постаралась сесть за спинами остальных. Что, в общем-то, было глупо, ведь ей, как предводительнице Вольных Клинков, обязательно придется высказаться по поводу услышанного. Но правитель проигнорировал эту странность Сестры и продолжал говорить, вкратце, специально для нее, повторив сказанное прежде. Так, словно она ничего этого не знает.
Наконец Пресветлый закончил. Выдержал необходимую паузу, давая возможность осмыслить услышанное тем, кому это требовалось; потом предложил высказывать свои мнения.
Наверное, ему было бы проще, если б кто-нибудь возразил. Поднялся, упрямо склонил голову и заявил, что, мол, это слишком жестоко… и вообще, так дела не делают и государства не спасают. Поступок, недостойный правителя. Позор. Предательство. Трусость. Бегство. Боги не потерпят, Ув-Дайгрэйс навсегда закроет проходы в свой чудный край…
Однако же промолчали.
Все, как один.
– Ну же, господа, не стесняйтесь, – махнул рукой Талигхилл. – Говорите, говорите.
– А о чем говорить, Пресветлый? – тихо произнес Тиелиг. – И так ведь ясно, что ничего другого сейчас ни придумать, ни воплотить в жизнь мы не успеем. Следовательно, нужно готовиться к осуществлению вашего плана. Насколько я понимаю, именно сегодня ночью нам предстоит покинуть башню?
– Да, – согласился правитель. – Предстоит.
– Значит, необходимо решить, кто уйдет, а кто останется.
– По-моему, – вмешался Хранитель Северо-Западной, – тут особенно нечего решать.
К нему обратились удивленные взоры. Господин Лумвэй объяснил:
– Одним из обязательных условий предложенного нам здесь плана является неизвестность, тайна. Те, кому будет суждено остаться, не должны знать… разумеется, до поры до времени. И это условие сразу же указывает нам на то, что остаться в башне должны солдаты, размещенные в верхних ярусах. Потому что именно в этом случае передвижение остальных людей останется незамеченным.
– Я думаю, господа, что это правильный подход, – поддержал Талигхилл. – Разумеется, высказанные господином Лумвэем доводы будут основополагающими при решении, кого оставить, а кого – нет. Но – не единственными. – Он задумался, потом кивнул, соглашаясь со своими мыслями: – Ну что же, давайте говорить конкретнее. У нас ведь очень мало времени…
/смещение – я пытаюсь вырваться из этих тенет, я напрягаю сознание; и в этот момент мне кажется, что я чего-то добился, что я почти на свободе, но нет…/
Колокола не звонили уже давно, и поэтому сегодняшний разговор стал причиной пересудов во всей Северо-Восточной.
– Что там такое? – спросил Гайхилл.
Тогин растерянно посмотрел на мальчика, не зная, что ответить. Сын Хиффлоса лежал в комнатке господина Дулгина, на узком топчанчике, заботливо укрытый одеялами. Вот уже несколько дней мальчику нездоровилось.
Зря я согласился на то, чтобы поселиться здесь. Наверное, от больных пацан и подхватил какую-нибудь заразу. Да еще эти порции – один смех, а не порции.
Шрамник покачал головой:
– Не знаю. Звонят.
– Сходи узнай, – попросил Гайхилл.
– Хорошо, только ты лежи, не вставай. Договорились?
Мальчик закрыл глаза, чтобы подтвердить: да, понял. Ему было трудно двигаться, он очень ослаб за последние дни; время от времени у Гайхилла подскакивала температура, он бредил и стонал, метался, откидывая в сторону одеяла, и звал отца. Несомненно, гибель Хранителя Юго-Восточной сказалась на здоровье мальчика.
Вольный Клинок бросил на Гайхилла прощальный взгляд и вышел из комнатки. Он оказался в лазарете, до предела заполненном больными людьми. Поморщился от тяжелого удушливого запаха потных тел, лекарств и испражнений, пошел дальше. Наверное, нужно уже было привыкнуть ко всему этому, но привыкнуть не удавалось; Тогин как можно быстрее пошел к двери, где его встретил господин Дулгин.
– А, это вы, – протянул он рассеянно. – Ну как мальчик? Без изменений?
– Все по-прежнему. – Тогину хотелось покинуть лазарет, но лекарь загораживал собою выход. – Да вы и сами, наверное, знаете лучше меня. Кстати, что там за трезвон поднялся?
Лекарь вздрогнул.
– Н-не знаю, – неуверенно ответил он. – Не знаю.
Странно. Такой человек, как вы, господин Дулгин, должен бы за время службы в башне научиться распознавать подобные сигналы. Ну, да Боги вам судьи.
– Позвольте. – Он осторожно отодвинул лекаря в сторонку. – Мне нужно пройти.
– Да-да, разумеется. – Тот отступил и проводил Тогина странным взглядом.
Шрамник обошел всю башню, но так ничего и не выведал. Он не стал подниматься на колокольню, справедливо решив, что если остальные либо не знают, либо не желают говорить об этом, то уж звонари промолчат и подавно. Что толку протирать подошвы? К тому же у него было дело поважнее. Он давно собирался сходить к Шэддалю и поговорить о мальчике. Ему нельзя так питаться. В конце концов, именно старэгх возложил на Тогина обязанность присматривать за сыном Хранителя. Так пускай помогает. А то ведь и впрямь Шрамнику остается только смотреть, как пацан медленно умирает.
Но когда «счастливчик» оказался у кабинета Шэддаля, выяснилось, что он выбрал не лучшее время для визита. У старэгха как раз началось собрание, о чем Тогину сообщил взволнованный молодой солдатик, поставленный, видно, специально, чтобы «посторонних не пущать». Он сочувственно взглянул на Шрамника – Боги, неужели я так отвратительно выгляжу? Ну, недоедал, делился порциями с пацаном, а все же… взглянул и посоветовал зайти позже. «А ждать не имеет смысла, они там надолго».
Надолго так надолго. Видимо, сообщение и впрямь такое серьезное. Интересно только, хорошее оно для нас или плохое?
Тогин выбрался во внешний узкий коридор, соединявший бойницы и балконы (бывшие, а нынче в большинстве обрушившиеся из-за обстрела хуминов). Осторожно, чтобы не задело шальной стрелой, выглянул наружу.
Все как обычно. Лениво постреливают лучники с арбалетчиками, да время от времени пружинисто взлетает в воздух ложка катапульты. Рявкают баллисты, отправляя в полет бревна и камни. Кто-то падает у нас, кто-то падает у них. «Медленная» война. Вон один поскользнулся в масляной луже, неловко взмахнул руками и упал. Ругаясь, поднялся, отряхнулся. Пошел дальше по своим делам.
Масло в башне закончилось как-то слишком быстро. И смола – тоже. Да и разогревать их до кипения, как выяснилось, не на чем. Смолу ввезли, а дрова не успели. Что-то там не получилось с дровами.
Тогин постоял, посмотрел на эту тягучую, как густеющая кровь, войну. Думать ни о чем не хотелось. Он просто отстегнул упряжь и пустил свои мысли вперед – такое иногда помогает расслабиться. В особенности когда под твоим чутким руководством эти самые мысли завозят в такие дебри, что выть хочется. Волком. Но, как правило, в этих дебрях имеются свои волки. Которые не только воют, но и кусают.
Да, с мальчишкой получилось глупо. Надо бы что-нибудь придумать. Например, услать его вместе с ранеными из башни. Это нам, солдатам, нельзя выходить из башен, но раненым-то зачем здесь страдать? И детям?
Потом мысли с детей как-то сами собой переметнулись на Тэссу: как она там? Жива ли?
Да чего беспокоиться, убеждал себя Шрамник. Она ж не просто рядовая, она же предводительница. Что с ней станется?
Но он-то знал, что именно предводителей и предводительниц стараются «убрать» прежде всего. Тогин вздрогнул и взял поводья в свои руки. Об этом лучше не думать. Иначе сбудется.
Он оставил свой наблюдательный пост и пошел к кабинету Шэддаля. Возможно, собрание уже закончилось?
Шрамник и впрямь подгадал. Офицеры как раз выходили от старэгха, но на сей раз не перешептываясь, что уже само по себе было странным. Они торопились куда-то, и, судя по всему, очень торопились. И при этом старались делать вид, что совершенно не спешат.
Выбрал время, – мрачно подумал Тогин. Но отступаться не хотелось, да и не имел он – если задуматься – такого права: с каждым днем мальчику становилось все хуже. Решился – так уж иди до конца.
И «счастливчик» вошел.
Шэддаль походил на выкуренного из дупла древесного медведя: с виду невелик, а в ярости страшен.
– Да, десятник, да, – сказал он, выслушав все аргументы Тогина. – Ты абсолютно прав. Вот сегодня и отправишься вместе с мальчиком.
– Куда? – не понял Брат.
– Куда хотел. Наружу. Только уж изволь об этом никому не говорить, хорошо?
– Когда? – только и спросил Шрамник.
– Вечером. Даже ночью. После полуночи. Но чтоб к этому времени мальчик был на ногах. Возиться с ним никто не будет.
Это совсем не походило на прежнего Шэддаля, с которым Тогин разговаривал в прошлый раз. Поэтому он скупо кивнул и пообещал, что справится. Если будет нужно, понесет мальчика на руках.
Конечно, слух все равно прошел. Но говорили о тайно запланированном и потому не разглашаемом даже среди своих плане, согласно которому часть гарнизона в одну из ночей должна будет покинуть башню, выйти и ударить по хуминам. Тогин на подобные рассказы скептически пожимал плечами и удалялся. Он думал, что все обстоит несколько иначе. Поскольку всякая сплетня бывает верной лишь отчасти, да и то лишь в лучшем случае.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73