- Будьте осторожны.
- Конечно. - Я выдавил из себя улыбку. - Большое спасибо за помощь, мисс Бакли. Вы очень добры.
Она кивнула.
- Не за что.
Я оказался в одиночестве, и теперь мне уже не надо было скрывать охватившее меня волнение. Двигаясь по комнате, я дышал через рот. Позади стола были сложены коробки. Скорчившись, я снял одну из пыльных крышек и увидел внутри пачки пожелтевших чеков и счетов, тяжелые гроссбухи. Положив крышку на место, я встал, и от этого движения у меня потемнело в глазах. Покачнувшись, я ухватился за край стола. Придя в себя, вытащил носовой платок и вытер лицо.
Переходя от полки к полке, я стирал пыль с толстых корешков книг. Все, к чему я прикасался или обо что ударялся, окутывалось клубами серой пыли. Приходилось все время откашливаться и чихать. В голове ощущались уколы нарастающей боли. Надо было скорей заканчивать, или я ничего не успел бы.
Между двумя тяжелыми гроссбухами я отыскал корешок книги с надписью: «1896» и, задыхаясь в клубах пыли, вытащил ее. Это была подшивка копий корреспонденции. Я стал быстро их просматривать - может быть, там что-то есть.
Многие страницы были почти пустыми, словно печатались через слабую копирку. У меня подпрыгнуло сердце, когда я увидел датированное пятым октября письмо, начинающееся словами: «Дорогая мисс Маккенна». Пот заливал глаза, и их начало щипать. Я стал торопливо тереть глаза, смахивая пальцами с бровей капли пота. «С огромным удовольствием отвечаю на вашу записку от 30 сентября. Мы с нетерпением ждем вашего приезда и постановки "Маленького священника" в нашей гостинице».
Далее в письме говорилось, что он (управляющий) сожалеет о том, что им не удалось представить пьесу во время летнего сезона, когда в гостинице больше постояльцев, но «без сомнения, лучше уж представить ее сейчас, чем не представить вовсе».
Я сильно затряс головой, чтобы не потерять сознание. Снова вытер лицо и шею. Платок совсем намок. Пот струился у меня по пояснице и животу. Мне пришлось на несколько минут уйти в соседнюю комнату. Хотя там было тепло, но по контрасту казалось, что попадаешь в прохладное помещение. Прислонившись к бетонной стене, я судорожно ловил ртом воздух. Если там этого нет… Я мог думать только об этом. Если там этого нет…
Вернувшись в хранилище, я принялся нетерпеливо водить ладонями по корешкам книг.
- Ну давай! - бормотал я.
Я повторял это снова и снова, как какой-нибудь безнадежно упрямый ребенок, не желающий понять, что нужной ему вещи нигде нет.
- Давай, давай.
Слава богу, в тот момент Марси Бакли еще не вернулась. Если бы вернулась, то посчитала бы себя обязанной вызвать врача, не сомневаюсь. В соответствии со смягченной формулировкой я более «не владел своими эмоциями». Лишь одна ниточка удерживала меня в здравом уме: вещь, которую я разыскивал.
Необходимо было на этом сконцентрироваться, потому что к тому моменту я был сильно зол на гостиницу, зол на бывшую администрацию, допустившую, что эти документы пришли в подобное состояние. Если бы они позаботились о том, чтобы архив хранился надлежащим образом, я получил бы ответ за считанные минуты. Вместо этого время тянулось ужасающе медленно, пока я напрасно пытался отыскать единственное необходимое для выживания вещественное доказательство. Я чувствовал себя как Джек Леммон в той сцене из «Дней вина и роз», где он, обезумев, ищет в оранжерее бутылку виски. Не могу понять, почему я не сошел с ума, могу лишь предполагать. В противном случае я принялся бы выть и кричать, разбрасывая повсюду книги и бумаги, рыдать и все проклинать, понемногу сходя с ума.
Теперь я даже не пытался утирать пот. Какой в этом был толк? Носовой платок насквозь промок, белье прилипло к телу, словно я плавал в одежде. Наверное, лицо у меня было красное, как свекла. Я совершенно потерял представление о времени и месте. Я продолжал искать и искать, подобно сомнамбуле, зная, что поиски тщетные, но не мог остановиться, охваченный каким-то безумием.
Я едва ее не пропустил. К тому времени глаза у меня почти ничего не видели. Я продолжал разбирать книги, откладывая в сторону ненужные. Нужную я тоже отложил. Потом что-то - бог знает что - всколыхнуло мрак моего сознания, и я, судорожно вздохнув, рванулся к книге и взял ее в руки. Раскрыв ее, я стал трясущимися руками переворачивать страницы, пока не наткнулся на одну, на которой огромными буквами было напечатано: «ЧЕТВЕРГ, 19 НОЯБРЯ 1896 ГОДА. ОТЕЛЬ "ДЕЛЬ КОРОНАДО". И. С. БЭБКОК, УПРАВЛЯЮЩИЙ. КОРОНАДО, КАЛИФОРНИЯ».
Полагаю, я был настолько обезвожен и так ошеломлен, что в течение нескольких мгновений, показавшихся бесконечными, не мог взять в толк, что каждый год числа приходятся на другие дни недели, периодически совпадая. Сбитый с толку, я уставился на страницу, потом, когда до меня дошло, рассерженно встряхнулся.
Мой взгляд скользнул к столбцам, озаглавленным «Фамилия», «Местожительство», «Номер» и «Время», и пробежал до конца страницы. Слова расплывались у меня перед глазами. Я провел по лицу трясущейся рукой. И. К. Пенн, Конрад Шерер с женой (помню, что подумал о том, как странно написано), К. Б. Александр, К. Т. Лэмини. В тупом замешательстве смотрел я на слово «do», часто встречающееся в столбцах. И только сейчас понял, что означает это «то же, такой же» и использовано вместо пометки «ditto», принятой в наши дни.
Я посмотрел внизу страницы, но там ничего не было. Уставившись на страницу книги с высохшими чернилами, я застонал от огорчения. Мои ноздри и легкие заполнил запах заплесневелой бумаги и пыли. Я вяло перевернул страницу на «Пятницу, 20 ноября 1896 года».
И заплакал. Так я не плакал уже с двенадцати лет - не от горя, а от радости. Вдруг обессилев, я осел на пол. По моим щекам текли слезы, смешиваясь с ручейками пота. В комнате-печке раздавались лишь мои захлебывающиеся рыдания.
Это было третье снизу имя.
«Р. К. Кольер, Лос-Анджелес. Номер 350. 9 час. 18 мин.»
* * *
Один час двадцать семь минут пополудни. Лежу в постели, охваченный восхитительным чувством ожидания. Принял душ, смыл всю пыль, грязь и пот, бросил одежду в мешок для прачечной. Рад, что успел запереть хранилище и уйти до возвращения Марси Бакли. Несколько минут назад позвонил в ее офис, чтобы еще раз поблагодарить.
Меня одолевает искушение - потому что мне так хорошо, я так спокоен - ничего не делать, а просто лежать и ждать, когда произойдет неизбежное.
И все же я чувствую, что у меня нет полной уверенности в неотвратимости этого события. Мне все-таки придется поработать над тем, чтобы это произошло. Я верю в то, что это свершилось, однако, прочитав книгу Пристли, верю также и в то, что существуют множественные варианты не только будущего, но и прошлого.
Я все же могу это пропустить.
Вот поэтому моя работа еще не окончена. И, хотя я безоговорочно верю, что завтра вечером увижу ее игру в «Маленьком священнике», я также верю в то, что, прежде чем это станет возможным, мне придется приложить усилия.
Скоро я это сделаю, а пока хочу насладиться покоем. Там, внизу, я слишком много пережил, прежде чем найти в гостиничной книге запись со своим именем. Перед началом мне необходимо восстановить силы.
Интересно, почему я написал «Р. К. Кольер». Раньше никогда так не записывал свое имя.
Я подумывал также, не переехать ли мне в номер 350, но решил этого не делать. Не знаю в точности почему, но мне это показалось неправильным. А поскольку я руководствуюсь в основном интуицией, то лучше буду слушаться ее и дальше.
Сейчас 19 ноября 1896 года. Ты лежишь на кровати и отдыхаешь, закрыв глаза, и сегодня 19 ноября 1896 года. Никакого напряжения. Никаких страданий. Если снаружи послышится звук, то это будет звук крутящихся колес экипажа, топот конских копыт. И ничего больше; ты ничего больше не услышишь. Вокруг тебя покой, полный покой. Сейчас 19 ноября 1896 года, 19 ноября 1896 года. Ты лежишь в постели в отеле «Дель Коронадо», и сегодня 19 ноября 1896 года. В это самое время в гостинице находится Элиза Маккенна со своей труппой. Сейчас подготавливают сцену к спектаклю «Маленький священник», который состоится завтра вечером. Вечер четверга. Ты лежишь на кровати в своем номере в отеле «Дель Коронадо», и сейчас вечер четверга, 19 ноября 1896 года. Твое сознание полностью это приемлет. Никаких сомнений в голове. Действительно, сегодня 19 ноября 1896 года, четверг, 19 ноября 1896 года. Ты Ричард Кольер. Тридцати шести лет. Лежишь с закрытыми глазами на гостиничной кровати в четверг вечером, 19 ноября 1896-го, 1896-го, 1896-го. Номер 527, отель «Дель Коронадо». Вечер четверга, 19 ноября 1896 года. В этот самый момент в гостинице находится Элиза Маккенна. И ее мать сейчас в гостинице. Ее импресарио, Уильям Фосетт Робинсон, тоже сейчас в гостинице. Сейчас. В этот момент. Здесь. Элиза Маккенна. Ты. Элиза Маккенна и ты. Вы оба сейчас в отеле «Дель Коронадо» в этот четверг вечером в ноябре. Четверг, 19 ноября 1896 года.
* * *
(Брат продолжает повторять это гипнотическое самовнушение еще на двадцати одной странице.)
* * *
У меня на кассете осталось еще сорок пять минут. Лягу, закрою глаза и послушаю.
* * *
Два часа сорок шесть минут пополудни. Чувствую себя более уверенным, чем когда бы то ни было. Ощущение очень странное, не подвластное логике, но я убежден, что переход состоится. Под внешним спокойствием прячутся скрытые эмоции, рожденные этой убежденностью. Я ощущаю также безмятежность абсолютной уверенности.
Не знаю, действительно ли я в конце концов уснул, лежа в постели эти сорок пять минут, или впал в гипноз или нечто подобное. Знаю только, что верил в то, что слышу. Через некоторое время мне показалось, что со мной заговорил какой-то чужой голос, не мой. Из некоего бесконечного вневременного пространства меня наставляло какое-то бестелесное существо. Я безоговорочно поверил этому голосу.
Что это была за фраза, прочитанная мной много лет назад? Она меня настолько потрясла, что я в какой-то момент решил выгравировать ее на дереве и повесить на стену кабинета.
Вспомнил. «То, во что ты веришь, становится твоим миром».
Лежа там раньше, я верил в то, что этот голос говорит мне правду и что я лежу на этой кровати не в 1971 году, а в 1896-м.
Я сделаю это снова и снова, пока вера не станет такой всепоглощающей, что я буквально окажусь там, встану, выйду из комнаты и увижу Элизу.
* * *
Три часа тридцать девять минут пополудни. Окончание очередного сеанса. Результаты такие же. Убежденность, покой, уверенность. В какой-то момент я почти собрался открыть глаза и оглядеться по сторонам - не там ли я уже нахожусь.
Мне в голову только что пришла странная мысль.
А что, если, открыв глаза в 1896 году, я увижу в комнате человека, в недоумении глазеющего на меня? Что мне тогда делать? Что, если - Боже правый! - какая-то супружеская пара только что начала брачные игры, а я вдруг появлюсь в постели вместе с ними - скорей всего, под ними или сверху? Абсурд. И все же как мне этого избежать? Мне надлежит быть в кровати. Полагаю, можно было бы лечь и под кровать - на всякий случай, однако из-за дискомфорта может пострадать концентрация сознания.
Придется рискнуть, вот и все. Иного пути не вижу. Остается надеяться - припоминая письмо Бэбкока к Элизе, - что, поскольку зимой приезжих меньше, этот номер будет свободным.
Придется рискнуть, невзирая ни на что. Я, безусловно, не допущу, чтобы эта проблема помешала моему замыслу.
Небольшой перерыв, затем опять за дело.
Четыре часа тридцать семь минут пополудни. Есть проблема, фактически две: одна неразрешимая, вторая - с надеждой на решение.
Первая проблема: во время этого третьего сеанса звук моего голоса начал терять свое абстрактное качество и становился более узнаваемым. Почему так происходит? С каждым разом он должен становиться все менее узнаваемым, разве не так?
А может, и нет. Возможно, сюда вплетается проблема номер два, состоящая в следующем: хотя, слушая голос, я не теряю убеждения, оно немного ослабевает, поскольку я слышу снова и снова одни и те же слова, что имеет значение для гипноза, однако ничего не значит для той части моего сознания, которая по-прежнему руководствуется логикой. Эта умственная часть в конце концов в открытую ставит вопрос: это все, что ты знаешь о том дне в ноябре 1896 года?
Понял! Сбегаю вниз и куплю в киоске книгу Марси Бакли, быстро ее просмотрю и отберу факты, относящиеся к 1896 году, затем запишу другую инструкцию на сорок пять минут и предоставлю дополнительные доказательства того, что я нахожусь здесь 19 ноября 1896 года, - так сказать, обставлю сцену новыми деталями.
Элиза это одобрила бы.
* * *
Позже. Интересная книга. В сущности, и не книга. Сейчас Марси работает над полным вариантом. А это скорей большой буклет на шестидесяти четырех страницах с рисунками, главами, посвященными строительству гостиницы, ее истории и истории Коронадо. Здесь фотографии современного ее вида и некоторые из прошлых лет, фотоснимки знаменитостей, посетивших гостиницу (ни больше ни меньше принц Уэльский), плюс записки и эскизы в отношении предполагаемого будущего гостиницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
- Конечно. - Я выдавил из себя улыбку. - Большое спасибо за помощь, мисс Бакли. Вы очень добры.
Она кивнула.
- Не за что.
Я оказался в одиночестве, и теперь мне уже не надо было скрывать охватившее меня волнение. Двигаясь по комнате, я дышал через рот. Позади стола были сложены коробки. Скорчившись, я снял одну из пыльных крышек и увидел внутри пачки пожелтевших чеков и счетов, тяжелые гроссбухи. Положив крышку на место, я встал, и от этого движения у меня потемнело в глазах. Покачнувшись, я ухватился за край стола. Придя в себя, вытащил носовой платок и вытер лицо.
Переходя от полки к полке, я стирал пыль с толстых корешков книг. Все, к чему я прикасался или обо что ударялся, окутывалось клубами серой пыли. Приходилось все время откашливаться и чихать. В голове ощущались уколы нарастающей боли. Надо было скорей заканчивать, или я ничего не успел бы.
Между двумя тяжелыми гроссбухами я отыскал корешок книги с надписью: «1896» и, задыхаясь в клубах пыли, вытащил ее. Это была подшивка копий корреспонденции. Я стал быстро их просматривать - может быть, там что-то есть.
Многие страницы были почти пустыми, словно печатались через слабую копирку. У меня подпрыгнуло сердце, когда я увидел датированное пятым октября письмо, начинающееся словами: «Дорогая мисс Маккенна». Пот заливал глаза, и их начало щипать. Я стал торопливо тереть глаза, смахивая пальцами с бровей капли пота. «С огромным удовольствием отвечаю на вашу записку от 30 сентября. Мы с нетерпением ждем вашего приезда и постановки "Маленького священника" в нашей гостинице».
Далее в письме говорилось, что он (управляющий) сожалеет о том, что им не удалось представить пьесу во время летнего сезона, когда в гостинице больше постояльцев, но «без сомнения, лучше уж представить ее сейчас, чем не представить вовсе».
Я сильно затряс головой, чтобы не потерять сознание. Снова вытер лицо и шею. Платок совсем намок. Пот струился у меня по пояснице и животу. Мне пришлось на несколько минут уйти в соседнюю комнату. Хотя там было тепло, но по контрасту казалось, что попадаешь в прохладное помещение. Прислонившись к бетонной стене, я судорожно ловил ртом воздух. Если там этого нет… Я мог думать только об этом. Если там этого нет…
Вернувшись в хранилище, я принялся нетерпеливо водить ладонями по корешкам книг.
- Ну давай! - бормотал я.
Я повторял это снова и снова, как какой-нибудь безнадежно упрямый ребенок, не желающий понять, что нужной ему вещи нигде нет.
- Давай, давай.
Слава богу, в тот момент Марси Бакли еще не вернулась. Если бы вернулась, то посчитала бы себя обязанной вызвать врача, не сомневаюсь. В соответствии со смягченной формулировкой я более «не владел своими эмоциями». Лишь одна ниточка удерживала меня в здравом уме: вещь, которую я разыскивал.
Необходимо было на этом сконцентрироваться, потому что к тому моменту я был сильно зол на гостиницу, зол на бывшую администрацию, допустившую, что эти документы пришли в подобное состояние. Если бы они позаботились о том, чтобы архив хранился надлежащим образом, я получил бы ответ за считанные минуты. Вместо этого время тянулось ужасающе медленно, пока я напрасно пытался отыскать единственное необходимое для выживания вещественное доказательство. Я чувствовал себя как Джек Леммон в той сцене из «Дней вина и роз», где он, обезумев, ищет в оранжерее бутылку виски. Не могу понять, почему я не сошел с ума, могу лишь предполагать. В противном случае я принялся бы выть и кричать, разбрасывая повсюду книги и бумаги, рыдать и все проклинать, понемногу сходя с ума.
Теперь я даже не пытался утирать пот. Какой в этом был толк? Носовой платок насквозь промок, белье прилипло к телу, словно я плавал в одежде. Наверное, лицо у меня было красное, как свекла. Я совершенно потерял представление о времени и месте. Я продолжал искать и искать, подобно сомнамбуле, зная, что поиски тщетные, но не мог остановиться, охваченный каким-то безумием.
Я едва ее не пропустил. К тому времени глаза у меня почти ничего не видели. Я продолжал разбирать книги, откладывая в сторону ненужные. Нужную я тоже отложил. Потом что-то - бог знает что - всколыхнуло мрак моего сознания, и я, судорожно вздохнув, рванулся к книге и взял ее в руки. Раскрыв ее, я стал трясущимися руками переворачивать страницы, пока не наткнулся на одну, на которой огромными буквами было напечатано: «ЧЕТВЕРГ, 19 НОЯБРЯ 1896 ГОДА. ОТЕЛЬ "ДЕЛЬ КОРОНАДО". И. С. БЭБКОК, УПРАВЛЯЮЩИЙ. КОРОНАДО, КАЛИФОРНИЯ».
Полагаю, я был настолько обезвожен и так ошеломлен, что в течение нескольких мгновений, показавшихся бесконечными, не мог взять в толк, что каждый год числа приходятся на другие дни недели, периодически совпадая. Сбитый с толку, я уставился на страницу, потом, когда до меня дошло, рассерженно встряхнулся.
Мой взгляд скользнул к столбцам, озаглавленным «Фамилия», «Местожительство», «Номер» и «Время», и пробежал до конца страницы. Слова расплывались у меня перед глазами. Я провел по лицу трясущейся рукой. И. К. Пенн, Конрад Шерер с женой (помню, что подумал о том, как странно написано), К. Б. Александр, К. Т. Лэмини. В тупом замешательстве смотрел я на слово «do», часто встречающееся в столбцах. И только сейчас понял, что означает это «то же, такой же» и использовано вместо пометки «ditto», принятой в наши дни.
Я посмотрел внизу страницы, но там ничего не было. Уставившись на страницу книги с высохшими чернилами, я застонал от огорчения. Мои ноздри и легкие заполнил запах заплесневелой бумаги и пыли. Я вяло перевернул страницу на «Пятницу, 20 ноября 1896 года».
И заплакал. Так я не плакал уже с двенадцати лет - не от горя, а от радости. Вдруг обессилев, я осел на пол. По моим щекам текли слезы, смешиваясь с ручейками пота. В комнате-печке раздавались лишь мои захлебывающиеся рыдания.
Это было третье снизу имя.
«Р. К. Кольер, Лос-Анджелес. Номер 350. 9 час. 18 мин.»
* * *
Один час двадцать семь минут пополудни. Лежу в постели, охваченный восхитительным чувством ожидания. Принял душ, смыл всю пыль, грязь и пот, бросил одежду в мешок для прачечной. Рад, что успел запереть хранилище и уйти до возвращения Марси Бакли. Несколько минут назад позвонил в ее офис, чтобы еще раз поблагодарить.
Меня одолевает искушение - потому что мне так хорошо, я так спокоен - ничего не делать, а просто лежать и ждать, когда произойдет неизбежное.
И все же я чувствую, что у меня нет полной уверенности в неотвратимости этого события. Мне все-таки придется поработать над тем, чтобы это произошло. Я верю в то, что это свершилось, однако, прочитав книгу Пристли, верю также и в то, что существуют множественные варианты не только будущего, но и прошлого.
Я все же могу это пропустить.
Вот поэтому моя работа еще не окончена. И, хотя я безоговорочно верю, что завтра вечером увижу ее игру в «Маленьком священнике», я также верю в то, что, прежде чем это станет возможным, мне придется приложить усилия.
Скоро я это сделаю, а пока хочу насладиться покоем. Там, внизу, я слишком много пережил, прежде чем найти в гостиничной книге запись со своим именем. Перед началом мне необходимо восстановить силы.
Интересно, почему я написал «Р. К. Кольер». Раньше никогда так не записывал свое имя.
Я подумывал также, не переехать ли мне в номер 350, но решил этого не делать. Не знаю в точности почему, но мне это показалось неправильным. А поскольку я руководствуюсь в основном интуицией, то лучше буду слушаться ее и дальше.
Сейчас 19 ноября 1896 года. Ты лежишь на кровати и отдыхаешь, закрыв глаза, и сегодня 19 ноября 1896 года. Никакого напряжения. Никаких страданий. Если снаружи послышится звук, то это будет звук крутящихся колес экипажа, топот конских копыт. И ничего больше; ты ничего больше не услышишь. Вокруг тебя покой, полный покой. Сейчас 19 ноября 1896 года, 19 ноября 1896 года. Ты лежишь в постели в отеле «Дель Коронадо», и сегодня 19 ноября 1896 года. В это самое время в гостинице находится Элиза Маккенна со своей труппой. Сейчас подготавливают сцену к спектаклю «Маленький священник», который состоится завтра вечером. Вечер четверга. Ты лежишь на кровати в своем номере в отеле «Дель Коронадо», и сейчас вечер четверга, 19 ноября 1896 года. Твое сознание полностью это приемлет. Никаких сомнений в голове. Действительно, сегодня 19 ноября 1896 года, четверг, 19 ноября 1896 года. Ты Ричард Кольер. Тридцати шести лет. Лежишь с закрытыми глазами на гостиничной кровати в четверг вечером, 19 ноября 1896-го, 1896-го, 1896-го. Номер 527, отель «Дель Коронадо». Вечер четверга, 19 ноября 1896 года. В этот самый момент в гостинице находится Элиза Маккенна. И ее мать сейчас в гостинице. Ее импресарио, Уильям Фосетт Робинсон, тоже сейчас в гостинице. Сейчас. В этот момент. Здесь. Элиза Маккенна. Ты. Элиза Маккенна и ты. Вы оба сейчас в отеле «Дель Коронадо» в этот четверг вечером в ноябре. Четверг, 19 ноября 1896 года.
* * *
(Брат продолжает повторять это гипнотическое самовнушение еще на двадцати одной странице.)
* * *
У меня на кассете осталось еще сорок пять минут. Лягу, закрою глаза и послушаю.
* * *
Два часа сорок шесть минут пополудни. Чувствую себя более уверенным, чем когда бы то ни было. Ощущение очень странное, не подвластное логике, но я убежден, что переход состоится. Под внешним спокойствием прячутся скрытые эмоции, рожденные этой убежденностью. Я ощущаю также безмятежность абсолютной уверенности.
Не знаю, действительно ли я в конце концов уснул, лежа в постели эти сорок пять минут, или впал в гипноз или нечто подобное. Знаю только, что верил в то, что слышу. Через некоторое время мне показалось, что со мной заговорил какой-то чужой голос, не мой. Из некоего бесконечного вневременного пространства меня наставляло какое-то бестелесное существо. Я безоговорочно поверил этому голосу.
Что это была за фраза, прочитанная мной много лет назад? Она меня настолько потрясла, что я в какой-то момент решил выгравировать ее на дереве и повесить на стену кабинета.
Вспомнил. «То, во что ты веришь, становится твоим миром».
Лежа там раньше, я верил в то, что этот голос говорит мне правду и что я лежу на этой кровати не в 1971 году, а в 1896-м.
Я сделаю это снова и снова, пока вера не станет такой всепоглощающей, что я буквально окажусь там, встану, выйду из комнаты и увижу Элизу.
* * *
Три часа тридцать девять минут пополудни. Окончание очередного сеанса. Результаты такие же. Убежденность, покой, уверенность. В какой-то момент я почти собрался открыть глаза и оглядеться по сторонам - не там ли я уже нахожусь.
Мне в голову только что пришла странная мысль.
А что, если, открыв глаза в 1896 году, я увижу в комнате человека, в недоумении глазеющего на меня? Что мне тогда делать? Что, если - Боже правый! - какая-то супружеская пара только что начала брачные игры, а я вдруг появлюсь в постели вместе с ними - скорей всего, под ними или сверху? Абсурд. И все же как мне этого избежать? Мне надлежит быть в кровати. Полагаю, можно было бы лечь и под кровать - на всякий случай, однако из-за дискомфорта может пострадать концентрация сознания.
Придется рискнуть, вот и все. Иного пути не вижу. Остается надеяться - припоминая письмо Бэбкока к Элизе, - что, поскольку зимой приезжих меньше, этот номер будет свободным.
Придется рискнуть, невзирая ни на что. Я, безусловно, не допущу, чтобы эта проблема помешала моему замыслу.
Небольшой перерыв, затем опять за дело.
Четыре часа тридцать семь минут пополудни. Есть проблема, фактически две: одна неразрешимая, вторая - с надеждой на решение.
Первая проблема: во время этого третьего сеанса звук моего голоса начал терять свое абстрактное качество и становился более узнаваемым. Почему так происходит? С каждым разом он должен становиться все менее узнаваемым, разве не так?
А может, и нет. Возможно, сюда вплетается проблема номер два, состоящая в следующем: хотя, слушая голос, я не теряю убеждения, оно немного ослабевает, поскольку я слышу снова и снова одни и те же слова, что имеет значение для гипноза, однако ничего не значит для той части моего сознания, которая по-прежнему руководствуется логикой. Эта умственная часть в конце концов в открытую ставит вопрос: это все, что ты знаешь о том дне в ноябре 1896 года?
Понял! Сбегаю вниз и куплю в киоске книгу Марси Бакли, быстро ее просмотрю и отберу факты, относящиеся к 1896 году, затем запишу другую инструкцию на сорок пять минут и предоставлю дополнительные доказательства того, что я нахожусь здесь 19 ноября 1896 года, - так сказать, обставлю сцену новыми деталями.
Элиза это одобрила бы.
* * *
Позже. Интересная книга. В сущности, и не книга. Сейчас Марси работает над полным вариантом. А это скорей большой буклет на шестидесяти четырех страницах с рисунками, главами, посвященными строительству гостиницы, ее истории и истории Коронадо. Здесь фотографии современного ее вида и некоторые из прошлых лет, фотоснимки знаменитостей, посетивших гостиницу (ни больше ни меньше принц Уэльский), плюс записки и эскизы в отношении предполагаемого будущего гостиницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40