Яд не представлял ни малейшей угрозы для Хаману, но Павек и Джавед упали на колени. Лев из Урика был не в том настоении, чтобы приносить кого-то в жертву, особенно своих собственных людей. Левой рукой взявшись за рукоятку ножа, сделанного из такого же черного стекла, как и изрядно уменьшившийся осколок, Хаману провел острием по запястью правой руки.
Его горячая кровь зашипела, капая на пол. Темный маслянистый дым поднялся в воздух, уничтожая остатки исчезающего волшебства. Зловоние стало даже еще хуже, но больше не было смертельным. Когда последняя капля стекла на пол, Хаману вдохнул в себя запах. Воздух очистился. Потом он взглянул на своих смертных соратников, которые стояли на коленях, перейдя все мыслимые границы страха.
— Ты принес мне послание?
Джавед кивнул, потом протянул своему королю запачканный и ветхий лист пергамента. — Я знал, что вы захотите его увидеть, Великий.
Хаману схватил пергамент движением настолько быстрым, что человеческий глаз не успевал увидеть его. Чернила исчезли, как и предупредил Джавед, но были и другие способы прочитать послание Доблестного Воина. Он закрыл глаза и стертые черты лица Короля-Тени появились перед его внутренним взором.
Ты видишь, и правильно видишь, опасность для всех нас. Вот это было послано мне. Ты легко можешь представить себе, кто его послал. Слишком долго мы живем без дракона. Если мы не сможем сделать его , он его сделает. Слушай меня внимательно, Хаману: он нашел способ превратить это дерьмо, Тихиана из Тира, в дракона, если мы не остановим его. Задолго до смерти Борс признался мне, что Раджаат намеревался сделать Дракона Тира из тебя, пока он — то есть Борс — не решил иначе. Еще не поздно. Трое из нас могут придать тебе форму, пока Раджаат продолжает возиться с Тихианом. Я разработал заклинание, которое поможет сохранить твое сознание в безопасности. Это будет совсем по-другому, чем с Борсом; мы не можем допустить очередное опустошение Центральных Земель, никто из нас этого не разрешит. Подумай об этом, Хаману. Подумай очень серьезно об этом.
Образ Короля-Тени исчез вместе с горячим ругательством Хаману. Осколок заклинания Раджаата был неожиданным и неприятным доказательством правоты Галларда. Если Раджаат сумел перенести свою магию в материальный мир, это означает, что Пустота слабеет; они действительно слишком долго жили без Дракона, поддерживавшего ее. Но даже если Галлард на самом деле нашел заклинание, которое поможет избежать безумия в момент создания Дракона, Галлард никогда не предложил бы его ему.
С неохотой Хаману вспомнил рассказ Виндривера о стратегии Погибели Гномов. Было всего три способа превратить Доблестного Воина в Дракона: заклинания других Доблестных Воинов, которые помогут ускорить трансформацию; использовать очень большое число очень сложных заклинаний и преобразовать самого себя или — следуя презренному примеру Калака из Тира — впитать в себя жизнь всего города. Скорее всего Галлард надеялся использовать все три вместе.
— Призови новобранцев в армию, — тихо и спокойно сказал Хаману Джаведу. Если бы он дал возможность любой части его настоящих страстей выйти наружу, оба его смертных соратника погибли бы от звука слов. — Пускай все узнают, что всякому, кто прибегает к помощи Урика для защиты себя, придется побегать ради защиты самого Урика — или страдать от ужасных последствий.
— Где мы будем сражаться, Великий? — спросил Джавед, его голос был еще слаб и надтреснут после яда.
— Там, где я прикажу, — недовольно сказал Хаману своему наиболее доверенному офицеру. — Созывай моих солдат.
Старый эльф мудро кивнул и поклонился, поднявшись на ноги. — Как скажете, Великий. Я выполню ваш приказ.
Он повернулся и пошел к бронзовой двери, которую Хаману открыл для него своей мыслью. Павек пошел за ним.
— Еще нет. Еще нет.
Павек опять упал на колени. — Воля ваша, Великий.
— Ты мне нужен здесь, во дворце, Павек, но мне нужны и твои друзья-друиды, тоже . Пошли слово в Квирайт. Пошли слово Телами, если можешь. Скажи ей, что время пришло; последнее время.
— Если опасность грозит Урику, она грозит и Квирайту, Великий; так что я думаю, она уже знает об этом. Она говорит, что есть только один страж на весь Атхас; все остальные только часть его, и тогда она тоже часть его, — ответил Павек, по прежднему стоя на коленях, его голова была почтительно склонена.
В мыслях молодого человека крутились самые разнообразные чувства, но отвращения среди них не было. Наклонившись вперед, Хаману сунул коготь под подбородок Павека и слегка нажал, так чтобы он смог увидеть озабоченное лицо, которое его высший темплар пытался от него скрыть. Потом провел другим когтем по лицу Павека.
— А если опасность грозит мне и только мне, что тогда, Павек?
И опять сознание Павека очистилось, стало как гладкая поверхность воды в безветренный день. Король-Лев был в шаге, нет в полушаге от того, чтобы убить этого непонятного смертного — не было никакой возможности извлечь ответ на вопрос из мыслей Павека. Убить его было бы легче легкого; но опустить руку, позволить Павеку встать на ноги и, шатаясь, выйти из комнаты живым — это было самой трудной вещью, которую Хаману сделал на протяжении многих поколений.
Виндривер! Хаману бросил имя в нижний мир вместе с пергаментом Галларда. Виндривер! Сейчас!
Он уселся на мраморную скамью, которая, как и каменная скамья в его убежище, была настолько прочна, что могла выдерживать его вес и размеры. Вода по-прежднему текла из камня и по стенам. Король-Лев погрузил свое кошмарное лицо в не менее ужасные руки и постарался ничего не думать, планировать или опасаться, пока воздух не затвердел и не появился тролль.
— Слушаюсь и повинуюсь, — сказал Виндривер. — Я проклятый слуга проклятого дурака.
Хаману не клюнул на приманку. — Ты внимательно проверил лагерь войска Нибеная?
— Конечно. Четыре сотни уродливых женщин окруженные четыремя тысячами еще более уродливых мужчин.
— Больше ничего? — Хаману ничем не выдал ни своих подозрений, ни своего гнева.
— Ничего, О Великий. Просвяти меня, О Великий: что я должен был найти там?
— Это! — Хаману сунул под нос тролля то, что осталось от обсидианового осколка. Ставшее не больше трети первоначального размера, стекло было покрыто пятнами сажи. Тролль отпрыгнул назад, как если бы был из плоти и крови.
— Его там не было! — сказал Виндривер, разом потеряв всю свою наглость. — Я бы заметил-
— Глупости! — Хаману швырнул осколок в своего слугу; стекло описало дугу и исчезло в Серости. — Похоже, что ты стал глухим и слепым, Виндривер или, еще хуже, безответственным.
— Никогда…не в том, что касается его . Я учую запах Принесшего-Войну в любом месте.
Хаману не сказал ничего, просто подождал, пока тролль сам не услушал свою собственную глупость и саморазоблачение. Виндривер ненавидел Принесшего-Войну куда больше, чем Сжигателя-Троллей, и тем не менее он не почувствовал осколок, пока Хаману не сунул его ему под нос. Он мечтал увидеть, как один Доблестный Воин уничтожает другого, и его мечты, похоже, сделали его безответственным.
— Неужели Раджаат освободился? — спросил тролль. — Черная Линза — она же там, куда эта волшебница из Тира бросила ее, разве нет? Надеюсь никто не украл ее, а? Темплары-? Медальоны-?
— Все еще работают, — уверил его Хаману. Без Черной Линзы Доблестные Воины не смогли бы передавать магию своим темпларам. — Этот осколок откололся не от Черной Линзы.
— Тогда от чего? И как Раджаат-?
— Я не знаю, Виндривер — но ты мне расскажешь, крогда вернешься из Ур Дракса.
Он ожидал возражений: путь до разрушенной крепости Борса был долог и опасен, даже для развоплощенного призрака. Но Виндривер исчез еще до того, как он договорил.
Пятая Глава
Пара серебряных колец окружила лицо Гутея, большей из лун Атхаса, когда он взобрался в высшую точку ночного неба Урика. Четвертую ночь подряд Гутей венчался своими коронами, и хотя Хаману был один в своем убежище, он знал, что не он один глядит на небо сегодня ночью.
Еще одна ночь с такими кольцами, и утром фермеры его владений обнаружат пересохшие рвы на месте каналов, питающих водой их поля. Они проверят каждые ирригационные ворота. Они выкопают ил и исправят все, что возможно. Позже они повстречаются с соседями и бросят перенумерованные камешки в священную урну, определяя порядок, в котором поля будут получать воду.
Лотерея была необходима, потому что никто — даже бессмертный Король-Лев — не мог предсказать, как долго водостоки будут доставлять темную живительную влагу из далеких гор. Хаману не мог даже быть уверен, что эти водостоки вообще наполнятся. Бывали времена за последние тринадцать сотен лет, что вода не текла.
Все что Хаману знал об этом, он узнал от отца и матери много-много лет назад. Когда Гутей получают свою тонкую как паутина корону пять ночей подряд, наступает время готовить поля к посеву хамали и сажать стойкое зерно, которое поддерживало жизнь в Центральных Землях с того времени, когда дожди перестали регулярно идти. И как только сухие поля засаживались зернами, более драгоценными чем золото или сталь, наступало время для молитв. Водостоки должны были наполниться в течении двадцати дней, или они совсем не наполнялись.
Народ Урика молился своему бессмертному живому богу и приносил ему подарки, выпрашивая его милость. Тонкая, но непрекращающаяся струйка — аристократы, свободные фермеры и даже рабы — уже текла к воротам дворца, предлагая горсти зерна. Иногда зерно было завернуто в потрепанные лохмотья, иногда лежало в искустно сделанных костяных ящичках или в запечатанных амфорах. Независимо от упаковки, темплары Хаману ссыпали его в огромный ящик, сделанный из кожи иникса. Когда вода придет, Хаману вскинет этот ящик себе на плечи и, перевоплотившись в великого Короля-Льва, засадит им четыре поля: одно на восток от стен города, а остальные на север, запад и юг.
Легенда, которую Хаману не одобрял, утверждала, что зерно-подарок на самом дне ящика — то, которое Хаману получил первым и посадит последним — было счастливым зерном, которое принесет много счастья фермеру, который подарил его. Ум смертных был тем, чем он был, и фермеры Урика не ждали пятой ночи Гутея с кольцами, чтобы принести свое зерно-подарок к воротам дворца. Они заранее верили луне, и приносили свое зерно накануне днем, хотя и знали, что если на пятую ночь кольца не появяться, ящик будет опустошен и все зерно в нем сожжено.
Ничто из этого не удивляло Хаману. Он был одним из них. Он знал, что в душе все эти фермеры были очень суеверны и все они были игроками. Они азартно играли каждый раз, когда сеяли зерно в землю. Они считали свое зерно-подарок хорошим ходом, который увеличит их шансы.
И для самого Хаману, сына фермера, это был акт веры, когда он босиком шагал по полям, разбрасывая зерно-дар. Но человек, который разрешил другим поклоняться ему как богу, может верить только в самого себя. Он не может допустить, чтобы хоть кто-нибудь увидел его голову, склоненную в сомнениях или молитве. Но в этом году, когда армии Короля-Тени плясали вдоль границ Урика, а закопченые остатки магии первого волшебника еще были свежи в его памяти, сомнения Хаману были особенно сильны. Он даже помолился бы, если бы знал имя бога, который мог его услышать.
Чем дольше он откладывал второй и третий призыв на военную службу, тем больше увеличивались шансы, что враги Урика могут напасть. Но если бы он призвал жителей-солдат слишком быстро, поля остались бы не засеянными, зерно бы не выросло и, независимо от победы или поражения в битве, в этот год, год Высокого Солнца, урожая бы не было. А если к тому же не придет вода…
А в целом слишком много вопросов без ответов, даже для изощренного ума бессмертного короля. Пожалуй в первый раз, с тех пор, как Хаману стал писать свои воспоминания, ему показалось, что копаться в прошлом более предпочтительно, чем думать о настоящем или с ужасом ждать будущего. Он пролил пару капель масла на чернильный камень, стоявший на столе, покрутил в палочкой в углублении. Когда чернила были готовы, Хаману обмакнул в них перо и без колебаний начал писать.
* * *
Пять лет я сражался в армии Мирона Сжигателя-Троллей бок о бок с Джикканой. В ней не было абсолютно ничего, что напомнило бы мне о Дорин или о Дэше, вот почему я оставался с ней так долго. Она была сильным и достаточно примитивным созданием; она ругалась, дралась или пила слишком много, как только появлялась такая возможность. Я так никогда и не узнал, видела ли она во мне сына, которого у ней никогда не было, или простого деревенского парня с огоньком внутри, который всегда был готов закончить драку, которую она начинала.
Джиккана научила меня читать и писать человеческими буквами, сражаться ножом и дубинкой, зубами, кулаками и ногами — короче всем, чем только возможно. У ней был бурный темперамент, острый как сломанное стекло, и, рано или поздно, она дралась со всеми, включая меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50