Потомственная боярыня Земцова, внезапно и невольно пошедшая против власть предержащих, и отец Алексий, офицер внешней разведки, пятьдесят лет власти служивший. И пусть власть была другой, это не важно. Любая власть, какая бы она ни была, простирается над людьми. И на людях же держится. И вот теперь уже поздно, и они не поговорят никогда. Конечно, Лена всего два месяца, как… Но за это время столько всего произошло, что «вернуться» было просто нереально. Да и надо ли? Я уверен, что он понял бы меня, какое решение я ни приму.
Его хоронили на Новодевичьем кладбище. Гроб везли на лафете, а тело Алексея Степановича было облачено в генеральский мундир. Я же генералом его никогда не помнил. Меня просветил Виктор. В семьдесят лет бывший разведчик решил уйти от мирской жизни и поселиться в монастыре. Условием пострига в то время был абсолютный разрыв с прошлым и полная опись имущества, включая квартиру, в пользу Церкви. Но всё было сделано без колебаний. Раз приняв решение, он никогда не менял его. Еще Виктор рассказал, что власти духовные и армия устроили настоящую тяжбу по поводу похорон. Но, вскрыв прощальное письмо, написанное им по достижении девяностолетия, обнаружили последнее волеизъявление, согласно которому и поступали сейчас. Было огромное количество народа. Священники, военные, представители католической и мусульманской конфессий. А в конце панихиды я встретился глазами с «аббатом». Он кивнул мне, показав знаками, что поговорим обязательно, но попозже.
Вот так всегда. Живешь рядом с удивительным человеком, а меряешь его на свой, местечковый манер. И за шорами, за своей ограниченностью упускаешь неповторимые моменты общения. Или это наша национальная черта, имея - не хранить, а потерявши - горько плакать. Кусая локти и размазывая сопли. Вспомнился давешний латинос, и стало обидно. Сколько прекрасных, достойных людей, а провидение выбирает таких, как мы. Да, я не оговорился, и из нашей троицы на звание «человека», в моем понимании, тянула только Лена. Вон, кстати, уже стоит рядом с «аббатом», и он удивленно разглядывает ее. Мне стало немножко ревниво, но тотчас, устыдившись подобных мыслей, показавшихся недостойными перед лицом вечности, я выбросил их из головы. Закончилась панихида, отзвучал салют, и вот уже тело отца Алексия - ибо я не знал его ни как Алексея Степановича, ни как генерала ГРУ - закрывают крышкой. Заиграла музыка, и потянулась череда людей, бросающих свою горсть земли. Их было столько, что казалось, услуги могильщиков не понадобятся…
На поминках он сел рядом со мной. Мы пожали друг другу руки и выпили не чокаясь.
- Светлая память.
Вставали какие-то люди, произносили хорошие слова, и на душе у меня делалось теплее. Всё же не многие были удостоены радости общения с этим человеком, и я был своего рода избранником.
- Будете говорить? - спросил я у «аббата».
- Если скажу правду - боюсь, меня не поймут. Ведь гожусь я ему в младшие сыновья, если не в старшие внуки. А лицемерить не хочется.
Немного помолчали и выпив положенные три рюмки, встали из-за стола. Поминки проходили в монастыре, и, выйдя за ограду, оказались в парке, больше похожем на лес.
- Вы сделали себе имя, - подал голос «аббат».
На тропинке ваялись шишки. Я подфутболил одну, а собеседник улыбнулся.
- Поверьте, это случайно. - Я не кокетничал. Совершая тот или иной поступок, имидж - было последнее, о чем я думал.
- Ничего не бывает случайно, и если уронить в лужу тюк с ватой - он ее впитает, а если бросить булыжник - лужа выйдет из берегов.
Изъяснялся он загадочно, и я принялся ерничать.
- У нас говорят: кесарю - кесарево, а слесарю - слесарево.
- За всю НАШУ историю НИКОГДА не было случая, чтобы юнец, полутора лет от роду поднял руку на «старшего». Этого просто не допускалось оппонентом. А уж тем более победить в схватке.
- Ну, виноват, каюсь. Но что-то мне он был несимпатичен.
- Вот-вот. И многие обеспокоены.
- И что же мне, повеситься? - Я начал злиться всерьез.
- Ну зачем же. Просто станьте, ну, скажем, незаметнее. На время. А то уж больно вы на виду со своими девочками.
Мы помолчали, и я опять спросил:
- А… вы, как вы попали в соседнее измерение?
- Ну… представьте две квартиры, имеющие общую стену, но в различных подъездах, выходящих на разные, скажем, угловые улицы. Люди, живущие в пятнадцати сантиметрах друг от друга, могут никогда не встретится. И никому не приходит в голову выйти на улицу, обогнуть дом и подняться к соседям, чтобы, к примеру, попросить спичек.
Я закивал, сделав умное лицо.
- Правда, - он улыбнулся, - иногда находятся экспериментаторы, готовые не только выйти на улицу, но и пройти путь по карнизу. Или подняться на крышу, чтобы спустится через люк в сопредельный подъезд. Ну а у некоторых есть ключ от потайной двери, спрятанной за шкафом с одной стороны, и завешенной ковром - с другой.
- Так просто?
- Так просто даже прыщ не вскочит. Да и, как я уже говорил, большинству не приходит в голову заглянуть к соседям, живущим за стенкой, но на другой улице.
Переваривая услышанное, я молчал, а он стал прощаться.
- Что ж, постараюсь не мозолить глаза. - Я протянул руку. - Увидимся.
Мы опять разошлись, а я так и не задал главного вопроса. И разумеется, не получил ответ.
- И что, мы обязаны ему подчиняться? - Инна смотрела в упор, а глаза метали молнии.
- В том-то и дело, что нет. Это лишь совет, которому следовать вроде бы не обязательно. Но я почему-то готов послушаться.
- Ребята, - подала голос Лена, - нет необходимости во что бы то ни стало зарываться в норы, в буквальном смысле слова. Давайте попросту займемся чем-нибудь нейтральным.
Мы перебирали варианты, усердно подыскивая, чем можно было бы заняться, не злоупотребляя своими «способностями». Так некстати ставших раздражать кое-кого из «старших». Но у страха глаза велики, а людей часто уничтожали физически и за гораздо меньшее. Взять хотя бы события, познакомившие нас с Леной.
Но по всему выходило, что проще начать жизнь обывателей. Посещать премьеры, ходить в музеи или, в моем случае, просиживать штаны перед телевизором. Вот ведь напасть, именно к этой жизни я в последнее время так тяготел, всякий раз недовольно ворча, когда приходилось отрывать зад от дивана. А стоило только получить «предписание» - и взыграло ретивое, и вожжа, попавшая под хвост, перекликается с трубой. Той, которая зовет.
Но Лена, со свойственной ей рассудительностью, повернула разговор в другое русло.
- Ин, ты ведь нигде не была, - полувопросительно-полуутвердительно произнесла она своим спокойным голосом.
Сложись всё по-иному, из нее получился бы превосходный психотерапевт. Да почему же получился бы? Она уже, с момента превращения нашего дуэта в трио, успешно выполняет эту функцию.
- Что я, по-твоему, деревня? - Пролетарское происхождение не давало Инке покоя, и Еленино «дворянство» не раз было поводом обсудить наболевший вопрос.
- Ну, предположим, воду с бурболками ты пила и на автобусе каталась. Но я говорю о местах, которые удалось посетить нам с Юрой. В четырех часах пути вниз по реке можно выйти в мир, потерпевший катастрофу. И неизвестно, переживший ли ее. А еще дальше… Нет, ты представляешь, голова идет кругом.
Я в расчет не принимался, ибо Обломов во мне с легкостью уступал место Герасиму, и Лена не сомневалась в моем согласии на любые авантюры.
Инна надула свои очаровательные губки и изо всех сил изображала капризную стервочку. На самом деле страстно желая продолжения уговоров. Грешен, я частенько пренебрегал этим ритуалом, доводя любимую до белого каления. Но Лене терпения не занимать…
Мы находились у меня дома, в московской квартире, а потому я, не стесняясь, улегся на диван и щелкнул пультом. Когда работают профессионалы - а Ленку я искренне считал таковой, - лучше тихонько посидеть в сторонке. А идейка и в самом деле была неплоха. Рано или поздно Инка даст себя уговорить, да и возможность поживиться чем-нибудь необычным - тоже аргумент. Я уж не говорю об ихней архитектуре и музеях. Которые неизвестно, правда, разграблены или нет. Тут заверещал телефон, и я поплелся поднимать трубку. Звонила Танюша, так славно шпрехавшая в Швейцарии. И заупокойным голосом выдала:
- У Леньки рак! - Я чуть не сел, так как совсем недавно мы пообщались и он так лихо хакнул тот колумбийский комп.
- И когда можно прийти в больницу?
- В том-то и дело, что ни в какую больницу он ложиться не стал. Отдал жене всю наличность - и где только взял такую сумму, - а сам собирается взять палатку и уйти в глушь. Не хочу, говорит, мучить близких и медленно умирать в четырех стенах.
- И что, будем пытаться воздействовать?
- А то ты не знаешь Леньку?
Леньку я знал, и попытка «повлиять» была весьма проблематичной.
- Давай встретимся, что ли? - начал было я, но продолжить мне не дали.
- Так он и собирает наших. Прощальный сабантуй. Ирка вся в соплях, а этот уперся как баран.
Ира, Ленькина жена, была милейшим человеком, но участия в наших вылазках никогда не принимала, понимая, что не может стать для мужа всем и любому человеку нужна отдушина.
- Танюш, я это… Можно я приведу кой-кого?
- Инну, что ли? Да, кстати, как у вас?
Женщина, да? Только что была трагедия, но обсудить чье-нибудь семейное положение - это святое.
- Да нормально у нас, так, переругиваемся по мелочам.
- Милые бранятся - только тешатся. - Выдав этот перл, она стала прощаться.
Что ж, завтра вечером у Леньки. И в голове забрезжила безумная идея.
33
Мы собрались у Леньки, и всё было как всегда. Внешне. Как обычно, понемногу выпивали, пытались острить, делая вид, что ничего не произошло и повод для пирушки самый заурядный. Разглядывали старые слайды и смотрели более позднее видео. Вот мы в Швейцарии. И ни о чем не подозревающий Ленька самозабвенно пихает мне за шиворот горстями снег.
Ира, с заплаканными глазами, тихонько сидела в углу, безучастная ко всему.
Я подошел к ней и протянул конверт:
- Здесь десять тысяч. Долларов. И вытри сопли. Я постараюсь его уговорить съездить со мной за границу. Ты же знаешь, там теперь всё лечат. Ну почти всё.
- Мне можно с вами? - Она подняла красные глаза, в которых забрезжила надежда.
- Поверь мне, не стоит. Он только упрется. Но ты же знаешь: готовься к худшему, надеясь на лучшее. Да, Ир, оттуда трудно дозвониться, и ты не удивляйся. Но я буду рядом с ним, и ты просто верь. Помнишь, у Симонова?
Она захлюпала носом и уткнулась мне в грудь.
- Будя, будя. Возьми детей и съезди отдохни. На Кипр там или на Лазурный Берег. Ты же знаешь, психологи советуют сменить обстановку. И главное, верь.
Я подозвал взглядом Лену, свято веря, что она найдет необходимый тон, облегчающий Ирино состояние.
Вчера я, выведав у Татьяны все известные ей подробности, съездил в онкологический диспансер. Со мной поначалу никто не хотел разговаривать, но там тоже работают люди. И, где увещеваниями, а где подкупом, мне удалось прорваться к его лечащему врачу. Да, всё верно, запущенная форма, метастазы. На полгода раньше - и можно было бы предотвратить. Да, операционное вмешательство возможно, но гарантировать ничего невозможно. Что ж, Леньку я понимал. Но помочь ничем не мог, почти. Ведь коридор делает долгожителями нас. А мы с виду обычные люди. У меня, например, папа и мама, как у всех. И прожили нормальную жизнь, достойно отойдя в жизнь лучшую, вечная им память. Ну чем, скажите, Ленька хуже того колумбийского дерьма? И пока не умерла надежда, надо бороться. В Ленькином согласии я не сомневался, опасаясь только, сможет ли он продержаться всё время перехода. Но снотворное под рукой. А затащу я его в такую глушь, что просто обалдеет.
Да, я обдумывал возможность «возвращения», но если честно - боялся. Боялся сойти с ума. И если с помощью прибора сто восемьдесят дней превращались в восемнадцать, то пережить весь этот ворох событий было выше моих возможностей. Да, есть люди, переплывающие Ла-Манш, но я, к сожалению, к ним не принадлежу. Однако просто сидеть сложа руки тоже не мог, а потому решил взять его с нами. Уповая на один шанс из тысячи, что коридор примет его за своего и «сделает прививку». В любом случае хуже уже не будет, а если я не прав - что ж, придется стиснуть зубы. Не зря ведь говорят, что Бог не посылает человеку больших испытаний, чем он может вынести…
- Когда собрался? - Мы сидели на кухне, и я начал готовить почву.
- Дней через пять. - Глянув на меня, он продолжал: - Спасибо за тугрики. Очень вовремя, знаешь ли.
Я неопределенно кивнул:
- Лень, не мог бы ты отложить на недельку робинзонаду и смотаться со мной в одно место?
- Опять врачи? Нет уж, не поеду.
- Даже не думал об этом, - покривил я душой, - клянусь, ни одного эскулапа не подпущу к тебе на выстрел.
- Недельку, говоришь? А что за дело?
- Так сразу нельзя, - я напустил таинственности, не желая сойти за шизика, - но вот аванс.
Я достал из внутреннего кармана пиджака пачку купюр.
- Здесь пять штук зеленью. И в случае удачи еще столько же. - Пусть чувствует себя мужчиной, отправившимся добывать мамонта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Его хоронили на Новодевичьем кладбище. Гроб везли на лафете, а тело Алексея Степановича было облачено в генеральский мундир. Я же генералом его никогда не помнил. Меня просветил Виктор. В семьдесят лет бывший разведчик решил уйти от мирской жизни и поселиться в монастыре. Условием пострига в то время был абсолютный разрыв с прошлым и полная опись имущества, включая квартиру, в пользу Церкви. Но всё было сделано без колебаний. Раз приняв решение, он никогда не менял его. Еще Виктор рассказал, что власти духовные и армия устроили настоящую тяжбу по поводу похорон. Но, вскрыв прощальное письмо, написанное им по достижении девяностолетия, обнаружили последнее волеизъявление, согласно которому и поступали сейчас. Было огромное количество народа. Священники, военные, представители католической и мусульманской конфессий. А в конце панихиды я встретился глазами с «аббатом». Он кивнул мне, показав знаками, что поговорим обязательно, но попозже.
Вот так всегда. Живешь рядом с удивительным человеком, а меряешь его на свой, местечковый манер. И за шорами, за своей ограниченностью упускаешь неповторимые моменты общения. Или это наша национальная черта, имея - не хранить, а потерявши - горько плакать. Кусая локти и размазывая сопли. Вспомнился давешний латинос, и стало обидно. Сколько прекрасных, достойных людей, а провидение выбирает таких, как мы. Да, я не оговорился, и из нашей троицы на звание «человека», в моем понимании, тянула только Лена. Вон, кстати, уже стоит рядом с «аббатом», и он удивленно разглядывает ее. Мне стало немножко ревниво, но тотчас, устыдившись подобных мыслей, показавшихся недостойными перед лицом вечности, я выбросил их из головы. Закончилась панихида, отзвучал салют, и вот уже тело отца Алексия - ибо я не знал его ни как Алексея Степановича, ни как генерала ГРУ - закрывают крышкой. Заиграла музыка, и потянулась череда людей, бросающих свою горсть земли. Их было столько, что казалось, услуги могильщиков не понадобятся…
На поминках он сел рядом со мной. Мы пожали друг другу руки и выпили не чокаясь.
- Светлая память.
Вставали какие-то люди, произносили хорошие слова, и на душе у меня делалось теплее. Всё же не многие были удостоены радости общения с этим человеком, и я был своего рода избранником.
- Будете говорить? - спросил я у «аббата».
- Если скажу правду - боюсь, меня не поймут. Ведь гожусь я ему в младшие сыновья, если не в старшие внуки. А лицемерить не хочется.
Немного помолчали и выпив положенные три рюмки, встали из-за стола. Поминки проходили в монастыре, и, выйдя за ограду, оказались в парке, больше похожем на лес.
- Вы сделали себе имя, - подал голос «аббат».
На тропинке ваялись шишки. Я подфутболил одну, а собеседник улыбнулся.
- Поверьте, это случайно. - Я не кокетничал. Совершая тот или иной поступок, имидж - было последнее, о чем я думал.
- Ничего не бывает случайно, и если уронить в лужу тюк с ватой - он ее впитает, а если бросить булыжник - лужа выйдет из берегов.
Изъяснялся он загадочно, и я принялся ерничать.
- У нас говорят: кесарю - кесарево, а слесарю - слесарево.
- За всю НАШУ историю НИКОГДА не было случая, чтобы юнец, полутора лет от роду поднял руку на «старшего». Этого просто не допускалось оппонентом. А уж тем более победить в схватке.
- Ну, виноват, каюсь. Но что-то мне он был несимпатичен.
- Вот-вот. И многие обеспокоены.
- И что же мне, повеситься? - Я начал злиться всерьез.
- Ну зачем же. Просто станьте, ну, скажем, незаметнее. На время. А то уж больно вы на виду со своими девочками.
Мы помолчали, и я опять спросил:
- А… вы, как вы попали в соседнее измерение?
- Ну… представьте две квартиры, имеющие общую стену, но в различных подъездах, выходящих на разные, скажем, угловые улицы. Люди, живущие в пятнадцати сантиметрах друг от друга, могут никогда не встретится. И никому не приходит в голову выйти на улицу, обогнуть дом и подняться к соседям, чтобы, к примеру, попросить спичек.
Я закивал, сделав умное лицо.
- Правда, - он улыбнулся, - иногда находятся экспериментаторы, готовые не только выйти на улицу, но и пройти путь по карнизу. Или подняться на крышу, чтобы спустится через люк в сопредельный подъезд. Ну а у некоторых есть ключ от потайной двери, спрятанной за шкафом с одной стороны, и завешенной ковром - с другой.
- Так просто?
- Так просто даже прыщ не вскочит. Да и, как я уже говорил, большинству не приходит в голову заглянуть к соседям, живущим за стенкой, но на другой улице.
Переваривая услышанное, я молчал, а он стал прощаться.
- Что ж, постараюсь не мозолить глаза. - Я протянул руку. - Увидимся.
Мы опять разошлись, а я так и не задал главного вопроса. И разумеется, не получил ответ.
- И что, мы обязаны ему подчиняться? - Инна смотрела в упор, а глаза метали молнии.
- В том-то и дело, что нет. Это лишь совет, которому следовать вроде бы не обязательно. Но я почему-то готов послушаться.
- Ребята, - подала голос Лена, - нет необходимости во что бы то ни стало зарываться в норы, в буквальном смысле слова. Давайте попросту займемся чем-нибудь нейтральным.
Мы перебирали варианты, усердно подыскивая, чем можно было бы заняться, не злоупотребляя своими «способностями». Так некстати ставших раздражать кое-кого из «старших». Но у страха глаза велики, а людей часто уничтожали физически и за гораздо меньшее. Взять хотя бы события, познакомившие нас с Леной.
Но по всему выходило, что проще начать жизнь обывателей. Посещать премьеры, ходить в музеи или, в моем случае, просиживать штаны перед телевизором. Вот ведь напасть, именно к этой жизни я в последнее время так тяготел, всякий раз недовольно ворча, когда приходилось отрывать зад от дивана. А стоило только получить «предписание» - и взыграло ретивое, и вожжа, попавшая под хвост, перекликается с трубой. Той, которая зовет.
Но Лена, со свойственной ей рассудительностью, повернула разговор в другое русло.
- Ин, ты ведь нигде не была, - полувопросительно-полуутвердительно произнесла она своим спокойным голосом.
Сложись всё по-иному, из нее получился бы превосходный психотерапевт. Да почему же получился бы? Она уже, с момента превращения нашего дуэта в трио, успешно выполняет эту функцию.
- Что я, по-твоему, деревня? - Пролетарское происхождение не давало Инке покоя, и Еленино «дворянство» не раз было поводом обсудить наболевший вопрос.
- Ну, предположим, воду с бурболками ты пила и на автобусе каталась. Но я говорю о местах, которые удалось посетить нам с Юрой. В четырех часах пути вниз по реке можно выйти в мир, потерпевший катастрофу. И неизвестно, переживший ли ее. А еще дальше… Нет, ты представляешь, голова идет кругом.
Я в расчет не принимался, ибо Обломов во мне с легкостью уступал место Герасиму, и Лена не сомневалась в моем согласии на любые авантюры.
Инна надула свои очаровательные губки и изо всех сил изображала капризную стервочку. На самом деле страстно желая продолжения уговоров. Грешен, я частенько пренебрегал этим ритуалом, доводя любимую до белого каления. Но Лене терпения не занимать…
Мы находились у меня дома, в московской квартире, а потому я, не стесняясь, улегся на диван и щелкнул пультом. Когда работают профессионалы - а Ленку я искренне считал таковой, - лучше тихонько посидеть в сторонке. А идейка и в самом деле была неплоха. Рано или поздно Инка даст себя уговорить, да и возможность поживиться чем-нибудь необычным - тоже аргумент. Я уж не говорю об ихней архитектуре и музеях. Которые неизвестно, правда, разграблены или нет. Тут заверещал телефон, и я поплелся поднимать трубку. Звонила Танюша, так славно шпрехавшая в Швейцарии. И заупокойным голосом выдала:
- У Леньки рак! - Я чуть не сел, так как совсем недавно мы пообщались и он так лихо хакнул тот колумбийский комп.
- И когда можно прийти в больницу?
- В том-то и дело, что ни в какую больницу он ложиться не стал. Отдал жене всю наличность - и где только взял такую сумму, - а сам собирается взять палатку и уйти в глушь. Не хочу, говорит, мучить близких и медленно умирать в четырех стенах.
- И что, будем пытаться воздействовать?
- А то ты не знаешь Леньку?
Леньку я знал, и попытка «повлиять» была весьма проблематичной.
- Давай встретимся, что ли? - начал было я, но продолжить мне не дали.
- Так он и собирает наших. Прощальный сабантуй. Ирка вся в соплях, а этот уперся как баран.
Ира, Ленькина жена, была милейшим человеком, но участия в наших вылазках никогда не принимала, понимая, что не может стать для мужа всем и любому человеку нужна отдушина.
- Танюш, я это… Можно я приведу кой-кого?
- Инну, что ли? Да, кстати, как у вас?
Женщина, да? Только что была трагедия, но обсудить чье-нибудь семейное положение - это святое.
- Да нормально у нас, так, переругиваемся по мелочам.
- Милые бранятся - только тешатся. - Выдав этот перл, она стала прощаться.
Что ж, завтра вечером у Леньки. И в голове забрезжила безумная идея.
33
Мы собрались у Леньки, и всё было как всегда. Внешне. Как обычно, понемногу выпивали, пытались острить, делая вид, что ничего не произошло и повод для пирушки самый заурядный. Разглядывали старые слайды и смотрели более позднее видео. Вот мы в Швейцарии. И ни о чем не подозревающий Ленька самозабвенно пихает мне за шиворот горстями снег.
Ира, с заплаканными глазами, тихонько сидела в углу, безучастная ко всему.
Я подошел к ней и протянул конверт:
- Здесь десять тысяч. Долларов. И вытри сопли. Я постараюсь его уговорить съездить со мной за границу. Ты же знаешь, там теперь всё лечат. Ну почти всё.
- Мне можно с вами? - Она подняла красные глаза, в которых забрезжила надежда.
- Поверь мне, не стоит. Он только упрется. Но ты же знаешь: готовься к худшему, надеясь на лучшее. Да, Ир, оттуда трудно дозвониться, и ты не удивляйся. Но я буду рядом с ним, и ты просто верь. Помнишь, у Симонова?
Она захлюпала носом и уткнулась мне в грудь.
- Будя, будя. Возьми детей и съезди отдохни. На Кипр там или на Лазурный Берег. Ты же знаешь, психологи советуют сменить обстановку. И главное, верь.
Я подозвал взглядом Лену, свято веря, что она найдет необходимый тон, облегчающий Ирино состояние.
Вчера я, выведав у Татьяны все известные ей подробности, съездил в онкологический диспансер. Со мной поначалу никто не хотел разговаривать, но там тоже работают люди. И, где увещеваниями, а где подкупом, мне удалось прорваться к его лечащему врачу. Да, всё верно, запущенная форма, метастазы. На полгода раньше - и можно было бы предотвратить. Да, операционное вмешательство возможно, но гарантировать ничего невозможно. Что ж, Леньку я понимал. Но помочь ничем не мог, почти. Ведь коридор делает долгожителями нас. А мы с виду обычные люди. У меня, например, папа и мама, как у всех. И прожили нормальную жизнь, достойно отойдя в жизнь лучшую, вечная им память. Ну чем, скажите, Ленька хуже того колумбийского дерьма? И пока не умерла надежда, надо бороться. В Ленькином согласии я не сомневался, опасаясь только, сможет ли он продержаться всё время перехода. Но снотворное под рукой. А затащу я его в такую глушь, что просто обалдеет.
Да, я обдумывал возможность «возвращения», но если честно - боялся. Боялся сойти с ума. И если с помощью прибора сто восемьдесят дней превращались в восемнадцать, то пережить весь этот ворох событий было выше моих возможностей. Да, есть люди, переплывающие Ла-Манш, но я, к сожалению, к ним не принадлежу. Однако просто сидеть сложа руки тоже не мог, а потому решил взять его с нами. Уповая на один шанс из тысячи, что коридор примет его за своего и «сделает прививку». В любом случае хуже уже не будет, а если я не прав - что ж, придется стиснуть зубы. Не зря ведь говорят, что Бог не посылает человеку больших испытаний, чем он может вынести…
- Когда собрался? - Мы сидели на кухне, и я начал готовить почву.
- Дней через пять. - Глянув на меня, он продолжал: - Спасибо за тугрики. Очень вовремя, знаешь ли.
Я неопределенно кивнул:
- Лень, не мог бы ты отложить на недельку робинзонаду и смотаться со мной в одно место?
- Опять врачи? Нет уж, не поеду.
- Даже не думал об этом, - покривил я душой, - клянусь, ни одного эскулапа не подпущу к тебе на выстрел.
- Недельку, говоришь? А что за дело?
- Так сразу нельзя, - я напустил таинственности, не желая сойти за шизика, - но вот аванс.
Я достал из внутреннего кармана пиджака пачку купюр.
- Здесь пять штук зеленью. И в случае удачи еще столько же. - Пусть чувствует себя мужчиной, отправившимся добывать мамонта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47