А я уже гигантскими прыжками достиг Герасима, прыгнул на него, повалил на пластик и накрыл третий номер собственным телом. Иначе я поступить не мог.
Когда вернулся Боб, ездивший на Милашке за котологом, мы все еще лежали в безопасных положениях. Тихо и не шевелясь. Герасим, правда, все норовил выскользнуть из-под меня, но я заботливо удерживал его, прижимая к дороге собственным весом и весом трехтонного скафандра высокой защиты. После нескольких неудачных попыток поменяться местами, Герасим прекратил дергаться, и затих, с благодарностью принимая помощь, оказанную ему лично командором.
Боб, волоча за собой тощего очкарика в разодранном белом халате и с оцарапанной в шести местах щекой, замер у Милашки и долго-долго смотрел на территорию происшествия.
— Эй! — робко подал он голос. — Есть кто живой?
Живых, к безмерному моему удивлению, оказалось довольно много. Практически весь состав генералов и прапор-лейтенантов. Процентов восемьдесят рядовых и гражданского любопытствующего населения. Остальных, получивших небольшие и очень небольшие повреждения костномозговой системы, быстренько погрузили на трейлеры «скорой помощи» и отправили в лучшие больницы города поправлять здоровье.
Слава богу, летальных исходов не случилось. Иначе не видать нам медалей, как Милашке собственных локаторов.
Боб помог подняться, отряхнуться и привести меня в нормальный вид. И только после этого подтолкнул ко мне очкарика в разодранном белом халате.
— Котолог? — вспомнил я мудреное название профессии очкарика.
Очкарик, прижимая к груди белый халат, усиленно закивал головой.
— Боб, а почему он в рванье? Твоя работа? — Боб при выполнении задания может не сдержать эмоций. Именно так записано в его личной психоаналитической карточке, которую я четыре года назад стянул со стола Директора.
— Не, — улыбнулся Боб. — Это я его из бани изъял.
Все встало на свои места. Несмотря на богатство и процветание страны в целом, в отдельных его ячейках до сих пор продолжали всучивать простодушным налогоплательщикам рваные простынки. И здесь даже подразделение 000 не поможет.
— Немедленно выдать товарищу одноразовое белье из личных запасов, — сурово приказал я. И пока Боб, жуя на ходу ливерную колбасу тройного перегона, мотался за одеждой, я занялся расспросами очкариками с редкой для нашего времени профессией котолога.
Однако все мои усилия оказались напрасными. Котолог на все вопросы отвечал совершенно невнятным языком, постоянно цокал и мотал реденькими волосами, а также тыкал меня в грудь тощим пальцем, повторяя при этом странное, совершенно неморфологическое слово. Точно смысл его не передам, не запомнил, но заканчивалось слово на «…злы». Или что-то в этом роде. Но «…злы» присутствовало точно.
— Ты кого приволок? — вежливо заорал я на Боба, вернувшегося с охапкой одежды, которую мы обычно использовали для протирки ядерного реактора Милашки.
— Как кого? Этого… — Боб задумчиво осмотрел очкарика. — Котолога. Что-то не так?
Не так было многое. Операция из-за разгильдяйства второго номера разваливалась прямо на глазах. Люди устали. Начальства не было видно, но и оно, наверняка, тоже устало. Не говоря уже обо мне и о самом Объекте.
— Да что, в самом деле, командир! — заволновался Боб, когда я прикрыл глаза ладонью. — Ты приказал, я исполнил. Думаешь, легко было этого чудака из Непала вызвонить. Мы с Милашкой, можно сказать, национальный рекорд установили. За нами, смешно сказать, милиция трех стран гналась за превышение скорости, а тебе все не так.
Все ясно. Единственный котолог на Земле, и тот не бельмеса по-русски. Интересно, а как теперь списывать топливо?
Уничтожив янкеля испепеляющим взором, я приказал удалить с глаз моих недоучившегося русскому языку котолога. Столько времени Объекту под хвост. Все нормы перевыполнили.
— Милашка! Командир на связи!
— Прием отличный, командор, — ответила спецмашина подразделения 000 за номером тринадцать.
— Где Герасим? Почему не на штатном месте? Срочно найти. Надо заканчивать всю эту объектовасию.
Милашка включила сенсорные поисковые программы и быстренько, не прошло и пяти минут, отыскала Герасима.
— Заданный объект валяется под моими гусеницами с признаками насильственного удушения по всей области тела.
— Кто посмел? — заорал я. Теперь уже без всякой вежливости. Даже генералы служб, до этого выбивающие на ветру мундиры, замерли по стойке смирно. Чувствуют, наверно, что именно в такие минуты и падают звезды, которые кому-то уже не нужны. — Под трибунал мерзавца! Лично, собственными руками уши оборву. Боб! У всех присутствующих снять отпечатки пальцев. Герасима похоронить с почестями и салютом из бортовых орудий Милашки.
— Он дышит… — не совсем уверенно сообщила Милашка, у которой на борту были самые чувствительные в мире сенсоры. — Дышит, командор! Вот те задний мост дышит.
Пока взмокшие генералы лично стаскивали с ожившего Герасима сваленный на него скафандр высокой защиты, оставленный каким-то негодяем, я потирал грудь в том месте, где находилось сердце.
Чертова работа. Так можно на пенсию раньше времени уйти. Да, смерть, коварная и злодейская, поджидает нас, спасателей подразделения 000 на каждом шагу. Обманчивая эта штука, жизнь.
— Не время умирать, друг, — я первым прижал чудом спасшегося Герасима к груди. — Дел полно впереди. Давай, Гера. Подумай. Хорошенько подумай. На тебя вся надежда. А я уж и не знаю что делать. Руки опускаются. Выручай. Спасем Объект, а уж потом и умирай. А, Гер?
Герасим понимающе кивнул враз отросшей от близкой погибели щетиной.
— Мм.
— Как скажешь, Гера, — я уже был на все согласен. — Ты только скажи, что тебе надо?
Герасим выдал список не задумываясь. Вот что значит специалист.
— Мм, — выставил первый палец Герасим.
— Записал.
— Мм, — второй палец присоединился к первому.
— Найти трудно, но постараемся, — пообещал я.
— Мм, — третьего пальца у Герасима не было. Говорят, что оторвало в далеком детстве. Какие-то составы под откос пускал. Баловался, таким образом. Поэтому Герасим разогнул сразу четвертый палец.
— Ясно, Гера, ясно, — я захлопнул карманный ноутбук и повернулся в сторону ожидавших очередные приказы и повышения генералов. — Полномочиями, предоставленными мне правительством, приказываю очистить территорию. Оцепление снять. Походные кухни затушить. Переносные сортиры оставить на месте. Уходим, товарищи.
Приказы сотрудников подразделения 000 не обсуждаются. Это известно и служивому и гражданскому населению. Сказано, уходить, значит — уходить.
Под завывания сирен народ, участвующий в спасении Объекта торопливо покидал опасную территорию. Я провожал всех внимательным взглядом, следя за тем, чтобы не было паники и мародерства. А то помню несколько лет назад, при обстоятельствах, о которых сегодня еще нельзя говорить, при точно таком же отступлении, кто-то прихватил по ходу дела гусеницы с Милашки. Потом два дня перед Директором потели.
Последними уходили генералы. Отдавали мне честь, жали руку и спрашивали, не надо ли что передать семье и близким. Мало ли что… Главный Пожарник, дождавшись, когда остальные генералы исчезни за углом небоскреба, заглянул в мои глаза и с неподдельной тревогой поинтересовался:
— Что будет то, товарищ маршал-майор?
— Все будет хорошо, — пообещал я, наблюдая, как Герасим, изменив собственному правилу не работать руками, выкатывает из Милашки завернутый в черную фольгу аппарат. Который, как мне показалось, не значился в штатном расписании. — Пора и нам с вами, генерал, уматывать. То есть отходить.
Боб уже торопливо разворачивал спецмашину в сторону проспекта и выбирал наиболее короткий маршрут через детские песочницы и качели. Надо бы с ним потом проработать этот вопрос. Негоже ломать последние ребячьи радости. Можно ведь и по газонам прокатиться.
Герасим, поглаживая щетину, дожидался, пока я спроважу любопытного пожарника. Разворачивать странную установку при посторонних он не спешил.
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — я переминался с ноги на ногу, понимая, что, оставляя в эту трудную минуту Герасима одного, я взваливаю на свои плечи непосильную тяжесть. Если что-то случится, если что-то пойдет не так, то первую стружку снимут с меня.
— Мм. — Герасим улыбнулся. Он всегда улыбается. Таким я его и запомню.
— Пора и нам.
Перед тем, как забраться в Милашку, я, следуя давней традиции подразделения 000, сфотографировал Герасима на память. В полный рост. Сидя на пластике дороги. Лежа в клумбах. С приставленной ко лбу ладонью. На шпагате. С козьими рожками. В обнимку с Бобом. У борта Милашки. С развевающимися на ветру волосами. В задумчивости. В горе. В радости. Печали.
Боб в это время снял короткометражный документальный фильм о жизни и деятельности третьего члена нашей команды, и нарисовал Геру в полный рост в окружении рождественских индюшек. Зря это он индюшек влепил. Герасим и так хорошо смотрелся в парадном кителе с одинокой медалью на груди.
Милашка втянув в себя эскалатор, жалобно проскрежетала движком и медленно, где-то даже траурно, потарахтела прочь от одиноко стоящего на прежарком летнем ветру Герасима.
А он стоял, простой русский спасатель, один, без команды, и махал нам вслед рукой.
— Он мне еще десять брюликов должен. — Боб грустно наблюдал за Герасимом в шестой монитор. — Как думаешь, командир, если живой останется, отдаст?
— Если останется, отдаст.
Верил ли я сам в эти слова? Не знаю. Но в одном я был уверен на все сто процентов. Что бы там не задумал Герасим, он, наша последняя надежда.
На дальних периметрах мы быстренько соорудили с Бобом небольшой блиндаж, откуда можно было с полной безопасностью наблюдать за действиями третьего номера. Дальняя связь и пятидесятимильный перископ, который Милашка приобрела у американских подводников за три бутылки водки, позволяли наблюдать ювелирную работу Герасима во всех мелочах.
Я не знал, что собирается сделать Герасим. Да, пожалуй, никто во всем мире не знал этого. Гигантский аналитический ум Геры, проанализировав и смоделировав все ситуации, нашел одно единственное решение, которое позволяло выйти из создавшейся тупиковой ситуации с наименьшими потерями. Я, как командир подразделения 000 полностью доверял своей команде.
Убрав помехи и лишние шумы в виде любопытных генералов, желающих бесплатно поглазеть на работу спасателя, мы с Бобом прильнули к окулярам перископа. Ни одно движение Герасима не ускользало от нашего пытливого взора.
Герасим разминается. Гладит щетину по росту движения. Против движения. Делает ногтевой массаж живота. Потом неторопливой походкой приближается к странному аппарату. Также не торопясь, сплевывая густую пластиковую пыль, разворачивает черную экранирующую фольгу.
— Фазе, мазе, лав ю бразе! — срывается с губ Боба американское ругательство. — Командир, ты только посмотри!
Под черной простынею фольги скрывалась восьмиствольная ракетная установка «Шарик». Контрабандное оружие, запрещенное всеми правительствами, как негуманное. На этот счет даже ООН в свое время выпустило специальный бюллетень, в котором требовало от всего человечества клеймения позором разработчиков, производителей и оптовых распространителей установки.
— Спокойно, Боб, спокойно, — я быстро смахнул предательскую каплю пота с виска янкеля. — Герка мужик стреляный, опытный. Если он принял это решение, значит так нужно. Что там наш Объект?
Объект, нарушивший спокойствие столь большого количества людей, все еще находился на дереве, и покидать его в ближайшее время не собирался. Орать Объект, правда, перестал, считая, что драть глотку ради одного небритого спасателя не резон. Переползал с ветки на ветку, то, появляясь, то, исчезая из поля зрения.
Герасим в это время уже закреплял штативы установки «Шарик» на пластике дороги и протирал прицельную трубку жидкостью из небольшой бутылочки. Поведя носом, я даже со столь значительно расстояния различил в воздухе большую концентрацию этилового увлажнителя. Подумать страшно, что сейчас творится рядом с Герасимом. Там же концентрация совсем запредельная. Противогаз бы надел. Герасим… Нет, не слышит.
Закончив протирки, третий номер на пару секунд откинулся в кресле стрелка, чтобы собраться с мыслями. В перископ было видно, как играют желваки на его небритых скулах, как подергивается кончик носа, как трепещется в кармане краешек банкноты в двадцать брюликов, очевидно тех самых, которые он задолжал Бобу.
— С богом, Гера, — прошептал я, облизывая сухие губы. Боб, кстати, мог бы и пару банок пива в блиндаж прихватить.
Словно услышав меня, Герасим оглянулся, помахал рукой и так виновато улыбнулся, что я тут же понял, что, скорее всего, не видать Бобу двадцатки, как мне банки пива.
Далее события стали развиваться стремительно и даже неуловимо.
Герасим склонился к установке «Шарик», поводил немного по сторонам трубами стволов, а затем, нецензурно пошевелив губами, нажал на гашетку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50