— Если я вляпаюсь, отвечу за все сама. Опыт у меня есть. Боишься, что я тебя выдам?
— А если тебя убьют?
— Рано или поздно это произойдет. — Она пожала плечами. — К такому исходу я давно уже готова. Возьми меня в сообщницы, Конан. Клянусь поцелуем по-аквилонски, я очень тебе пригожусь. Ты ведь не знаешь того, что знаю я.
— Долго думать — не в моих привычках, — объявил варвар, надевая рубаху. — Хорошо. Только прежде скажи, что же тебе известно.
— Не обманешь?
— Когда я тебя обманывал?
— Дважды обманул. Один раз — с рыжей Анной, а другой…
— Ладно, неважно. Даю слово!
Зонара довольно потянулась. Процесс одевания занимал у нее считанные мгновения, но она никогда с этим не спешила — ей нравилось состояние наготы, нравилось, что на нее смотрят.
— Слушай же, мой неотесанный друг, — начала она. — Но сначала ответь: что ты знаешь о Дорсети?
— Он — богатый меняла, — сказал Конан. — С ним все ясно.
Зонара усмехнулась.
— Отец нынешнего Дорсети-старшего был золотарь.
— Ювелир?
— Нет, дерьмовоз. Он разбогател только под конец жизни.
— Нашел клад в дерьме?
— Не думаю. В любом случае, богатство свалилось на него вдруг. Он купил дом, перестроил его по собственному желанию и завел себе слуг. С большим успехом участвовал в нескольких торговых сделках и за зиму обогатился более чем в пять раз. Об этом есть сведения в архиве городского магистрата.
— Что ты делала в архиве?
— Наводила справки. Там есть много интересного про достопочтенных жителей этого города. Ну, так вот, в эту же зиму без вести пропала молодая женщина, сирота по имени Амбрис. Она находилась на попечении городского совета, который прикарманил деньги ее умерших родителей. Я видела ее портрет — так себе, ничего особенного: зеленые глаза, темные волосы, родинка на шее.
— При чем здесь это? — снова перебил ее Конан.
— Следствие решило, что ни при чем. Слушай дальше. Разбогатевший золотарь умер. Его сын долго пытался продолжить обогащение фамилии. В этом ему помогала сестра, впоследствии вышедшая замуж за одного провинциального графа, что тебе уже известно со слов герцога Мироваля. По первости Дорсети терпел большие убытки. Но вот однажды удача вернулась в их дом. Бывший уже на грани разорения, он не только вернул отцовские денежки, но и приумножил их в пять раз. Это было пятнадцать лет назад. В эту же зиму в Галпаране исчезла без следа юная Домина, дочь ювелира, погибшего за три зимы перед тем. По описаниям, у нее были зеленые глаза и маленькая родинка на шее.
— Пустое совпадение, — сказал Конан.
— Как бы не так! С тех пор трижды, по одной в пять лет, пропадали девушки или женщины-сироты, и у каждой были глаза зеленого цвета и темные волосы. И родинка. И каждый раз, в зиму исчезновения, Дорсети обогащался…
— Позволь-ка догадаюсь… в пять раз, правильно?
— Да! Это совпадение? Ты веришь, что это случайность?
Конан потер кулаком лоб.
— Или ты больна на голову, или здесь пахнет магией, — процедил он. — А может, и хуже.
— Гораздо хуже! Сестра Дорсети послала Ремину к нему в лапы. И это тоже не случайно.
Зонара ликовала, видя недоумевающую физиономию северянина.
— Проклятье, почему я не догадался узнать у герцога внешность Ремины? — прорычал он.
— Потому что ты осел, — улыбнулась его сообщница. — Смотри-ка!
С этими словами она протянула ему небольшой медальон, оправленный в черненое серебро. Внутри него помещался овальный миниатюрный портрет — женская головка на синей эмали.
— Кром! — вскричал варвар. — Глаза зеленые, родинка на месте… Это Ремина!
— Ну конечно, на нем же написано.
— Да? Интересно. Откуда он у тебя?
— Вчера, в толчее, я украла его с герцогской шеи.
— Вот это ловко! — восхитился Конан. — Мне бы и в голову никогда не пришло красть такую мелочь.
— В нашем деле мелочей не бывает.
— Но зачем Дорсети женщины с одинаковыми приметами? Он приносит их в жертву?
— Ты догадлив, — кивнула Зонара. — Да. Это цена обогащения. У него договор с кем-то из низших божеств. Судя по тому, что я знаю об их вкусах, бедняжки погибали ужасной и долгой смертью. Ремине угрожает та же участь.
— Как бы не так! — варвар оскалил зубы и потряс кулаками. — Дому Дорсети конец! Хорошо, что мы встретились вовремя!
— И я так думаю, милый.
В обычном состоянии Конана бы передернуло от этого «милого», но сейчас он пропустил его мимо ушей.
Дорсети-старший и Дорсети-младший нервничали. Они не были похожи внешне, особенно на первый взгляд, да и нервничали по-разному, на свой лад каждый. Старший, апатично моргая, зевал, и в горле его при этом что-то хрипело и булькало. Младший поглядывал на него с омерзением, лихорадочно и без цели дефилировал по комнате, сплетал и расплетал пальцы рук и время от времени, вздернув кверху узкий, скошенный подбородок, визгливо хохотал. Глаза у него то подергивались дымкой какого-то отупения, то вдруг вспыхивали остро и яростно.
Между ними находился шахматный столик, инкрустированный обсидианом. Фигуры на доске пребывали в патовой ситуации — платиновый дракон запутался в окружающих элефантусах. Магистр в золотых доспехах запер его, а с боков два золотых же рыцаря-конника не оставляли возможности пройти.
— Я ненавижу юношей, — вдруг проговорил Дорсети-старший. — Ненавижу их петушьи голоса, их глупую дерзость, развинченные телодвижения, прыщи, их пустые головы, болтающиеся взад-вперед на верблюжьих шеях…
Дорсети-младший, по своему обыкновению, захохотал.
— Как хорошо, что в Галпаране разрешены поединки, — продолжал отец. — Как хорошо, что подростки могут вволю тыкать друг в друга своими железяками. За неделю один-два погибают. Это прекрасно! Я бы даже велел им драться, в приказном порядке. Хорошо бы еще завести в город постыдную — смертельную болезнь. Тогда молокососы перемрут почти все.
Отсмеявшись, его сын вдруг резким, порывистым движением уселся на стул напротив, смахнув локтем с доски несколько фигур — те упали с тяжелым стуком, калеча лакировку красного паркета. Он вперил горящие глаза прямо в обрюзгшее лицо своего родителя и сказал:
— Если бы ты послушал меня, старый дурень, Мироваль давно был бы мертв. Я не верю, что он отступился и уехал!
— Ты закажешь перстень у сапожника? Или новую тунику у пекаря? — возразил Дорсети-старший с ленивым брюзжанием. — Ведь нет? Каждый должен заниматься своим ремеслом, сообразно цеховой принадлежности. На этом стоит опора благопристойности, и…
— «Стоит опора», — передразнил отца молодой негодяй. — Изящный оборотец! Ты полагаешь, этот Сохо удовлетворился твоими объяснениями?
— Я ничего ему не объяснял. Просто сказал, что мне нужно знать о каждом шаге герцога, и заплатил. В этом — основное достоинство ремесленного подхода к делу. Ты же не объясняешь сапожнику, к чему тебе новые сапоги.
— А вдруг он случайно пронюхает о… — Дорсети-младший осекся и вдруг, качнув головой, вонзил пальцы в свою причесанную шевелюру, словно пытался остудить жжение, поселившееся под черепной коробкой. — Почему он опаздывает? Почему люди все делают медленно — медленно ходят, медленно говорят, медленно думают? Это мучительно. Я приставил бы к каждому конюха с розгой, чтобы тот его подгонял.
С этим он вскочил и метнулся было к окну, покрытому фисташковым бархатным пологом, однако по пути остановился, развернулся на каблуках и застыл, склонив голову на сторону.
— «Пронюхает, пронюхает»… Ты похож на новейшую гадательную книгу, — фыркнул отец. Ну и что, если пронюхает? Он не станет болтать.
— Зато станет шантажировать, — угрюмо высказал сын.
— Шантажируют родовитые шлюхи и торговцы зельем. Такие, как Сохо, берут под опеку.
— Его опека будет дорого стоить.
— Мне она ничего не будет стоить. Я заключу с ним соглашение. Пусть он находит подходящих девок и жертвует их от своего имени. Пусть богатеет.
— Но ведь тогда он рано или поздно станет богаче нас! — мысль об этом показалась Дорсети-младшему невыносимой.
— Ради Маммония! — оттопыренные сизые губы Дорсети-старшего сложились в улыбку, похожую на болотную орхидею. — Всех денег не получить.
— Ты не понимаешь, — со злобой прошипел его сын. — Не понимаешь! Ты, зачатый под бочкой с дерьмом! Для тебя то, что мы делаем, — пустяк, обыкновенная процедура. Ты затыкаешь уши ватными тампонами, чтобы не слышать вопли этих глупых тварей, когда они варятся заживо. Ты деловито хлопочешь, совершая ритуал. А ведь это — вершина человеческого могущества…
— О чем ты говоришь?
— О величии избранных! О нашем величии. Мы — необычные люди, мы сами — почти боги. Крик жертвы должен быть для нас музыкой. И этим ты собираешься поделиться с каким-то подонком, содержателем дорогого борделя! Я поимел в его заведении почти всех девок и мальчиков! Его прислуга, давясь, собирала золото, подброшенное мною к потолку. Его приказчик за десять монет вымазался острым соусом для моей забавы… С ничтожеством, с продажным убожеством ты хочешь разделить блаженство сверхличности!
— А ведь ты болен, мой бедный мальчик, — молвил Дорсети-старший почти злорадно. — Скоро лихоманка сожжет твой мозг, ты будешь гнить заживо, бормотать безумные речи, пускать слюни и пачкать под себя. Какой конец для сверхличности!
Сын опять вздернул подбородок и рассмеялся. Глядя на него, Дорсети-старший неожиданно повторил его жест и сначала негромко пискнул горлом, потом закудахтал, а после — густо утробно заржал, трясясь рыхлым туловищем. По щекам его побежали крупные, в три карата, слезы. Он хлопал себя по животу левой рукой, а ноги, обтянутые черными штанами, выбивали дробь по паркету.
Дорсети-младший оборвал свой смех, на цыпочках шагнул к отцу, взял со стола фигуру золотого магистра — и ею ударил сидящего в висок. Сразу после этого наступила тишина. Отцеубийца поставил магистра точно на место, а платинового султана положил набок. Тот откатился чуть в сторону и застрял под копытами конника.
— Это — мат, — послышался отчетливый голос от входной двери.
Дорсети-младший подпрыгнул, повернувшись в воздухе.
В дверях стоял невысокий лысоватый мужчина с аккуратной бородкой, одетый в жемчужно-серую городскую одежду из плотного бархата. Такой носят прижимистые рачительные люди, потому что ему не бывает сноса.
— А? — спросил Дорсети-младший.
— Насколько я понимаю, твой отец только что скончался, — проговорил мужчина вкрадчивым голосом. — Мои соболезнования. Ему нездоровилось?
— Да, да… — глухо сказал Дорсети-младший и отныне — единственный. — Хм, он умер, видишь ли… А ты кто?
— Вопрос вполне разумный. — Мужчина прищурился и крайне сдержанно поклонился. — Я зовусь Аэрон Сохо. У меня были дела с усопшим. Теперь, как мне кажется, ты занимаешься семейными делами?
— С этой терции. — Дорсети кисло улыбнулся, взъерошил челку и, стараясь не глядеть на мертвого, повернул свободный стул к посетителю, чтобы усесться на него.
— Мне жаль беспокоить тебя пустяками в момент тяжелой утраты, — молвил Сохо и ханжески закатил глаза, — но впереди — погребение. Лучше уж не мешкая покончить с более мелкими вопросами.
— Что ты узнал о герцоге Мировале?
— Он искал следопыта, уж зачем — не ведаю. Нашел или нет — тоже неясно. Мой шпион погиб. Теперь герцог уехал.
Повисла пауза. Дорсети выждал несколько мучительных терций и посмотрел на Сохо непонимающим взором.
— Герцог уехал, — повторил визитер.
— Ну и славно. Ты тоже можешь идти, — выдавил Дорсети.
— А гонорар? — Сохо поднял брови.
— Отец заплатил тебе, я знаю.
— Заплатил отец, заплатит и сын, — сказал Сохо и подошел к нему вплотную.
— За что?
— За удар. У твоего отца был удар, он упал и ударился головой о тумбу. Я сам видел. Никто не бил его шахматными фигурами.
Дорсети покачнулся на стуле.
— Сколько? — спросил он.
— Две тысячи золотом. С-спокойно! — зашипел Сохо, когда его собеседник потянулся к поясному кинжалу. Пальцы хозяина «Вагруны» сомкнулись на запястье Дорсети, и тот охнул.
— Ты меня не понял, — Сохо по-прежнему говорил мягко и тихо, при этом все сильнее сжимая свою хватку. — Я — Аэрон Сохо, и если я лично прихожу за деньгами, то уж получаю их сполна, будь уверен.
— В доме нет наличных, — обморочным голосом произнес Дорсети.
— Я знаю, идиот. Ты напишешь расписку. Веди меня в комнату… отца.
Потирая запястье и поскуливая, Дорсети на негнущихся ногах подошел к двери. До этого ему пришлось касаться мертвого — ключи висели связкой у того на поясе.
Невзрачный, серенький Аэрон Сохо, едва доходивший ему до плеча, совершенно парализовал Дорсети. От страха перед ним его стошнило.
В комнате, едва были зажжены светильники и тени запрыгали по стенам, Сохо сел в кресло и велел:
— Возьми пергамент в столе. Но прежде найди завещание старшего.
— Зачем?
— Чтобы не тратить зря чернила. Убедимся, что ты — наследник.
— А кто же еще? — взвизгнул Дорсети. — Больше некому.
— Никогда не пренебрегай заверенными свитками, — ухмыльнулся Сохо. — Особенно если сам нечист на руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12