Паррадайл казался разочарованным. Он сунул язык в сумку, чтобы извлечь последние зернышки, потом пробрался мимо Саикмара к выходу из пещеры, расправил могучие крылья и, оттолкнувшись от края скалы, полетел к югу.
Саикмар начал хохотать. Он смеялся до тех пор, пока не заболел живот, а холодный воздух не стал царапать горло.
* * *
Когда он пришел сюда на следующий день, паррадайл уже натаскал в пещеру кучу вещей — куски шерстяной ткани, шерсть граата, сухую траву, шкуры животных, выдубленные и подготовленные для обивки стен или для покрытия полов. Из этой кучи торчал полуоткрытый, усаженный зубами клюв паррадайла, испускавший угрожающее шипение. Но это продолжалось только минуту; потом он, видимо, узнал посетителя и умолк.
Саикмар предложил ему еду, но получил отказ. Паррадайл словно хотел объяснить ему, что уже поел, — он широко раскрыл пасть и дохнул запахом сырого мяса.
Присев на корточки у гнезда, Саикмар неторопливо ел принесенный с собой завтрак. Уходить отсюда не хотелось.
За последующие дни эти посещения стали для обоих привычкой, но потом перед входом в святилище начали воздвигать снежный вал, и Саикмар вынужден был признать, что визитам пора положить конец. Он даже испугался, что придется отказаться от посещения, так как с раннего утра бушевала снежная буря, а дни стали необычайно короткими. Путь по глубокому снегу и восхождение на обледенелую скалу стали слишком опасны, нечего было и думать идти на такой риск в темноте.
Наконец снегопад на время прекратился, а в тучах образовались просветы, и Саикмар немедля отправился попрощаться на зиму со своим другом.
Паррадайл, уже привыкший к его присутствию, приветственно хрюкнул, когда человек перевалился через край карниза и заглянул в пещеру. Когда Саикмар подошел поближе — медленно, осторожно, привыкая к темноте, — паррадайл повернулся в огромном мягком гнезде на бок и приподнял одно крыло, чтобы показать, что под ним скрывается.
Там был человек…
10
Очнувшись в гигантском снежном сугробе, Маддалена Сантос, раненая, но живая, вначале не могла понять, как она здесь очутилась. Но постепенно сознание ее прояснялось. Бессвязные обрывки воспоминаний никак не выстраивались в общую картину, и ей пришлось приложить немало усилий, чтобы восстановить в памяти происшедшее.
Когда же это все случилось? Было испуганное сообщение пилота о неизвестном корабле на орбите вокруг Четырнадцатой… потом растерянный вопрос майора Лангеншмидта… потом — взрыв! Чужой корабль наверняка следил за их маневром по сближению с планетой, идентифицировал их судно как патрульное и пробуравил ракетой.
А потом?.. Лангеншмидту удалось оторваться от звездолета и направить бот к земле — и тут последовал грохочущий толчок. Она снова ощутила ужас, вспомнив, как увидела в корпусе бота зияющую пробоину, раскаленные докрасна, рваные куски металла. Лангеншмидт что-то крикнул ей. Она не расслышала — из-за бешеного воя и свиста ветра, рвущегося в пробоину и грозящего разломить бот, — но догадалась, что надо прыгать. Искореженные края пробоины напоминали ощеренные зубы, и Маддалена нырнула в неизвестность — как в пасть смерти. А потом она падала в ночь, черную как космос, и казалось, что звезды — под ногами, а заснеженная земля — над головой. Рывок замедлил падение — раскрылся парашют. Ее несло над заснеженной равниной, а потом тащило по глубокому снегу…
Она пролежала в сугробе не менее часа. Уже начинали мерзнуть руки и ноги. Она была жива. И она должна была что-то делать. Для начала — выбраться отсюда.
Десантный бот, несомненно, разбился. Может быть, Лангеншмидт успел катапультироваться, а может быть — нет. Но даже если он покинул кабину сверху вслед за ней, то приземлился в сотнях километров отсюда.
Оцепенело медленно, загребая руками, как пловчиха, и извиваясь, как червь, она выбралась из сугроба, взобралась на валун и огляделась. Неужели на этой планете живут люди? Ничего, кроме снега и скал, вокруг не было…
Она чуть не разрыдалась от отчаяния, высматривая в мутных сумерках хоть что-нибудь живое. От узенького полумесяца и довольно плотного звездного скопления исходил слабый свет, проникая сквозь рваные, но угрожающе плотные и быстро несущиеся облака.
Она немного успокоилась — ей было известно это звездное скопление. Значит, можно настроить компас и определиться по странам света. Повозиться пришлось долго — пальцы закоченели и мешали толстые перчатки, — зато она настроила компас с максимальной точностью. Самым разумным было идти на юг. Корабль, доставивший сюда беженцев с Заратустры, сел в арктической зоне, это было известно; его остов впоследствии стал центром какого-то мистического культа. Когда беженцы покидали негостеприимное место высадки, они по логике отправились на юг, в более теплые страны. Если она находится на той же долготе, то может обнаружить какое-нибудь поселение в южном направлении.
Во всяком случае, оставаться здесь не имело смысла. Дожидаться дневного света тоже не стоило, — ведь она прибыла на планету в конце северного лета. Не исключалось, что в этих широтах уже наступила полярная ночь, и в таком случае ей пришлось бы ждать утренних сумерек шесть или семь месяцев.
Она переключила респиратор с подачи кислородной смеси на фильтрование местного воздуха и отправилась в путь.
Сначала она подбадривала себя мыслью о своей миссии. Не было никакого сомнения, что на планету обрушилось бедствие гораздо более опасное, чем предполагал Сли. Об этом свидетельствовали чужие звездолеты, экипажи которых настолько опасались космического патруля, что, только завидев его, открыли огонь. Это указывало на осложнения, которые были по крайней мере тех же масштабов, как и в деле с рабовладельческой планетой. Она уже представляла себе, как, оставленная на произвол судьбы, обезвредит преступников, как ее наградят и повысят в должности и…
Но мечты мечтами, а пока она брела по колено в рыхлом снегу и чувствовала, что холод пробирается под скафандр все глубже. Что делать, если она наткнется на поселение? Придется снять и уничтожить скафандр, хотя бы потому, что его конструкция и многие технические детали слишком совершенны для этого мира; кроме того, нужно выдумать легенду, чтобы объяснить свое присутствие здесь… но какую? Что ее похитили разбойники? На Четырнадцатой существовал разбой, и владельцы караванов нуждались в вооруженной страже. Но заходят ли разбойники так далеко на север? Вероятно, нет — здесь некого грабить.
Нужно придумать что-то другое…
Она устала идти, устала думать… Резкие порывы юго-восточного ветра толкали ее назад, снежные вихри заслоняли обзор.
Впору было броситься в снег и заснуть. Но сдаваться — не в ее правилах. Пока она на ногах — надо идти. Она заметила, что одна половина неба посветлела, на другой стороне стали собираться угрожающе тяжелые облака. Ветер ненадолго ослабел, но потом задул еще сильнее, теперь уже с юго-запада. Маддалене казалось, что она топчется на месте, сил становилось все меньше.
Она поскользнулась на обледеневшем плоском камне и растянулась во весь рост. Испуганно стала хватать ртом воздух и чуть не подавилась прядью волос.
И вот тут у нее отказали нервы. Лежа в снегу, она проклинала Корпус, Бжешку, Лангеншмидта и саму себя. И постепенно успокоилась и даже как будто обрела силы.
Начался снегопад, и идти стало еще тяжелее — не только потому, что мешали ветер и хлопья снега, но и потому, что на пути стали попадаться большие камни, а потом пришлось карабкаться на крутой хребет, буквально из последних сил.
— Когда буду наверху, то увижу деревню, — бормотала она. — Увижу людей. Увижу по крайней мере дым костра. Может, меня кто-то заметит и побежит навстречу. Может…
Ей показалось, что вверху мелькнуло что-то темное. Она остановилась и подняла голову. Снежный вихрь снова ослепил ее, но она успела увидеть огромное чудище, терпеливо кружащееся над ней. Выжидает… — подумала она.
В исторических романах она читала о грифах, которые преследовали заблудившихся путников в пустынях Земли, чтобы накинуться на них, когда те свалятся, лишившись сил. А это чудище, там, наверху! Оно только и ждет, что она, измотавшись, упадет в снег, и тогда…
Тяжело дыша и всхлипывая, она взобралась на гребень скалы и стерла снег с лицевого щитка шлема. Несколько солнечных лучей, пробившихся сквозь покрывало облаков, осветили скалистую возвышенность, на которой она стояла. Прямо под ее ногами зияла пропасть. Плато обрывалось на юге крутыми отрогами, кое-где опоясанными террасами, а дальше высилась очередная гряда, еще более крутая. Она была усеяна темными пятнами, вероятно, это были гроты или пещеры. А внизу, в долине, что-то мерцало в свете солнечных лучей, — какое-то длинное, выпуклое тело, нижняя половина была скрыта снегом. Верхняя половина была, однако, очищена ветром, и она поблескивала, как может поблескивать только металл, — обшивка корпуса космического корабля.
Она совершенно потеряла голову. Она закричала: «Лангеншмидт! Лангеншмидт!» — и ринулась вниз по склону.
Пошатываясь, она пробежала метров двадцать и, потеряв равновесие, покатилась кувырком по глубокому снегу. Пряди волос снова угодили ей в рот, и она выплевывала их и орала, а когда взглядом выхватывала небо, то видела прямо над собой гигантскую летающую зверюгу, распахнувшую багровую зубастую пасть и вытянувшую когтистые лапы.
Когда она, колотя руками и ногами, застряла в сугробе, ее предплечья сжало железной хваткой, и сильный рывок поднял ее вверх. Ноги ее болтались в пустоте, и она поняла, что сопротивляться бесполезно, но все же отчаянно дергалась и вопила что есть мочи. Однако чудовище было невероятно сильным и, не ослабляя хватки, несло ее к высоким скалам.
Опустившись на карниз перед входом в пещеру, могучее животное «высадило» ее с такой осторожностью, что она от удивления перестала орать и попятилась. Гигантская птица — или как его там — опустилась на карниз рядом с ней, и распростерла крылья, словно для того, чтобы помешать ей прыгнуть вниз, а клювом начала толкать ее в пещеру.
На подгибающихся ногах она побрела внутрь.
Здесь было что-то вроде гнезда, теплого и мягкого, пропитанного запахом хозяина. Остановившись у гнезда, Маддалена покорно и беспомощно стала ждать последней и решающей атаки бестии.
Вместо этого животное пробралось мимо нее и стало зарываться в кучу шерстяных вещей. Устроившись поудобнее, оно подняло гигантское крыло и одним толчком сшибло Маддалену с ног. Она упала прямо к нему в гнездо.
Какое-то время она барахталась, но все слабее и слабее сопротивлялась давлению кожаного крыла, которое не давало ей встать, — вконец измотанная, она затихла. Здесь было так тепло и уютно после жестокой снежной пустыни, по которой она брела всю ночь, а снаружи так жутко завывал ветер…
В инструкциях относительно Четырнадцатой такого и в помине не было…
С этой мыслью она заснула, а когда проснулась, то увидела у входа в пещеру худощавого молодого человека, посиневшего от холода. Он таращился на нее, открыв от удивления рот.
11
С момента появления в святилище Саикмар старался сохранить достоинство, приличествующее статусу человека, который принадлежал бы теперь к правящему роду Каррига, если бы не был обманут. Он делал все, что мог, чтобы демонстрировать спокойную солидность, которая восхищала его в дядюшке Малане и в покойном Бависе Кноле.
И только здесь, в пещере паррадайла, который явился к нему как знамение богов и стал его единственным другом, Саикмар был самим собой — несчастным изгнанником, лишенным друзей в негостеприимной глуши.
Увидев под крылом паррадайла человека, он остолбенел.
Сначала он решил, что паррадайл предостерегает его или подает знак: он, дескать, запасся провиантом. Одежда придавала человеку вид настоящего покойника, — какой-то черный костюм с капюшоном или шлемом.
И только когда Маддалена, проснувшись, села в гнезде и заговорила, Саикмар перевел дух. Голос ее звучал сипло, но отнюдь не неприятно. Она сказала что-то на непонятном ему языке, потом потрясла головой и заговорила на диалекте Каррига.
— Кто ты? И что за существо, которое принесло меня в пещеру?
Саикмар пытался разглядеть ее лицо сквозь странную прозрачную пластину в шлеме, — без успеха. Он сказал:
— Я Саикмар, сын Корри, из рода Твивит в Карриге, и я нашел убежище здесь, в святилище. А это существо, чье гнездо ты разделяешь, благородный зверь, паррадайл.
Она задумчиво кивнула. Паррадайл повернул к ней голову и запыхтел. Потом взглянул на Саикмара, словно чего-то ожидая.
— А ты? — спросил Саикмар.
— Я… я?.. — Она беспомощно качала головой.
— Что с тобой случилось? Как ты угодила сюда?
— Я… не могу точно вспомнить. Была без сознания.
Саикмару это показалось странным. Вот если бы паррадайл умел говорить, подумал он. Что все это может означать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Саикмар начал хохотать. Он смеялся до тех пор, пока не заболел живот, а холодный воздух не стал царапать горло.
* * *
Когда он пришел сюда на следующий день, паррадайл уже натаскал в пещеру кучу вещей — куски шерстяной ткани, шерсть граата, сухую траву, шкуры животных, выдубленные и подготовленные для обивки стен или для покрытия полов. Из этой кучи торчал полуоткрытый, усаженный зубами клюв паррадайла, испускавший угрожающее шипение. Но это продолжалось только минуту; потом он, видимо, узнал посетителя и умолк.
Саикмар предложил ему еду, но получил отказ. Паррадайл словно хотел объяснить ему, что уже поел, — он широко раскрыл пасть и дохнул запахом сырого мяса.
Присев на корточки у гнезда, Саикмар неторопливо ел принесенный с собой завтрак. Уходить отсюда не хотелось.
За последующие дни эти посещения стали для обоих привычкой, но потом перед входом в святилище начали воздвигать снежный вал, и Саикмар вынужден был признать, что визитам пора положить конец. Он даже испугался, что придется отказаться от посещения, так как с раннего утра бушевала снежная буря, а дни стали необычайно короткими. Путь по глубокому снегу и восхождение на обледенелую скалу стали слишком опасны, нечего было и думать идти на такой риск в темноте.
Наконец снегопад на время прекратился, а в тучах образовались просветы, и Саикмар немедля отправился попрощаться на зиму со своим другом.
Паррадайл, уже привыкший к его присутствию, приветственно хрюкнул, когда человек перевалился через край карниза и заглянул в пещеру. Когда Саикмар подошел поближе — медленно, осторожно, привыкая к темноте, — паррадайл повернулся в огромном мягком гнезде на бок и приподнял одно крыло, чтобы показать, что под ним скрывается.
Там был человек…
10
Очнувшись в гигантском снежном сугробе, Маддалена Сантос, раненая, но живая, вначале не могла понять, как она здесь очутилась. Но постепенно сознание ее прояснялось. Бессвязные обрывки воспоминаний никак не выстраивались в общую картину, и ей пришлось приложить немало усилий, чтобы восстановить в памяти происшедшее.
Когда же это все случилось? Было испуганное сообщение пилота о неизвестном корабле на орбите вокруг Четырнадцатой… потом растерянный вопрос майора Лангеншмидта… потом — взрыв! Чужой корабль наверняка следил за их маневром по сближению с планетой, идентифицировал их судно как патрульное и пробуравил ракетой.
А потом?.. Лангеншмидту удалось оторваться от звездолета и направить бот к земле — и тут последовал грохочущий толчок. Она снова ощутила ужас, вспомнив, как увидела в корпусе бота зияющую пробоину, раскаленные докрасна, рваные куски металла. Лангеншмидт что-то крикнул ей. Она не расслышала — из-за бешеного воя и свиста ветра, рвущегося в пробоину и грозящего разломить бот, — но догадалась, что надо прыгать. Искореженные края пробоины напоминали ощеренные зубы, и Маддалена нырнула в неизвестность — как в пасть смерти. А потом она падала в ночь, черную как космос, и казалось, что звезды — под ногами, а заснеженная земля — над головой. Рывок замедлил падение — раскрылся парашют. Ее несло над заснеженной равниной, а потом тащило по глубокому снегу…
Она пролежала в сугробе не менее часа. Уже начинали мерзнуть руки и ноги. Она была жива. И она должна была что-то делать. Для начала — выбраться отсюда.
Десантный бот, несомненно, разбился. Может быть, Лангеншмидт успел катапультироваться, а может быть — нет. Но даже если он покинул кабину сверху вслед за ней, то приземлился в сотнях километров отсюда.
Оцепенело медленно, загребая руками, как пловчиха, и извиваясь, как червь, она выбралась из сугроба, взобралась на валун и огляделась. Неужели на этой планете живут люди? Ничего, кроме снега и скал, вокруг не было…
Она чуть не разрыдалась от отчаяния, высматривая в мутных сумерках хоть что-нибудь живое. От узенького полумесяца и довольно плотного звездного скопления исходил слабый свет, проникая сквозь рваные, но угрожающе плотные и быстро несущиеся облака.
Она немного успокоилась — ей было известно это звездное скопление. Значит, можно настроить компас и определиться по странам света. Повозиться пришлось долго — пальцы закоченели и мешали толстые перчатки, — зато она настроила компас с максимальной точностью. Самым разумным было идти на юг. Корабль, доставивший сюда беженцев с Заратустры, сел в арктической зоне, это было известно; его остов впоследствии стал центром какого-то мистического культа. Когда беженцы покидали негостеприимное место высадки, они по логике отправились на юг, в более теплые страны. Если она находится на той же долготе, то может обнаружить какое-нибудь поселение в южном направлении.
Во всяком случае, оставаться здесь не имело смысла. Дожидаться дневного света тоже не стоило, — ведь она прибыла на планету в конце северного лета. Не исключалось, что в этих широтах уже наступила полярная ночь, и в таком случае ей пришлось бы ждать утренних сумерек шесть или семь месяцев.
Она переключила респиратор с подачи кислородной смеси на фильтрование местного воздуха и отправилась в путь.
Сначала она подбадривала себя мыслью о своей миссии. Не было никакого сомнения, что на планету обрушилось бедствие гораздо более опасное, чем предполагал Сли. Об этом свидетельствовали чужие звездолеты, экипажи которых настолько опасались космического патруля, что, только завидев его, открыли огонь. Это указывало на осложнения, которые были по крайней мере тех же масштабов, как и в деле с рабовладельческой планетой. Она уже представляла себе, как, оставленная на произвол судьбы, обезвредит преступников, как ее наградят и повысят в должности и…
Но мечты мечтами, а пока она брела по колено в рыхлом снегу и чувствовала, что холод пробирается под скафандр все глубже. Что делать, если она наткнется на поселение? Придется снять и уничтожить скафандр, хотя бы потому, что его конструкция и многие технические детали слишком совершенны для этого мира; кроме того, нужно выдумать легенду, чтобы объяснить свое присутствие здесь… но какую? Что ее похитили разбойники? На Четырнадцатой существовал разбой, и владельцы караванов нуждались в вооруженной страже. Но заходят ли разбойники так далеко на север? Вероятно, нет — здесь некого грабить.
Нужно придумать что-то другое…
Она устала идти, устала думать… Резкие порывы юго-восточного ветра толкали ее назад, снежные вихри заслоняли обзор.
Впору было броситься в снег и заснуть. Но сдаваться — не в ее правилах. Пока она на ногах — надо идти. Она заметила, что одна половина неба посветлела, на другой стороне стали собираться угрожающе тяжелые облака. Ветер ненадолго ослабел, но потом задул еще сильнее, теперь уже с юго-запада. Маддалене казалось, что она топчется на месте, сил становилось все меньше.
Она поскользнулась на обледеневшем плоском камне и растянулась во весь рост. Испуганно стала хватать ртом воздух и чуть не подавилась прядью волос.
И вот тут у нее отказали нервы. Лежа в снегу, она проклинала Корпус, Бжешку, Лангеншмидта и саму себя. И постепенно успокоилась и даже как будто обрела силы.
Начался снегопад, и идти стало еще тяжелее — не только потому, что мешали ветер и хлопья снега, но и потому, что на пути стали попадаться большие камни, а потом пришлось карабкаться на крутой хребет, буквально из последних сил.
— Когда буду наверху, то увижу деревню, — бормотала она. — Увижу людей. Увижу по крайней мере дым костра. Может, меня кто-то заметит и побежит навстречу. Может…
Ей показалось, что вверху мелькнуло что-то темное. Она остановилась и подняла голову. Снежный вихрь снова ослепил ее, но она успела увидеть огромное чудище, терпеливо кружащееся над ней. Выжидает… — подумала она.
В исторических романах она читала о грифах, которые преследовали заблудившихся путников в пустынях Земли, чтобы накинуться на них, когда те свалятся, лишившись сил. А это чудище, там, наверху! Оно только и ждет, что она, измотавшись, упадет в снег, и тогда…
Тяжело дыша и всхлипывая, она взобралась на гребень скалы и стерла снег с лицевого щитка шлема. Несколько солнечных лучей, пробившихся сквозь покрывало облаков, осветили скалистую возвышенность, на которой она стояла. Прямо под ее ногами зияла пропасть. Плато обрывалось на юге крутыми отрогами, кое-где опоясанными террасами, а дальше высилась очередная гряда, еще более крутая. Она была усеяна темными пятнами, вероятно, это были гроты или пещеры. А внизу, в долине, что-то мерцало в свете солнечных лучей, — какое-то длинное, выпуклое тело, нижняя половина была скрыта снегом. Верхняя половина была, однако, очищена ветром, и она поблескивала, как может поблескивать только металл, — обшивка корпуса космического корабля.
Она совершенно потеряла голову. Она закричала: «Лангеншмидт! Лангеншмидт!» — и ринулась вниз по склону.
Пошатываясь, она пробежала метров двадцать и, потеряв равновесие, покатилась кувырком по глубокому снегу. Пряди волос снова угодили ей в рот, и она выплевывала их и орала, а когда взглядом выхватывала небо, то видела прямо над собой гигантскую летающую зверюгу, распахнувшую багровую зубастую пасть и вытянувшую когтистые лапы.
Когда она, колотя руками и ногами, застряла в сугробе, ее предплечья сжало железной хваткой, и сильный рывок поднял ее вверх. Ноги ее болтались в пустоте, и она поняла, что сопротивляться бесполезно, но все же отчаянно дергалась и вопила что есть мочи. Однако чудовище было невероятно сильным и, не ослабляя хватки, несло ее к высоким скалам.
Опустившись на карниз перед входом в пещеру, могучее животное «высадило» ее с такой осторожностью, что она от удивления перестала орать и попятилась. Гигантская птица — или как его там — опустилась на карниз рядом с ней, и распростерла крылья, словно для того, чтобы помешать ей прыгнуть вниз, а клювом начала толкать ее в пещеру.
На подгибающихся ногах она побрела внутрь.
Здесь было что-то вроде гнезда, теплого и мягкого, пропитанного запахом хозяина. Остановившись у гнезда, Маддалена покорно и беспомощно стала ждать последней и решающей атаки бестии.
Вместо этого животное пробралось мимо нее и стало зарываться в кучу шерстяных вещей. Устроившись поудобнее, оно подняло гигантское крыло и одним толчком сшибло Маддалену с ног. Она упала прямо к нему в гнездо.
Какое-то время она барахталась, но все слабее и слабее сопротивлялась давлению кожаного крыла, которое не давало ей встать, — вконец измотанная, она затихла. Здесь было так тепло и уютно после жестокой снежной пустыни, по которой она брела всю ночь, а снаружи так жутко завывал ветер…
В инструкциях относительно Четырнадцатой такого и в помине не было…
С этой мыслью она заснула, а когда проснулась, то увидела у входа в пещеру худощавого молодого человека, посиневшего от холода. Он таращился на нее, открыв от удивления рот.
11
С момента появления в святилище Саикмар старался сохранить достоинство, приличествующее статусу человека, который принадлежал бы теперь к правящему роду Каррига, если бы не был обманут. Он делал все, что мог, чтобы демонстрировать спокойную солидность, которая восхищала его в дядюшке Малане и в покойном Бависе Кноле.
И только здесь, в пещере паррадайла, который явился к нему как знамение богов и стал его единственным другом, Саикмар был самим собой — несчастным изгнанником, лишенным друзей в негостеприимной глуши.
Увидев под крылом паррадайла человека, он остолбенел.
Сначала он решил, что паррадайл предостерегает его или подает знак: он, дескать, запасся провиантом. Одежда придавала человеку вид настоящего покойника, — какой-то черный костюм с капюшоном или шлемом.
И только когда Маддалена, проснувшись, села в гнезде и заговорила, Саикмар перевел дух. Голос ее звучал сипло, но отнюдь не неприятно. Она сказала что-то на непонятном ему языке, потом потрясла головой и заговорила на диалекте Каррига.
— Кто ты? И что за существо, которое принесло меня в пещеру?
Саикмар пытался разглядеть ее лицо сквозь странную прозрачную пластину в шлеме, — без успеха. Он сказал:
— Я Саикмар, сын Корри, из рода Твивит в Карриге, и я нашел убежище здесь, в святилище. А это существо, чье гнездо ты разделяешь, благородный зверь, паррадайл.
Она задумчиво кивнула. Паррадайл повернул к ней голову и запыхтел. Потом взглянул на Саикмара, словно чего-то ожидая.
— А ты? — спросил Саикмар.
— Я… я?.. — Она беспомощно качала головой.
— Что с тобой случилось? Как ты угодила сюда?
— Я… не могу точно вспомнить. Была без сознания.
Саикмару это показалось странным. Вот если бы паррадайл умел говорить, подумал он. Что все это может означать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19