В стене под картиной у него был сделан тайник. Вася достал из тайника невзрачную папочку, из папочки вынул альбом с марками, переложил его в дорогой и красивый кожаный портфель.
Уходя из дома, он положил ненужную папочку на полку в прихожей.
Часом позже приехала Катя.
Катя была приходящая домработница, которая три раза в неделю помогала Васиной мамочке прибраться в квартире и сделать еще кое-какие накопившиеся домашние дела. Катя была аккуратна, честна и исполнительна. У нее были только два недостатка, точнее — две вполне простительные слабости. Она любила поговорить о том, как в советские времена строила подводные лодки, и еще она горячо и без взаимности любила певицу Софию Ротару. Она собирала фотографии любимой певицы, посвященные ей газетные вырезки, все ее пластинки. Она даже купила видеомагнитофон, чтобы записывать на кассеты все концерты Софии, все ее телевизионные выступления и интервью.
Главным достоинством Софии Ротару Катя считала ее умение противостоять времени, совершенно не меняясь.
Самым ярким и незабываемым событием в жизни Кати был концерт, который София Ротару дала в восемьдесят шестом году в городе Североморске, где Катя находилась тогда в служебной командировке. Этот концерт счастливо объединил обе главные Катины страсти: она строила подводные лодки и слушала любимую певицу.
— Вчера София Михайловна выступала по сорок четвертому каналу, — сообщила Катя первым делом, как только Васина мамочка открыла ей дверь, — она так хорошо выглядит! Просто хоть сейчас под венец! Прямо как в восемьдесят шестом году! Нисколько не постарела!
Васина мамочка ценила Катю за аккуратность и трудолюбие и относилась к ее увлечению благосклонно.
— Катя, — сказала она, выкатывая на передовую пылесос, — я отложила для тебя статью про Софию Михайловну. Это в телевизионной газете, которую покупает Васенька…
— Ой! — воскликнула Катя, молитвенно сложив руки. — Я вам так признательна, так признательна!
— Потом возьмешь эту статью, она на кухне. И выбрось по дороге эту папку! Вася ее оставил в прихожей, но она никому не нужна.
Катя на секунду застыла над фотографией любимой певицы. Статья была посвящена диете, которая помогает Софии Михайловне поддерживать хорошую форму, но для Кати содержание статьи не играло никакой роли. Все, что касалось Ротару, было для нее предметом поклонения, любая статья, любая самая крошечная заметочка должна была попасть в ее домашнее святилище, а если статью сопровождали фотографии, то она превращалась для Кати в икону.
Сейчас Катя не стала ничего читать, чтобы не портить себе удовольствие. Она пылесосила, мыла полы, гладила белье и предвкушала, как придет домой, нальет себе полную чашку ароматного английского чаю, разложит перед собой статью и внимательно прочтет от первой до последней строчки, любуясь фотографиями своей богини…
Она огляделась в поисках какой-нибудь упаковки для заветной газеты. На глаза ей попалась старая потертая папка. Она вспомнила, что хозяйка просила выбросить эту папку, и подумала, что лучшего вместилища для газеты ей не найти: в папке газета не помнется и не порвется. Аккуратно сложив газетные страницы, она убрала их в папочку.
* * *
Василий выехал из дома с изрядным запасом времени. Он знал, что в центре города легко попасть в пробку, в которой можно потерять полчаса, а то и час.
Так оно и оказалось. Не успел Вася выехать на набережную Фонтанки, как попал в длинную и глухую, как декабрьская ночь, пробку. Машины ползли, как черепахи, водители нервничали и ругались, стараясь отвоевать друг у друга лишний сантиметр. Опытные «коробейники», хорошо знающие, как часто в этом месте застревают машины, сновали между ними, предлагая газеты и другой мелкий товар. Тут же появились и нищие, которые пытались выклянчить какую-нибудь мелочь, рассказывая душещипательные истории своих несчастий. Вася поглядывал на часы и нетерпеливо барабанил пальцами по рулю. Наконец, когда запас времени уже подходил к концу, впереди что-то произошло и застоявшиеся машины рванулись вперед, как бегуны после выстрела стартового пистолета.
Проехав сотню метров, Вася остановился перед светофором. Рядом с ним стоял новенький светло-серый «Форд». Окошко «Форда» опустилось, и рыжий веснушчатый мужчина, страшно заикаясь, обратился к Васе:
— Ка-ак к Се-енной прое-ехать?
Вася не раз сталкивался с так называемыми барсеточниками — ловкачами, которые так или иначе отвлекают водителя, чтобы стащить у него из машины портфель или мужскую сумку-барсетку. Самым распространенным приемом как раз и было — задать водителю какой-нибудь глупый вопрос и добиваться ответа, пока напарник с другой стороны машины вытаскивает сумку. Одно время эти жулики караулили неопытных водителей на каждом шагу, но Вася, сам занимающийся сходным «бизнесом», видел их несложные ловушки насквозь и не сомневался, что уж он-то никогда в них не попадется. Даже не подумав вступать с рыжим мошенником в диалог, он сделал неприличный жест и резко тронулся вперед, едва дождавшись желтого сигнала светофора.
Однако на следующем перекрестке из оказавшихся рядом скромных «Жигулей» выглянул старик вполне приличного вида и крикнул:
— Молодой человек, у вас колесо спускает!
Вася и сам почувствовал перед этим легкий толчок и неустойчивость машины, так что старик скорее всего не врал. Можно было попробовать дотянуть до места, не меняя колесо, но для этого следовало взглянуть на него и убедиться в размерах неприятности.
Василий не сомневался, что прокол колеса — это дело рук все тех же барсеточников и что теперь они караулят его, дожидаются, когда он выйдет из машины и пойдет смотреть на колесо, оставив портфель на переднем сиденье. При этом девять водителей из десяти не запирают машину, так что вытащить из нее портфель не представляет никакого труда.
«А вот вам фиг!» — подумал он, включил аварийную сигнализацию и вылез из машины, прижимая портфель с его драгоценным содержимым к груди.
Как он и думал, проколото было правое заднее колесо, самое далекое от водительского места — явное доказательство того, что работали барсеточники, можно сказать — их фирменный знак, профессиональная подпись. Колесо уже прилично спустило, его следовало поменять, но при этом пришлось бы на какое-то время оставить портфель без присмотра. Василий недовольно оглядывался по сторонам, гадая, где прячутся подлые жулики. В это время к нему подошел нищий в темных очках, изображающий слепого, и протянул гнусавым голосом:
— Пода-айте жертве собственной доверчивости, потерявшей зрение, мучительно вглядываясь в светлое будущее!
Васе было не до побирушек, и он хотел шугануть нищего, но тот налетел на Зайкина и сбил его с ног. При этом драгоценный портфель выпал из Васиных рук и отлетел в сторону. Василий вскочил, сверкая глазами и намереваясь растерзать зловредного нищего, но в первую очередь вернуть портфель.
Его глазам предстала следующая картина.
Слепой беспомощно барахтался на тротуаре, пытаясь подняться, а рядом с ним стоял тот самый приличный старичок, который сказал Васе о проколотом колесе. Старичок держал в руках портфель.
— Отдай, — завопил Зайкин, бросаясь к старикану, — отдай, сволочь!
— Да я как раз и хочу отдать вам ваш портфель, — обиженно проговорил тот, протягивая пропажу, — я вам хотел помочь, но вижу, что вы не понимаете хорошего отношения…
Он сунул Василию портфель и гордо удалился.
Зайкин трясущимися руками расстегнул замки и заглянул в портфель. Альбом с марками был на месте. Василий почувствовал укол стыда, неожиданный для человека его профессии, и бросился вслед за стариком, чтобы извиниться и поблагодарить, но тот уже сел в машину и резко газанул.
Нищий поднялся и теперь пытался нашарить свою белую трость. Кажется, он действительно был слепым. Василий помог ему встать, сунул в руку пять рублей и завертел головой. Он решил, что самое правильное в его положении — плюнуть на машину (тем более что она все равно была не его) и добраться до жилища Ивана Павловича на частнике. Портфель с его драгоценным содержимым спасен, а это — самое главное.
Зайкин тормознул опытного бомбиста, и тот за десять минут домчал его до места, ловко миновав все пробки.
Перед дверью Ивана Павловича Василий был почти вовремя, с опозданием всего на пять минут. Правда, коллекционер славился патологической точностью и даже пятиминутное опоздание считал недопустимым, но сегодня, на радостях от того, что Вася ему принес, он должен быть снисходительным.
Зайкин нажал на кнопку звонка, и тут же за дверью раздался глухой басовитый лай. Загремели засовы, и на пороге появился хозяин квартиры, придерживая за ошейник огромного светло-серого зверя.
Вася уже бывал дома у Ивана Павловича и видел его сторожа и телохранителя — огромную канадскую собаку породы маламут. Имя у пса было простое и незатейливое — Белый Клык, или для краткости — просто Клык. Клык производил на гостей неизгладимое впечатление: он был огромен, свиреп и очень напоминал светлого полярного волка. С таким телохранителем коллекционер чувствовал себя в полной безопасности.
— Спокойно, Клык, спокойно, — проговорил Иван Павлович, с трудом оттаскивая собаку от двери, — это свои.
Он поднял глаза на Васю и осведомился:
— Все в порядке?
— В порядке, в порядке, — ответил Зайкин, боязливо протискиваясь в квартиру.
— А что-то у вас вид какой-то испуганный!
— А вы своего людоеда уведите, вот и будет вид нормальный!
— Да что вы, неужели вы его боитесь? — Хозяин квартиры ехидно усмехнулся. — Клык — он хороших людей никогда не обижает, он у меня очень разборчивый!
— А как он отличает хороших людей от плохих? — поинтересовался Василий, следуя за коллекционером по длинному полутемному коридору. — Я бы у него с удовольствием поучился, а то прожил на свете почти сорок лет, а и то не всегда отличаю!
Иван Павлович не ответил. Он вошел в свой просторный кабинет, со вкусом обставленный мебелью красного дерева, сел за письменный стол, жестом указал Василию на гостевое кресло и только тогда проговорил:
— Ну-с, выкладывайте, что принесли. Простите, что ничем не угощаю — не терпится, понимаете ли, посмотреть. Вот взгляну на нее, и тогда уж выпьем с вами за удачное завершение работы…
Тут не только та марка, о которой вы говорили, — ответил Василий, открывая портфель и вынимая заветный альбом, — тут еще кое-что имеется, тоже наверняка интересное.
— Посмотрим, посмотрим, — Иван Павлович потирал руки в предвкушении, — посмотрим, что вы мне принесли…
Он глубоко вздохнул, вооружился лупой в аккуратной хромированной оправе и раскрыл альбом.
Белый Клык устроился возле ног хозяина. Он глубоко вздохнул и зевнул, продемонстрировав свои действительно белоснежные и неправдоподобно огромные клыки.
Василий наблюдал за лицом коллекционера, и в его душе возникло легкое беспокойство. На лице Ивана Павловича вместо ожидаемого восторга и трепета появилось недоумение и беспокойство. Коллекционер перевернул страницу альбома и снова склонился над его содержимым. Затем он торопливо перевернул следующую страницу, еще одну… недоумение на его лице сменилось обидой, как у ребенка, которому в день рожденья вместо ожидаемого самоката подарили коричневые шерстяные носки.
— Позвольте, — проговорил он, подняв глаза от альбома, — это что — шутка? У вас странное чувство юмора, молодой человек!
— Что такое, что случилось? — забормотал Зайкин, суетливо выбираясь из кресла и устремляясь к столу. — В чем дело, Иван Павлович? Разве это не то, что вы заказывали?
— В чем дело? — возмущенно повторил коллекционер. — Такого я не собирал даже в детстве, когда покупал свои первые марки на деньги, сэкономленные от завтраков! Вы надо мной хотели посмеяться? Так вот имейте в виду — хорошо смеется тот, кто смеется без последствий!
Василий развернул к себе альбом и склонился над ним.
На первой марке была изображена удивительно толстая, хорошо отмытая свинья, подпись под которой сообщала, что это — свиноматка белой степной породы. Рядом с этой свиноматкой располагался упитанный и серьезный хряк сибирской северной породы. Ниже можно было полюбоваться мощным и угрюмым хряком ливенской породы и необъятной свиноматкой украинской степной белой. Вся серия марок называлась «Отечественное свиноводство».
Василий никогда не представлял себе, что породы свиней так многочисленны и разнообразны.
— Хряк муромской породы, — прочитал он вслух, перевернув следующую страницу.
— Любуетесь? — осведомился Иван Павлович, с трудом сдерживая ярость. — Ну-ну, будем считать, что вы уже пошутили, теперь наступила моя очередь немножко повеселиться. Клык, проводи господина Зайкина! Вежливо проводи, ты меня понимаешь?
* * *
Через несколько минут Василий, прихрамывая, спускался по лестнице.
Отлично выдрессированный маламут не причинил ему серьезных увечий, но изысканная одежда Василия превратилась в набор тщательно изодранных тряпочек и годилась теперь только для экипировки огородного пугала, и то, если у этого пугала не слишком строгие запросы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Уходя из дома, он положил ненужную папочку на полку в прихожей.
Часом позже приехала Катя.
Катя была приходящая домработница, которая три раза в неделю помогала Васиной мамочке прибраться в квартире и сделать еще кое-какие накопившиеся домашние дела. Катя была аккуратна, честна и исполнительна. У нее были только два недостатка, точнее — две вполне простительные слабости. Она любила поговорить о том, как в советские времена строила подводные лодки, и еще она горячо и без взаимности любила певицу Софию Ротару. Она собирала фотографии любимой певицы, посвященные ей газетные вырезки, все ее пластинки. Она даже купила видеомагнитофон, чтобы записывать на кассеты все концерты Софии, все ее телевизионные выступления и интервью.
Главным достоинством Софии Ротару Катя считала ее умение противостоять времени, совершенно не меняясь.
Самым ярким и незабываемым событием в жизни Кати был концерт, который София Ротару дала в восемьдесят шестом году в городе Североморске, где Катя находилась тогда в служебной командировке. Этот концерт счастливо объединил обе главные Катины страсти: она строила подводные лодки и слушала любимую певицу.
— Вчера София Михайловна выступала по сорок четвертому каналу, — сообщила Катя первым делом, как только Васина мамочка открыла ей дверь, — она так хорошо выглядит! Просто хоть сейчас под венец! Прямо как в восемьдесят шестом году! Нисколько не постарела!
Васина мамочка ценила Катю за аккуратность и трудолюбие и относилась к ее увлечению благосклонно.
— Катя, — сказала она, выкатывая на передовую пылесос, — я отложила для тебя статью про Софию Михайловну. Это в телевизионной газете, которую покупает Васенька…
— Ой! — воскликнула Катя, молитвенно сложив руки. — Я вам так признательна, так признательна!
— Потом возьмешь эту статью, она на кухне. И выбрось по дороге эту папку! Вася ее оставил в прихожей, но она никому не нужна.
Катя на секунду застыла над фотографией любимой певицы. Статья была посвящена диете, которая помогает Софии Михайловне поддерживать хорошую форму, но для Кати содержание статьи не играло никакой роли. Все, что касалось Ротару, было для нее предметом поклонения, любая статья, любая самая крошечная заметочка должна была попасть в ее домашнее святилище, а если статью сопровождали фотографии, то она превращалась для Кати в икону.
Сейчас Катя не стала ничего читать, чтобы не портить себе удовольствие. Она пылесосила, мыла полы, гладила белье и предвкушала, как придет домой, нальет себе полную чашку ароматного английского чаю, разложит перед собой статью и внимательно прочтет от первой до последней строчки, любуясь фотографиями своей богини…
Она огляделась в поисках какой-нибудь упаковки для заветной газеты. На глаза ей попалась старая потертая папка. Она вспомнила, что хозяйка просила выбросить эту папку, и подумала, что лучшего вместилища для газеты ей не найти: в папке газета не помнется и не порвется. Аккуратно сложив газетные страницы, она убрала их в папочку.
* * *
Василий выехал из дома с изрядным запасом времени. Он знал, что в центре города легко попасть в пробку, в которой можно потерять полчаса, а то и час.
Так оно и оказалось. Не успел Вася выехать на набережную Фонтанки, как попал в длинную и глухую, как декабрьская ночь, пробку. Машины ползли, как черепахи, водители нервничали и ругались, стараясь отвоевать друг у друга лишний сантиметр. Опытные «коробейники», хорошо знающие, как часто в этом месте застревают машины, сновали между ними, предлагая газеты и другой мелкий товар. Тут же появились и нищие, которые пытались выклянчить какую-нибудь мелочь, рассказывая душещипательные истории своих несчастий. Вася поглядывал на часы и нетерпеливо барабанил пальцами по рулю. Наконец, когда запас времени уже подходил к концу, впереди что-то произошло и застоявшиеся машины рванулись вперед, как бегуны после выстрела стартового пистолета.
Проехав сотню метров, Вася остановился перед светофором. Рядом с ним стоял новенький светло-серый «Форд». Окошко «Форда» опустилось, и рыжий веснушчатый мужчина, страшно заикаясь, обратился к Васе:
— Ка-ак к Се-енной прое-ехать?
Вася не раз сталкивался с так называемыми барсеточниками — ловкачами, которые так или иначе отвлекают водителя, чтобы стащить у него из машины портфель или мужскую сумку-барсетку. Самым распространенным приемом как раз и было — задать водителю какой-нибудь глупый вопрос и добиваться ответа, пока напарник с другой стороны машины вытаскивает сумку. Одно время эти жулики караулили неопытных водителей на каждом шагу, но Вася, сам занимающийся сходным «бизнесом», видел их несложные ловушки насквозь и не сомневался, что уж он-то никогда в них не попадется. Даже не подумав вступать с рыжим мошенником в диалог, он сделал неприличный жест и резко тронулся вперед, едва дождавшись желтого сигнала светофора.
Однако на следующем перекрестке из оказавшихся рядом скромных «Жигулей» выглянул старик вполне приличного вида и крикнул:
— Молодой человек, у вас колесо спускает!
Вася и сам почувствовал перед этим легкий толчок и неустойчивость машины, так что старик скорее всего не врал. Можно было попробовать дотянуть до места, не меняя колесо, но для этого следовало взглянуть на него и убедиться в размерах неприятности.
Василий не сомневался, что прокол колеса — это дело рук все тех же барсеточников и что теперь они караулят его, дожидаются, когда он выйдет из машины и пойдет смотреть на колесо, оставив портфель на переднем сиденье. При этом девять водителей из десяти не запирают машину, так что вытащить из нее портфель не представляет никакого труда.
«А вот вам фиг!» — подумал он, включил аварийную сигнализацию и вылез из машины, прижимая портфель с его драгоценным содержимым к груди.
Как он и думал, проколото было правое заднее колесо, самое далекое от водительского места — явное доказательство того, что работали барсеточники, можно сказать — их фирменный знак, профессиональная подпись. Колесо уже прилично спустило, его следовало поменять, но при этом пришлось бы на какое-то время оставить портфель без присмотра. Василий недовольно оглядывался по сторонам, гадая, где прячутся подлые жулики. В это время к нему подошел нищий в темных очках, изображающий слепого, и протянул гнусавым голосом:
— Пода-айте жертве собственной доверчивости, потерявшей зрение, мучительно вглядываясь в светлое будущее!
Васе было не до побирушек, и он хотел шугануть нищего, но тот налетел на Зайкина и сбил его с ног. При этом драгоценный портфель выпал из Васиных рук и отлетел в сторону. Василий вскочил, сверкая глазами и намереваясь растерзать зловредного нищего, но в первую очередь вернуть портфель.
Его глазам предстала следующая картина.
Слепой беспомощно барахтался на тротуаре, пытаясь подняться, а рядом с ним стоял тот самый приличный старичок, который сказал Васе о проколотом колесе. Старичок держал в руках портфель.
— Отдай, — завопил Зайкин, бросаясь к старикану, — отдай, сволочь!
— Да я как раз и хочу отдать вам ваш портфель, — обиженно проговорил тот, протягивая пропажу, — я вам хотел помочь, но вижу, что вы не понимаете хорошего отношения…
Он сунул Василию портфель и гордо удалился.
Зайкин трясущимися руками расстегнул замки и заглянул в портфель. Альбом с марками был на месте. Василий почувствовал укол стыда, неожиданный для человека его профессии, и бросился вслед за стариком, чтобы извиниться и поблагодарить, но тот уже сел в машину и резко газанул.
Нищий поднялся и теперь пытался нашарить свою белую трость. Кажется, он действительно был слепым. Василий помог ему встать, сунул в руку пять рублей и завертел головой. Он решил, что самое правильное в его положении — плюнуть на машину (тем более что она все равно была не его) и добраться до жилища Ивана Павловича на частнике. Портфель с его драгоценным содержимым спасен, а это — самое главное.
Зайкин тормознул опытного бомбиста, и тот за десять минут домчал его до места, ловко миновав все пробки.
Перед дверью Ивана Павловича Василий был почти вовремя, с опозданием всего на пять минут. Правда, коллекционер славился патологической точностью и даже пятиминутное опоздание считал недопустимым, но сегодня, на радостях от того, что Вася ему принес, он должен быть снисходительным.
Зайкин нажал на кнопку звонка, и тут же за дверью раздался глухой басовитый лай. Загремели засовы, и на пороге появился хозяин квартиры, придерживая за ошейник огромного светло-серого зверя.
Вася уже бывал дома у Ивана Павловича и видел его сторожа и телохранителя — огромную канадскую собаку породы маламут. Имя у пса было простое и незатейливое — Белый Клык, или для краткости — просто Клык. Клык производил на гостей неизгладимое впечатление: он был огромен, свиреп и очень напоминал светлого полярного волка. С таким телохранителем коллекционер чувствовал себя в полной безопасности.
— Спокойно, Клык, спокойно, — проговорил Иван Павлович, с трудом оттаскивая собаку от двери, — это свои.
Он поднял глаза на Васю и осведомился:
— Все в порядке?
— В порядке, в порядке, — ответил Зайкин, боязливо протискиваясь в квартиру.
— А что-то у вас вид какой-то испуганный!
— А вы своего людоеда уведите, вот и будет вид нормальный!
— Да что вы, неужели вы его боитесь? — Хозяин квартиры ехидно усмехнулся. — Клык — он хороших людей никогда не обижает, он у меня очень разборчивый!
— А как он отличает хороших людей от плохих? — поинтересовался Василий, следуя за коллекционером по длинному полутемному коридору. — Я бы у него с удовольствием поучился, а то прожил на свете почти сорок лет, а и то не всегда отличаю!
Иван Павлович не ответил. Он вошел в свой просторный кабинет, со вкусом обставленный мебелью красного дерева, сел за письменный стол, жестом указал Василию на гостевое кресло и только тогда проговорил:
— Ну-с, выкладывайте, что принесли. Простите, что ничем не угощаю — не терпится, понимаете ли, посмотреть. Вот взгляну на нее, и тогда уж выпьем с вами за удачное завершение работы…
Тут не только та марка, о которой вы говорили, — ответил Василий, открывая портфель и вынимая заветный альбом, — тут еще кое-что имеется, тоже наверняка интересное.
— Посмотрим, посмотрим, — Иван Павлович потирал руки в предвкушении, — посмотрим, что вы мне принесли…
Он глубоко вздохнул, вооружился лупой в аккуратной хромированной оправе и раскрыл альбом.
Белый Клык устроился возле ног хозяина. Он глубоко вздохнул и зевнул, продемонстрировав свои действительно белоснежные и неправдоподобно огромные клыки.
Василий наблюдал за лицом коллекционера, и в его душе возникло легкое беспокойство. На лице Ивана Павловича вместо ожидаемого восторга и трепета появилось недоумение и беспокойство. Коллекционер перевернул страницу альбома и снова склонился над его содержимым. Затем он торопливо перевернул следующую страницу, еще одну… недоумение на его лице сменилось обидой, как у ребенка, которому в день рожденья вместо ожидаемого самоката подарили коричневые шерстяные носки.
— Позвольте, — проговорил он, подняв глаза от альбома, — это что — шутка? У вас странное чувство юмора, молодой человек!
— Что такое, что случилось? — забормотал Зайкин, суетливо выбираясь из кресла и устремляясь к столу. — В чем дело, Иван Павлович? Разве это не то, что вы заказывали?
— В чем дело? — возмущенно повторил коллекционер. — Такого я не собирал даже в детстве, когда покупал свои первые марки на деньги, сэкономленные от завтраков! Вы надо мной хотели посмеяться? Так вот имейте в виду — хорошо смеется тот, кто смеется без последствий!
Василий развернул к себе альбом и склонился над ним.
На первой марке была изображена удивительно толстая, хорошо отмытая свинья, подпись под которой сообщала, что это — свиноматка белой степной породы. Рядом с этой свиноматкой располагался упитанный и серьезный хряк сибирской северной породы. Ниже можно было полюбоваться мощным и угрюмым хряком ливенской породы и необъятной свиноматкой украинской степной белой. Вся серия марок называлась «Отечественное свиноводство».
Василий никогда не представлял себе, что породы свиней так многочисленны и разнообразны.
— Хряк муромской породы, — прочитал он вслух, перевернув следующую страницу.
— Любуетесь? — осведомился Иван Павлович, с трудом сдерживая ярость. — Ну-ну, будем считать, что вы уже пошутили, теперь наступила моя очередь немножко повеселиться. Клык, проводи господина Зайкина! Вежливо проводи, ты меня понимаешь?
* * *
Через несколько минут Василий, прихрамывая, спускался по лестнице.
Отлично выдрессированный маламут не причинил ему серьезных увечий, но изысканная одежда Василия превратилась в набор тщательно изодранных тряпочек и годилась теперь только для экипировки огородного пугала, и то, если у этого пугала не слишком строгие запросы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31