Трубку сняли после первого же гудка.
– Да?
– Она в городе, – сказал я. – Церковные Мыши держали ее на катере в Бёнем-Харборе.
Голос священника почти задрожал от возбуждения.
– Вы ее забрали?
– М-м-м… – произнес я. – Нет. Откровенно говоря, нет. Кое-что пошло наперекосяк.
– Что случилось? – спросил он, теперь уже немного сердито. – Почему вы не звонили?
– В дело вмешалась третья сторона. А что до звонка – чем, как вы думаете, я занимаюсь в настоящий момент? Я сделал попытку вернуть объект. Я держал его в руках. Я потерпел неудачу.
– И Плащаница осталась у похитителей?
– У похитителя. Единственное число. Вполне вероятно, полиция как раз сейчас поднимает на поверхность тело ее сообщницы.
– Одна убила другую?
– Ни в коем разе. Новый игрок убил Гарсиа. Вальмон обманом подсунула ему фальшивку, а сама бежала с подлинником.
– И вы были не в состоянии преследовать ее?
В голове ровно ухал кузнечный молот.
– Она очень быстро бегает.
Винсент немного помолчал.
– Итак, – произнес он наконец, – Плащаница для нас вновь потеряна.
– Не окончательно, – возразил я. – У меня имеется еще одна зацепка.
– Вам известно, где она скрывается?
Я сделал глубокий вдох и набрался терпения.
– Пока нет. Вот почему я назвал это зацепкой, а не окончательным решением. Мне нужны эти фрагменты Плащаницы.
– Честно говоря, мистер Дрезден, я привез с собой из Ватикана несколько волокон ткани, но…
– Отлично. Отвезите одно ко мне в офис – можете оставить у охранников на входе. Они передадут его мне, когда я туда заеду. Я перезвоню, как только смогу сказать что-нибудь более определенное.
– Но…
Я повесил трубку, испытав при этом некоторое мстительное удовлетворение.
– «И вы были не в состоянии преследовать ее», – буркнул я Мистеру, пытаясь подражать Винсентову произношению. – Я, видите ли, не в состоянии был ее преследовать. Извращенец чопорный! Тебе бы врезать по кумполу пару раз, а потом попросить отслужить мессу или чего еще такого.
Мистер удостоил меня взглядом, подразумевавшим, что не стоит говорить так о клиентах, которые платят хорошие бабки. Я сердито нахмурился на него, чтобы помнил: я это и сам знаю, потом поднялся со стула, прошел в спальню и рылся в тумбочке до тех пор, пока не нашел палочку угля и собственный блокнот. Засветив несколько свечей, я как мог удобнее устроился в самом мягком кресле и положил перед собой на стол блокнот, захваченный мною с «Etrangen». Как можно мягче и невесомее я поводил по верхнему листку углем, надеясь только, что Франческа Гарсиа не пользовалась мягким фломастером.
Она пользовалась шариковой ручкой. На листке начали проступать бледно-белые буквы. Сначала верхняя строка: «Мариотт», потом, пониже, цифры: 2345.
Я хмуро уставился на листок. Мариотт. Какая-нибудь гостиница? Конечно же, это вполне могло оказаться и фамилией. Или французским словом. «Не усложнял бы ты всего, Гарри». Все-таки это скорее всего название гостиницы. А цифры? Без четверти полночь? Или номер в гостинице…
Я испепелил листок взглядом. Я ожидал от него больше толка. Даже если считать, что у меня имелись теперь время и место, я все равно не знал, где и когда.
Я покосился на мобильный телефон с катера. В мобильниках я разбираюсь не лучше, чем, скажем, в гастроэндоскопии. Никаких особых отметин на аппарате не имелось, даже названия фирмы – и то не было. Телефон был выключен, и я не осмелился включить его. Скорее всего он бы просто испортился. Блин, да он просто мог взорваться у меня в руках! Что ж, придется спросить при первом же разговоре с Мёрфи, не удастся ли ей выяснить чего-нибудь.
Голова продолжала гудеть как котел, глаза щипало от усталости. Я загибался без отдыха. Недосып отрицательно сказывался на моих мыслительных способностях. Наверное, мне вообще не стоило переться на этот чертов катер, и в любом случае я должен был бы получше следить за тем, что происходит у меня за спиной. Черт, подсказывал же мне инстинкт о том, что за мной наблюдают, но я слишком устал, забыл о выдержке и осмотрительности – а в результате? В меня стреляли, опалили огнем, подрали когтями, двинули по башке и в довершение всего топили.
Я проплелся в спальню, завел будильник на два часа пополудни и рухнул в постель. Это показалось мне прямо-таки непристойным блаженством.
Разумеется, продлилось оно недолго.
Зазвонил телефон. Я всерьез подумал, не зашвырнуть ли мне его на околоземную орбиту – пусть болтается там в обществе астероида Дрезден. Потом доплелся до стола и снял трубку.
– Чего? – прорычал я в микрофон.
– А? Э… – произнес немного беспокойно голос на том конце провода. – Это Уолдо Баттерс. Я хотел поговорить с Гарри Дрезденом.
Я несколько убавил резкости.
– А. Привет.
– Я вас не разбудил случайно?
– Немного.
– Блин, виноват. Слушайте, тут у нас происходит нечто странное, и мне показалось, стоит спросить у вас кое-что.
– Валяйте.
– М-м… односложный ответ – верный признак нехватки сна.
– Угу.
– Тем более если он сводится к междометиям. Ладно, у меня тоже мало времени. – Баттерс кашлянул. – Микробы исчезли.
– Микробы? – тупо переспросил я.
– Ну, в образцах, которые я взял из тела. Я все анализы проделал заново для большей уверенности, и больше половины из них дали отрицательный результат. Ничего. Полный ноль.
– Угм, – произнес я.
– Ладно. Хотите по-неандартальски, будь по-вашему. Куда делись микробы?
– Рассвет, – пробормотал я. – Пух-х…
В голосе Баттерса прозвучало некоторое удивление.
– Микробы-вампиры?
– Ну, не то чтобы вампиры… – пробормотал я. Шестеренки у меня в голове наконец-то начали цепляться друг за друга. – Не микробы-вампиры. Конструкты. Видите ли, с рассветом практически весь магический мир сходит на нет. Большая часть заклятий не выдерживает и одного рассвета. А уж чтобы они продержались два или три, надо очень сильно постараться.
– Волшебные микробы? – спросил Баттерс. – Вы хотите сказать, я имел дело с волшебными микробами?
– Волшебные, волшебные, – подтвердил я. – Кто-то вызвал их на свет Божий с помощью магии.
– Что, с помощью настоящего волшебного заклинания?
– Ну, обыкновенно заклинания, имеющие целью навредить кому-либо, называются проклятиями. Думаю, к завтрашнему утру исчезнут и те образцы, что еще остались.
– Как вы считаете, они пока заразны?
– Исходите из того, что да. Они ничем не хуже настоящих до тех пор, пока не иссякнет поддерживающая их энергия.
– Господи. Вы ведь серьезно? Это все на самом деле?
– Ну да.
– Скажите, а есть какая-нибудь книга на этот счет? Типа учебник?
На этот раз я почти улыбнулся.
– Только я. Что-нибудь еще?
– Да почти все уже. Я обследовал тело на предмет частиц чужой ткани. Ничего. Порезы на теле нанесены либо хирургическим скальпелем, либо каким-то другим небольшим, очень острым лезвием. Возможно, макетным ножом.
– Угу. Я уже видел такие порезы.
– Вот это как раз самое интересное. Совершенно очевидно, что руки и голова отсечены тем же самым лезвием. Срезы чище, чем удается хирургу в операционной. Три чистых среза. И еще – лезвие было горячим и прижгло разрезанные ткани. Вот и вопрос: что за орудие может резать так чисто и в то же время разрубать кость, а?
– Меч?
– Если меч, то чертовски острый.
– Ну, насколько мне известно, такие бывают. А что с опознанием трупа?
– Ничего. Жаль.
– Да ладно…
– Вам дать знать, если что-нибудь изменится?
– Угу. Или в случае, если к вам попадет кто-нибудь вроде этого парня.
– Боже сохрани. Обязательно. Выяснили что-нибудь про эту татуировку?
– Это называется Глаз Тота, – сказал я. – Но я пока еще не знаю, кто здесь увлекается такими. Да, позвоните Мёрфи. Ей стоит знать про ваши образцы.
– Уже позвонил. Это она сказала мне поставить вас в известность. Мне кажется, она тоже собиралась ложиться. Как думаете, она обрадуется, если я разбужу ее, чтобы она поговорила с вами?
– Не… нет, – пробормотал я, с трудом сдерживая зевок. – Это может подождать. Спасибо, что позвонили, Баттерс.
– Никаких проблем, – заверил он меня. – Сон – это бог. Продолжайте молиться.
Я хмыкнул, положил трубку и не успел сделать и двух шагов к кровати, как в дверь постучали.
– Нет, мне решительно необходим перед дверью люк-ловушка, – заявил я Мистеру. – Нажимаешь кнопку, и всякие разные с воплем летят вниз. Ну, не насмерть – пусть в какую-нибудь грязь хлопнутся.
Мистер был слишком благороден, чтобы удостоить подобную ерунду ответом, поэтому я приоткрыл дверь на щелочку и выглянул, держа руку поближе к своему арсеналу.
Сьюзен стояла, склонив голову набок и чуть улыбаясь. На ней были джинсы, выцветшая футболка, тяжелая серая шерстяная куртка и солнцезащитные очки.
– Привет, – сказала она.
– Привет, – отозвался я.
– Знаешь, трудно сказать наверняка, глядя из-за двери, но глаза у тебя изрядно красные. Ты хоть спать сегодня ложился?
– Спать? О чем это ты таком говоришь?
Сьюзен вздохнула и покачала головой.
– Ты не против, если я зайду?
Я сделал шаг назад и отворил дверь шире.
– Без проблем.
Сьюзен вошла и скрестила руки на груди.
– У тебя зимой такая холодрыга…
У меня имелись кое-какие соображения насчет того, как согреться, но озвучивать их я не стал. Возможно, я просто боялся увидеть ее реакцию. Еще я вспомнил, что говорила мне Мёрфи относительно беседы. Я взял несколько поленьев и подбросил их в огонь.
– Чаю или чего такого хочешь?
Она мотнула головой:
– Нет.
Сьюзен никогда не отказывалась от чашки горячего чая. Как я ни старался, мне не удалось скрыть горечи в голосе:
– Ну да, заход на помойку. Выбросила и пошла дальше…
– Гарри, это несправедливо, – возразила Сьюзен. Я уловил в ее голосе боль – едва ощутимую, но все же боль. Я с ожесточением потыкал в камин кочергой, подняв облачко искр, хотя новые поленья и без того занялись хорошо. – Ты же знаешь, это каждому тяжело.
Губы мои шевелились сами собой, не спросившись у мозга. У сердца – возможно, но не у мозга. Я оглянулся на нее через плечо.
– Насколько я понимаю, за исключением мистера Посредственность.
Брови ее удивленно поползли вверх.
– Ты это про Мартина?
– А что, разве не в этом дело? – Искра, вылетев из камина, опустилась мне на руку. Я взвыл и стряхнул ее. Потом прикрыл огонь тяжелой металлической решеткой и отставил кочергу. – И прежде, чем ты скажешь что-нибудь еще… я и сам, черт подери, знаю, что веду себя как псих. И как собственник. Я понимаю, что мы расстались еще прежде, чем ты уехала. Больше года уже прошло, и тебе это тоже нелегко далось. С твоей стороны совершенно естественно найти себе другого. Так что с моейстороны глупое ребячество расстраиваться по этому поводу… ну и пусть.
– Гарри… – начала она.
– И ведь ты тоже наверняка думала об этом, – продолжал я. Умом я понимал, что пора бы остановиться, но слова сами срывались с языка. – Ты ведь целовала меня. Ты целоваламеня, Сьюзен. Уж я-то знаю. Ты сама верила в это.
– Это не…
– Готов поспорить, своего соню Мартина ты так не целуешь.
Сьюзен закатила глаза и подошла ко мне. Она присела на коврик у камина, перед которым я так и стоял на коленях. Она коснулась моей щеки ладонью. Теплой ладонью. Это было приятно. Я слишком устал, чтобы справляться с реакцией на это простое прикосновение, поэтому я отвернулся и уставился в огонь.
– Гарри, – сказала она. – Ты прав. Я не целуюсь так с Мартином.
Я отодвинул щеку, но она взяла меня пальцами за подбородок и повернула лицом к себе.
– Я с ним вообще не целуюсь. У меня с Мартином ничего нет.
Я уставился на нее болван болваном.
– Ничего?
Она очертила пальцем на груди невидимый крест.
– Ох, – только и сказал я. Напряжение, сковывавшее мои плечи, немного ослабло.
Сьюзен рассмеялась:
– Так это тебя так беспокоило, Гарри? Что я ушла от тебя к другому мужчине?
– Ну, я же не знал. Я предполагал…
– Господи, ну и балбесом же ты бываешь порой. – Она улыбнулась мне, но я увидел в ее глазах горечь. – Что меня всегда в тебе потрясало, так это как ты можешь понимать столько всякого сложного – и оставаться совершенным идиотом во всякой ерунде.
– Опыт, – буркнул я. Она продолжала смотреть на меня все с той же горькой улыбкой, и до меня дошло наконец. – Но это ведь ничего не меняет, так?
– Мартин?
– Угу.
Она кивнула:
– Это ничего не меняет.
Я сглотнул, пытаясь избавиться от застрявшего в горле комка.
– Ты хочешь, чтобы все это осталось в прошлом?
– Я не хочуэтого, – быстро произнесла она. – Но я знаю, что это необходимо. Для нас обоих.
– И ты вернулась, чтобы мне об этом сказать?
Сьюзен покачала головой:
– Я сама еще не решила окончательно. Мне кажется, несправедливо было бы решать, не поговорив с тобой. Это решение принимать нам вдвоем.
Я хмыкнул и снова уставился в огонь.
– Было бы куда проще, если бы ты просто зачитала свою речь и сделала мне ручкой.
– Проще, – согласилась она. – Легче. Но несправедливо и вообще… неправильно как-то.
Я промолчал.
– Я изменилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49