Поэтому я признаю за вами право узнать, что двигало мной. Виконты Шлездерна, господин Майкл, издавна жили на Артанийских холмах. Могу сказать без неуместной здесь скромности, что моя семья – самая знатная и самая богатая из тех, что живет в окрестности нескольких тысяч миль вокруг Артанийского леса.
Он сцепил перед собой пальцы на крышке стола.
– Но так было не всегда. Много веков назад виконты Шлездерна были только одним из родовитых семейств страны, хотя, не стану скрывать, уже тогда нас отличали незамутненное происхождение, верность традициям и слову чести.
Годы шли; большинство наших соседей разорялись, проводя время в пирах, охотах и войнах, что велись по другую сторону пролива Каракатиц.
Виконт Шлездерна снисходительно усмехнулся.
– Как я уже сказал, только наша семья могла похвастаться чистотой своего генеалогического дерева. Нам не приходилось прибегать к услугам наемных историков, чтобы обойти в семейных хрониках такие факты, как неравные браки или разбой, – события, которые были нередки в прошлом наших соседей-аристократов.
Замок Шлездерна, в котором вы сейчас находитесь, служил символом незапятнанности дворянского достоинства. Многие из тех, кто жил по соседству с моими предками, мечтали о столь же славном прошлом, но могли получить его лишь путем искажения истории своей семьи.
Как вам наверняка известно, на протяжении трех столетий по другую сторону пролива Каракатиц велась долгая и бессмысленная война за финикийское наследство. Ни один из моих предков не принимал в ней участия, справедливо полагая, что честь приобретается только сражениями в необходимой войне, но не в той, в которую ввязываешься ради славы. Такой почет хорош для бродячих рыцарей, но не потомственных аристократов…
В отличие от моих предков, соседи Шлездерна активно участвовали в этой постыдной войне. Они посылали своих вассалов сражаться на стороне то одной, то другой из противоборствующих партий. Нередко случалось, что дворянин Артании отправлял один отряд служить под одними знаменами, а другой – под другими. Соседи Шлездерна надеялись, что участие в победоносной войне принесет им славу и поможет очистить родовой герб.
Годы шли, война продолжалась и высасывала из аристократов Артании все новые деньги. Теперь они продолжали участвовать в ней не ради славы, но из-за выгоды. Они надеялись, что после раздела финикийского наследства смогут получить богатые территории на берегу пролива Каракатиц.
Стоит ли говорить, что этому не суждено было сбыться… Девять лет назад война, которая длилась более трехсот лет, была закончена. Армия наемников, возглавляемая женщиной-демоном, прокатилась по побережью, безжалостно уничтожая все, что осталось от войск каждой из сторон.
Виконт Шлездерна тонко улыбнулся своим мыслям. В произошедшем ему виделся знак Провидения, доказывающий, что любые попытки его противников прыгнуть выше головы могут привести лишь к тому, что они сломают себе шею.
Я не знал подробностей о войне за финикийское наследство, а Франсуаз отчего-то не поддержала разговор, хотя, как мне хорошо известно, знакома с темой не понаслышке.
– Артанийские дворяне были разорены, – продолжал свой рассказ виконт Шлездерна. – Уже много десятилетий назад. Окончание войны в проливе Каракатиц означало для них полное банкротство. Давным-давно фактическими владельцами их усадеб стали нувориши, дети плотников и мясников.
Когда кредиторам стало ясно, что их должники не получат территорий на берегах пролива, это стало последним событием в истории падения многих домов артанийской аристократии. Впрочем, нельзя не добавить, что это мало изменило нашу повседневную жизнь.
С тех пор, как я себя помню, соседями Шлездерна были нувориши; последний аристократ покинул здесь свое родовое гнездо за пятьдесят лет до моего рождения. Поэтому окончание финикийской войны привело скорее к тому, что существовавший порядок вещей получил формальное закрепление, чем к настоящим изменениям в нем.
Однако кое-что все же изменилось. Вам необходимо знать, что особняк Шесть Пилонов ранее принадлежал принцу Карпашскому, самому знатному из артанийских аристократов…
При упоминании Людвига Карпаша на лице Франсуаз появилось выражение, в котором мрачное презрение было смешано с отвращением; и я понял, что ей лично довелось знать этого сиятельного лендлорда.
– Последний Карпаш погиб в конце финикийской войны, – продолжал виконт. – Рассказывают, что его приковали к земле цепями и раздавили боевой колесницей те, против кого он сражался. Говорят также, что это произошло буквально за несколько часов до того, как его палачи сами были уничтожены…
Признаюсь, я никогда не испытывал теплых чувств ни к одному из Карпашей. Мне не хочется верить, что эта война изменила их, сделав черствыми, мелочными и, я не побоюсь этого слова, вульгарными, как последний капрал в армии наемников.
Но долгая традиция связывает замок Шлездерна с семейством Карпашей. Не думаю, что это известно, кому-нибудь за пределами узкого круга лиц, но отец первого из Карпашей, император Партурриан, доверил на сохранение Шлездернам ценный набор фарфоровых статуэток, которые, как гласит легенда, были изваяны самим Олавием, артанийским богом искусства.
Разумеется, это только сказание. Но шесть фигурок из лездвигского фарфора в те годы служили одним из символов, которые доказывали божественное происхождение императорской династии. Принять на себя роль их хранителей было великой честью для виконтов Шлездерна.
Одним из условий, сопровождавших передачу реликвий, было то, что принц Карпаш обязан раз в десять лет осматривать фарфоровые статуэтки, чтобы убедиться в их полной сохранности. Так продолжалось на протяжении шестисот лет, и я неукоснительно выполнял свои обязанности, хотя само императорское семейство давно уже не существует.
После смерти последнего из Карпашей я оказался в затруднительном положении. Герб Шлездерна никогда не был запятнан ничем, в чем можно было бы заподозрить измену своему долгу. Я не мог прервать многовековую традицию; и обычай предписывал мне предоставлять фигурки для осмотра тем, кто занимает сейчас родовое имение Карпашей.
Признаться, до последнего момента я надеялся, что мне улыбнется удача. Не так уж невозможным представлялось мне встретить в лице нового владельца Пилонов человека, пусть и низкого происхождения, но, по крайней мере, получившего приличное воспитание, как принято у современных буржуа.
Но моим надеждам сбыться было не суждено. Нандо Гамбела – человек, которому принадлежит гнездо Карпашей – оказался…
Виконт прокашлялся.
– Простите меня, если я воздержусь от его характеристики. Возможно, вам еще выпадет встретиться с ним – хотя, ради вашего же блага, я надеюсь, что этого не произойдет. В любом случае, сама мысль о том, что такой человек войдет в ворота Шлездерна – в ворота, а не заднюю калитку для прислуги и смердов – показалась мне чудовищной.
Я отправился в столицу страны, где долгие недели совещался с лучшими знатоками традиций и этикета. В конце концов, нам удалось найти приемлемое решение. Прежде всего, нельзя было допустить, чтобы виконт Шлездерн…
Он говорил сейчас не о себе в третьем лице, но обо всех виконтах Шлездерна.
– … Держал отчет перед человеком, которому самое место в исправительном доме. Поэтому было решено, что, раз в десять лет, как гласит традиция, в замке будет проходить экспозиция фарфоровых статуэток. Одним из приглашенных на нее окажется владелец Шести Пилонов. Так не будет поколеблено выполнение нашего обязательства и не пострадает честь нашего дома.
Однако я не хотел допустить также, чтобы Нандо Гамбела вообще оказался под крышей родового замка.
И здесь судьба вознаградила меня, хотя и только частично, за те неудобства, с которыми я должен был встретиться.
Мне удалось найти упоминание об одном случае, который произошел четыреста шестьдесят лет назад. В тот год принц Карпаш не успел прибыть в замок Шлездерн в срок, назначенный для осмотра статуэток. Обремененный в то время делами при дворе, он повелел, чтобы данная инспекция Шлездерна считалась пропущенной. Поскольку произошло это по вине Карпаша, тень упрека не ложилась на наш семейный герб.
Я понял, что, если Нандо Гамбела получит приглашение па экспозицию, но окажется не в состоянии прибыть туда вовремя, все мои проблемы будут решены на ближайшие десять лет. Я с тщательностью вычислил время, которое необходимо, чтобы достичь замок Шлездерн из Шести Пилонов.
Вот почему мне потребовался человек, пошедший по пути ченселлора. Я должен был быть уверен, что Гамбела получит мой свиток точно в назначенное время. Я почти не знаю этого человека лично – видит бог, я никогда к этому и не стремился. Но мне хорошо известны такие его черты, как безалаберность и неорганизованность.
Дав ему ровно столько времени, сколько необходимо, и ни минутой больше, я мог быть уверен, что он в него не уложится. Свиток нельзя было доставить Гамбеле ни раньше – иначе он успел бы в мой замок, ни позже – в таком случае мой дом был бы опозорен.
Вот единственная причина, по которой я выбрал этого юношу. Мои слуги хороши, и я без труда нашел бы среди них тех, кому можно доверить дела, требующие подобной точности. Но несчастный паренек хотел выполнить что-нибудь, достаточно сложное, в качестве упражнения на пути своего обучения. Мне показалось, что доставка письма как нельзя лучше для этого подходит. К несчастью, я не мог предположить, что гоблины осмеливаются сегодня разбойничать даже на главной дороге, что соединяет Шлездерн с Шестью Пилонами.
9
На протяжении рассказа виконта Шлездернского мое лицо оставалось бесстрастным. Я не произнес ни одного слова, однако от взгляда Франсуаз все же не укрылось, что повествование крайне заинтересовало меня, и не только как страница артанийской истории.
Я поднес палец к губам и медленно опустил его. Мне очень хотелось задать виконту Шлездернскому один вопрос, однако я знал, что не должен этого делать до тех пор, пока не буду уверен в правильности своих выводов.
– Насколько я понял, вы нашли несчастного молодого человека, – произнес виконт. – И чаша в руках вашей спутницы говорит мне, что вы взялись завершить то, что он начал.
– И? – спросила Франсуаз.
Виконт был погружен в раздумье; слова моей партнерши выдернули Шлездерна из него, как рыбу из воды. Он взглянул на прекрасную девушку так, словно она только что выругалась, причем необыкновенно грязно.
Он произнес, подчеркнуто обращаясь ко мне.
– Как вы могли понять из моих слов, срок, указанный в письме, давно прошел. Но, учитывая нападение гоблинов на моего гонца и его трагическую смерть, я полагаю, что вправе продлить время экспозиции до сегодняшнего дня.
Виконт Шлездерн снял кусок пергамента с верха пачки, в которой они были не только тщательно выровнены по краям, но и все совершенной одинаковой формы.
– Я напишу еще одно письмо, – продолжал он, – и поставлю сегодняшнюю дату. После этого, во исполнение долга ченселлора, вы будете должны доставить свиток в усадьбу Шесть Пилонов не раньше, и не позже, чем половина шестого вечера.
Взгляд виконта переместился на большие деревянные часы, висевшие напротив него, хотя я точно знал, что аристократ внимательно следил за ходом времени с той самой секунды, как мы переступили порог его кабинета.
Ястребиное перо скрипело по поверхности пергамента. Кончик его выводил строки без торопливости, как и пристало потомственному аристократу, но и достаточно умело и ловко, чтобы понять – просторный кабинет служит виконту не только для того, чтобы с важностью восседать в нем.
Тихий стук в дверь прервал написание свитка. Лакей в ливрее цветов Шлездерна приоткрыл дверь и почтительно доложил:
– Все готово, господин виконт. Прикажете загружать?
Шлездерн отложил в сторону перо, прежде чем ответить:
– Нет, Дакенхейм. Пусть все остается на своих местах.
Я провел рукой по лицу, стараясь скрыть блеск, появившийся в моих глазах. Предположение, которое появилось у меня во время рассказа виконта, теперь начинало подтверждаться.
Шлездерн вновь взялся за перо, но лакей не уходил.
– Ах да, – произнес виконт. – Разгрузите повозку. Сегодня она не понадобится.
Поклонившись, лакей начал прикрывать за собой дверь, когда виконт окликнул его.
– Вот еще что, Дакенхейм. Принесите мне свежих розовых лепестков.
Он посмотрел на меня, и я коротко склонил голову, в знак признательности. Поняв, что сделал все правильно, виконт вернулся к своему письму.
Франсуаз не понимала, что происходит, и это приводило ее в бешенство.
Френки, пришедшая в бешенство, – это что-то; но если она к тому же не может немедленно что-то сломать или кого-то избить – это во много раз занимательнее.
– Все готово.
Виконт вынул лопаточкой песок из пятиугольного блюдца и присыпал им свежие чернильные строки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Он сцепил перед собой пальцы на крышке стола.
– Но так было не всегда. Много веков назад виконты Шлездерна были только одним из родовитых семейств страны, хотя, не стану скрывать, уже тогда нас отличали незамутненное происхождение, верность традициям и слову чести.
Годы шли; большинство наших соседей разорялись, проводя время в пирах, охотах и войнах, что велись по другую сторону пролива Каракатиц.
Виконт Шлездерна снисходительно усмехнулся.
– Как я уже сказал, только наша семья могла похвастаться чистотой своего генеалогического дерева. Нам не приходилось прибегать к услугам наемных историков, чтобы обойти в семейных хрониках такие факты, как неравные браки или разбой, – события, которые были нередки в прошлом наших соседей-аристократов.
Замок Шлездерна, в котором вы сейчас находитесь, служил символом незапятнанности дворянского достоинства. Многие из тех, кто жил по соседству с моими предками, мечтали о столь же славном прошлом, но могли получить его лишь путем искажения истории своей семьи.
Как вам наверняка известно, на протяжении трех столетий по другую сторону пролива Каракатиц велась долгая и бессмысленная война за финикийское наследство. Ни один из моих предков не принимал в ней участия, справедливо полагая, что честь приобретается только сражениями в необходимой войне, но не в той, в которую ввязываешься ради славы. Такой почет хорош для бродячих рыцарей, но не потомственных аристократов…
В отличие от моих предков, соседи Шлездерна активно участвовали в этой постыдной войне. Они посылали своих вассалов сражаться на стороне то одной, то другой из противоборствующих партий. Нередко случалось, что дворянин Артании отправлял один отряд служить под одними знаменами, а другой – под другими. Соседи Шлездерна надеялись, что участие в победоносной войне принесет им славу и поможет очистить родовой герб.
Годы шли, война продолжалась и высасывала из аристократов Артании все новые деньги. Теперь они продолжали участвовать в ней не ради славы, но из-за выгоды. Они надеялись, что после раздела финикийского наследства смогут получить богатые территории на берегу пролива Каракатиц.
Стоит ли говорить, что этому не суждено было сбыться… Девять лет назад война, которая длилась более трехсот лет, была закончена. Армия наемников, возглавляемая женщиной-демоном, прокатилась по побережью, безжалостно уничтожая все, что осталось от войск каждой из сторон.
Виконт Шлездерна тонко улыбнулся своим мыслям. В произошедшем ему виделся знак Провидения, доказывающий, что любые попытки его противников прыгнуть выше головы могут привести лишь к тому, что они сломают себе шею.
Я не знал подробностей о войне за финикийское наследство, а Франсуаз отчего-то не поддержала разговор, хотя, как мне хорошо известно, знакома с темой не понаслышке.
– Артанийские дворяне были разорены, – продолжал свой рассказ виконт Шлездерна. – Уже много десятилетий назад. Окончание войны в проливе Каракатиц означало для них полное банкротство. Давным-давно фактическими владельцами их усадеб стали нувориши, дети плотников и мясников.
Когда кредиторам стало ясно, что их должники не получат территорий на берегах пролива, это стало последним событием в истории падения многих домов артанийской аристократии. Впрочем, нельзя не добавить, что это мало изменило нашу повседневную жизнь.
С тех пор, как я себя помню, соседями Шлездерна были нувориши; последний аристократ покинул здесь свое родовое гнездо за пятьдесят лет до моего рождения. Поэтому окончание финикийской войны привело скорее к тому, что существовавший порядок вещей получил формальное закрепление, чем к настоящим изменениям в нем.
Однако кое-что все же изменилось. Вам необходимо знать, что особняк Шесть Пилонов ранее принадлежал принцу Карпашскому, самому знатному из артанийских аристократов…
При упоминании Людвига Карпаша на лице Франсуаз появилось выражение, в котором мрачное презрение было смешано с отвращением; и я понял, что ей лично довелось знать этого сиятельного лендлорда.
– Последний Карпаш погиб в конце финикийской войны, – продолжал виконт. – Рассказывают, что его приковали к земле цепями и раздавили боевой колесницей те, против кого он сражался. Говорят также, что это произошло буквально за несколько часов до того, как его палачи сами были уничтожены…
Признаюсь, я никогда не испытывал теплых чувств ни к одному из Карпашей. Мне не хочется верить, что эта война изменила их, сделав черствыми, мелочными и, я не побоюсь этого слова, вульгарными, как последний капрал в армии наемников.
Но долгая традиция связывает замок Шлездерна с семейством Карпашей. Не думаю, что это известно, кому-нибудь за пределами узкого круга лиц, но отец первого из Карпашей, император Партурриан, доверил на сохранение Шлездернам ценный набор фарфоровых статуэток, которые, как гласит легенда, были изваяны самим Олавием, артанийским богом искусства.
Разумеется, это только сказание. Но шесть фигурок из лездвигского фарфора в те годы служили одним из символов, которые доказывали божественное происхождение императорской династии. Принять на себя роль их хранителей было великой честью для виконтов Шлездерна.
Одним из условий, сопровождавших передачу реликвий, было то, что принц Карпаш обязан раз в десять лет осматривать фарфоровые статуэтки, чтобы убедиться в их полной сохранности. Так продолжалось на протяжении шестисот лет, и я неукоснительно выполнял свои обязанности, хотя само императорское семейство давно уже не существует.
После смерти последнего из Карпашей я оказался в затруднительном положении. Герб Шлездерна никогда не был запятнан ничем, в чем можно было бы заподозрить измену своему долгу. Я не мог прервать многовековую традицию; и обычай предписывал мне предоставлять фигурки для осмотра тем, кто занимает сейчас родовое имение Карпашей.
Признаться, до последнего момента я надеялся, что мне улыбнется удача. Не так уж невозможным представлялось мне встретить в лице нового владельца Пилонов человека, пусть и низкого происхождения, но, по крайней мере, получившего приличное воспитание, как принято у современных буржуа.
Но моим надеждам сбыться было не суждено. Нандо Гамбела – человек, которому принадлежит гнездо Карпашей – оказался…
Виконт прокашлялся.
– Простите меня, если я воздержусь от его характеристики. Возможно, вам еще выпадет встретиться с ним – хотя, ради вашего же блага, я надеюсь, что этого не произойдет. В любом случае, сама мысль о том, что такой человек войдет в ворота Шлездерна – в ворота, а не заднюю калитку для прислуги и смердов – показалась мне чудовищной.
Я отправился в столицу страны, где долгие недели совещался с лучшими знатоками традиций и этикета. В конце концов, нам удалось найти приемлемое решение. Прежде всего, нельзя было допустить, чтобы виконт Шлездерн…
Он говорил сейчас не о себе в третьем лице, но обо всех виконтах Шлездерна.
– … Держал отчет перед человеком, которому самое место в исправительном доме. Поэтому было решено, что, раз в десять лет, как гласит традиция, в замке будет проходить экспозиция фарфоровых статуэток. Одним из приглашенных на нее окажется владелец Шести Пилонов. Так не будет поколеблено выполнение нашего обязательства и не пострадает честь нашего дома.
Однако я не хотел допустить также, чтобы Нандо Гамбела вообще оказался под крышей родового замка.
И здесь судьба вознаградила меня, хотя и только частично, за те неудобства, с которыми я должен был встретиться.
Мне удалось найти упоминание об одном случае, который произошел четыреста шестьдесят лет назад. В тот год принц Карпаш не успел прибыть в замок Шлездерн в срок, назначенный для осмотра статуэток. Обремененный в то время делами при дворе, он повелел, чтобы данная инспекция Шлездерна считалась пропущенной. Поскольку произошло это по вине Карпаша, тень упрека не ложилась на наш семейный герб.
Я понял, что, если Нандо Гамбела получит приглашение па экспозицию, но окажется не в состоянии прибыть туда вовремя, все мои проблемы будут решены на ближайшие десять лет. Я с тщательностью вычислил время, которое необходимо, чтобы достичь замок Шлездерн из Шести Пилонов.
Вот почему мне потребовался человек, пошедший по пути ченселлора. Я должен был быть уверен, что Гамбела получит мой свиток точно в назначенное время. Я почти не знаю этого человека лично – видит бог, я никогда к этому и не стремился. Но мне хорошо известны такие его черты, как безалаберность и неорганизованность.
Дав ему ровно столько времени, сколько необходимо, и ни минутой больше, я мог быть уверен, что он в него не уложится. Свиток нельзя было доставить Гамбеле ни раньше – иначе он успел бы в мой замок, ни позже – в таком случае мой дом был бы опозорен.
Вот единственная причина, по которой я выбрал этого юношу. Мои слуги хороши, и я без труда нашел бы среди них тех, кому можно доверить дела, требующие подобной точности. Но несчастный паренек хотел выполнить что-нибудь, достаточно сложное, в качестве упражнения на пути своего обучения. Мне показалось, что доставка письма как нельзя лучше для этого подходит. К несчастью, я не мог предположить, что гоблины осмеливаются сегодня разбойничать даже на главной дороге, что соединяет Шлездерн с Шестью Пилонами.
9
На протяжении рассказа виконта Шлездернского мое лицо оставалось бесстрастным. Я не произнес ни одного слова, однако от взгляда Франсуаз все же не укрылось, что повествование крайне заинтересовало меня, и не только как страница артанийской истории.
Я поднес палец к губам и медленно опустил его. Мне очень хотелось задать виконту Шлездернскому один вопрос, однако я знал, что не должен этого делать до тех пор, пока не буду уверен в правильности своих выводов.
– Насколько я понял, вы нашли несчастного молодого человека, – произнес виконт. – И чаша в руках вашей спутницы говорит мне, что вы взялись завершить то, что он начал.
– И? – спросила Франсуаз.
Виконт был погружен в раздумье; слова моей партнерши выдернули Шлездерна из него, как рыбу из воды. Он взглянул на прекрасную девушку так, словно она только что выругалась, причем необыкновенно грязно.
Он произнес, подчеркнуто обращаясь ко мне.
– Как вы могли понять из моих слов, срок, указанный в письме, давно прошел. Но, учитывая нападение гоблинов на моего гонца и его трагическую смерть, я полагаю, что вправе продлить время экспозиции до сегодняшнего дня.
Виконт Шлездерн снял кусок пергамента с верха пачки, в которой они были не только тщательно выровнены по краям, но и все совершенной одинаковой формы.
– Я напишу еще одно письмо, – продолжал он, – и поставлю сегодняшнюю дату. После этого, во исполнение долга ченселлора, вы будете должны доставить свиток в усадьбу Шесть Пилонов не раньше, и не позже, чем половина шестого вечера.
Взгляд виконта переместился на большие деревянные часы, висевшие напротив него, хотя я точно знал, что аристократ внимательно следил за ходом времени с той самой секунды, как мы переступили порог его кабинета.
Ястребиное перо скрипело по поверхности пергамента. Кончик его выводил строки без торопливости, как и пристало потомственному аристократу, но и достаточно умело и ловко, чтобы понять – просторный кабинет служит виконту не только для того, чтобы с важностью восседать в нем.
Тихий стук в дверь прервал написание свитка. Лакей в ливрее цветов Шлездерна приоткрыл дверь и почтительно доложил:
– Все готово, господин виконт. Прикажете загружать?
Шлездерн отложил в сторону перо, прежде чем ответить:
– Нет, Дакенхейм. Пусть все остается на своих местах.
Я провел рукой по лицу, стараясь скрыть блеск, появившийся в моих глазах. Предположение, которое появилось у меня во время рассказа виконта, теперь начинало подтверждаться.
Шлездерн вновь взялся за перо, но лакей не уходил.
– Ах да, – произнес виконт. – Разгрузите повозку. Сегодня она не понадобится.
Поклонившись, лакей начал прикрывать за собой дверь, когда виконт окликнул его.
– Вот еще что, Дакенхейм. Принесите мне свежих розовых лепестков.
Он посмотрел на меня, и я коротко склонил голову, в знак признательности. Поняв, что сделал все правильно, виконт вернулся к своему письму.
Франсуаз не понимала, что происходит, и это приводило ее в бешенство.
Френки, пришедшая в бешенство, – это что-то; но если она к тому же не может немедленно что-то сломать или кого-то избить – это во много раз занимательнее.
– Все готово.
Виконт вынул лопаточкой песок из пятиугольного блюдца и присыпал им свежие чернильные строки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51