Почему-то он ожидал, что дурачок с высунутым языком все так же стоит возле его купе, но возле купе, да и вообще в коридоре, никого не было. Вероятно, умалишенные отправились на обед в вагон-ресторан.
Напротив туалета на помойном ящике сидел заросший дремучей бородой старичок в костюме явно с чужого плеча, кирзовых сапогах и что-то старательно и громко сосал во рту. Увидев Николая, он подмигнул ему и сказал, показывая полную горсть разноцветных таблеток:
– Если таблетки есть не будешь, мне отдавай.
Николай на это ничего не ответил, а зашел в туалет и заперся.
"Что за дурдом, – думал он, справляя нужду. – Где Захарий, где Эсстерлис? Может, их дурики в окно вытолкали?"
Мимо сосущего таблетки старичка Николай вышел в коридор. В коридоре появились четверо блуждающих по лабиринтам своих забот мужчин. Николай, не вглядываясь в лица, подошел к купе и быстренько шмыгнул за дверь.
– Куда же Захарий делся? – пробормотал он, в одиночестве уселся, поставил локти на столик и уставился в окно.
Вдоль железнодорожного полотна проходило шоссе, по нему катили грузовики и легковушки. Но одна из машин иностранной марки, идущая наравне с поездом, привлекла внимание Николая. Из ее окошка кто-то глядел на него в бинокль, да и сама машина показалась ему знакомой. Наблюдатель убрал бинокль от лица и, высунувшись в окошко, помахал Николаю рукой. Это была японская машина, в которой он, тресни тогда Эсстерлиса по голове, мог бы заниматься с Леночкой любовью, а эта махавшая и была сама соблазнительная Леночка. Он помахал в ответ, в нем снова взбаламутились былые чувства. Ведь столько дней воздержания!.. Но тут шоссе повернуло в сторону, и машина любви скрылась за деревьями. Возбужденный Николай еще долго глядел в окно, думая о Леночке.
Перестук колес, сменяющиеся пейзажи убаюкивали, и Николай закрыл глаза, но заснуть ему не дали. Дверь с визгом открылась, в купе вошли Захарий и Казимир Платоныч.
– Ты, Колян, проснулся? А мы тут с Казимиром делом занимались, как каторжные придурков охраняли.
– Откуда они здесь? – спросил зевая Николай.
– Экономят все. А если кто из них в окно выкинется. Вот стоп-кран-то уже сорвали, – пробурчал недовольный Казимир Платоныч, усаживаясь напротив Николая и раскрывая газету.
– Да уж, экономят, – подтвердил Захарий. – Давайте поедим. Жрать охота.
Он снял докторский халат, выдвинул из-под стола большой старый чемодан и, открыв его, стал выкладывать оттуда съестные припасы. Оказались у запасливого Захария и вареная курица, и огурцы, яйца…
– Эх, чаю бы хорошо, – любовно окинув продукты взглядом, сказал Захарий. – Да проводника теперь никакими калачами из купе не выманишь. Заперся – никому не открывает. Бздит от страха. Придется всухомятку. Налетай, народ.
Казимир Платоныч отложил газетку, и все трое принялись за еду.
В середине трапезы их побеспокоила заглянувшая в купе женщина, судя по ласковому голосу, санитарка.
– Дорогие, нужно бы милых поохранять, а то у меня глаз за ними не хватает, разбрелись по всей электричке, падлы такие.
– Погоди, мамаша, наедимся, соберем твоих придурков.
– Откуда они здесь? – когда санитарка удалилась, спросил Николай, хрустя огурцом.
– А ты чего, не знал? Указа президента не читал? – Захарий хлопнул себя по коленкам. – Всех сумасшедших в мать-перемать городов русских – Москву свезти велено. Теперь Ленинград – свободная зона. Москва – центр психического здоровья. Вокруг Кремля их расселят. И будет, что в Кремле – что вокруг. Красотища!
– А лечить будут? – улыбнувшись, спросил Николай. – Или в здоровой политической среде сами выздоровеют?
– А тех, кто в Кремле заседает, лечат? Вот и этих не будут.
– Экономят все, – Казимир Платоныч вытер руки полотенцем. – На симпозиум их везут. Должны были самолетом отправить, да экономят.
– На симпозиум, – Захарий ухмыльнулся, – по обмену опытом. Из Московского дурдома в Ленинград делегацию прислали, а из Ленинграда в Москву. Новые веяния перестройки. Так они сэкономить решили и послали дуриков поездом, теперь медперсонал с ног сбился. Меня, как медика, на помощь мобилизовали. Вообще-то, этот вагон психбольница закупила, только три места налево продали. Вот мы и оказались…
– А вы зачем в Москву-то едете? – спросил Николай.
– Да дельце…
– А тебе-то что?! – перебил Казимир Платоныч, свирепо глядя на Николая.
– Ладно тебе сердиться. Человек из интереса спрашивает. Помочь, может, хочет. Точно, Колян? А на Казимира не обижайся, он нервный оттого, что трость свою дома забыл. А в Москве у нас дело. Поможешь?
– Помогу, – пожал плечами Николай, вставая. – А что за дело-то?
– Тайна покамест.
Поезд на полном ходу вдруг взвыл всеми тормозами, и карлик повалился на спину, смешно задрав вверх ноги, а Николая швырнуло на сидение между Эсстерлисом и Захарием, так что он врезался плечом в стену. Произошло его падение вовремя, потому что на то место, где стоял Николай, в тот же миг сверху, с багажной полки, с грохотом рухнул мужчина. И не освободи Николай ему для падения место, он мог получить тяжелое телесное повреждение. Мужчина как ни в чем не бывало поднялся с пола и вышел из купе. Все проводили его взглядами, единственное, что успел заметить Николай, это то, что голова его перевязана бинтом.
– Заяц, наверное, – предположил Захарий. – Пошли поможем женщине психов согнать. Я ведь медик как-никак.
Глава 2
Согнав в одно место нужное количество душевнонездоровых людей, уставшие друзья пошли в свое купе.
Собирать больных пришлось по всему поезду, некоторые из них настолько походили на совершенно здоровых, что опознание проходило с большим трудом. Кроме того, какой-то озорной шизик всю дорогу срывал стоп-кран. Это затрудняло опознание и наносило ущерб здоровью поисковой группы, потому что приходилось падать ничком, где попало.
В большинстве случаев больных выявили по мятой одежде. В больнице при хранении личных вещей умалишенных аккуратность не соблюдалась, и за годы лежания в мешках она сильно помялась и поелась молью. Поэтому умопомешанные имели отличительный внешний признак – неопрятность. Но убогость и помоечный вид одежды не редкость в стране нескончаемых строек и перестроек, поэтому случались конфузы. Но набранный излишек мужчин нечистоплотного вида возвращали на места, и они не обижались, а очень даже радовались и благодарили.
Активную помощь в поисках оказывали проводники, вооружившиеся кто чем. Опасаясь (как всякий нормальный человек) того, чтобы их не приняли за слегка свернутых, они изо всех сил ругались матом и вели себя очень бодро. Правда, один шизофреник, затесавшись в их ряды, тоже ходил по поезду, матюгаясь и разыскивая больных, но его выявила санитарка, узнав в лицо. После этого случая проводники ругаться перестали, словно разучились, и поглядывали друг на друга с подозрением.
Неприятность получилась с "иностранцами". Санитарка в общих чертах описала их сложное заболевание проводникам, и они, по-первости усердно взявшиеся за дело, привели сразу четверых, говорящих на русском языке плохо. Один из них был житель Туркмении и трое американцев высокого роста и плотного телосложения. Перепуганные иностранцы, не понимая слэнга проводников, махали руками и отвечали на иностранном.
– Я тебя научу, говнюк, на русском говорить! – рычали проводники, ведя иностранцев на опознание. – Я тебе, сука, дам по башке дрыном, сразу язык родной вспомнишь!
И самое замечательное, что пока они веди трепещущих иностранцев через вагоны, двое из них по-русски говорить обучились.
Когда всех душевнобольных собрали в единый вагон и поставили у двери охрану, выяснилось, что набрали умалишенных на два человека больше, чем по документам. Но отличить лишних не удалось, поэтому санитарки решили, что запас карман не ломит, и оставили сколько есть. Если бы она больных по дороге растеряла, ее бы наказали, а лишних привезет – наверняка премируют.
Встал вопрос, как отличить нормальных от больных, если они снова разбегутся по составу. Один из проводников предложил обрить их наголо, другой – раздеть до трусов. Выбрали третий вариант. На железных дорогах страны в каждом составе предписывалось иметь "комплект безопасности", в котором на единицу пассажира рассчитывался противогаз и пенопластовый спасательный пояс. Но перед отправлением начальнику поезда вместо указанного комплекта выделили два ящика наручных повязок "Добровольной Народной Дружины", сказав, что противогазы и пояса разобрали и пусть берет, что дают. И теперь, если бы потребовалось, можно было выделить по четыре повязки каждому пассажиру. Умалишенные с благодарностью приняли красные повязки с белыми буквами ДНД, они с гордостью надели по повязке на каждую руку, а некоторые (кому украшение особенно понравилось) даже на ноги. Теперь отличить их от нормальных людей труда не представляло.
Утомленный хлопотами Николай некоторое время сидел молча, глядя на мелькавшие за окном пейзажи. Захарий забрался на верхнюю полку и напевал там что-то под перестук колес. Казимир Платоныч читал газету. Колеса перестукивали убаюкивающе, пейзажи за окном мутнели перед глазами Николая; только однажды он взбодрился, увидев на проселочной дороге знакомую иномарку машины, но это, должно быть, ему почудилось. Зрение мутнело… глаза закрывались…
Резко с визгом открылась дверь. Николай вздрогнул. В купе стремительно вошли двое рослых мужчин в темных костюмах, дверь за ними тут же закрылась.
– Все сидеть на местах, – сказал один из них с иностранным акцентом и достал из кармана пистолет. – Казимир Эсстерлис вы? – он кивнул дулом на Казимира Платоныча.
– Да отстаньте вы все, – сказал Казимир Платоныч устало, взял в руки газету, развернул ее.
Николай с ужасом смотрел на пистолет в руке громилы, снова он видел огнестрельное оружие и вновь его сковал ужас.
– Вы должны идти с нами, – сказал тип с пистолетом Эсстерлису.
Но Казимир Платоныч ему не отвечал. Тогда второй запустил руку во внутренний карман и, достав небольшой баллончик, сделал шаг к Эсстерлису. Но тут поезд дернулся, оба гангстера, чтобы удержаться на ногах, отступили в сторону. То, что произошло потом, Николай не понял.
Злоумышленник с пистолетом вдруг охнул, не выпуская оружия, схватился за голову и стал медленно по стенке оседать на пол. Второй явно растерялся и, не зная, что делать, глядел на своего товарища, бормоча что-то.
– Бей их, мужики! – раздался боевой клич Захария, и он с полки пнул в лицо второго злоумышленника, но не попал.
Видя, что товарищ его вышел из строя, гангстер об Эсстерлисе забыл, а, подхватив за талию потерявшего сознание громилу, выволок его из купе. Там чьи-то руки подхватили тело и вытащили из поля зрения. Дверь осталась нараспашку.
Николай не мог отвести глаз от двери, непроизвольно у него стала дергаться щека. За все время потасовки Казимир Платоныч ни разу не поднял глаз от газеты, словно кроме газетного материала его ничто не волновало.
С полки соскочил Захарий, в руке он держал молоток, высунувшись из купе, осмотрел коридор и, задвинув дверь, закрыл на замок.
– В другой раз я им!.. А ты, Казимир, чего сидишь? Что я тебя все время защищать буду? А если бы он стрельнул?
– Плевать, – огрызнулся Казимир Платоныч. – Ишь ты, пестиком пугать вздумал. Сосунок!
– И чего ты им всем вдруг понадобился. Японцы по пятам ходят, виллами, яхтами заманивают. Теперь вон эти…
– А что им нужно было? – выговорил, наконец, Николай. Он слегка пришел в себя, нервный тик унялся.
– Чего-чего! – повернулся к нему Захарий с молотком. – Стибрить Эсстерлиса хотят, чтобы его по заграницам возить и показывать, как диковину. А он не хочет. Чего он за границей не видел. Точно, Казимир?
Но Казимир не ответил. Некоторое время сидели молча.
– Через час в Москву прибываем, – сообщил Казимир Платоныч, оторвавшись от газеты и посмотрев на часы.
– Как, уже в Москву? – удивился Николай.
Только сейчас он вспомнил, что в Москву ехать не собирался.
На вокзале, куда прибыл поезд, как и на всех вокзалах мира, царило оживление. Все душевнобольные вывалили из купе и стояли в коридоре, наблюдая в окно мать городов русских. На фоне суетящегося вокзала белым пятном выделялась группа мужчин в докторских халатах. Под присмотром медперсонала больные стали выходить из поезда.
Николай, чтобы не слиться с коллективом умалишенных, стоял в коридоре, ожидая, когда их выстроят и пересчитают. Знакомого кандидата в народные депутаты Николай среди них не увидел. Группа встречающих санитаров поначалу недоуменно смотрела на людей с красными повязками на рукавах, выходящих из вагона и строящихся парами. Трое небритых мужчин, оказавшихся вблизи поезда и что-то, кажется, соображавших, увидев нашествие на город блюстителей порядка, поспешно улизнули в платный туалет. Суета на вокзале как-то сама собой унялась, и народ рассосался. Санитарка, сопровождавшая делегацию душевнобольных, подошла к людям в белых халатах, поговорила с ними о чем-то – те, обрадованные, подошли к колонне "добровольной народной дружины" и, ласково им улыбаясь, повели вон с вокзала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Напротив туалета на помойном ящике сидел заросший дремучей бородой старичок в костюме явно с чужого плеча, кирзовых сапогах и что-то старательно и громко сосал во рту. Увидев Николая, он подмигнул ему и сказал, показывая полную горсть разноцветных таблеток:
– Если таблетки есть не будешь, мне отдавай.
Николай на это ничего не ответил, а зашел в туалет и заперся.
"Что за дурдом, – думал он, справляя нужду. – Где Захарий, где Эсстерлис? Может, их дурики в окно вытолкали?"
Мимо сосущего таблетки старичка Николай вышел в коридор. В коридоре появились четверо блуждающих по лабиринтам своих забот мужчин. Николай, не вглядываясь в лица, подошел к купе и быстренько шмыгнул за дверь.
– Куда же Захарий делся? – пробормотал он, в одиночестве уселся, поставил локти на столик и уставился в окно.
Вдоль железнодорожного полотна проходило шоссе, по нему катили грузовики и легковушки. Но одна из машин иностранной марки, идущая наравне с поездом, привлекла внимание Николая. Из ее окошка кто-то глядел на него в бинокль, да и сама машина показалась ему знакомой. Наблюдатель убрал бинокль от лица и, высунувшись в окошко, помахал Николаю рукой. Это была японская машина, в которой он, тресни тогда Эсстерлиса по голове, мог бы заниматься с Леночкой любовью, а эта махавшая и была сама соблазнительная Леночка. Он помахал в ответ, в нем снова взбаламутились былые чувства. Ведь столько дней воздержания!.. Но тут шоссе повернуло в сторону, и машина любви скрылась за деревьями. Возбужденный Николай еще долго глядел в окно, думая о Леночке.
Перестук колес, сменяющиеся пейзажи убаюкивали, и Николай закрыл глаза, но заснуть ему не дали. Дверь с визгом открылась, в купе вошли Захарий и Казимир Платоныч.
– Ты, Колян, проснулся? А мы тут с Казимиром делом занимались, как каторжные придурков охраняли.
– Откуда они здесь? – спросил зевая Николай.
– Экономят все. А если кто из них в окно выкинется. Вот стоп-кран-то уже сорвали, – пробурчал недовольный Казимир Платоныч, усаживаясь напротив Николая и раскрывая газету.
– Да уж, экономят, – подтвердил Захарий. – Давайте поедим. Жрать охота.
Он снял докторский халат, выдвинул из-под стола большой старый чемодан и, открыв его, стал выкладывать оттуда съестные припасы. Оказались у запасливого Захария и вареная курица, и огурцы, яйца…
– Эх, чаю бы хорошо, – любовно окинув продукты взглядом, сказал Захарий. – Да проводника теперь никакими калачами из купе не выманишь. Заперся – никому не открывает. Бздит от страха. Придется всухомятку. Налетай, народ.
Казимир Платоныч отложил газетку, и все трое принялись за еду.
В середине трапезы их побеспокоила заглянувшая в купе женщина, судя по ласковому голосу, санитарка.
– Дорогие, нужно бы милых поохранять, а то у меня глаз за ними не хватает, разбрелись по всей электричке, падлы такие.
– Погоди, мамаша, наедимся, соберем твоих придурков.
– Откуда они здесь? – когда санитарка удалилась, спросил Николай, хрустя огурцом.
– А ты чего, не знал? Указа президента не читал? – Захарий хлопнул себя по коленкам. – Всех сумасшедших в мать-перемать городов русских – Москву свезти велено. Теперь Ленинград – свободная зона. Москва – центр психического здоровья. Вокруг Кремля их расселят. И будет, что в Кремле – что вокруг. Красотища!
– А лечить будут? – улыбнувшись, спросил Николай. – Или в здоровой политической среде сами выздоровеют?
– А тех, кто в Кремле заседает, лечат? Вот и этих не будут.
– Экономят все, – Казимир Платоныч вытер руки полотенцем. – На симпозиум их везут. Должны были самолетом отправить, да экономят.
– На симпозиум, – Захарий ухмыльнулся, – по обмену опытом. Из Московского дурдома в Ленинград делегацию прислали, а из Ленинграда в Москву. Новые веяния перестройки. Так они сэкономить решили и послали дуриков поездом, теперь медперсонал с ног сбился. Меня, как медика, на помощь мобилизовали. Вообще-то, этот вагон психбольница закупила, только три места налево продали. Вот мы и оказались…
– А вы зачем в Москву-то едете? – спросил Николай.
– Да дельце…
– А тебе-то что?! – перебил Казимир Платоныч, свирепо глядя на Николая.
– Ладно тебе сердиться. Человек из интереса спрашивает. Помочь, может, хочет. Точно, Колян? А на Казимира не обижайся, он нервный оттого, что трость свою дома забыл. А в Москве у нас дело. Поможешь?
– Помогу, – пожал плечами Николай, вставая. – А что за дело-то?
– Тайна покамест.
Поезд на полном ходу вдруг взвыл всеми тормозами, и карлик повалился на спину, смешно задрав вверх ноги, а Николая швырнуло на сидение между Эсстерлисом и Захарием, так что он врезался плечом в стену. Произошло его падение вовремя, потому что на то место, где стоял Николай, в тот же миг сверху, с багажной полки, с грохотом рухнул мужчина. И не освободи Николай ему для падения место, он мог получить тяжелое телесное повреждение. Мужчина как ни в чем не бывало поднялся с пола и вышел из купе. Все проводили его взглядами, единственное, что успел заметить Николай, это то, что голова его перевязана бинтом.
– Заяц, наверное, – предположил Захарий. – Пошли поможем женщине психов согнать. Я ведь медик как-никак.
Глава 2
Согнав в одно место нужное количество душевнонездоровых людей, уставшие друзья пошли в свое купе.
Собирать больных пришлось по всему поезду, некоторые из них настолько походили на совершенно здоровых, что опознание проходило с большим трудом. Кроме того, какой-то озорной шизик всю дорогу срывал стоп-кран. Это затрудняло опознание и наносило ущерб здоровью поисковой группы, потому что приходилось падать ничком, где попало.
В большинстве случаев больных выявили по мятой одежде. В больнице при хранении личных вещей умалишенных аккуратность не соблюдалась, и за годы лежания в мешках она сильно помялась и поелась молью. Поэтому умопомешанные имели отличительный внешний признак – неопрятность. Но убогость и помоечный вид одежды не редкость в стране нескончаемых строек и перестроек, поэтому случались конфузы. Но набранный излишек мужчин нечистоплотного вида возвращали на места, и они не обижались, а очень даже радовались и благодарили.
Активную помощь в поисках оказывали проводники, вооружившиеся кто чем. Опасаясь (как всякий нормальный человек) того, чтобы их не приняли за слегка свернутых, они изо всех сил ругались матом и вели себя очень бодро. Правда, один шизофреник, затесавшись в их ряды, тоже ходил по поезду, матюгаясь и разыскивая больных, но его выявила санитарка, узнав в лицо. После этого случая проводники ругаться перестали, словно разучились, и поглядывали друг на друга с подозрением.
Неприятность получилась с "иностранцами". Санитарка в общих чертах описала их сложное заболевание проводникам, и они, по-первости усердно взявшиеся за дело, привели сразу четверых, говорящих на русском языке плохо. Один из них был житель Туркмении и трое американцев высокого роста и плотного телосложения. Перепуганные иностранцы, не понимая слэнга проводников, махали руками и отвечали на иностранном.
– Я тебя научу, говнюк, на русском говорить! – рычали проводники, ведя иностранцев на опознание. – Я тебе, сука, дам по башке дрыном, сразу язык родной вспомнишь!
И самое замечательное, что пока они веди трепещущих иностранцев через вагоны, двое из них по-русски говорить обучились.
Когда всех душевнобольных собрали в единый вагон и поставили у двери охрану, выяснилось, что набрали умалишенных на два человека больше, чем по документам. Но отличить лишних не удалось, поэтому санитарки решили, что запас карман не ломит, и оставили сколько есть. Если бы она больных по дороге растеряла, ее бы наказали, а лишних привезет – наверняка премируют.
Встал вопрос, как отличить нормальных от больных, если они снова разбегутся по составу. Один из проводников предложил обрить их наголо, другой – раздеть до трусов. Выбрали третий вариант. На железных дорогах страны в каждом составе предписывалось иметь "комплект безопасности", в котором на единицу пассажира рассчитывался противогаз и пенопластовый спасательный пояс. Но перед отправлением начальнику поезда вместо указанного комплекта выделили два ящика наручных повязок "Добровольной Народной Дружины", сказав, что противогазы и пояса разобрали и пусть берет, что дают. И теперь, если бы потребовалось, можно было выделить по четыре повязки каждому пассажиру. Умалишенные с благодарностью приняли красные повязки с белыми буквами ДНД, они с гордостью надели по повязке на каждую руку, а некоторые (кому украшение особенно понравилось) даже на ноги. Теперь отличить их от нормальных людей труда не представляло.
Утомленный хлопотами Николай некоторое время сидел молча, глядя на мелькавшие за окном пейзажи. Захарий забрался на верхнюю полку и напевал там что-то под перестук колес. Казимир Платоныч читал газету. Колеса перестукивали убаюкивающе, пейзажи за окном мутнели перед глазами Николая; только однажды он взбодрился, увидев на проселочной дороге знакомую иномарку машины, но это, должно быть, ему почудилось. Зрение мутнело… глаза закрывались…
Резко с визгом открылась дверь. Николай вздрогнул. В купе стремительно вошли двое рослых мужчин в темных костюмах, дверь за ними тут же закрылась.
– Все сидеть на местах, – сказал один из них с иностранным акцентом и достал из кармана пистолет. – Казимир Эсстерлис вы? – он кивнул дулом на Казимира Платоныча.
– Да отстаньте вы все, – сказал Казимир Платоныч устало, взял в руки газету, развернул ее.
Николай с ужасом смотрел на пистолет в руке громилы, снова он видел огнестрельное оружие и вновь его сковал ужас.
– Вы должны идти с нами, – сказал тип с пистолетом Эсстерлису.
Но Казимир Платоныч ему не отвечал. Тогда второй запустил руку во внутренний карман и, достав небольшой баллончик, сделал шаг к Эсстерлису. Но тут поезд дернулся, оба гангстера, чтобы удержаться на ногах, отступили в сторону. То, что произошло потом, Николай не понял.
Злоумышленник с пистолетом вдруг охнул, не выпуская оружия, схватился за голову и стал медленно по стенке оседать на пол. Второй явно растерялся и, не зная, что делать, глядел на своего товарища, бормоча что-то.
– Бей их, мужики! – раздался боевой клич Захария, и он с полки пнул в лицо второго злоумышленника, но не попал.
Видя, что товарищ его вышел из строя, гангстер об Эсстерлисе забыл, а, подхватив за талию потерявшего сознание громилу, выволок его из купе. Там чьи-то руки подхватили тело и вытащили из поля зрения. Дверь осталась нараспашку.
Николай не мог отвести глаз от двери, непроизвольно у него стала дергаться щека. За все время потасовки Казимир Платоныч ни разу не поднял глаз от газеты, словно кроме газетного материала его ничто не волновало.
С полки соскочил Захарий, в руке он держал молоток, высунувшись из купе, осмотрел коридор и, задвинув дверь, закрыл на замок.
– В другой раз я им!.. А ты, Казимир, чего сидишь? Что я тебя все время защищать буду? А если бы он стрельнул?
– Плевать, – огрызнулся Казимир Платоныч. – Ишь ты, пестиком пугать вздумал. Сосунок!
– И чего ты им всем вдруг понадобился. Японцы по пятам ходят, виллами, яхтами заманивают. Теперь вон эти…
– А что им нужно было? – выговорил, наконец, Николай. Он слегка пришел в себя, нервный тик унялся.
– Чего-чего! – повернулся к нему Захарий с молотком. – Стибрить Эсстерлиса хотят, чтобы его по заграницам возить и показывать, как диковину. А он не хочет. Чего он за границей не видел. Точно, Казимир?
Но Казимир не ответил. Некоторое время сидели молча.
– Через час в Москву прибываем, – сообщил Казимир Платоныч, оторвавшись от газеты и посмотрев на часы.
– Как, уже в Москву? – удивился Николай.
Только сейчас он вспомнил, что в Москву ехать не собирался.
На вокзале, куда прибыл поезд, как и на всех вокзалах мира, царило оживление. Все душевнобольные вывалили из купе и стояли в коридоре, наблюдая в окно мать городов русских. На фоне суетящегося вокзала белым пятном выделялась группа мужчин в докторских халатах. Под присмотром медперсонала больные стали выходить из поезда.
Николай, чтобы не слиться с коллективом умалишенных, стоял в коридоре, ожидая, когда их выстроят и пересчитают. Знакомого кандидата в народные депутаты Николай среди них не увидел. Группа встречающих санитаров поначалу недоуменно смотрела на людей с красными повязками на рукавах, выходящих из вагона и строящихся парами. Трое небритых мужчин, оказавшихся вблизи поезда и что-то, кажется, соображавших, увидев нашествие на город блюстителей порядка, поспешно улизнули в платный туалет. Суета на вокзале как-то сама собой унялась, и народ рассосался. Санитарка, сопровождавшая делегацию душевнобольных, подошла к людям в белых халатах, поговорила с ними о чем-то – те, обрадованные, подошли к колонне "добровольной народной дружины" и, ласково им улыбаясь, повели вон с вокзала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41