Сон?! Пожалуй, сном назвать это было нельзя, настолько удивительное было ощущение. Он закрыл глаза… И снова вернулся тот самый сон…
— Копейкин, ты ли это? — трезвый Мелодий (значит, пил уже давно) сидел за столом все с тем же рыжим типом, как будто и не прошли сутки с того момента, как Андрей был у него. — Работу сачкуешь. Пиши объяснительную сейчас же! Мы, знаешь, сколько сегодня денег из-за тебя потеряли, неделю бы пить могли. Я тебя, Копейкин, уволю за прогулы.
— Не, не уволит, — усомнился его приятель и, почесав шею, зевнул.
— А вот уволю! — упорствовал Мелодий. — Где твоя трудовая книжка?! Нам сегодня нужно было деньги собирать, я коляску у старухи взять намеревался, а тебя нет!
Андрей уселся за стол.
Мелодий, взяв стакан, огласил тост, и они с рыжим выпили.
— Слушай, Мелодий, я посмотрю на Марианну, — сказал Андрей как можно безразличнее.
— А чего на нее смотреть-то? Или ты, может, сомневаешься, что она спит? Я, честно говоря, тоже сомневался первое время, а потом доктора убедили, что спящий человек — это спящий, и точка. Хорошо, что мы ее не похоронили, это врач специальный, ну, тот, что по летаргикам, ее случайно увидел… А иначе труба дело! Закопали бы Марианну мою, и дело с концом. Таких случаев тьма.
— Ну, это сомнительно, что тьма, — встрял в разговор рыжий тип. — Если бы тьма была, мы бы об этом читали в газетах, — и, подумав, добавил: — В желтых.
— Я тебе отвечаю, что тьма! Каждый десятый, по статистике. Статистику такую проводили, среди умерших. Бывает понервничал человек — бац, и заснул. А все думают, что каюк пришел, этот сон на нервной почве в основном. Я тоже много нервничаю, — с грустью добавил он.
— Как статистику-то проводили? Могилы раскапывали, что ли?
— Может, и могилы раскапывали, короче, по науке все.
— А пробуждать врачи не пробовали? — поинтересовался Андрей.
— Не-е, бесполезняк! Был, говорят, один такой дядька, знал народные методы пробуждения, да помер в прошлом году. Он с карликом на пару работал, тот ему из морга спящих таскал, а этот пробуждал. Теперь кранты. Теперь жди, когда сама проснется.
— Сколько ждать? — Андрей отчего-то заволновался, сердце забилось.
— Жди, пока не проснется, — сказал рыжий и гоготнул. — Будильник здесь не поможет.
— Во-во! — резюмировал Мелодий, наливая по новой рюмке водки.
Андрей пить не стал, а вместо этого подошел к комоду и открыл крышку.
— Лежит себе, — сказал Мелодий, прожевывая закусочный огурец.
Андрей опустился на стул рядом со спящей. Что-то влекло его к этой женщине. Он слегка, словно боясь разбудить, провел пальцами по ее щеке. Щека, как, впрочем, и все спящее тело, была холодной и бесчувственной, но Андрея вдруг охватило какое-то сладостное томление, даже словно бы дыхание остановилось. Что это, он не смог определить: такое было впервые.
— Чего, нравится жена моя?! — раздался от стола нетрезвый голос Мелодия. — Мне тоже нравится, хотя я б ее за бутылку отдал, если бы не бабка проклятая.
У Андрея появилось сильное желание встать, подойти к Мелодию и треснуть его по башке бутылкой, но он удержал себя и только метнул в него ненавидящий взгляд. Но Мелодий истолковал его по-своему.
— Вот и я думаю: кому она нужна, кроме бабки.
— А вот и нет, — возразил рыжий, — ты бы ее в больницу предложил, такую, где опыты разные делают. А у меня знакомый свой скелет продал, теперь, как состарился, боится, что придут забирать. А без скелета, сам понимаешь…
— Кому он нужен-то?
— Как кому, для красоты. Банки покупают, сейчас у новых русских модно при входе для красоты скелет ставить. В издательствах книжных, но там они только скелеты писателей покупают, нам с тобой не светит.
Дальше разговор принял чисто коммерческую направленность о том, кому лучше продать скелет и можно ли продать скелет соседки-старухи так, чтобы она об этом не знала, карга. Но Андрей не слышал, он не мог оторвать глаз от Марианны, от ее профиля, нежной кожи… У него было ощущение, что он любуется дивным произведением искусства, созданным гением… Нет! Это было большее, еще большее, чем творение гения… Но что?!
Андрей смотрел на женщину не отрываясь, не слушая разговора за спиной, иногда ему чудилось, что веки ее вздрогнули или легкая тень улыбки касалась губ, он приближал к ней лицо и вглядывался… Потом Андрей садился за стол к Мелодию с другом, выпивал с ними водки, вновь возвращался к Марианне и, улыбаясь счастливой, уже нетрезвой улыбкой, брал ее руку, гладил ее, согревая в своих ладонях…
Ушел Андрей ближе к вечеру. На улице стемнело, в сыром холодном воздухе пахло весной. Это не был еще приход весны, это было ее предвкушение. Андрей направился к Неве. Его всегда тянуло к этой реке, особенно когда было плохое настроение или, наоборот, хорошее… А сейчас, сейчас он не мог сказать о своем настроении ничего, это было состояние восторга и одновременно печали, да, наверное, печали. Впрочем, это тоже не имело никакого значения. Как не имеют значения все мирские ценности: богатство, карьера, благополучие перед лицом вечности, так все не имело значения перед его чувством.
Русалковед сидел под мостом на прежнем месте. Судя по всему, это был рисковый человек: лед грозил провалиться под его тяжестью, но он не унывал, он слушал, записывая на магнитофон бормотание реки, ее чудные звуки, подслушивая коммунальную жизнь утопленниц. Топились они в Неве испокон веку, от несчастной любви в основном решались свести счеты с жизнью и теперь, выбравшись ночами из Невы, мстили всему мужскому роду за свои неудачи и их прегрешения.
Андрей с гранитного спуска Невы некоторое время наблюдал за сидящим без движения русалковедом, потом бесстрашно спустился на лед и на разъезжающихся ногах направился к недвижимому человеку.
Русалковед был обрадован приходу молодого человека. Он дал послушать Андрею речные звуки.
— Ну что, молодой человек, хочешь доказательства?
— Доказательства чего?
— Доказательства того, что в Неве живут русалки. Ну?! Хочешь?!
Андрей посмотрел в глаза русалковеда и, хотя под мостом было достаточно темно, жутковатый отблеск из-под надвинутой по самые брови вязаной шапки разглядел, но ничуть не смутился. Сейчас он находился не в том настроении, чтобы пугаться.
— С удовольствием, — согласился он.
— Ну что же, — русалковед сделал паузу, какую-то неестественно затяжную паузу. — С удовольствием так с удовольствием… — и, закинув назад голову, хохотнул.
Они поднялись по гранитным ступеням.
— Вот здесь защекоченный русалками лежал, — указал рукой на гранитную скамью Яков Афанасьевич. — Я тут следователю рассказывал про русалок, так он не верит.
Андрей усмехнулся.
— В такое нелегко поверить.
— А почему трудно? — Они вышли на мост. — Веришь ведь ты в НЛО, в телепатию, экстрасенсов, во всякую там чушьню.
— Да не очень-то, — признался Андрей, прикрывая лицо от ветра. На мосту всегда было ветрено.
Некоторое время шли молча.
— А если я тебе доказательства представлю, тогда, значит, поверишь?
Что-то в тоне Якова Афанасьевича насторожило Андрея. Что-то ему не понравилось во всем этом мероприятии.
— Может, и поверю, — ответил он, уже сожалея о своем решении идти к нему в гости.
«А все ли у него дома? — думал Андрей, шагая рядом с русалковедом, — Сколько все-таки в Петербурге странных людей! Кого только не встретишь. Да я и сам, наверное, тоже странный. Здесь все странные». Однажды к Андрею на улице пристал мужчина, который показывал ему большую желтую кость и клялся, что это ребро русского классика Гоголя, предлагая купить его за бутылку. Но Андрей на реликвию не клюнул. А потом пожалел.
Они перешли мост и углубились в темный дворик за мечетью. Огромный пушистый кот, видом и величиной похожий скорее на дикого камышового, вдруг с шипением выскочил из парадной и стремглав бросился в темноту. Андрей отпрянул, сердце сначала замерло, потом бешено заколотилось, как после стометровки. На душе сделалось тоскливо, пакостно и как-то безнадежно. Не осталось и следа от того радостного парения, с каким Андрей вышел от Мелодия.
Они поднялись на второй этаж, где жил Яков Афанасьевич, темным коридором на ощупь добрели до его комнаты.
— Ну, проходи, — русалковед зажег в комнате свет и пропустил Андрея вперед.
Андрей вошел и осмотрелся. В комнате царил беспорядок, с тех пор, как у Якова Афанасьевича побывал следователь Крылов, он еще усилился.
Русалковед помог снять Андрею куртку, отнес ее в прихожую.
— Я сейчас чаю поставлю, — сказал русалковед, улыбнувшись, как-то недобро улыбнувшись. — Согреться нужно, ты пока осваивайся.
Вернувшись, Яков Афанасьевич застал Андрея за рассматриванием картинок в старинной книге. Она была полностью посвящена всякой нечисти и носила название «Популярная демонология».
— Книга хорошая, — сказал Яков Афанасьевич, — хотя скучновата.
Он снова хохотнул невесело, без удовольствия, как делал всегда. Такая у него была привычка — прихохатывать.
— Не скажите, интересная книга. А рояль играет или так, для красоты?
— Для красоты. Ты садись, Андрей. — Яков Афанасьевич снял с ближайшего стула стопу книг, Андрей сел. Русалковед устроился напротив него.
— Вот что я тебе скажу, — приблизив к нему лицо, таинственно проговорил он. — Русалки существуют, и сейчас ты получишь тому доказательство, неопровержимое доказательство.
Яков Афанасьевич включил магнитофон, сел на место.
— Слушай внимательно.
Сначала из динамиков доносилось шуршание, звяканье посуды, неясные звуки разговора, после чего хриплый мужской голос проговорил что-то неразборчивое, и тут же голос Якова Афанасьевича.
— Расскажите, Юрий Михайлович, как все было.
— Ну, познакомились мы с ней на рыбалке. Я тогда подледным ловом промышлял, на Финском заливе. Ну, пришли с мужиками, врезали как следует, ну, сам понимаешь, что за рыбалка без этого дела… Ну, ты налей, а то в горле пересохло… — послышалось бульканье, шумные глотки, после чего тот же голос продолжал, иногда перебиваемый вопросами Якова Афанасьевича: — Ну вот, просверлил я лунку, сижу, клевать вроде начало. Правду сказать, дело к весне шло, кое-где полыньи образовались, но рыбаки — народ, сам знаешь, какой отчаянный. Все нам по фиг! Сижу, водочкой согреваюсь, рыбка вроде идет. И тут слышу: окликает меня кто-то! Оборачиваюсь. Мать честная! Прямо из полыньи, что за моей спиной, по пояс баба выглядывает… Ну-ка, налей еще! — снова раздалось характерное бульканье, глотки. — Познакомились, поговорили…
Дальше речь повествователя сбивалась, путались слова, Юрий Михайлович начал заговариваться, причмокивать, поминутно просить налить еще… ощущалось воздействие алкоголя. Он рассказывал о том, что с русалкой у него завязались интимные отношения, что она влюбилась в него нечеловечески, вся его речь пересыпалась нецензурными словами в ее адрес, возгласами и просто беспричинной бранью. Он рассказывал о том, что любит холодных женщин, а эта русалка и была как раз то, что нужно, он согревался изнутри, и все нормально. Она жила в Неве, и он ходил встречаться с ней к Троицкому мосту. Одно нехорошо: был у нее хвост. А русалка смерть как его полюбила и согласилась отрезать хвост к чертовой матери, чтобы жить с ним дома в одной комнате. Пообещала она за это удовольствие несметные богатства, будто бы у нее там на дне куча всего припрятана. Рассказчик то и дело сбивался на свои какие-то несущественные и не относящиеся к рассказу рассуждения, но опытный Яков Афанасьевич направлял его в нужное русло рассказа. Оказывается, жила русалка в Неве не одна, с компанией таких же русалок. Кто был, как и она, с хвостом, а кто из утопленниц — с ногами. Короче, уговорила она своего возлюбленного найти ей врача, который бы отрезал хвост, чтобы она могла среди людей жить-поживать с любимым человеком. Денег она действительно дала, и Юрий Михайлович тайно привез ее в клинику, где и сделали ей долгожданную операцию по удалению лишней части. Жить бы им и поживать счастливо на коммунальных метрах жениха. Да начал жених на радостях пить по-черному, вплоть до белой горячки. И в конце концов, пропив ее денежки, бросил бесхвостую русалку, на фига ему инвалидка сдалась?! Кроме того, русалка эта состарилась здорово: русалки, живя на суше, старятся невероятно быстро. А зачем ему старуха, еще и бесхвостая. Рассказ уже в дупель пьяного Юрия Михайловича продолжался и дальше, но понять уже ничего было нельзя. Общий смысл повествования был ясен. Яков Афанасьевич выключил магнитофон.
— Теперь понятно?! — спросил русалковед.
Андрей пожал плечами. Не хотелось ему огорчать доверчивого человека, но правду внутри было не удержать.
— Не очень-то убедительно, — он мог эту историю придумать запросто…
— Придумать?! — перебил Яков Афанасьевич. Он поднялся со стула, и Андрей отшатнулся, так грозен и страшен был сейчас русалковед. — Да знаешь ли ты, что Юрий Михайлович до такой степени боялся воды, что даже ванну не принимал и через мост никогда не переходил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
— Копейкин, ты ли это? — трезвый Мелодий (значит, пил уже давно) сидел за столом все с тем же рыжим типом, как будто и не прошли сутки с того момента, как Андрей был у него. — Работу сачкуешь. Пиши объяснительную сейчас же! Мы, знаешь, сколько сегодня денег из-за тебя потеряли, неделю бы пить могли. Я тебя, Копейкин, уволю за прогулы.
— Не, не уволит, — усомнился его приятель и, почесав шею, зевнул.
— А вот уволю! — упорствовал Мелодий. — Где твоя трудовая книжка?! Нам сегодня нужно было деньги собирать, я коляску у старухи взять намеревался, а тебя нет!
Андрей уселся за стол.
Мелодий, взяв стакан, огласил тост, и они с рыжим выпили.
— Слушай, Мелодий, я посмотрю на Марианну, — сказал Андрей как можно безразличнее.
— А чего на нее смотреть-то? Или ты, может, сомневаешься, что она спит? Я, честно говоря, тоже сомневался первое время, а потом доктора убедили, что спящий человек — это спящий, и точка. Хорошо, что мы ее не похоронили, это врач специальный, ну, тот, что по летаргикам, ее случайно увидел… А иначе труба дело! Закопали бы Марианну мою, и дело с концом. Таких случаев тьма.
— Ну, это сомнительно, что тьма, — встрял в разговор рыжий тип. — Если бы тьма была, мы бы об этом читали в газетах, — и, подумав, добавил: — В желтых.
— Я тебе отвечаю, что тьма! Каждый десятый, по статистике. Статистику такую проводили, среди умерших. Бывает понервничал человек — бац, и заснул. А все думают, что каюк пришел, этот сон на нервной почве в основном. Я тоже много нервничаю, — с грустью добавил он.
— Как статистику-то проводили? Могилы раскапывали, что ли?
— Может, и могилы раскапывали, короче, по науке все.
— А пробуждать врачи не пробовали? — поинтересовался Андрей.
— Не-е, бесполезняк! Был, говорят, один такой дядька, знал народные методы пробуждения, да помер в прошлом году. Он с карликом на пару работал, тот ему из морга спящих таскал, а этот пробуждал. Теперь кранты. Теперь жди, когда сама проснется.
— Сколько ждать? — Андрей отчего-то заволновался, сердце забилось.
— Жди, пока не проснется, — сказал рыжий и гоготнул. — Будильник здесь не поможет.
— Во-во! — резюмировал Мелодий, наливая по новой рюмке водки.
Андрей пить не стал, а вместо этого подошел к комоду и открыл крышку.
— Лежит себе, — сказал Мелодий, прожевывая закусочный огурец.
Андрей опустился на стул рядом со спящей. Что-то влекло его к этой женщине. Он слегка, словно боясь разбудить, провел пальцами по ее щеке. Щека, как, впрочем, и все спящее тело, была холодной и бесчувственной, но Андрея вдруг охватило какое-то сладостное томление, даже словно бы дыхание остановилось. Что это, он не смог определить: такое было впервые.
— Чего, нравится жена моя?! — раздался от стола нетрезвый голос Мелодия. — Мне тоже нравится, хотя я б ее за бутылку отдал, если бы не бабка проклятая.
У Андрея появилось сильное желание встать, подойти к Мелодию и треснуть его по башке бутылкой, но он удержал себя и только метнул в него ненавидящий взгляд. Но Мелодий истолковал его по-своему.
— Вот и я думаю: кому она нужна, кроме бабки.
— А вот и нет, — возразил рыжий, — ты бы ее в больницу предложил, такую, где опыты разные делают. А у меня знакомый свой скелет продал, теперь, как состарился, боится, что придут забирать. А без скелета, сам понимаешь…
— Кому он нужен-то?
— Как кому, для красоты. Банки покупают, сейчас у новых русских модно при входе для красоты скелет ставить. В издательствах книжных, но там они только скелеты писателей покупают, нам с тобой не светит.
Дальше разговор принял чисто коммерческую направленность о том, кому лучше продать скелет и можно ли продать скелет соседки-старухи так, чтобы она об этом не знала, карга. Но Андрей не слышал, он не мог оторвать глаз от Марианны, от ее профиля, нежной кожи… У него было ощущение, что он любуется дивным произведением искусства, созданным гением… Нет! Это было большее, еще большее, чем творение гения… Но что?!
Андрей смотрел на женщину не отрываясь, не слушая разговора за спиной, иногда ему чудилось, что веки ее вздрогнули или легкая тень улыбки касалась губ, он приближал к ней лицо и вглядывался… Потом Андрей садился за стол к Мелодию с другом, выпивал с ними водки, вновь возвращался к Марианне и, улыбаясь счастливой, уже нетрезвой улыбкой, брал ее руку, гладил ее, согревая в своих ладонях…
Ушел Андрей ближе к вечеру. На улице стемнело, в сыром холодном воздухе пахло весной. Это не был еще приход весны, это было ее предвкушение. Андрей направился к Неве. Его всегда тянуло к этой реке, особенно когда было плохое настроение или, наоборот, хорошее… А сейчас, сейчас он не мог сказать о своем настроении ничего, это было состояние восторга и одновременно печали, да, наверное, печали. Впрочем, это тоже не имело никакого значения. Как не имеют значения все мирские ценности: богатство, карьера, благополучие перед лицом вечности, так все не имело значения перед его чувством.
Русалковед сидел под мостом на прежнем месте. Судя по всему, это был рисковый человек: лед грозил провалиться под его тяжестью, но он не унывал, он слушал, записывая на магнитофон бормотание реки, ее чудные звуки, подслушивая коммунальную жизнь утопленниц. Топились они в Неве испокон веку, от несчастной любви в основном решались свести счеты с жизнью и теперь, выбравшись ночами из Невы, мстили всему мужскому роду за свои неудачи и их прегрешения.
Андрей с гранитного спуска Невы некоторое время наблюдал за сидящим без движения русалковедом, потом бесстрашно спустился на лед и на разъезжающихся ногах направился к недвижимому человеку.
Русалковед был обрадован приходу молодого человека. Он дал послушать Андрею речные звуки.
— Ну что, молодой человек, хочешь доказательства?
— Доказательства чего?
— Доказательства того, что в Неве живут русалки. Ну?! Хочешь?!
Андрей посмотрел в глаза русалковеда и, хотя под мостом было достаточно темно, жутковатый отблеск из-под надвинутой по самые брови вязаной шапки разглядел, но ничуть не смутился. Сейчас он находился не в том настроении, чтобы пугаться.
— С удовольствием, — согласился он.
— Ну что же, — русалковед сделал паузу, какую-то неестественно затяжную паузу. — С удовольствием так с удовольствием… — и, закинув назад голову, хохотнул.
Они поднялись по гранитным ступеням.
— Вот здесь защекоченный русалками лежал, — указал рукой на гранитную скамью Яков Афанасьевич. — Я тут следователю рассказывал про русалок, так он не верит.
Андрей усмехнулся.
— В такое нелегко поверить.
— А почему трудно? — Они вышли на мост. — Веришь ведь ты в НЛО, в телепатию, экстрасенсов, во всякую там чушьню.
— Да не очень-то, — признался Андрей, прикрывая лицо от ветра. На мосту всегда было ветрено.
Некоторое время шли молча.
— А если я тебе доказательства представлю, тогда, значит, поверишь?
Что-то в тоне Якова Афанасьевича насторожило Андрея. Что-то ему не понравилось во всем этом мероприятии.
— Может, и поверю, — ответил он, уже сожалея о своем решении идти к нему в гости.
«А все ли у него дома? — думал Андрей, шагая рядом с русалковедом, — Сколько все-таки в Петербурге странных людей! Кого только не встретишь. Да я и сам, наверное, тоже странный. Здесь все странные». Однажды к Андрею на улице пристал мужчина, который показывал ему большую желтую кость и клялся, что это ребро русского классика Гоголя, предлагая купить его за бутылку. Но Андрей на реликвию не клюнул. А потом пожалел.
Они перешли мост и углубились в темный дворик за мечетью. Огромный пушистый кот, видом и величиной похожий скорее на дикого камышового, вдруг с шипением выскочил из парадной и стремглав бросился в темноту. Андрей отпрянул, сердце сначала замерло, потом бешено заколотилось, как после стометровки. На душе сделалось тоскливо, пакостно и как-то безнадежно. Не осталось и следа от того радостного парения, с каким Андрей вышел от Мелодия.
Они поднялись на второй этаж, где жил Яков Афанасьевич, темным коридором на ощупь добрели до его комнаты.
— Ну, проходи, — русалковед зажег в комнате свет и пропустил Андрея вперед.
Андрей вошел и осмотрелся. В комнате царил беспорядок, с тех пор, как у Якова Афанасьевича побывал следователь Крылов, он еще усилился.
Русалковед помог снять Андрею куртку, отнес ее в прихожую.
— Я сейчас чаю поставлю, — сказал русалковед, улыбнувшись, как-то недобро улыбнувшись. — Согреться нужно, ты пока осваивайся.
Вернувшись, Яков Афанасьевич застал Андрея за рассматриванием картинок в старинной книге. Она была полностью посвящена всякой нечисти и носила название «Популярная демонология».
— Книга хорошая, — сказал Яков Афанасьевич, — хотя скучновата.
Он снова хохотнул невесело, без удовольствия, как делал всегда. Такая у него была привычка — прихохатывать.
— Не скажите, интересная книга. А рояль играет или так, для красоты?
— Для красоты. Ты садись, Андрей. — Яков Афанасьевич снял с ближайшего стула стопу книг, Андрей сел. Русалковед устроился напротив него.
— Вот что я тебе скажу, — приблизив к нему лицо, таинственно проговорил он. — Русалки существуют, и сейчас ты получишь тому доказательство, неопровержимое доказательство.
Яков Афанасьевич включил магнитофон, сел на место.
— Слушай внимательно.
Сначала из динамиков доносилось шуршание, звяканье посуды, неясные звуки разговора, после чего хриплый мужской голос проговорил что-то неразборчивое, и тут же голос Якова Афанасьевича.
— Расскажите, Юрий Михайлович, как все было.
— Ну, познакомились мы с ней на рыбалке. Я тогда подледным ловом промышлял, на Финском заливе. Ну, пришли с мужиками, врезали как следует, ну, сам понимаешь, что за рыбалка без этого дела… Ну, ты налей, а то в горле пересохло… — послышалось бульканье, шумные глотки, после чего тот же голос продолжал, иногда перебиваемый вопросами Якова Афанасьевича: — Ну вот, просверлил я лунку, сижу, клевать вроде начало. Правду сказать, дело к весне шло, кое-где полыньи образовались, но рыбаки — народ, сам знаешь, какой отчаянный. Все нам по фиг! Сижу, водочкой согреваюсь, рыбка вроде идет. И тут слышу: окликает меня кто-то! Оборачиваюсь. Мать честная! Прямо из полыньи, что за моей спиной, по пояс баба выглядывает… Ну-ка, налей еще! — снова раздалось характерное бульканье, глотки. — Познакомились, поговорили…
Дальше речь повествователя сбивалась, путались слова, Юрий Михайлович начал заговариваться, причмокивать, поминутно просить налить еще… ощущалось воздействие алкоголя. Он рассказывал о том, что с русалкой у него завязались интимные отношения, что она влюбилась в него нечеловечески, вся его речь пересыпалась нецензурными словами в ее адрес, возгласами и просто беспричинной бранью. Он рассказывал о том, что любит холодных женщин, а эта русалка и была как раз то, что нужно, он согревался изнутри, и все нормально. Она жила в Неве, и он ходил встречаться с ней к Троицкому мосту. Одно нехорошо: был у нее хвост. А русалка смерть как его полюбила и согласилась отрезать хвост к чертовой матери, чтобы жить с ним дома в одной комнате. Пообещала она за это удовольствие несметные богатства, будто бы у нее там на дне куча всего припрятана. Рассказчик то и дело сбивался на свои какие-то несущественные и не относящиеся к рассказу рассуждения, но опытный Яков Афанасьевич направлял его в нужное русло рассказа. Оказывается, жила русалка в Неве не одна, с компанией таких же русалок. Кто был, как и она, с хвостом, а кто из утопленниц — с ногами. Короче, уговорила она своего возлюбленного найти ей врача, который бы отрезал хвост, чтобы она могла среди людей жить-поживать с любимым человеком. Денег она действительно дала, и Юрий Михайлович тайно привез ее в клинику, где и сделали ей долгожданную операцию по удалению лишней части. Жить бы им и поживать счастливо на коммунальных метрах жениха. Да начал жених на радостях пить по-черному, вплоть до белой горячки. И в конце концов, пропив ее денежки, бросил бесхвостую русалку, на фига ему инвалидка сдалась?! Кроме того, русалка эта состарилась здорово: русалки, живя на суше, старятся невероятно быстро. А зачем ему старуха, еще и бесхвостая. Рассказ уже в дупель пьяного Юрия Михайловича продолжался и дальше, но понять уже ничего было нельзя. Общий смысл повествования был ясен. Яков Афанасьевич выключил магнитофон.
— Теперь понятно?! — спросил русалковед.
Андрей пожал плечами. Не хотелось ему огорчать доверчивого человека, но правду внутри было не удержать.
— Не очень-то убедительно, — он мог эту историю придумать запросто…
— Придумать?! — перебил Яков Афанасьевич. Он поднялся со стула, и Андрей отшатнулся, так грозен и страшен был сейчас русалковед. — Да знаешь ли ты, что Юрий Михайлович до такой степени боялся воды, что даже ванну не принимал и через мост никогда не переходил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26