Стрела с серебряным наконечником пролетела в уарде от головы чудовища. Штурман выругался и принялся спешно перезаряжать оружие.
Самое удивительное, что чудище на неуклюжих трехпалых лапах по грудам наваленных камней двигалось как по асфальту - ровно, быстро приближаясь к отряду. И это было самое жуткое.
Вперед выступил Блай. Поднял руку и резко опустил. В воздухе мелькнула се- ребристая искорка. Мелькнула - и погасла, коснувшись груди твари. И вдруг в том месте на теле, куда угодила звездочка из боцманского мешочка, очень похожая на те, которыми был заряжен шаур, вспыхнул тоненький форс очень яркого фиолетового пламени, бьющий из недр нечисти. Тварь покачнулась. Тварь издала оглушительный вой, от которого задрожали склоны долины. А Блай уже замахивался второй звездочкой.
Слева от Сварога опять вжикнуло - на этот раз Борн не промахнулся, и из тела нечисти ударил второй огненный язык. Однако чудовища это не остановило.
Крылья бестии яростно затрепыхались, заколотили по бокам, она подняла хобот - и в воздух неожиданно поднялся небольшой смерч, состоящий из десятков булыжников. Закрутился на месте, рванулся в сторону людей. До него оставалось сорок уардов, тридцать, двадцать… Долина наполнилась ревом и грохотом камнепада. Блай бросился обратно, к друзьям.
Сварог наконец выудил шаур и, не прицеливаясь, до боли сжав зубы, дал очередь. Серебряные звездочки веером метнулись к чудовищу, некоторые пропали втуне, завязнув в надвигающемся смерче, но большая часть все же достигла цели - на животе твари вспыхнула целая россыпь ярких огней.
Тварь покачнулась, огласив окрестности хриплым клекотом; вместе с ней споткнулся и смерч, смялся внутрь себя, осыпался бесполезной грудой скальных обломков.
Блай и Борн стреляли без остановки, Сварог от них не отставал - серебро делало свое дело: вскоре чудище превратилось в ходячий факел. Фиолетовое пламя било из десятков, сотен ран на его теле, радужные глаза потухли, стали мутными, серыми, но оно продолжало упрямо идти вперед. Живучая, зар-ра-за… Но хоть каменных торнадо больше не последовало - видимо, не до того было зверюге.
Сварог не отпускал кнопку шаура, палец уже онемел, он поливал бестию серебром, как из шланга, плавно водя шаур справа налево, слева направо. Борн выпускал стрелу за стрелой - и когда только успевал самострел перезарядить? Боцман Блай израсходовал весь свой запас метательных звездочек и в азарте принялся швыряться в бестию камнями.
Справа дробно грянула пулеметная очередь - в бой вступил капитан Зо. Пули с визгом рикошетили от каменных склонов, насквозь прошивали чудовище.
– Патроны береги, капитан! - крикнул Борн. - Это ж нечисть! Серебром справимся!
Очередь оборвалась.
И действительно - справились.
На очередном шаге объятая пламенем бестия пошатнулась, забила крыльями, пытаясь удержать равновесие, не удержала и с шумом завалились набок. Некоторое время лапы еще беспорядочно сучили в воздухе, метался хобот, но спустя несколько мгновений она затихла. И в ту же секунду погас огонь, оставив на камнях лишь кучу дымящегося пепла.
Стрельбу прекратили не сразу - лишь когда убедились, что тварь действительно подохла. Переглянулись.
Тишина обрушилась на них как лавина, ватными тампонами заткнула уши.
– Ф-фу, - выдохнул Блай и утер пот со лба, размазывая грязь. Голос его прозвучал чертовски громко после недавней канонады. - Ну и дела… Все звездочки ухайдокал на эту птичку. А как она камнями швыряется, а?…
Борн витиевато выругался и мрачно добавил:
– И у меня стрелы на исходе. А ведь еще биться…
– Кто это был? - спросил Сварог и закашлялся - в горле было сухо, как с ве-ликого бодуна, даже курить не хотелось.
Капитан пожал плечами и принялся старательно запаковывать еще дымящийся пулемет.
– Кто ж ее разберет. Много чего, оказывается, осталось в Ямурлаке с прошлых времен…
Он один оставался невозмутимым.
Вдалеке всхрапывали и позванивали сбруей кони - испуг оставлял их не сразу.
– Возвращаемся, - сказал Зо. - Ну ее к бесам, эту дорогу. Обойдем сторо-ной. Вдруг за поворотом ее дружок прячется.
– Думаете, на нас ловушка? - спросил Блай.
Капитан секунду подумал, потом покачал головой.
– Сомневаюсь. Косточки-то здесь давно лежат… Ну все. Пошумели, поба-ловались, размялись - и хватит. По коням. Нам уже недалеко. Ночевали в какой-то заброшенной избушке, относительно целой - только окна выбиты в незапамятные времена да часть черепичной крыши рухнула внутрь.
Поначалу Сварог долго ворочался, сна не было ни в одном глазу.
Вокруг раздавались переливчатый храп и сонное покрехтывание угомо-нившихся матросов, а он все лежал, глядел в потолок и уснуть не мог. Мозг переполняли картины всех сегодняшних катавасий. Так оттикал в бесконечность час.
Ну не овец же считать, в самом-то деле! Надо подумать о чем-нибудь отвле-ченном, глядишь и сморит. И о чем вы желаете подумать, господин граф? Об императрице помечтать? Или о Меони? Или повспоминать оставленную Землю? Не хотите почему-то…
А вот, кстати, господин граф, почему это на Таларе все друг друга называют на «вы»? «Барон, вы не правы», «Граф, вы свинья», «Вы, маркиз, и вы, маркиза, - а не пошли бы вы оба на…»
Вежливый мир, вежливые люди. Даже на хер - и то на «вы» посылают. Хотя явно удобнее на «ты». Неужели не догадываются?
Вот и встает вопрос: откуда они этого понабрались - столь подчеркнутой об-ходительности в обращении? Ведь если разобраться, мы, неунывающие таларцы, живем задолго до Римской империи. В глубоком-глубоком прошлом…
Сварога всегда удивляло, почему некоторые факты и сведения, не самые важные, нужные или сенсационные, крепко-накрепко прилипали к клейкой стороне его памяти. Причем после единственного с ними ознакомления. Тогда как другие, гораздо более полезные для жизни, усвоенные неоднократным повторением, куда-то без вести пропадали или так глубоко ложились на дно, что поднимать их замучаешься. И получалось, что разбуди его посреди ночи и спроси, каков размах крыльев альбатроса, он без заминки выдаст - до четырех с половиной метров. Хотя эту ерунду слышал всего лишь раз в телепрограмме «В мире животных». А вот когда состоялся переход Суворова через Альпы, каковой вопрос он старательно заучивал по курсу военной истории, - если и вспомнит, то после продолжительного раздумья.
Среди прочего засела в его голове и история, вычитанная им в журнале… «Наука и жизнь»? «Вокруг света»? - пес знает. В общем, одном из тех, что листал он иногда, развеивая скуку и серое однообразие службы, в библиотеке военгородка. История происхождения обращения на «вы» - обращения к одному человеку зачем-то во множественном числе. А зародилось оно после распада Римской империи на две части: западную, собственно Римскую, и восточную, Византийскую. Каждой правил свой император. И пошла мода, обращаясь к тому или другому императору, говорить ему «вы», имея в виду непосредственно его и равнозначного ему коллегу. Потом понравившееся обращение переняла знать, сделав его формой вежливости. Оттуда, из тех времен и народов, оно поползло дальше по Европе. А до того прекрасно обходились одним тыканьем. И ничего, жили как-то, не обижались.
На Русь-матушку, продолжал припоминать Сварог, выканье пригнал в пет-ровскую эпоху мутный поток заимствований из европейских языков. И вместо патриархального, отраженного в сказках тыканья друг другу вне зависимости от чинов и званий («не вели казнить, царь-батюшка, вели слово молвить») стало утверждаться множественное число.
Вот и спрашивается: неужели на Таларе были свои Римские империи, два равновеликих императора? Или то же самое возникло у них, но по другим причинам? По каким, любопытно? Ни с того ни с сего ничего не появляется…
М-да, запал вопрос в душу, как заноза в задницу. Наутро, если вопрос не рассосется сам собой, надо будет расспросить Борна. А если и он не знает, придется тащиться в Магистериум. Когда и если выкрутимся из этой заварушки и вернемся в родной замок. У тамошних умников, глядишь, и разыщется в пыльных залежах разъяснение. Ну а если нет, придется заделаться интеллигентом и посвятить остаток семисотлетней жизни кропотливой изыскательской работе, чтобы в итоге написать и защитить в Магистериуме диссертацию - «История происхождения обращения на «вы» на Таларе». Ха-ха…
Удивительное дело, но Сварог и сам не заметил, как подкрался сон и укутал его своими бархатными крылами.
Сновидения, посетившие его, были странные, причудливые и очень реальные.
Сварог оказался в вечернем городе - ему совершенно не знакомом, однако, как это часто бывает во сне, он откуда-то знал здесь каждый переулочек.
Он неторопливо шел куда-то по широкой мощеной улице; его окружали су-ровые старинные дома в готическом стиле, из окон лился приглушенный свет и доносилась негромкая музыка с навязчиво повторяющимся контрапунктом - скрипки, валторны, клавесин, хор… За гардинами мелькали смутные тени - то ли танцующих, то ли неспешно прохаживающихся туда-сюда гостей. Звенели бокалы, слышался смех.
Солнце уже село, небо было серым, вдоль тротуаров зажглись газовые фонари. Накрапывал мелкий дождик, скрадывающий звуки, более похожий на туман, и вокруг каждого фонаря неярко горел желтоватый дымчатый ореол.
Несмотря на вечернее время, людей на улице было много - мужчины и женщины прогуливались под руку и поодиночке, но все почему-то шли навстречу Сварогу. Ни одного лица он разглядеть не смог - мешали широкополые шляпы, надвинутые на глаза капюшоны плащей и темные зонты. Когда люди проходили мимо фонарей, у них из-под ног выползали тени, удлинялись, деформировались… и исчезали под следующим фонарем.
Они вели размеренные беседы на различные философские и житейские темы - Сварог слышал только обрывки, но ему казалось, что все без исключения разговоры эти касаются напрямую его, хотя никто не обращал на самого Сварога ровным счетом ни малейшего внимания, словно его там и не было. Тем не менее он телесно присутствовал в этом городе - увлеченные диспутами пешеходы невежливо толкали его, раздраженно отпихивали и бесед не прерывали. И Сварог не мог ни остановиться, ни повернуть по течению толпы, прислушаться - отчего-то он должен был идти только вперед.
- …Дорогая моя, по-моему, вы заблуждаетесь, - мягким менторским тоном говорил статный, судя по всему, пожилой мужчина с тяжелой тростью своей молоденькой спутнице в короткой накидке. Из-под капюшона девушки выглядывали мелкие рыжеватые кудряшки, в которых запутались бисеринки дождевых капель. - В истории человечества еще не было случая, чтобы пришлый, пусть даже приглашенный, чужеземец смог разом изменить ход событий - кардинально и, самое главное, в лучшую сторону. Тем более чужеземец-одиночка. Вспомните, например, чудесную работу гносеолога Аскулама «К вопросу об индетерминизме в исторических процессах»…
Дальнейшего Сварог не слышал: парочка удалилась, но ритмичные удары трости о тротуар еще долго доносились до него.
– …А я ему на это: «Вы, сударь, говорите, говорите, да не заговаривайтесь, - бодро тараторил невысокий, крепко сбитый мужичок в мятом картузе. - Нешто это дело - людьми играть, что пасьянс раскладывать? Люди, - говорю ему, - и осерчать могут». А он мне: «Ты, Лабус, ни хрена в жизни не усекаешь, поэтому дураком и помрешь. Жизнь - это и есть одна большая игра в карты. А человеческие желания да намерения ни хрена в расчет не идут. Вот только кто с кем играет - вопрос…» - Приятель коренастого, дылда в коротком, не по росту плаще, неопределенно хмыкнул. - Я ему тогда и говорю…
– …Тут ведь как, - убеждала подругу дородная дама в шляпке с вуалью, - либо ты выходишь замуж за этого недотепу и век свой закончишь в хлеву, либо за господина Битула и безмятежно живешь в роскоши и довольстве. Или - или, иного не дано. Так что выбор за тобой, я никого не хочу неволить.
– Но, мама, - патетически возразила спутница (ага, значит, дочь, а не подруга), нервно теребя выбившийся из-под воротника платок, - как вы не понимаете, я люблю его! Люблю! И согласна на все ради нашей любви! Неужели сегодня слово «любовь» превратилось в пустой звук?!
- Милая, я же не заставляю тебя. У человека всегда есть выбор - бросить всех и вся ради какой-то неведомой цели, которая в конце концов может оказаться тем самым твоим пустым звуком, или принять то, что предлагает тебе судьба; подумать не только о себе и своих детских мечтах, но и об окружающих - например, о своих будущих детях, о том, как они будут прозябать в нищете…
– Но, мама…
– …А ведь был не на службе и ничьих приказов не исполнял, действовал сам по себе, - говорил один подтянутый молодой человек в форме гвардейца другому. - Так какого ж рожна он полез в эту свару?
Его соратник вздохнул:
– Ох и не люблю я людей, которые, видите ли, на все сто уверены, что бо-рются на правой стороне. Где она, эта правда? Сколько их? Ведь нет только черного и только белого, существуют миллионы оттенков…
Старик в изношенном до дыр макинтоше скороговоркой бормотал себе под нос - не запинаясь, без пауз, гнал как по писаному;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Самое удивительное, что чудище на неуклюжих трехпалых лапах по грудам наваленных камней двигалось как по асфальту - ровно, быстро приближаясь к отряду. И это было самое жуткое.
Вперед выступил Блай. Поднял руку и резко опустил. В воздухе мелькнула се- ребристая искорка. Мелькнула - и погасла, коснувшись груди твари. И вдруг в том месте на теле, куда угодила звездочка из боцманского мешочка, очень похожая на те, которыми был заряжен шаур, вспыхнул тоненький форс очень яркого фиолетового пламени, бьющий из недр нечисти. Тварь покачнулась. Тварь издала оглушительный вой, от которого задрожали склоны долины. А Блай уже замахивался второй звездочкой.
Слева от Сварога опять вжикнуло - на этот раз Борн не промахнулся, и из тела нечисти ударил второй огненный язык. Однако чудовища это не остановило.
Крылья бестии яростно затрепыхались, заколотили по бокам, она подняла хобот - и в воздух неожиданно поднялся небольшой смерч, состоящий из десятков булыжников. Закрутился на месте, рванулся в сторону людей. До него оставалось сорок уардов, тридцать, двадцать… Долина наполнилась ревом и грохотом камнепада. Блай бросился обратно, к друзьям.
Сварог наконец выудил шаур и, не прицеливаясь, до боли сжав зубы, дал очередь. Серебряные звездочки веером метнулись к чудовищу, некоторые пропали втуне, завязнув в надвигающемся смерче, но большая часть все же достигла цели - на животе твари вспыхнула целая россыпь ярких огней.
Тварь покачнулась, огласив окрестности хриплым клекотом; вместе с ней споткнулся и смерч, смялся внутрь себя, осыпался бесполезной грудой скальных обломков.
Блай и Борн стреляли без остановки, Сварог от них не отставал - серебро делало свое дело: вскоре чудище превратилось в ходячий факел. Фиолетовое пламя било из десятков, сотен ран на его теле, радужные глаза потухли, стали мутными, серыми, но оно продолжало упрямо идти вперед. Живучая, зар-ра-за… Но хоть каменных торнадо больше не последовало - видимо, не до того было зверюге.
Сварог не отпускал кнопку шаура, палец уже онемел, он поливал бестию серебром, как из шланга, плавно водя шаур справа налево, слева направо. Борн выпускал стрелу за стрелой - и когда только успевал самострел перезарядить? Боцман Блай израсходовал весь свой запас метательных звездочек и в азарте принялся швыряться в бестию камнями.
Справа дробно грянула пулеметная очередь - в бой вступил капитан Зо. Пули с визгом рикошетили от каменных склонов, насквозь прошивали чудовище.
– Патроны береги, капитан! - крикнул Борн. - Это ж нечисть! Серебром справимся!
Очередь оборвалась.
И действительно - справились.
На очередном шаге объятая пламенем бестия пошатнулась, забила крыльями, пытаясь удержать равновесие, не удержала и с шумом завалились набок. Некоторое время лапы еще беспорядочно сучили в воздухе, метался хобот, но спустя несколько мгновений она затихла. И в ту же секунду погас огонь, оставив на камнях лишь кучу дымящегося пепла.
Стрельбу прекратили не сразу - лишь когда убедились, что тварь действительно подохла. Переглянулись.
Тишина обрушилась на них как лавина, ватными тампонами заткнула уши.
– Ф-фу, - выдохнул Блай и утер пот со лба, размазывая грязь. Голос его прозвучал чертовски громко после недавней канонады. - Ну и дела… Все звездочки ухайдокал на эту птичку. А как она камнями швыряется, а?…
Борн витиевато выругался и мрачно добавил:
– И у меня стрелы на исходе. А ведь еще биться…
– Кто это был? - спросил Сварог и закашлялся - в горле было сухо, как с ве-ликого бодуна, даже курить не хотелось.
Капитан пожал плечами и принялся старательно запаковывать еще дымящийся пулемет.
– Кто ж ее разберет. Много чего, оказывается, осталось в Ямурлаке с прошлых времен…
Он один оставался невозмутимым.
Вдалеке всхрапывали и позванивали сбруей кони - испуг оставлял их не сразу.
– Возвращаемся, - сказал Зо. - Ну ее к бесам, эту дорогу. Обойдем сторо-ной. Вдруг за поворотом ее дружок прячется.
– Думаете, на нас ловушка? - спросил Блай.
Капитан секунду подумал, потом покачал головой.
– Сомневаюсь. Косточки-то здесь давно лежат… Ну все. Пошумели, поба-ловались, размялись - и хватит. По коням. Нам уже недалеко. Ночевали в какой-то заброшенной избушке, относительно целой - только окна выбиты в незапамятные времена да часть черепичной крыши рухнула внутрь.
Поначалу Сварог долго ворочался, сна не было ни в одном глазу.
Вокруг раздавались переливчатый храп и сонное покрехтывание угомо-нившихся матросов, а он все лежал, глядел в потолок и уснуть не мог. Мозг переполняли картины всех сегодняшних катавасий. Так оттикал в бесконечность час.
Ну не овец же считать, в самом-то деле! Надо подумать о чем-нибудь отвле-ченном, глядишь и сморит. И о чем вы желаете подумать, господин граф? Об императрице помечтать? Или о Меони? Или повспоминать оставленную Землю? Не хотите почему-то…
А вот, кстати, господин граф, почему это на Таларе все друг друга называют на «вы»? «Барон, вы не правы», «Граф, вы свинья», «Вы, маркиз, и вы, маркиза, - а не пошли бы вы оба на…»
Вежливый мир, вежливые люди. Даже на хер - и то на «вы» посылают. Хотя явно удобнее на «ты». Неужели не догадываются?
Вот и встает вопрос: откуда они этого понабрались - столь подчеркнутой об-ходительности в обращении? Ведь если разобраться, мы, неунывающие таларцы, живем задолго до Римской империи. В глубоком-глубоком прошлом…
Сварога всегда удивляло, почему некоторые факты и сведения, не самые важные, нужные или сенсационные, крепко-накрепко прилипали к клейкой стороне его памяти. Причем после единственного с ними ознакомления. Тогда как другие, гораздо более полезные для жизни, усвоенные неоднократным повторением, куда-то без вести пропадали или так глубоко ложились на дно, что поднимать их замучаешься. И получалось, что разбуди его посреди ночи и спроси, каков размах крыльев альбатроса, он без заминки выдаст - до четырех с половиной метров. Хотя эту ерунду слышал всего лишь раз в телепрограмме «В мире животных». А вот когда состоялся переход Суворова через Альпы, каковой вопрос он старательно заучивал по курсу военной истории, - если и вспомнит, то после продолжительного раздумья.
Среди прочего засела в его голове и история, вычитанная им в журнале… «Наука и жизнь»? «Вокруг света»? - пес знает. В общем, одном из тех, что листал он иногда, развеивая скуку и серое однообразие службы, в библиотеке военгородка. История происхождения обращения на «вы» - обращения к одному человеку зачем-то во множественном числе. А зародилось оно после распада Римской империи на две части: западную, собственно Римскую, и восточную, Византийскую. Каждой правил свой император. И пошла мода, обращаясь к тому или другому императору, говорить ему «вы», имея в виду непосредственно его и равнозначного ему коллегу. Потом понравившееся обращение переняла знать, сделав его формой вежливости. Оттуда, из тех времен и народов, оно поползло дальше по Европе. А до того прекрасно обходились одним тыканьем. И ничего, жили как-то, не обижались.
На Русь-матушку, продолжал припоминать Сварог, выканье пригнал в пет-ровскую эпоху мутный поток заимствований из европейских языков. И вместо патриархального, отраженного в сказках тыканья друг другу вне зависимости от чинов и званий («не вели казнить, царь-батюшка, вели слово молвить») стало утверждаться множественное число.
Вот и спрашивается: неужели на Таларе были свои Римские империи, два равновеликих императора? Или то же самое возникло у них, но по другим причинам? По каким, любопытно? Ни с того ни с сего ничего не появляется…
М-да, запал вопрос в душу, как заноза в задницу. Наутро, если вопрос не рассосется сам собой, надо будет расспросить Борна. А если и он не знает, придется тащиться в Магистериум. Когда и если выкрутимся из этой заварушки и вернемся в родной замок. У тамошних умников, глядишь, и разыщется в пыльных залежах разъяснение. Ну а если нет, придется заделаться интеллигентом и посвятить остаток семисотлетней жизни кропотливой изыскательской работе, чтобы в итоге написать и защитить в Магистериуме диссертацию - «История происхождения обращения на «вы» на Таларе». Ха-ха…
Удивительное дело, но Сварог и сам не заметил, как подкрался сон и укутал его своими бархатными крылами.
Сновидения, посетившие его, были странные, причудливые и очень реальные.
Сварог оказался в вечернем городе - ему совершенно не знакомом, однако, как это часто бывает во сне, он откуда-то знал здесь каждый переулочек.
Он неторопливо шел куда-то по широкой мощеной улице; его окружали су-ровые старинные дома в готическом стиле, из окон лился приглушенный свет и доносилась негромкая музыка с навязчиво повторяющимся контрапунктом - скрипки, валторны, клавесин, хор… За гардинами мелькали смутные тени - то ли танцующих, то ли неспешно прохаживающихся туда-сюда гостей. Звенели бокалы, слышался смех.
Солнце уже село, небо было серым, вдоль тротуаров зажглись газовые фонари. Накрапывал мелкий дождик, скрадывающий звуки, более похожий на туман, и вокруг каждого фонаря неярко горел желтоватый дымчатый ореол.
Несмотря на вечернее время, людей на улице было много - мужчины и женщины прогуливались под руку и поодиночке, но все почему-то шли навстречу Сварогу. Ни одного лица он разглядеть не смог - мешали широкополые шляпы, надвинутые на глаза капюшоны плащей и темные зонты. Когда люди проходили мимо фонарей, у них из-под ног выползали тени, удлинялись, деформировались… и исчезали под следующим фонарем.
Они вели размеренные беседы на различные философские и житейские темы - Сварог слышал только обрывки, но ему казалось, что все без исключения разговоры эти касаются напрямую его, хотя никто не обращал на самого Сварога ровным счетом ни малейшего внимания, словно его там и не было. Тем не менее он телесно присутствовал в этом городе - увлеченные диспутами пешеходы невежливо толкали его, раздраженно отпихивали и бесед не прерывали. И Сварог не мог ни остановиться, ни повернуть по течению толпы, прислушаться - отчего-то он должен был идти только вперед.
- …Дорогая моя, по-моему, вы заблуждаетесь, - мягким менторским тоном говорил статный, судя по всему, пожилой мужчина с тяжелой тростью своей молоденькой спутнице в короткой накидке. Из-под капюшона девушки выглядывали мелкие рыжеватые кудряшки, в которых запутались бисеринки дождевых капель. - В истории человечества еще не было случая, чтобы пришлый, пусть даже приглашенный, чужеземец смог разом изменить ход событий - кардинально и, самое главное, в лучшую сторону. Тем более чужеземец-одиночка. Вспомните, например, чудесную работу гносеолога Аскулама «К вопросу об индетерминизме в исторических процессах»…
Дальнейшего Сварог не слышал: парочка удалилась, но ритмичные удары трости о тротуар еще долго доносились до него.
– …А я ему на это: «Вы, сударь, говорите, говорите, да не заговаривайтесь, - бодро тараторил невысокий, крепко сбитый мужичок в мятом картузе. - Нешто это дело - людьми играть, что пасьянс раскладывать? Люди, - говорю ему, - и осерчать могут». А он мне: «Ты, Лабус, ни хрена в жизни не усекаешь, поэтому дураком и помрешь. Жизнь - это и есть одна большая игра в карты. А человеческие желания да намерения ни хрена в расчет не идут. Вот только кто с кем играет - вопрос…» - Приятель коренастого, дылда в коротком, не по росту плаще, неопределенно хмыкнул. - Я ему тогда и говорю…
– …Тут ведь как, - убеждала подругу дородная дама в шляпке с вуалью, - либо ты выходишь замуж за этого недотепу и век свой закончишь в хлеву, либо за господина Битула и безмятежно живешь в роскоши и довольстве. Или - или, иного не дано. Так что выбор за тобой, я никого не хочу неволить.
– Но, мама, - патетически возразила спутница (ага, значит, дочь, а не подруга), нервно теребя выбившийся из-под воротника платок, - как вы не понимаете, я люблю его! Люблю! И согласна на все ради нашей любви! Неужели сегодня слово «любовь» превратилось в пустой звук?!
- Милая, я же не заставляю тебя. У человека всегда есть выбор - бросить всех и вся ради какой-то неведомой цели, которая в конце концов может оказаться тем самым твоим пустым звуком, или принять то, что предлагает тебе судьба; подумать не только о себе и своих детских мечтах, но и об окружающих - например, о своих будущих детях, о том, как они будут прозябать в нищете…
– Но, мама…
– …А ведь был не на службе и ничьих приказов не исполнял, действовал сам по себе, - говорил один подтянутый молодой человек в форме гвардейца другому. - Так какого ж рожна он полез в эту свару?
Его соратник вздохнул:
– Ох и не люблю я людей, которые, видите ли, на все сто уверены, что бо-рются на правой стороне. Где она, эта правда? Сколько их? Ведь нет только черного и только белого, существуют миллионы оттенков…
Старик в изношенном до дыр макинтоше скороговоркой бормотал себе под нос - не запинаясь, без пауз, гнал как по писаному;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30