– Признаться, я и сам про то думал… – Он вдруг нахмурился. – Так вот, насчет погостов дальних…
Он поведал Ирландцу все: об убийствах и разорении погостов, о непонятных колбегах, о весянском старейшине Келагасте и о многом другом, менее важном.
Ирландец слушал внимательно, не перебивая, лишь иногда уточнял что-то. Потом взглянул на Хельги:
– Ты сам ведь что-то думаешь обо всем этом, ярл?
– Думаю, – согласился тот. – Слушай. Может, чего и добавишь к моим мыслям. Итак, первая загадка – разоренные поселения. Люди убиты все – как именно, ты уже знаешь. Взяты только пища и шкуры, все остальное цело, даже усадьбы не сожжены. Теперь давай вместе думать – кто все это сотворил и зачем? Местных можно отмести сразу – те бы все сожгли… Хотя убить всех для них смысл имеет – чтоб, узнав, не отомстили да не рассказали кому из соседей. Но вот убийства… – Хельги замялся, подыскивая нужные слова.
– Продолжай, ярл, – глухо вымолвил Ирландец. – Ты хочешь сказать, что эти убийства в дальних лесах очень напоминают другие – жертвоприношения в капищах кровавых богов! Отрезанные головы, проткнутые сердца… А желтой пыльцы омелы ты, случайно, там не заметил?
Ярл отрицательно мотнул головой. Омелы там точно не было.
– Думаешь, это Черный друид?
Конхобар неопределенно пожал плечами:
– По крайней мере, очень на него похоже!
– А я мыслю проще, – сверкнул глазами ярл. – Кто-то хочет лишить меня власти! Смотри сам: если я не смогу защитить дальних жителей, какой толк им платить дань? Может, им лучше платить кому другому? Еще одно: я забыл сказать про кровавого орла… да-да, именно так были умерщвлены некоторые… Быть может, кто-то специально сделал так, чтобы подумали на нас, людей фьордов, ведь кровавыми орлами развлекаются только викинги. Мы же здесь – чужие. Я не имею в виду Альдегьюборг… Кто же стоит за всем этим? Люди Вадима Храброго? Но их, как говорят, всех истребил Рюрик. А кого не истребил, те сами пошли служить ему. И, мне кажется, враги знали о моем походе за данью. Кто-то сказал им… Кто? Нет, вряд ли это друид, давно потерявший силу. Он сгинул, похоже, в дремучих древлянских лесах. Нет, здесь другие. Но не менее опасные для нас! И даже более: они местные, а мы – пришельцы. На их стороне обычай, а на нашем – лишь сила с законом.
– Значит, надо привлечь на нашу сторону людей.
– Верно, Ирландец! Но пока будут продолжаться безнаказанные убийства и грабежи в дальних лесах, приписываемые викингам, вряд ли кто нас поддержит. Более того – вряд ли на следующий год мы соберем дань. Можно даже не ездить, не беспокоиться. Или если ехать, то с сильным войском, примучивать так примучивать!
– Можно и так, – согласно кивнул Ирландец. – Но лучше всего…
– Навести порядок в лесах! – яростно заключил ярл. – Уверен, нити к тамошнему беспределу тянутся отсюда, из Ладоги. Здесь и нужно искать, Конхобар! Искать и помнить – времени у нас мало, всего год.
Борич Огнищанин прижился на княжьем дворе. Отмечал его усердие и сам князь Хельги – Олег, как его звали на местный манер. Несмотря на молодость, Хельги выказывал себя умелым правителем, настоящим конунгом-князем, хотя на самом-то деле, конечно, был всего лишь ярлом, наместником князя Рюрика. Огнищанин про то перво-наперво вызнал. Будучи сам неприметным, все примечал Борич: и где какие припасы в Детинце и в городе, и как сторожа на стенах сменяются и как – у ворот, и кто где кому закуп, холоп или рядович – уж это-то все через него проходило. Скромен был Огнищанин, нелюдим даже, правда, нелюдимость свою иногда сбрасывал – бывало даже, и угостит кого бражкой. Начальника стражи, тиуна, писцов, купчишку какого-нибудь. Гости купцы толклись в княжеских сенях аж с апреля. Как начал стаивать снег, так и не отбиться от них было – все склоняли ярла идти с войском в южные земли и далее – на Царьград. Им-то, купцам, там прямая пожива от войска, ну и так, безопасность. Всю дань – мед, меха – рухлядь мягкую, железо укладное в крицах – давно уж скупили купцы у ярла, теперь бы самим сбыть ее в дальних землях, не сидеть же тут, заморских гостей дожидаясь. А дальние экспедиции завсегда князья зачинали, дело непростое, многих затрат требующее, одним-то купцам не потянуть такое. Хельги-ярл хорошо понимал это, однако знал и другое – не очень-то крепка была еще его власть на земле ладожской, для того чтобы отлучаться летом. Но все ж надобно решать было проблемы купечецкие – они же и собственные: ежели что не так, кому дань сбывать? Самому весь мед лопать, мехами закусывая? Целых два выхода тут видел Хельги: первый – отправить с купцами лишь часть дружины, поставив во главе хоть того же Снорри; и второй – занарядить купцов к Рюрику, в Городище, он тут главный князь, ему и решать. Ни к какой мысли еще не склонился ярл окончательно, все думал, вот и маялись купцы в неведенье.
Дни теперь стояли протальные, теплые, уже потянулись с южных краев перелетные птицы, загомонили на полянах грачи, забили в бубны волхвы в капищах, и юные девушки запели в ельниках веселые весенние песни:
Приди к нам, весна,
Со радостью!
Со милостью!
Со рожью зернистою,
Со овсом кучерявым,
С ячменем усатым…
Так и пели, из ельников по домам возвращаясь. Даже Борич Огнищанин, проходя мимо, заслушался. Покачал головой, повел крючком-носом, поглядев на идущих дев да на парней румяных, засопел завистливо. Эх, ему б такую деву… Он бы… Уже с неделю, как жил Огнищанин в своей усадебке, малой – амбар да избенка – зато своей. Щедр был князь, уж этого не отнимешь, хоть и серебро считать умел, не чета всем прочим варягам. Да за труд изрядный – и вознаграждал щедро, а Борич трудился не покладая рук. Иногда и с утра раннего да самой темной ноченьки. Грамоты разобрав, ложился на лавку – аж трясло всего, и перед глазами кружились черные мушки. Зато и наскреб на усадебку – как раз помер Хотим-однодворец, вот его-то домишко и выпросил себе Огнищанин у князя. Усадебку, да к ней и собаку – Дива, огроменного кобеля волчьей масти, изрядного сторожа! Трудолюбив был Борич, умен, в деле настойчив. Потому и уваженье к себе снискал быстро. Уже не только Найден, но и сам Конхобар Ирландец, ближний Князев боярин, с ним по податному делу советовался, не считал зазорным. Лестно то было Боричу. Вот только бобылем жил Огнищанин, иногда лишь приходила соседка – старая бабка Онисья, согбенная, крючконосая, про которую говорили – ведьма, прибиралась да постные щи варила. Вот бы жену… Молодую покорную деву! А что? Сама не пойдет, так серебришко теперь есть – купить можно.
Задавшись такой целью, высматривал Борич Огнищанин девок. По корчмам ходил, с волхвами да волхвицами знакомства свел, все выспрашивал, что, да где, да как. Не нужна ему была дева из рода богатого, уважаемого, лучше б худородную, еще лучше – сироту неприкаянную, чтоб одного знала хозяина – его, Борича! Ходил высматривал Огнищанин такую… И высмотрел!
День клонился к вечеру, гомонили воробьи на стрехах, прыгали, купаясь в лужах, снег уж сошел с середины улиц и лишь с боков еще лежал, таял. Подходя к своей избенке – недалеко от просторной, недавно выстроенной после пожара усадьбы варяга Ульфа Сломанной Стрелы, Борич вдруг услыхал слабые девичьи крики. Остановился, любопытствуя, – там уж, у частокола, не один он такой стоял, набралось праздного народишка: артельные мужики, подмастерья, мальчишки. Закрываясь обеими руками от плетки, кричала простоволосая босоногая девка. Тощий долговязый мужик с длинной седой бородой, но не старый еще, крепко держал девку за ухо левой рукой, правой же пытался орудовать плетью, что было весьма затруднительно, поскольку под мышкой справа он зажимал пеструю курицу. Полузадохшаяся курица квохтала и, к вящей радости собравшихся зевак, пыталась клюнуть мужика в бок.
– Змея ты пакостная! – потрясая плеткой, кричал на девку мужик. – Корова! Вот сведу тебя на правеж, будешь знать, как чужих кур хитить!
– Так она, поди, голодная? – крикнул кто-то из подмастерьев.
– А мне какое дело? – разозлился мужик. – Хозяин Ульф за курицу не с нее, с меня спросит!
– Да курица-то твоя цела вроде!
– Курица-то цела… А яйца? Эта ж гадюка полдесятка разбила! У, коровища!
Изловчившись, мужик все ж таки хлестнул девку плетью. Та заверещала.
– Вот что, люди добрые! – подойдя ближе, громко произнес Огнищанин. – Я, Борич, с княжьего двора, вы меня знаете. Давайте девку – отведу на двор, как раз по пути. Она уж многажды кур хитила, матерая! – Он перевел взгляд на мужика, спросил тихонько: – Веревка есть ли?
– Найдем… – обрадованно ответил тот. – А грамоту за пойманную выдашь?
– Знамо, выдам, – успокоил Борич. – Ужо покажешь хозяину своему. Князь еще и резану даст.
– Резану! – восхитились в толпе. – Вот бы и нам так кого словить. Эй, мужик, поделись девкой!
– А ну, пошли, пошли! – дворовый испуганно замахал на них руками, обернулся. – Ты пожди малость, веревку-то я враз сыщу…
Он побежал к воротам усадьбы.
Девка – чумазая, страшная, грязная – дернулась было, но Борич крепко схватил ее за руку и поморщился:
– Вшей-то!
Услыхав про вшей, зеваки посторонились, а многие разошлись по своим делам, справедливо полагая, что все интересное уже закончилось. Крепко связав девке руки принесенной дворовым веревкой, Огнищанин пнул воровку в бок:
– Пошла, дща!
Девка – никуда не деться – шмыгая носом, понуро поплелась следом за ним, искоса стреляя глазами – мало ли, представится возможность вырваться. Однако не представилась. Не на того напала. Борич без всяких приключений довел деву до своей усадьбы и уже подходил к воротам – заблажил, залаял на цепи Див-пес, чуя хозяина-кормильца, как вдруг услыхал за спиной чьи-то быстрые шаги. Оглянулся, нащупал за пазухой нож…
– Веревку-то верни, дядько! – запыхавшись, попросил давешний мужик. – Чай, не моя, хозяйская.
– Верну ужо, – недовольно покосился на него Огнищанин. – Пожди вот…
Успокоил собаку и, заведя девку в избу, затворил за ней дверь. Вернувшись, протянул веревку:
– На!
Благодарно кивнув, дворовый побежал обратно. Борич проводил его глазами, оглянулся зачем-то по сторонам и, тщательно затворив ворота, вошел в избу. Девка бросилась было на улицу… Огнищанин усмехнулся и подставил ей ногу. Споткнувшись, та упала лицом в грязную лужу. Крякнув, Огнищанин сгреб ее в охапку и бросил обратно в избу. Вошел следом, не давая опомниться, схватил с лавки плеть и принялся охаживать ее по ногам, по голове, щадил лишь лицо, чтоб случайно не выбить глаз.
– Не бей меня, батюшка! – взмолилась воровка. Борич хмыкнул – то было лишь начало. Брезгливо прищурившись, разорвал на девке одежку – та поддалась легко, словно гнилая, расползлась по ниточке, обнажив грудь и плечи. Вот по смуглым от въевшейся грязи плечам этим, по грудям с крупными коричневатыми сосками и прошлась яростная плеть Огнищанина. Девчонка верещала, каталась по полу, пытаясь забиться под лавку, и все повторяла: – Не бей…
– Это я-то бью? – Борич, тяжело дыша, опустил плеть, наклонился к деве, взял ее за подбородок крючковатыми, неожиданно сильными пальцами. – Не знаешь ты, как бьют. Вот отдам на правеж, узнаешь.
– Ой, не отдавай, дядько.
– Кому дядько, а тебе – господине!
– Не отдавай, господине, – послушно пролепетала дева.
Огнищанин подошел к сундуку, оглянулся:
– Может, и не отдам. Добрый я.
Девчонка затравленно глядела на него из-под грязной копны спутанных, падающих прямо на глаза волос.
– Посажу пока тебя на цепь. – Он вытащил из сундука ошейник с замком, по-хозяйски подозвал деву. Та не сопротивлялась. Надев ошейник на шею, Борич замкнул его хитрым замком, пристегнул к длинной цепи, другой конец которой закинул за наружную скобу двери. Осмотрел сделанное:
– Так пока поживешь. Будешь послушной, ослобоню, нет – на правеж отправлю.
Девчонка часто задышала:
– Токмо не на правеж!
Огнищанин, нехорошо улыбаясь, вышел. Покормил собаку вчерашними щами – пес заурчал благостно. Борич погладил его по косматой башке – умный зверюга, сильный – и, взяв деревянные ведра, принес в дом воды. Кивнул на очаг:
– Вон котел: согрей, вымойся.
Сам вышел ненадолго. Налил псу воды в деревянную плошку, тот захлебал, и Огнищанин вернулся обратно в избу. Постоял в дверях, глядя, как моется избитая дева, – тело у нее оказалось хорошим, крепким, хоть и худым, аж кости торчали. Ничего, были бы кости…
Подойдя ближе, Борич уселся на лавку:
– Вымылась?
Дева, стесняясь, прикрылась руками.
– Чего жмешься, тля? На правеж захотела? Иль плети отведать?
Огнищанин потянулся к плетке.
– Не бей, – жалобно попросила дева. Борич швырнул ей рядно – вытрись… Не дожидаясь, скинул штаны, подошел к девице, положил руку на спину:
– А нагнись-ко…
Воровка покорно нагнулась…
Борич проделал с ней все, чему обучали девок-рабынь в доме царьградского работорговца Естифея, у которого и сам провел в рабстве три долгих года. Потом похлопал ее довольно по ягодицам, улыбнулся – а ведь не прогадал с девкой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Он поведал Ирландцу все: об убийствах и разорении погостов, о непонятных колбегах, о весянском старейшине Келагасте и о многом другом, менее важном.
Ирландец слушал внимательно, не перебивая, лишь иногда уточнял что-то. Потом взглянул на Хельги:
– Ты сам ведь что-то думаешь обо всем этом, ярл?
– Думаю, – согласился тот. – Слушай. Может, чего и добавишь к моим мыслям. Итак, первая загадка – разоренные поселения. Люди убиты все – как именно, ты уже знаешь. Взяты только пища и шкуры, все остальное цело, даже усадьбы не сожжены. Теперь давай вместе думать – кто все это сотворил и зачем? Местных можно отмести сразу – те бы все сожгли… Хотя убить всех для них смысл имеет – чтоб, узнав, не отомстили да не рассказали кому из соседей. Но вот убийства… – Хельги замялся, подыскивая нужные слова.
– Продолжай, ярл, – глухо вымолвил Ирландец. – Ты хочешь сказать, что эти убийства в дальних лесах очень напоминают другие – жертвоприношения в капищах кровавых богов! Отрезанные головы, проткнутые сердца… А желтой пыльцы омелы ты, случайно, там не заметил?
Ярл отрицательно мотнул головой. Омелы там точно не было.
– Думаешь, это Черный друид?
Конхобар неопределенно пожал плечами:
– По крайней мере, очень на него похоже!
– А я мыслю проще, – сверкнул глазами ярл. – Кто-то хочет лишить меня власти! Смотри сам: если я не смогу защитить дальних жителей, какой толк им платить дань? Может, им лучше платить кому другому? Еще одно: я забыл сказать про кровавого орла… да-да, именно так были умерщвлены некоторые… Быть может, кто-то специально сделал так, чтобы подумали на нас, людей фьордов, ведь кровавыми орлами развлекаются только викинги. Мы же здесь – чужие. Я не имею в виду Альдегьюборг… Кто же стоит за всем этим? Люди Вадима Храброго? Но их, как говорят, всех истребил Рюрик. А кого не истребил, те сами пошли служить ему. И, мне кажется, враги знали о моем походе за данью. Кто-то сказал им… Кто? Нет, вряд ли это друид, давно потерявший силу. Он сгинул, похоже, в дремучих древлянских лесах. Нет, здесь другие. Но не менее опасные для нас! И даже более: они местные, а мы – пришельцы. На их стороне обычай, а на нашем – лишь сила с законом.
– Значит, надо привлечь на нашу сторону людей.
– Верно, Ирландец! Но пока будут продолжаться безнаказанные убийства и грабежи в дальних лесах, приписываемые викингам, вряд ли кто нас поддержит. Более того – вряд ли на следующий год мы соберем дань. Можно даже не ездить, не беспокоиться. Или если ехать, то с сильным войском, примучивать так примучивать!
– Можно и так, – согласно кивнул Ирландец. – Но лучше всего…
– Навести порядок в лесах! – яростно заключил ярл. – Уверен, нити к тамошнему беспределу тянутся отсюда, из Ладоги. Здесь и нужно искать, Конхобар! Искать и помнить – времени у нас мало, всего год.
Борич Огнищанин прижился на княжьем дворе. Отмечал его усердие и сам князь Хельги – Олег, как его звали на местный манер. Несмотря на молодость, Хельги выказывал себя умелым правителем, настоящим конунгом-князем, хотя на самом-то деле, конечно, был всего лишь ярлом, наместником князя Рюрика. Огнищанин про то перво-наперво вызнал. Будучи сам неприметным, все примечал Борич: и где какие припасы в Детинце и в городе, и как сторожа на стенах сменяются и как – у ворот, и кто где кому закуп, холоп или рядович – уж это-то все через него проходило. Скромен был Огнищанин, нелюдим даже, правда, нелюдимость свою иногда сбрасывал – бывало даже, и угостит кого бражкой. Начальника стражи, тиуна, писцов, купчишку какого-нибудь. Гости купцы толклись в княжеских сенях аж с апреля. Как начал стаивать снег, так и не отбиться от них было – все склоняли ярла идти с войском в южные земли и далее – на Царьград. Им-то, купцам, там прямая пожива от войска, ну и так, безопасность. Всю дань – мед, меха – рухлядь мягкую, железо укладное в крицах – давно уж скупили купцы у ярла, теперь бы самим сбыть ее в дальних землях, не сидеть же тут, заморских гостей дожидаясь. А дальние экспедиции завсегда князья зачинали, дело непростое, многих затрат требующее, одним-то купцам не потянуть такое. Хельги-ярл хорошо понимал это, однако знал и другое – не очень-то крепка была еще его власть на земле ладожской, для того чтобы отлучаться летом. Но все ж надобно решать было проблемы купечецкие – они же и собственные: ежели что не так, кому дань сбывать? Самому весь мед лопать, мехами закусывая? Целых два выхода тут видел Хельги: первый – отправить с купцами лишь часть дружины, поставив во главе хоть того же Снорри; и второй – занарядить купцов к Рюрику, в Городище, он тут главный князь, ему и решать. Ни к какой мысли еще не склонился ярл окончательно, все думал, вот и маялись купцы в неведенье.
Дни теперь стояли протальные, теплые, уже потянулись с южных краев перелетные птицы, загомонили на полянах грачи, забили в бубны волхвы в капищах, и юные девушки запели в ельниках веселые весенние песни:
Приди к нам, весна,
Со радостью!
Со милостью!
Со рожью зернистою,
Со овсом кучерявым,
С ячменем усатым…
Так и пели, из ельников по домам возвращаясь. Даже Борич Огнищанин, проходя мимо, заслушался. Покачал головой, повел крючком-носом, поглядев на идущих дев да на парней румяных, засопел завистливо. Эх, ему б такую деву… Он бы… Уже с неделю, как жил Огнищанин в своей усадебке, малой – амбар да избенка – зато своей. Щедр был князь, уж этого не отнимешь, хоть и серебро считать умел, не чета всем прочим варягам. Да за труд изрядный – и вознаграждал щедро, а Борич трудился не покладая рук. Иногда и с утра раннего да самой темной ноченьки. Грамоты разобрав, ложился на лавку – аж трясло всего, и перед глазами кружились черные мушки. Зато и наскреб на усадебку – как раз помер Хотим-однодворец, вот его-то домишко и выпросил себе Огнищанин у князя. Усадебку, да к ней и собаку – Дива, огроменного кобеля волчьей масти, изрядного сторожа! Трудолюбив был Борич, умен, в деле настойчив. Потому и уваженье к себе снискал быстро. Уже не только Найден, но и сам Конхобар Ирландец, ближний Князев боярин, с ним по податному делу советовался, не считал зазорным. Лестно то было Боричу. Вот только бобылем жил Огнищанин, иногда лишь приходила соседка – старая бабка Онисья, согбенная, крючконосая, про которую говорили – ведьма, прибиралась да постные щи варила. Вот бы жену… Молодую покорную деву! А что? Сама не пойдет, так серебришко теперь есть – купить можно.
Задавшись такой целью, высматривал Борич Огнищанин девок. По корчмам ходил, с волхвами да волхвицами знакомства свел, все выспрашивал, что, да где, да как. Не нужна ему была дева из рода богатого, уважаемого, лучше б худородную, еще лучше – сироту неприкаянную, чтоб одного знала хозяина – его, Борича! Ходил высматривал Огнищанин такую… И высмотрел!
День клонился к вечеру, гомонили воробьи на стрехах, прыгали, купаясь в лужах, снег уж сошел с середины улиц и лишь с боков еще лежал, таял. Подходя к своей избенке – недалеко от просторной, недавно выстроенной после пожара усадьбы варяга Ульфа Сломанной Стрелы, Борич вдруг услыхал слабые девичьи крики. Остановился, любопытствуя, – там уж, у частокола, не один он такой стоял, набралось праздного народишка: артельные мужики, подмастерья, мальчишки. Закрываясь обеими руками от плетки, кричала простоволосая босоногая девка. Тощий долговязый мужик с длинной седой бородой, но не старый еще, крепко держал девку за ухо левой рукой, правой же пытался орудовать плетью, что было весьма затруднительно, поскольку под мышкой справа он зажимал пеструю курицу. Полузадохшаяся курица квохтала и, к вящей радости собравшихся зевак, пыталась клюнуть мужика в бок.
– Змея ты пакостная! – потрясая плеткой, кричал на девку мужик. – Корова! Вот сведу тебя на правеж, будешь знать, как чужих кур хитить!
– Так она, поди, голодная? – крикнул кто-то из подмастерьев.
– А мне какое дело? – разозлился мужик. – Хозяин Ульф за курицу не с нее, с меня спросит!
– Да курица-то твоя цела вроде!
– Курица-то цела… А яйца? Эта ж гадюка полдесятка разбила! У, коровища!
Изловчившись, мужик все ж таки хлестнул девку плетью. Та заверещала.
– Вот что, люди добрые! – подойдя ближе, громко произнес Огнищанин. – Я, Борич, с княжьего двора, вы меня знаете. Давайте девку – отведу на двор, как раз по пути. Она уж многажды кур хитила, матерая! – Он перевел взгляд на мужика, спросил тихонько: – Веревка есть ли?
– Найдем… – обрадованно ответил тот. – А грамоту за пойманную выдашь?
– Знамо, выдам, – успокоил Борич. – Ужо покажешь хозяину своему. Князь еще и резану даст.
– Резану! – восхитились в толпе. – Вот бы и нам так кого словить. Эй, мужик, поделись девкой!
– А ну, пошли, пошли! – дворовый испуганно замахал на них руками, обернулся. – Ты пожди малость, веревку-то я враз сыщу…
Он побежал к воротам усадьбы.
Девка – чумазая, страшная, грязная – дернулась было, но Борич крепко схватил ее за руку и поморщился:
– Вшей-то!
Услыхав про вшей, зеваки посторонились, а многие разошлись по своим делам, справедливо полагая, что все интересное уже закончилось. Крепко связав девке руки принесенной дворовым веревкой, Огнищанин пнул воровку в бок:
– Пошла, дща!
Девка – никуда не деться – шмыгая носом, понуро поплелась следом за ним, искоса стреляя глазами – мало ли, представится возможность вырваться. Однако не представилась. Не на того напала. Борич без всяких приключений довел деву до своей усадьбы и уже подходил к воротам – заблажил, залаял на цепи Див-пес, чуя хозяина-кормильца, как вдруг услыхал за спиной чьи-то быстрые шаги. Оглянулся, нащупал за пазухой нож…
– Веревку-то верни, дядько! – запыхавшись, попросил давешний мужик. – Чай, не моя, хозяйская.
– Верну ужо, – недовольно покосился на него Огнищанин. – Пожди вот…
Успокоил собаку и, заведя девку в избу, затворил за ней дверь. Вернувшись, протянул веревку:
– На!
Благодарно кивнув, дворовый побежал обратно. Борич проводил его глазами, оглянулся зачем-то по сторонам и, тщательно затворив ворота, вошел в избу. Девка бросилась было на улицу… Огнищанин усмехнулся и подставил ей ногу. Споткнувшись, та упала лицом в грязную лужу. Крякнув, Огнищанин сгреб ее в охапку и бросил обратно в избу. Вошел следом, не давая опомниться, схватил с лавки плеть и принялся охаживать ее по ногам, по голове, щадил лишь лицо, чтоб случайно не выбить глаз.
– Не бей меня, батюшка! – взмолилась воровка. Борич хмыкнул – то было лишь начало. Брезгливо прищурившись, разорвал на девке одежку – та поддалась легко, словно гнилая, расползлась по ниточке, обнажив грудь и плечи. Вот по смуглым от въевшейся грязи плечам этим, по грудям с крупными коричневатыми сосками и прошлась яростная плеть Огнищанина. Девчонка верещала, каталась по полу, пытаясь забиться под лавку, и все повторяла: – Не бей…
– Это я-то бью? – Борич, тяжело дыша, опустил плеть, наклонился к деве, взял ее за подбородок крючковатыми, неожиданно сильными пальцами. – Не знаешь ты, как бьют. Вот отдам на правеж, узнаешь.
– Ой, не отдавай, дядько.
– Кому дядько, а тебе – господине!
– Не отдавай, господине, – послушно пролепетала дева.
Огнищанин подошел к сундуку, оглянулся:
– Может, и не отдам. Добрый я.
Девчонка затравленно глядела на него из-под грязной копны спутанных, падающих прямо на глаза волос.
– Посажу пока тебя на цепь. – Он вытащил из сундука ошейник с замком, по-хозяйски подозвал деву. Та не сопротивлялась. Надев ошейник на шею, Борич замкнул его хитрым замком, пристегнул к длинной цепи, другой конец которой закинул за наружную скобу двери. Осмотрел сделанное:
– Так пока поживешь. Будешь послушной, ослобоню, нет – на правеж отправлю.
Девчонка часто задышала:
– Токмо не на правеж!
Огнищанин, нехорошо улыбаясь, вышел. Покормил собаку вчерашними щами – пес заурчал благостно. Борич погладил его по косматой башке – умный зверюга, сильный – и, взяв деревянные ведра, принес в дом воды. Кивнул на очаг:
– Вон котел: согрей, вымойся.
Сам вышел ненадолго. Налил псу воды в деревянную плошку, тот захлебал, и Огнищанин вернулся обратно в избу. Постоял в дверях, глядя, как моется избитая дева, – тело у нее оказалось хорошим, крепким, хоть и худым, аж кости торчали. Ничего, были бы кости…
Подойдя ближе, Борич уселся на лавку:
– Вымылась?
Дева, стесняясь, прикрылась руками.
– Чего жмешься, тля? На правеж захотела? Иль плети отведать?
Огнищанин потянулся к плетке.
– Не бей, – жалобно попросила дева. Борич швырнул ей рядно – вытрись… Не дожидаясь, скинул штаны, подошел к девице, положил руку на спину:
– А нагнись-ко…
Воровка покорно нагнулась…
Борич проделал с ней все, чему обучали девок-рабынь в доме царьградского работорговца Естифея, у которого и сам провел в рабстве три долгих года. Потом похлопал ее довольно по ягодицам, улыбнулся – а ведь не прогадал с девкой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42