- За сухарями, - Аберлотт показал на очередь, с самого утра выстроившуюся у фургонов; в ней стояли и Кузнечики, и Дикие Собаки - все как один вооруженные. - Идем.
В этой очереди уже стоял Вушин, он же Топор, который, потеснившись, пропустил Аберлотта и Чернозуба вперед. Чернозуб знал, что это было общепринятой практикой у Кочевников, когда каждый человек тащил за собой вереницу друзей и родственников. Если он вставал в очередь, то, можно считать, с ним вставали и все остальные.
- Доброе утро, Топор.
- С добрым утром, кардинал Нимми. Почему такой печальный?
«Неужели у меня в самом деле такой грустный вид?» - подумал Чернозуб. Он пожал плечами. Может, дело в болезни. Казалось, она не отпускает его уже несколько лет, хотя, судя по меткам, которые он делал в фургоне, недомогал он всего две недели.
- Может, из-за войны, - сказал он. - Война всегда наводит печаль.
- Кое на кого, - уточнил Аберлотт. Он откинул длинные пряди волос и, словно на счастье, коснулся корявого отростка хряща в том месте, где его ухо было стесано тексаркским кавалеристом.
- На всех, - сказал Топор.
Очередь ползла вперед, и стоящие разминали ногами грязь, которая, казалось, никогда тут не исчезала, даже под покровом сухой травы.
- Похоже, его преосвященство явно не в себе из-за его удравшего маленького котенка.
- Она не так уж и мала, - сказал Чернозуб, - и я хочу, чтобы ты перестал звать меня преосвященством.
- Прости, кардинал, - ответил Аберлотт. Подошла его очередь. Он получил два сухаря и один дал Чернозубу. Дополнительные сухари выдавались только вооруженным. Чернозуб неохотно взял его. Жизнь была достаточно трудна и без постоянных издевок Аберлотта.
Вместе с ним и с Топором он вернулся к разгоревшемуся костру.
- Такова война, - сказал Аберлотт. - Я думаю, передовые отряды Диких Собак уже вчера вошли в город. Сопротивления не было. А сегодня идем мы с Элтуром Брамом и его шаманами, - он кивнул в сторону старика на белом муле. - Может, нам доведется увидеть базилику святого Петра.
- Ты идешь? - спросил Чернозуб.
- Получил разрешение. Вместе с большинством папской гвардии. - Аберлотт бросил взгляд на Вушина, папского генерал-сержанта, который лишь пожал плечами. Вушин поддерживал все решения своего хозяина.
Вскинув ружье, Аберлотт нацелил его в небо, подражая воинам Кочевников.
- Тра-та-та, - сказал он, но в голосе его не было убежденности. Он улыбнулся, показав Чернозубу плохие зубы, и разжал ладонь, на которой лежали три медных патрона. - Его величество вождь не хотел брать нас, но его святейшество папа Амен II настоял. Мы - его глаза и уши.
- И ружья, - добавил Чернозуб.
- И это тоже.
Морось все больше напоминала дождь. Чернозуб спрятал кардинальскую шапку под пологом фургона - он опасался, что под дождем ее красный цвет может вылинять, - и собрал кастрюли и сковородки, с утра оставленные ему Битым Псом. Возвышение до звания десятого кардинала крестового похода не освободило его от обязанностей помощника поваренка, мойщика посуды. А также не уменьшило интенсивности приступов лихорадки, сотрясавших его с головы до ног.
Недужила треть лагеря - почти тысяча человек. Удушливое зловоние человеческих экскрементов мешалось с обычными запахами стоянки - конского пота и дыма от костров. Общее настроение было полно мрачности. «Может, будет дождь», - подумал Чернозуб, когда, складывая кастрюли и сковородки, он осторожно обходил вездесущие кучки собачьего дерьма. Лучше дождь, чем ожидание его. На Кочевников, казалось, не действовали никакие неприятности, но от дождя они старались укрыться.
Чернозуб покончил с посудой, оттерев ее песком на берегу ручейка, который вот уже тысячу лет тек из-под каменной глыбы, и проделал долгий обратный путь к своему фургону с пологом. Он прошел мимо папской кареты («Черта с два ты получишь») и мимо блестящих металлических фургонов магистра Диона, караван которого присоединился к ним два дня назад в том месте, где травянистые полосы прерий становились все уже и уже и в них все чаще встречались груды битого бетона и камней.
Этим утром Чернозуб впервые при свете дня увидел вблизи дионовские фургоны. Они смахивали на печки на колесах. «Цистерны», - назвал их Аберлотт, но кто повезет воду с выжженных равнин на дождливый восток? Ясно, что они представляли собой какое-то оружие.
На сиденье одного из фургонов дремал уродец. Увидев Чернозуба, он расплылся в идиотской улыбке, перекрестился и разразился смехом. Чернозуб подумал, что он над ним издевается, но тут увидел Коричневого Пони рядом с Дионом, которые, скрытые от глаз, стояли за одним из металлических фургонов. Похоже, они спорили и положение Диона было не из лучших. Чернозуб не видел выражения лица папы, но узнал неторопливый жест рукой, когда папа, смиряя свое нетерпение, с юридической обстоятельностью убеждал своего собеседника. Монах, ныне кардинал, повернулся и заторопился обратно, к центру стоянки. Он знал, что навлечет на себя неприятности, если папа увидит его без шапки.
День уже пошел на вторую половину, когда наконец хлынул дождь. В северо-восточной части неба весь день собирались тяжелые тучи - они напоминали всадников на вершинах холмов, лавина которых рванула вниз, когда вернулся отряд вождя Кузнечиков. На этот раз не было ни имитации стрельбы, ни гарцующих всадников. Промокшие воины были полны мрачности. На спине одной из лошадей ехали двое, а белый мул нес на себе привязанный труп; он был примотан подобно вьюку, и на нем не было накидки от дождя. Бок мула был розовым от стекающей крови, размытой дождем.
- Это шаман вождя, - сказал Аберлотт Чернозубу, который помогал ему спешиться. Он было протянул монаху свое ружье, но Чернозуб не взял его.
- Тексаркцы? Аберлотт пожал плечами.
- Снайпер, - сказал он. - Они стреляли в нас с больших домов.
- Больших домов?
- В сущности, это были груды камня, хотя в некоторых из них оставались окна. Оружие у нас было получше, но мы их не видели. Да и вообще мы не сталкивались с тексаркскими войсками.
Четыре женщины распутали веревки, удерживавшие шамана, и унесли тело. Собаки выли, рвались с поводков и прыгали, стараясь дотянуться до бока белого мула, от которого пахло кровью.
- Это, должно быть, дело рук тексаркцев, - сказал Чернозуб.
- Не думаю. Палили со всех сторон, но у нас ранило всего двоих, хотя все мы были на открытом месте. Я стоял как раз позади шамана, когда он упал. Он пел какой-то гимн Виджусов, и ему попали прямо в горло. Удачный выстрел.
- Удачный? - переспросил Чернозуб.
- Удачный для кого-то, но не для него, - Аберлотт показал Чернозубу три пустые гильзы, которые лежали у него на ладони, как маленькие кусочки яичной скорлупы. - Хотя я выпустил все три свои пули. Мне, в отличие от тебя, понравилось, - он намекал на подавленность, охватившую Чернозуба после того, как он почти год назад убил своего противника в бою, развернувшемся на краю прерий. - Выстрелил все три, тра-та-та.
Настала очередь Чернозуба пожимать плечами.
- А мне нравится, - продолжал настаивать Аберлотт.
Сам город произвел на него куда более сильное впечатление, чем стычка. Новый Рим был отнюдь не дырой в земле, как Данфер, сказал он, или кучей развалюх, как Валана. Он состоял в основном из каменных зданий, окруженных цветами и деревьями.
- Центр города - все сплошь большие дома. Их возводили из камня и железа. Их не беспокоила необходимость защищаться. От кого? Как ты можешь их оттуда выкурить? Как драться с людьми, которые не хотят драться?
- Они одолели вас, - сказал Чернозуб.
- Да это даже не было боем. Они даже не очень-то и стреляли. Они прятались в городе и иногда постреливали по нам.
- Кафедральный собор нашел? Аберлотт отрицательно помотал головой.
- Мы ехали за вождем. Он сказал: «Выкурить их оттуда и бросить их печенки псам!» - Аберлотт саркастически ухмыльнулся, показав себе за спину, где, спешившись, в центре лагеря бродили разгневанные, смущенные и пристыженные Кочевники. Доносился плач женщин, обихаживавших раненого. Тот умирал. Он был ранен в бок выстрелом из ружья, заряженного камнем.
Чернозуб расстался с Аберлоттом у санитарного фургона, где перевязывали раненого. Он хотел понять, успели ли тексаркцы приступить к выпуску многозарядных ружей, и надеялся, что вид раны подскажет ему ответ. Но рана была просто раной и не содержала в себе ответа; она ни о чем не говорила. Уродливый разрез пересекал волосатую плоть Кочевника, как дорога, без всякой необходимости проложенная в прерии. В задней части фургона готовили к погребению тело шамана. Сквозная рана в шее старика уже была замазана глиной цвета его кожи.
Прах к праху, пепел к пеплу. Обоих погибших вынесут из-под сени деревьев под спокойный и высокомерный взгляд Пустого Неба. Но лишь когда кончится дождь.
Женщины и санитары проводили Чернозуба такими взглядами, словно на нем была кардинальская шапка.
На следующий день, когда военачальник Кузнечиков совещался с понтификом и Ксесачем дри Вордаром, в путь отправилась группа поменьше. Как члену курии, Чернозубу было предложено участвовать в обсуждении, после чего он, конечно, покончил с кастрюлями и сковородками и отпустил Битого Пса на весь день, чтобы он смог напиться кумыса и поиграть в кости. Подозрение Чернозуба, что император вывел из Святого Города все свои регулярные войска, подтвердилось, когда вернулся арьергард отряда Брама с единственным живым пленником - фермером, вооруженным мушкетом, который стрелял камнями. Его выволокли из одного из «больших домов» вместе с двумя его напарниками, которые не выдержали десятимильной обратной дороги в лагерь крестоносцев. Из допроса пожирателя травы выяснилось, что и его, и других фермеров тексаркские солдаты вытащили из домов и пригнали в город, где вооружили устаревшим оружием и развезли по самым высоким развалинам. Им втолковали, что если они сдадутся, то фанатики антипапы - Дикие Собаки, Кузнечики и Зайцы - подвергнут их жестоким пыткам; но если они продержатся, их спасут тексаркские подкрепления, которые подойдут из Ханнеган-сити.
Коричневый Пони усомнился в истинности последней части рассказа, его поддержали и остальные члены курии. Что же до пыток, то фермер скончался еще до того, как его убедили, что все это пропаганда.
Аберлотт подумал, что попал в ловушку. - Но ты все воспринимаешь как ловушку, - напомнил приятелю Чернозуб.
Парочка сидела на краю фургона, под лучами забытого солнечного света, слушая бесконечные воинственные речи Кочевников. Пусть даже от них ничего не зависело, они получили разрешение папы и курии.
- Все так и есть, - прошептал бывший валанский студент. Длинные сальные волосы он откинул назад, демонстрируя, как знак доблести, отрубленное ухо. Винтовку он держал между колен. Хотя он, по крайней мере, с технической точки зрения, был членом папской гвардии, он носил, как принято у всадников Диких Собак, костяные серьги и волосяные браслеты. Чернозуб подумал, что Аберлотт походит на человека, который избежал ловушки Матери Церкви лишь для того, чтобы попасть в ловушку войны.
- Мы можем пересидеть их, - сказал Коричневый Пони. Теперь он куда лучше объяснялся с Кочевниками и не нуждался в Чернозубе как в переводчике. - Если их притащили в город, то вряд ли у них хватит еды, чтобы протянуть зиму.
- Зиму? - переспросил вождь Кузнечиков. - До нее еще далеко. Наших женщин мы оставили далеко позади, и им, так же как Диким Собакам, угрожают эти безродные, которые нападают из-за Реки страданий. Без Виджусов наша медицина слаба, но велика военная мощь. И мы должны ударить немедля, пока еще в состоянии. Мы разгромим их малыми силами. И сожжем дотла.
Эти слова присутствующие встретили довольным бормотанием. Были вскинуты смоченные слюной пальцы, как бы подтверждая, что ветры дуют главным образом с запада. Для Кочевников такой жест был сигналом к открытию огня, а также означал их желание увидеть пылающий мир.
Амен II поднялся, сохраняя на лице не присущее ему выражение духовности и надмирности. Когда Чернозуб вчера видел его, он не осознал, насколько больным и изможденным он выглядит. На голове у него почти не осталось волос. Его лицо, обтянутое кожей, походило на яйцо, но яйцо плохое.
- Новый Рим - это Святой Город, - отчетливо произнес он на церковном. - Он посвящен Матери Церкви. Он не будет сожжен. Мы пришли сюда, чтобы взять его, а не уничтожить.
Он снова сел. Когда его слова перевели на наречия Диких Собак и Кузнечиков, послышалось недовольное бормотание. Оно смолкло, когда, встав, взял слово Ксесач дри Вордар, военачальник трех орд.
- Мы собираемся идти на юг, к Ханнеган-сити, - сказал Чиир Хонган Осле. - Там сердце империи, а не в Новом Риме, который представляет собой всего лишь груду развалин. Мы идем и будем идти на юг. И теперь вместо ложных маневров мы нанесем настоящий мощный удар в южном направлении. И теперь, когда мы знаем, что в Новом Риме осталось лишь несколько защитников, у нас появились дополнительные силы для штурма Ханнеган-сити.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81