Лукавое личико Людмилы во сне было безмятежным, темные волосы разметались по подушке. Девочке было всего десять, и то, что она находилась в ее комнате, мешало семнадцатилетней Анастасии сделать то, чем она занималась последние несколько недель.
Анастасия пошевелилась, шелест простыней очень громко разнесся по тихой спальне, и девушка решила подождать еще. Когда наконец она перестала различать шорохи из спальни родителей и возню в комнатах слуг внизу, девушка соскользнула с кровати, одела самое простое платье – льняную блузку и прямую юбку. На столике у кровати она нащупала резинку и ею забрала волосы сзади, потом натянула ботинки. Ладони вспотели, когда она доставала из-под матраса длинную веревку, которую давно прятала там. Вдруг Людмила что-то забормотала во сне. Анастасия замерла, но девочка все-таки не проснулась. Девушка облегченно вздохнула. Надежно привязав один конец веревки к тяжелой кровати, Анастасия распахнула ставни, окно и как можно тише бросила веревку вниз. Глубоко вздохнула, быстро произнесла молитву, затем собралась с духом и начала спускаться.
Она надеялась, что Петя будет ждать ее, но, к ее разочарованию, его силуэт не выступил из тени. Анастасия тяжело дышала, оглядываясь по сторонам, лицо ее побледнело, она страшно нервничала. Ждать так близко от дома было опасно. Отцу может взбрести в голову подышать свежим воздухом, и он до смерти излупит ее, если поймает здесь. Она тут же представила его лысину, покрытую потом, трясущиеся жирные щеки: «Помни, кто ты есть! Ты – дочь бургомистра, а не какая-то шлюха!»
Нет, здесь оставаться нельзя. Анастасия решила больше не ждать. Она спешила по темным улицам, набросив черный плащ, чтобы ее не смогли узнать, если она с кем-то столкнется, хотя это было совсем маловероятно. Вряд ли кто-то теперь осмелится выходить ночью. Дочь бургомистра знала, что лунный свет может все испортить, но все же благодарила эти лучи, помогавшие видеть дорогу. Она сошла с мощеной улицы и, тяжело дыша, спотыкаясь пробежала по узкой тропинке к кругу камней на холме, где раньше встречала Петю.
Ночью все казалось крупнее. Каждое дерево становилось угрожающим великаном, за каждым камнем могла таиться опасность. Старики говорили, что были времена, когда в Баровии было так же безопасно в полночь, как и ясным днем. Почтенная Елена, например, часто рассказывала Анастасии – самым опасным ночью тогда было наступить в навозную кучу, которую прятала темнота.
Анастасия усмехнулась про себя, дошла до каменного кольца и опустилась на землю в тени скалы. Она вспомнила, как мать рассердилась тогда на Елену и прогнала Анастасию, но старуха в тот раз здорово ее насмешила. Улыбка на губах девушки померкла. Все то, о чем рассказывала Елена, ушло еще до рождения старухи.
Теперь ночь таила такое, о чем Анастасия не хотела даже и думать. Людей находили разорванными в клочья волками. Говорили о трупах, в которых не осталось крови. Люди роптали против Страда.
Граф Страд. Казалось, ветер прошептал это имя, звук заметался в верхушках деревьев. На землю, как призраки, беззвучно посыпались белые лепестки яблонь. Анастасия вздрогнула и плотнее закуталась в плащ. Она прислонилась к огромной скале и почувствовала, как эта твердая поверхность странным образом успокаивает ее. Поговаривали, что когда-то это место было священным, но теперь от него остался лишь этот каменный круг.
Анастасия постаралась думать о своем возлюбленном – цыгане. Их безнадежный тайный роман был опасным – и волнующим. Вистани всегда окружала тайна, и это притягивало Анастасию к юному развязному Пете. Его темные глаза были полны волшебства. Его касания были уверенными и опытными. Он ходил, говорил, вел себя так свободно и естественно, как Анастасия, с которой не спускал глаз отец, да и вся деревня, не могла и мечтать. Она думала, что, может быть, влюбилась не столько в Петю, сколько в эту цыганскую вольную жизнь.
Завыл волк, заставив ее позабыть об этих сладостных переживаниях. Сердце ее заколотилось быстрее.
– Скорее, Петя, – умоляюще прошептала она.
Волки, как говорили, были созданием Страда. Анастасия лишь однажды видела хозяина Баровии. Всего несколько дней тому назад, и этого одного раза было достаточно. Он присутствовал на ежегодном весеннем празднике, которым заправлял ее отец. Страд был сухопар и высок, вспомнила она, у него были аккуратно зачесанные черные волосы и глубоко посаженные темные глаза. На нем был безупречный костюм – черный с красной искрой, так что казалось, на ткани застыли капельки крови. Граф странно улыбнулся, когда бургомистр представил свою старшую дочь, и так оценивающе оглядел ее, что ей стало очень неловко. Когда он целовал ей руку, она еле сдержалась, чтобы не вскрикнуть – его губы были холодны как лед.
Одни говорили, что граф занимается колдовством. Другие шептали, что женщины, понравившиеся графу, бесследно исчезают.
Анастасия услышала какой-то новый звук в ночи, дрожащей рукой плотнее запахнула плащ и постаралась поплотнее прижаться к камню. Звук повторился – шаги, медленные и уверенные. Кто-то направлялся прямо к ней. Если бы хоть круг мог защитить ее. Тут же вспомнились все предупреждения отца о трупах, лишенных крови.
Чужая ладонь вдруг закрыла ей рот. Сердце Анастасии упало, она судорожно стала вырываться из рук напавшего. Она дралась и царапалась, страх придавал ей силы. Тут из облака вынырнула луна, и она обнаружила, что это всего лишь Петя. Он ухмылялся еще шире, чем обычно. Его лицо казалось побелевшим в лунном свете, ночь лишила цвета его яркие одежды и широкие красные шаровары.
– Ты, – выдохнула Анастасия.
Петя же помирал со смеха. Она кинулась на него, заколотила кулачками по его груди, и они вместе упали на землю. Анастасия все еще сопротивлялась, лицо ее раскраснелось от возмущения, и тут Петя подмял ее под себя.
Она подняла на него глаза, и весь ее гнев тут же пропал.
– Ты чертов, сумасшедший вистани! – выдавила она.
Он поднял брови, изобразив недоумение, а потом припал к ней и стал покрывать поцелуями. Анастасия возвращала ему поцелуи и вскоре, как в полусне, подумала, что ночь вовсе не так уж холодна.
Часом позже Петя неохотно распрощался с Анастасией, подождал, пока она проворно забралась по веревке обратно в свою спальню. Вздохнул, покачал головой. Нельзя сказать, что он любил эту девочку – дочь бургомистра. Конечно, она привлекала его, ему будет не хватать ее, когда табор вновь отправится в дорогу. Но она так же не вписывалась в его мир, как он не вмещался в рамки ее жизни. Бургомистр и слышать не захочет о том, что его дочь намерена выйти замуж за цыгана, да и табор вистани не позволит Пете ввести в их племя чужака. Ну и ладно. Такова жизнь. Он втянул ноздрями прохладный воздух и стряхнул всю меланхолию, как собака отряхивается от воды. Была весна, и на свете, кроме женщин, оставалась куча вещей, которые могли доставить удовольствие. Петя закинул за спину тяжелый холщовый мешок и бодрым шагом направился к «Волчьему Логову». Трактир, должно быть, уже полон завсегдатаев, ожидающих, когда Петя придет и станет их веселить.
«Волчье Логово» не было особо веселым местом и в лучшие времена. Это было побеленное трехэтажное здание, и его стены снаружи ярко были расписаны цветочками и листьями. Эти веселые краски, однако, были использованы для пущего контраста с темным нутром трактира. Там всегда было слишком мало света и пивная сохраняла вечный полумрак. От огня, полыхавшего в камине, почти не было света, да и тепла тоже немного. Дела хозяина трактира шли кое-как, потому что слишком немногие осмеливались теперь выходить из дома после заката, да и эти посетители заглядывали нечасто. Сам трактирщик был угрюм, худобой и ростом сильно отличался от приземистых, коренастых жителей селения. Он, однако, был довольно любезен с теми, кого знал, ко всем чужакам же относился с подозрением, хотя все же принимал от них деньги, если, конечно, был уверен в монете.
Если бы Петя немного лучше разбирался в людях, он уловил бы какую-то нехорошую перемену в людях, собравшихся в пивной, когда он вошел бодрым шагом в зал, беззаботно посвистывая. Если бы он был хотя бы несколькими годами старше своих семнадцати, он бы из приличия задержался там на несколько минут и поскорее бы убрался под защиту родного табора. Но он был молод и слишком самоуверен.
Вистани слишком выделялся здесь – сверкающий яркий лис среди стаи темных мохнатых псов. Он хлопнул одного из посетителей по спине, приветствовал другого, бросил монету на стойку перед нахмурившимся трактирщиком.
– Пинту твоего лучшего, чтобы отметить начало сезона, идет?
Трактирщик молча поставил кружку перед Петей.
– Твое здоровье, хозяин! – переполненный наслаждением последнего часа, Петя сделал долгий глоток. Его сверкающие темные глаза обратились к двери – на пороге появилась чья-то фигура и остановилась в замешательстве. – Входи, друг! – крикнул Петя человеку. В эту ночь побед он был рад любому. – Нечего сторониться такой компании, где есть что выпить!
– Ты прав, юный господин, – промолвил путник, входя и садясь рядом с Петей.
Все разговоры в пивной разом оборвались, посетители уставились на златоволосого чужака. Некоторые сотворили знак, оберегающий от дурного глаза, и поспешили на улицу. Другие откровенно рассматривали вошедшего. Были и такие, кто не скрывал враждебности к новому посетителю. Джандер поморщился. Его намерение просто собрать какие-то сведения явно не удавалось. Эльф не встречался с такой неприязнью с тех пор, как покинул Даггердейл. К счастью, разодетого цыганенка, сидевшего рядом с ним, такое соседство не смущало.
– Верно, ты идешь издалека, – сказал Петя. – Могу я угостить тебя туйкой? Ее делают только в Баровии.
Баровия. Джандеру пришлось сдержать радость. Значит, это и есть та непонятная земля, откуда пришла Анна.
– Нет, благодарю, – вежливо отказался он. – Я хотел бы узнать, нет ли здесь свободной комнаты.
– Тогда тебе нужно говорить со мной, а не с этим неотесанным вистани, – пробормотал трактирщик, бросив явно недобрый взгляд на беззаботного Петю. – Пей и убирайся в свой табор.
Петя наклонился и зашептал Джандеру на ухо:
– Если передумаешь, мое предложение насчет выпивки в силе. Я-то знаю, каково чужим в этих краях.
Насмешливо кивнув трактирщику, Петя сполз с табурета и направился в угол пивной. Там он залез в свой мешок, вытащил множество шаров, кеглей и факелов и подошел обратно к стойке. Он зажег факел от висевшего на стене светильника, потом другой – они ярко запылали, осветив весь зал. С громкими выкриками он принялся ловко жонглировать всеми предметами сразу.
– У парня талант, – произнес эльф. – Мое имя – Джандер.
Трактирщик повернулся к путнику:
– Очень жаль. Я не могу сдать тебе комнату сегодня ночью.
– Нет свободных?
– Ох, свободных-то полно. Но мы никогда не пускаем постояльцев, пришедших после заката.
– Гостиница, где не принимают путников, которые готовы платить? – изумленно поднял брови Джандер и поджал губы.
– Приходи завтра утром, тогда и поговорим. Мы не принимаем постояльцев после заката.
Джандер понял трактирщика. За грубыми словами и неприветливостью этого человека прятался отчаянный страх. Джандер просто ощущал его. Он был прав. Эта земля, эта деревня наполнены страхом, они беспрестанно боятся чего-то. Он прошел в темный угол зала, накинул капюшон плаща на сияющие волосы. Все его чувства напряглись, он прислушивался к обрывкам разговоров, что доносились со всех сторон.
– Дьявол…, сиди дома… Страд.
Это имя упоминалось многими людьми, сидевшими за разными столами, и каждый раз, когда Джандер слышал это имя, оно произносилось со страхом. Прислушиваясь к разговорам, он обратил внимание на один диалог, напряг слух.
Довольно молодой мужчина с густой черной бородой потягивал эль из стакана. Его товарищ, заросший двухдневной щетиной, тупо смотрел в свою нетронутую кружку.
– Мне нельзя было уходить, – медленно проговорил старший, и в голосе его была мука.
Младший положил ему руку на плечо – С лихорадкой шутки плохи, – мягко сказал он. – Ты знаешь это не хуже меня, отец. Сам знаешь, каково подцепить эту заразу.
Старший кивнул, взгляд его остался пустым:
– Она была такой молодой, такой красивой, – запинаясь, пробормотал он. В его темных глазах блеснули слезы. – Моя маленькая Оля, бедная доченька.
На лице сына были боль, участие и, что показалось Джандеру вовсе непонятным, гнев.
– Кто-нибудь уже сказал ему?
Убитый горем отец закрыл ладонями глаза:
– Нет. Никто не осмеливается идти в замок с такой вестью.
– Боюсь, он довольно скоро узнает. У графа есть способы узнать, что ему нужно.
Внезапно настроение старшего резко сменилось – теперь он пришел в ярость.
– Я рад, что она мертва, – выпалил он. – Я рад, что она мертва и не достанется ему, что он не сможет дотронуться до нее своими ледяными пальцами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Анастасия пошевелилась, шелест простыней очень громко разнесся по тихой спальне, и девушка решила подождать еще. Когда наконец она перестала различать шорохи из спальни родителей и возню в комнатах слуг внизу, девушка соскользнула с кровати, одела самое простое платье – льняную блузку и прямую юбку. На столике у кровати она нащупала резинку и ею забрала волосы сзади, потом натянула ботинки. Ладони вспотели, когда она доставала из-под матраса длинную веревку, которую давно прятала там. Вдруг Людмила что-то забормотала во сне. Анастасия замерла, но девочка все-таки не проснулась. Девушка облегченно вздохнула. Надежно привязав один конец веревки к тяжелой кровати, Анастасия распахнула ставни, окно и как можно тише бросила веревку вниз. Глубоко вздохнула, быстро произнесла молитву, затем собралась с духом и начала спускаться.
Она надеялась, что Петя будет ждать ее, но, к ее разочарованию, его силуэт не выступил из тени. Анастасия тяжело дышала, оглядываясь по сторонам, лицо ее побледнело, она страшно нервничала. Ждать так близко от дома было опасно. Отцу может взбрести в голову подышать свежим воздухом, и он до смерти излупит ее, если поймает здесь. Она тут же представила его лысину, покрытую потом, трясущиеся жирные щеки: «Помни, кто ты есть! Ты – дочь бургомистра, а не какая-то шлюха!»
Нет, здесь оставаться нельзя. Анастасия решила больше не ждать. Она спешила по темным улицам, набросив черный плащ, чтобы ее не смогли узнать, если она с кем-то столкнется, хотя это было совсем маловероятно. Вряд ли кто-то теперь осмелится выходить ночью. Дочь бургомистра знала, что лунный свет может все испортить, но все же благодарила эти лучи, помогавшие видеть дорогу. Она сошла с мощеной улицы и, тяжело дыша, спотыкаясь пробежала по узкой тропинке к кругу камней на холме, где раньше встречала Петю.
Ночью все казалось крупнее. Каждое дерево становилось угрожающим великаном, за каждым камнем могла таиться опасность. Старики говорили, что были времена, когда в Баровии было так же безопасно в полночь, как и ясным днем. Почтенная Елена, например, часто рассказывала Анастасии – самым опасным ночью тогда было наступить в навозную кучу, которую прятала темнота.
Анастасия усмехнулась про себя, дошла до каменного кольца и опустилась на землю в тени скалы. Она вспомнила, как мать рассердилась тогда на Елену и прогнала Анастасию, но старуха в тот раз здорово ее насмешила. Улыбка на губах девушки померкла. Все то, о чем рассказывала Елена, ушло еще до рождения старухи.
Теперь ночь таила такое, о чем Анастасия не хотела даже и думать. Людей находили разорванными в клочья волками. Говорили о трупах, в которых не осталось крови. Люди роптали против Страда.
Граф Страд. Казалось, ветер прошептал это имя, звук заметался в верхушках деревьев. На землю, как призраки, беззвучно посыпались белые лепестки яблонь. Анастасия вздрогнула и плотнее закуталась в плащ. Она прислонилась к огромной скале и почувствовала, как эта твердая поверхность странным образом успокаивает ее. Поговаривали, что когда-то это место было священным, но теперь от него остался лишь этот каменный круг.
Анастасия постаралась думать о своем возлюбленном – цыгане. Их безнадежный тайный роман был опасным – и волнующим. Вистани всегда окружала тайна, и это притягивало Анастасию к юному развязному Пете. Его темные глаза были полны волшебства. Его касания были уверенными и опытными. Он ходил, говорил, вел себя так свободно и естественно, как Анастасия, с которой не спускал глаз отец, да и вся деревня, не могла и мечтать. Она думала, что, может быть, влюбилась не столько в Петю, сколько в эту цыганскую вольную жизнь.
Завыл волк, заставив ее позабыть об этих сладостных переживаниях. Сердце ее заколотилось быстрее.
– Скорее, Петя, – умоляюще прошептала она.
Волки, как говорили, были созданием Страда. Анастасия лишь однажды видела хозяина Баровии. Всего несколько дней тому назад, и этого одного раза было достаточно. Он присутствовал на ежегодном весеннем празднике, которым заправлял ее отец. Страд был сухопар и высок, вспомнила она, у него были аккуратно зачесанные черные волосы и глубоко посаженные темные глаза. На нем был безупречный костюм – черный с красной искрой, так что казалось, на ткани застыли капельки крови. Граф странно улыбнулся, когда бургомистр представил свою старшую дочь, и так оценивающе оглядел ее, что ей стало очень неловко. Когда он целовал ей руку, она еле сдержалась, чтобы не вскрикнуть – его губы были холодны как лед.
Одни говорили, что граф занимается колдовством. Другие шептали, что женщины, понравившиеся графу, бесследно исчезают.
Анастасия услышала какой-то новый звук в ночи, дрожащей рукой плотнее запахнула плащ и постаралась поплотнее прижаться к камню. Звук повторился – шаги, медленные и уверенные. Кто-то направлялся прямо к ней. Если бы хоть круг мог защитить ее. Тут же вспомнились все предупреждения отца о трупах, лишенных крови.
Чужая ладонь вдруг закрыла ей рот. Сердце Анастасии упало, она судорожно стала вырываться из рук напавшего. Она дралась и царапалась, страх придавал ей силы. Тут из облака вынырнула луна, и она обнаружила, что это всего лишь Петя. Он ухмылялся еще шире, чем обычно. Его лицо казалось побелевшим в лунном свете, ночь лишила цвета его яркие одежды и широкие красные шаровары.
– Ты, – выдохнула Анастасия.
Петя же помирал со смеха. Она кинулась на него, заколотила кулачками по его груди, и они вместе упали на землю. Анастасия все еще сопротивлялась, лицо ее раскраснелось от возмущения, и тут Петя подмял ее под себя.
Она подняла на него глаза, и весь ее гнев тут же пропал.
– Ты чертов, сумасшедший вистани! – выдавила она.
Он поднял брови, изобразив недоумение, а потом припал к ней и стал покрывать поцелуями. Анастасия возвращала ему поцелуи и вскоре, как в полусне, подумала, что ночь вовсе не так уж холодна.
Часом позже Петя неохотно распрощался с Анастасией, подождал, пока она проворно забралась по веревке обратно в свою спальню. Вздохнул, покачал головой. Нельзя сказать, что он любил эту девочку – дочь бургомистра. Конечно, она привлекала его, ему будет не хватать ее, когда табор вновь отправится в дорогу. Но она так же не вписывалась в его мир, как он не вмещался в рамки ее жизни. Бургомистр и слышать не захочет о том, что его дочь намерена выйти замуж за цыгана, да и табор вистани не позволит Пете ввести в их племя чужака. Ну и ладно. Такова жизнь. Он втянул ноздрями прохладный воздух и стряхнул всю меланхолию, как собака отряхивается от воды. Была весна, и на свете, кроме женщин, оставалась куча вещей, которые могли доставить удовольствие. Петя закинул за спину тяжелый холщовый мешок и бодрым шагом направился к «Волчьему Логову». Трактир, должно быть, уже полон завсегдатаев, ожидающих, когда Петя придет и станет их веселить.
«Волчье Логово» не было особо веселым местом и в лучшие времена. Это было побеленное трехэтажное здание, и его стены снаружи ярко были расписаны цветочками и листьями. Эти веселые краски, однако, были использованы для пущего контраста с темным нутром трактира. Там всегда было слишком мало света и пивная сохраняла вечный полумрак. От огня, полыхавшего в камине, почти не было света, да и тепла тоже немного. Дела хозяина трактира шли кое-как, потому что слишком немногие осмеливались теперь выходить из дома после заката, да и эти посетители заглядывали нечасто. Сам трактирщик был угрюм, худобой и ростом сильно отличался от приземистых, коренастых жителей селения. Он, однако, был довольно любезен с теми, кого знал, ко всем чужакам же относился с подозрением, хотя все же принимал от них деньги, если, конечно, был уверен в монете.
Если бы Петя немного лучше разбирался в людях, он уловил бы какую-то нехорошую перемену в людях, собравшихся в пивной, когда он вошел бодрым шагом в зал, беззаботно посвистывая. Если бы он был хотя бы несколькими годами старше своих семнадцати, он бы из приличия задержался там на несколько минут и поскорее бы убрался под защиту родного табора. Но он был молод и слишком самоуверен.
Вистани слишком выделялся здесь – сверкающий яркий лис среди стаи темных мохнатых псов. Он хлопнул одного из посетителей по спине, приветствовал другого, бросил монету на стойку перед нахмурившимся трактирщиком.
– Пинту твоего лучшего, чтобы отметить начало сезона, идет?
Трактирщик молча поставил кружку перед Петей.
– Твое здоровье, хозяин! – переполненный наслаждением последнего часа, Петя сделал долгий глоток. Его сверкающие темные глаза обратились к двери – на пороге появилась чья-то фигура и остановилась в замешательстве. – Входи, друг! – крикнул Петя человеку. В эту ночь побед он был рад любому. – Нечего сторониться такой компании, где есть что выпить!
– Ты прав, юный господин, – промолвил путник, входя и садясь рядом с Петей.
Все разговоры в пивной разом оборвались, посетители уставились на златоволосого чужака. Некоторые сотворили знак, оберегающий от дурного глаза, и поспешили на улицу. Другие откровенно рассматривали вошедшего. Были и такие, кто не скрывал враждебности к новому посетителю. Джандер поморщился. Его намерение просто собрать какие-то сведения явно не удавалось. Эльф не встречался с такой неприязнью с тех пор, как покинул Даггердейл. К счастью, разодетого цыганенка, сидевшего рядом с ним, такое соседство не смущало.
– Верно, ты идешь издалека, – сказал Петя. – Могу я угостить тебя туйкой? Ее делают только в Баровии.
Баровия. Джандеру пришлось сдержать радость. Значит, это и есть та непонятная земля, откуда пришла Анна.
– Нет, благодарю, – вежливо отказался он. – Я хотел бы узнать, нет ли здесь свободной комнаты.
– Тогда тебе нужно говорить со мной, а не с этим неотесанным вистани, – пробормотал трактирщик, бросив явно недобрый взгляд на беззаботного Петю. – Пей и убирайся в свой табор.
Петя наклонился и зашептал Джандеру на ухо:
– Если передумаешь, мое предложение насчет выпивки в силе. Я-то знаю, каково чужим в этих краях.
Насмешливо кивнув трактирщику, Петя сполз с табурета и направился в угол пивной. Там он залез в свой мешок, вытащил множество шаров, кеглей и факелов и подошел обратно к стойке. Он зажег факел от висевшего на стене светильника, потом другой – они ярко запылали, осветив весь зал. С громкими выкриками он принялся ловко жонглировать всеми предметами сразу.
– У парня талант, – произнес эльф. – Мое имя – Джандер.
Трактирщик повернулся к путнику:
– Очень жаль. Я не могу сдать тебе комнату сегодня ночью.
– Нет свободных?
– Ох, свободных-то полно. Но мы никогда не пускаем постояльцев, пришедших после заката.
– Гостиница, где не принимают путников, которые готовы платить? – изумленно поднял брови Джандер и поджал губы.
– Приходи завтра утром, тогда и поговорим. Мы не принимаем постояльцев после заката.
Джандер понял трактирщика. За грубыми словами и неприветливостью этого человека прятался отчаянный страх. Джандер просто ощущал его. Он был прав. Эта земля, эта деревня наполнены страхом, они беспрестанно боятся чего-то. Он прошел в темный угол зала, накинул капюшон плаща на сияющие волосы. Все его чувства напряглись, он прислушивался к обрывкам разговоров, что доносились со всех сторон.
– Дьявол…, сиди дома… Страд.
Это имя упоминалось многими людьми, сидевшими за разными столами, и каждый раз, когда Джандер слышал это имя, оно произносилось со страхом. Прислушиваясь к разговорам, он обратил внимание на один диалог, напряг слух.
Довольно молодой мужчина с густой черной бородой потягивал эль из стакана. Его товарищ, заросший двухдневной щетиной, тупо смотрел в свою нетронутую кружку.
– Мне нельзя было уходить, – медленно проговорил старший, и в голосе его была мука.
Младший положил ему руку на плечо – С лихорадкой шутки плохи, – мягко сказал он. – Ты знаешь это не хуже меня, отец. Сам знаешь, каково подцепить эту заразу.
Старший кивнул, взгляд его остался пустым:
– Она была такой молодой, такой красивой, – запинаясь, пробормотал он. В его темных глазах блеснули слезы. – Моя маленькая Оля, бедная доченька.
На лице сына были боль, участие и, что показалось Джандеру вовсе непонятным, гнев.
– Кто-нибудь уже сказал ему?
Убитый горем отец закрыл ладонями глаза:
– Нет. Никто не осмеливается идти в замок с такой вестью.
– Боюсь, он довольно скоро узнает. У графа есть способы узнать, что ему нужно.
Внезапно настроение старшего резко сменилось – теперь он пришел в ярость.
– Я рад, что она мертва, – выпалил он. – Я рад, что она мертва и не достанется ему, что он не сможет дотронуться до нее своими ледяными пальцами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47