Молю, составьте мне компанию!
— САМКА МЕДВЕДЯ! НА СВЯЗИ МЕДВЕДЬ. ПРИЕМ.
Эл вздрогнул, потом расплылся в улыбке. Нашел-таки! Буквальный перевод добавлял игре изюминку.
— Привет, Мишка. Я — Медведица. Как я отвык от общения! Ты куда намылился?
— Я ЧИСТЫЙ. ТЫ ГРЯЗНАЯ?
— Ответ отрицательный. Куда направляешься?
— ИЗВИНИ. В ЦЕНТР, СЕКТОР ДВАДЦАТЬ И ПЯТЬ. ХОЧЕШЬ СЫГРАТЬ?
— А то нет!
— ЭТО «ДА» ИЛИ «НЕТ»?
— Ответ утвердительный. Кто начинает — ты или я?
— НАЧАЛИ.
— Эй, косолапый, компьютеру подавай подлежащее и сказуемое. Ты или я?
— Я НЕ КОСОЛАПЫЙ. ТЫ.
— Идет. — Эл почесал подбородок. Фокус заключался в том, чтобы не соврать, но и не выдать истинное расположение. — Моя планета прекрасна.
— МОЯ ПЛАНЕТА УРОДЛИВА.
Эл нахмурился. Ему случалось забавляться с инопланетянами, вырубленными из черного льда и считавшими свою планету красавицей, а Землю — уродиной.
— Хорошо, Большой Медведь. Атмосфера голубая, с белыми облаками водяного пара. Благодаря дождям на поверхности густая растительность.
— НЕБО СИНЕЕ. НЕМНОГО ЖЕЛТИЗНЫ ИЗ-ЗА ПЫЛИ. ОБЛАКОВ МАЛО. ЗЕМЛЯ ТВЕРДАЯ И СУХАЯ. ДОЖДЕЙ МАЛО; РАСТИТЕЛЬНОСТИ МЕНЬШЕ.
Эл поджал губы, покачал головой.
— Что-то я не пойму, Медведь. А ты?
— НЕТ.
— Перейдем к правительствам? — Эх улыбнулся: он надеялся, что партнер соблазнится. Населенных планет-пустынь всего пара десятков, и Эл знал их все. Ему хватило бы парочки намеков на устройство власти.
— ХОРОШО. Я ПЕРВЫЙ?
— Валяй.
— НАРОД МОЙ... УГНЕТЕН. ВСЕГДА. НАШИМ ПРАВИТЕЛЬСТВОМ ИЛИ ДРУГИМИ, НЕ ВАЖНО. РЕВОЛЮЦИИ. МНОГО. ТОЛКУ НИКАКОГО.
Эл почесал в затылке, вспоминая какую-нибудь пустынную планету, страдающую политическим несварением. Гар-нетсид? Нет, Медведь утверждает, что соблюдает чистоту.
— Очень давно у нас тоже была революция, — сказал он в микрофон. — Но теперь мы свободны. Войны позади. Мы сами выбираем, какими нам быть, и достаточно благополучны. Например, мой корабль — моя собственность.
— НУ? ХОРОШО. СЕЙЧАС ДОГАДАЮСЬ. МИНТА-КА ДВЕНАДЦАТЬ?
— Ответ отрицательный, Большой Медведь. Начну-ка я с экономики. Я сказал, что мы благополучны. Поднимай выше: мы — настоящий финансовый центр Сектора.
— ЭТО НЕ МИНТАКА ДВЕНАДЦАТЬ?
— Никакая не Минтака! — Эл фыркнул. Далась ему эта Минтака!
— НЕ ПОНИМАТЬ. ЛАДНО. НА МОЕЙ ПЛАНЕТЕ БЕДНОСТЬ. Я ЛЕЧУ В СЕКТОР ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ, ПОКУПАТЬ ОРУЖИЕ. ТЕПЕРЬ ДОПЕР?
Эл хлопнул себя по колену.
— Наверняка Садр Пять! Я угадал, Большой Медведь?
— ОТВЕТ ОТРИЦАТЕЛЬНЫЙ. УГАДЫВАЙ СНОВА.
Эл нахмурился: в эфире прибавилось помех.
— У меня иссякла фантазия. Как ты меня слышишь?
— Ушами. Двумя.
— Я про радиоприем, — сказал Эл со вздохом. — Не ослабевает?
— ПРИЕМ СЛАБЫЙ.
— Увы. Ну как, сдаешься?
— А ТЫ?
— Ответ утвердительный. Хотя я редко проигрываю. Так что у тебя за планета?
— ЗЕМЛЯ. ТРЕТЬЯ ПО СЧЕТУ В СОЛНЕЧНОЙ СИСТЕМЕ.
— Да не может этого... Эй, Медведь, вырубай свой переводчик и переключайся на прямую голосовую связь. — Эл замер в ожидании.
— TIERRA.
— Ты что, испанец?
— MEJICANO... HABLA INGLES? POR QUE?
— Потому что я с Земли. Северная Америка. . — GRINGO?
— Он самый, «мокрая спина». Теперь понятно, каково вам...
— SI.
— Галактика тесна, верно?
— ES VERDAD... ADIOS.
— Что ж, бывай, Мишка! — Эл передернул плечами и подстроил частоту. — Говорит Большая Медведица, частота 221, 8...
К СЧАСТЬЮ, КОНЕЦ
* * *
Предсказуемо, бессмысленно, вероломно, пустой звук — все, что вы способны сказать про мою «Тьму», я уже сказал сам. Примерно так же о ней отзывались редакции, отвечавшие мне отказом.
Интерес к путанице при переводе я проявлял и раньше — например, в рассказе «Скользкие господа» из серии о звездном цирке, в конце концов врезавшемся в планету Мом (я о цирке, а не о серии). Язык там причудлив с нескольких углов зрения. Во-первых, сам цирковой жаргон, на котором изъясняются артисты шоу О'Хары. Свою лепту вносят инопланетяне из труппы и другие инопланетяне, для которых артисты выступают. Мы начнем с места, где Уортс, ответственный за путевой журнал труппы, не выдержав мук совести, принимает решение сдать Джона О'Хару полиции и явиться с повинной: ведь их шоу — прикрытие для карманников, шулеров и разных прочих мошенников, отстегивающих О'Харе немалые денежки за право обирать жителей планеты Читью, еще ни разу не видевших цирк. Чем больше Уортс приглядывается к «скользким господам», тем меньше они ему нравятся.
Танцор-Красавчик из Бостона решил, примкнуть к нам, «чтобы подоить местных олухов», как он сам выразился. Никто из «Барабу», за исключением антрепренера, раньше не бывал на Читью, так что у Красавчика чесались руки. С Рыбой мы подружились, потому что оба боялись разоблачения. Простившись с Тик-Током, мы зашагали втроем к высоким домам. Асту, аборигены, управляющие Читью, напоминают телосложением страусиные яйца, только значительно выше, на толстых ножках и с тоненькими четырехпалыми ручонками. Гуляя по торговым центрам Мартаана, Бостонский Красавчик обожал вдруг замереть перед таким яйцом на ножках. Асту обязательно налетал на озорника, бормотал неразборчивые извинения и ковылял дальше.
— Восковая спелость! — восклицал Красавчик с улыбкой.
После четвертого подряд столкновения с аборигеном я хмуро спросил его, зачем он этим занимается.
Он остановился, сдерживая напор толпы, рвущейся в ворота биржи.
— А ты загляни им в глаза, Уортс. Крохотные, расположены по бокам. Перед собой они ни черта не видят. Представь, что сделал бы с ними наш Джек-Джек! [карточный шулер] — Он помахал нам рукой и заторопился на биржу. — Взгляну, как они распоряжаются своими деньгами.
— Представляешь, что бы здесь натворила банда Красавчика? — спросил я Рыбу.
Он невозмутимо кивнул и указал на существо в белых ремнях, регулировавшее, судя по всему, поток пешеходов на одном из перекрестков торгового центра. Меня пронзила жалость: асту-пешеходам требуются регулировщики, иначе они будут друг в друга врезаться.
— Видишь полицейского? Давай узнаем, где у них участок.
Мы подошли к яйцу в ремнях, и я начал:
— Не подскажете, где тут полицейский участок?
Я стоял прямо перед регулировщиком, но он долго вращался, пока не поймал меня одним глазом. Глаз расширился, яйцо отпрянуло.
— Миг баллума.
— Полицейский участок, — попробовал я еще разок. Придя в себя, полицейский шагнул к нам, навел на нас один глаз, потом другой.
— Эгер блей сиркис.
— Простите?
Он указал на меня, потом на Рыбу.
— Сиркис, сиркис, детер эт? Рыба схватил меня за руку.
— Слушай, он же про цирк!
Ротик яйца быстро расширился, тело закачалось.
— Сиркис, сиркис!
На перекрестке уже образовалось яичное скопление. Регулировщик вынул из-под белого ремня бело-красную карточку.
— Сиркис!
— Смотри-ка, это билет из брони на наше выступление, — сказал я Рыбе. — Да, цирк. — Это уже регулировщику. — Полицейский участок?
Он снова спрятал карточку под ремень и поднял ручонки.
— Нети бле эт «поцески утасток» дума?
Яйца ошибочно приняли жест регулировщика за сигнал двигаться и немедленно устроили кучу малу.
— Гаавуук! — И регулировщик врезался в толпу, крича и толкаясь. Вскоре порядок был восстановлен, и регулировщик вернулся на свой пост. Указав на дверь в нескольких шагах от угла, он произнес: — Агвуг, тухап тубба.
— Полицейский участок? — переспросил я.
Он опять поднял руки — видимо, это движение заменяет им пожимание плечами, — во второй раз спровоцировав столпотворение на вверенном ему участке.
— Ах, гаавуук! Нее паавуук!
И он опять ринулся разгребать свалку. Рыба потянул меня за рукав, указывая на дверь.
— Лучше идем, а то он рассердится. Думаешь, это и есть полиция?
— Давай проверим.
Мы подошли к двери. На ней были нарисованы какие-то непонятные линии, точки, завитки и пятна. Под этой мазней красовалась надпись: «Здесь говорят по-английски». Я удовлетворенно кивнул.
— Бюро переводов!
Я распахнул дверь, и мы оказались в захламленной коморке без окон. В глубине, за низкой конторкой, угадывался яйцевидный силуэт.
Рыба тронул меня за плечо.
— Спит, что ли?
Я подошел к стойке и постучал по ней.
— Простите? — Ответа не последовало. Я постучал сильнее. — Простите, вы говорите по-английски?
Яйцо открыло обращенный в мою сторону глаз, вздрогнуло, помигало, разинуло рот.
— Сиркис!
Встав, мой собеседник вынул из-под своего широкого коричневого ремня билет из нашей брони.
— Сиркис!
Я утвердительно кивнул.
— Точно, мы оба из цирка. — Я глянул на Рыбу. — Реклама сделала свое дело. Так вы говорите по-английски?
Рот яйца стал еще шире, глаза, наоборот, прищурились.
— Здесь говорят по-английски.
— Как вас зовут?
— Зовут Доккор-тут, да, господа. — И Доккор-тут наклонился вперед в яичной версии учтивого поклона.
— Нам бы переводчика, — объяснил я с улыбкой.
— Здесь говорят по-английски.
— Можете пойти с нами? Нам надо в полицию. В участок.
Доккор-тут повращался на месте, переместился вдоль своей конторки и вернулся с книгой. Поднеся ее к глазу, он начал перелистывать страницы.
— Полиция, полиция... Соблюдение общественного порядка. Общественного, общественного... Участок, участок... — Доккор-тут опустил книгу и уставился на меня одним глаз. — Желаете купить землю?
Рыба взял меня за плечо.
— Дай-ка, я попробую. — Она поманил Доккор-тута пальцем. — Иди сюда.
Доккор-тут нажал кнопку. Крышка конторки распахнулась, и он вывалился в образовавшийся проем, чтобы последовать за Рыбой к двери. Я замыкал шествие. Из двери Рыба показал пальцем на регулировщика.
— Полиция!
Доккор-тут прицелился одним глазом в Рыбу.
— Земля рядом с полицией?
Рыба покачал головой.
— Веди нас к полицейской шишке. Доккор-тут опять справился со своей книгой.
— Шишка... Соцветие и плод хвойных и некоторых других... Бугорок, округлая... Твердый шарик на конце... Рыба отнял у него книгу.
— Лучше я. — Найдя нужное определение, он показал его Доккор-туту. — Важный, влиятельный человек. Начальник, понял?
И так далее. Недоразумения при переводе легли в основу таких обменов репликами в повести «Враг мой», как, например, этот.
... Нас в любую минуту могло снести с отмели.
— Джерри, ты напрасно так насторожился из-за этой железки, сам знаешь.
— Сурда. — Голос драка звучал покаянно, а то и жалостливо.
— Эсс?
— Эсс ех «сурда»?
Джерри помолчал.
— Дэвидж не знает не уверен что это нет?
Я отмел нагромождение отрицаний.
— Ты имеешь в виду «возможно», «может быть», «не исключено»?
— Аэ, возможноможетбытьнеисключено. Дракский флот корабли иркмаан имеет. До война покупать, после война захватить. Железка возможноможетбытьнеисключено драк-ская.
— Значит, если на большом острове есть секретная база, сурда она дракская?
— Возможноможетбытьнеисключено, Дэвидж.
А вот мои пометки к другому замыслу (нереализованному), повлиявшему потом на «Враг мой». Тут важно отметить, что я никогда не отвергаю с ходу никаких идей, как бы дурно они ни пахли. Таким образом, мне удается обуздывать свой критицизм, способный засушить все, что появится в непосредственной близости. В итоге кое-что все-таки выживает, потому и появился на свет «Враг мой». Неприятное в том, что мои файлы переполнены всякой ерундой, что сильно смутит любого, кто после моего ухода в мир иной сядет за биографию Барри Б. Лонгиера. Очень может быть, что биография выйдет под названием «Не могу поверить, что он написал всю эту чушь!».
Снова я уклонился от темы.
Вот что я пометил на тему о языке, когда приступал к сочинению очередного сюжета.
Без заглавия
Начать повествование по-английски, вставляя инопланетные словечки и выражения, пока читатель не освоится с языком инопланетян до такой степени, чтобы последний абзац текста можно было полностью написать по-инопланетному.
Первый шаг — изобретение чужого языка. При своей чуждости он должен быть простым для усвоения — ведь читателю предстоит без напряжения понять написанный на нем последний абзац истории. [Я разработал грамматику, орфографию, произношение, словарь примерно на триста слов. Получился гибрид испанского, японского, иврита и вульгарной латыни. ]
Придумать ситуацию, оправдывающую применение чужого языка. Один персонаж должен учиться языку у другого; во всяком случае, читателю придется кое-что усвоить.
Общая семантика учит, что некоторые термины («семантические пустоты») как будто обозначают некие аспекты реальности (имеют смысл), но в действительности бессмысленны (не имеют реальных аналогов): «справедливость», «социализм», «разумный», «права» и многое другое. Теория гласит, что если двое, говорящие на разных языках, не понимающие друг друга и отказывающиеся от попыток понять чужой язык, изобретут для общения третий язык, то они не смогут болтать о «справедливости» или «социализме».
Скажем, показывает один на камень и называет его «блуг». Другой соглашается, после чего при произнесении слова «блуг» оба понимают, о чем речь. Но на что, спрашивается, указать, чтобы прийти к пониманию насчет «справедливости»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
— САМКА МЕДВЕДЯ! НА СВЯЗИ МЕДВЕДЬ. ПРИЕМ.
Эл вздрогнул, потом расплылся в улыбке. Нашел-таки! Буквальный перевод добавлял игре изюминку.
— Привет, Мишка. Я — Медведица. Как я отвык от общения! Ты куда намылился?
— Я ЧИСТЫЙ. ТЫ ГРЯЗНАЯ?
— Ответ отрицательный. Куда направляешься?
— ИЗВИНИ. В ЦЕНТР, СЕКТОР ДВАДЦАТЬ И ПЯТЬ. ХОЧЕШЬ СЫГРАТЬ?
— А то нет!
— ЭТО «ДА» ИЛИ «НЕТ»?
— Ответ утвердительный. Кто начинает — ты или я?
— НАЧАЛИ.
— Эй, косолапый, компьютеру подавай подлежащее и сказуемое. Ты или я?
— Я НЕ КОСОЛАПЫЙ. ТЫ.
— Идет. — Эл почесал подбородок. Фокус заключался в том, чтобы не соврать, но и не выдать истинное расположение. — Моя планета прекрасна.
— МОЯ ПЛАНЕТА УРОДЛИВА.
Эл нахмурился. Ему случалось забавляться с инопланетянами, вырубленными из черного льда и считавшими свою планету красавицей, а Землю — уродиной.
— Хорошо, Большой Медведь. Атмосфера голубая, с белыми облаками водяного пара. Благодаря дождям на поверхности густая растительность.
— НЕБО СИНЕЕ. НЕМНОГО ЖЕЛТИЗНЫ ИЗ-ЗА ПЫЛИ. ОБЛАКОВ МАЛО. ЗЕМЛЯ ТВЕРДАЯ И СУХАЯ. ДОЖДЕЙ МАЛО; РАСТИТЕЛЬНОСТИ МЕНЬШЕ.
Эл поджал губы, покачал головой.
— Что-то я не пойму, Медведь. А ты?
— НЕТ.
— Перейдем к правительствам? — Эх улыбнулся: он надеялся, что партнер соблазнится. Населенных планет-пустынь всего пара десятков, и Эл знал их все. Ему хватило бы парочки намеков на устройство власти.
— ХОРОШО. Я ПЕРВЫЙ?
— Валяй.
— НАРОД МОЙ... УГНЕТЕН. ВСЕГДА. НАШИМ ПРАВИТЕЛЬСТВОМ ИЛИ ДРУГИМИ, НЕ ВАЖНО. РЕВОЛЮЦИИ. МНОГО. ТОЛКУ НИКАКОГО.
Эл почесал в затылке, вспоминая какую-нибудь пустынную планету, страдающую политическим несварением. Гар-нетсид? Нет, Медведь утверждает, что соблюдает чистоту.
— Очень давно у нас тоже была революция, — сказал он в микрофон. — Но теперь мы свободны. Войны позади. Мы сами выбираем, какими нам быть, и достаточно благополучны. Например, мой корабль — моя собственность.
— НУ? ХОРОШО. СЕЙЧАС ДОГАДАЮСЬ. МИНТА-КА ДВЕНАДЦАТЬ?
— Ответ отрицательный, Большой Медведь. Начну-ка я с экономики. Я сказал, что мы благополучны. Поднимай выше: мы — настоящий финансовый центр Сектора.
— ЭТО НЕ МИНТАКА ДВЕНАДЦАТЬ?
— Никакая не Минтака! — Эл фыркнул. Далась ему эта Минтака!
— НЕ ПОНИМАТЬ. ЛАДНО. НА МОЕЙ ПЛАНЕТЕ БЕДНОСТЬ. Я ЛЕЧУ В СЕКТОР ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ, ПОКУПАТЬ ОРУЖИЕ. ТЕПЕРЬ ДОПЕР?
Эл хлопнул себя по колену.
— Наверняка Садр Пять! Я угадал, Большой Медведь?
— ОТВЕТ ОТРИЦАТЕЛЬНЫЙ. УГАДЫВАЙ СНОВА.
Эл нахмурился: в эфире прибавилось помех.
— У меня иссякла фантазия. Как ты меня слышишь?
— Ушами. Двумя.
— Я про радиоприем, — сказал Эл со вздохом. — Не ослабевает?
— ПРИЕМ СЛАБЫЙ.
— Увы. Ну как, сдаешься?
— А ТЫ?
— Ответ утвердительный. Хотя я редко проигрываю. Так что у тебя за планета?
— ЗЕМЛЯ. ТРЕТЬЯ ПО СЧЕТУ В СОЛНЕЧНОЙ СИСТЕМЕ.
— Да не может этого... Эй, Медведь, вырубай свой переводчик и переключайся на прямую голосовую связь. — Эл замер в ожидании.
— TIERRA.
— Ты что, испанец?
— MEJICANO... HABLA INGLES? POR QUE?
— Потому что я с Земли. Северная Америка. . — GRINGO?
— Он самый, «мокрая спина». Теперь понятно, каково вам...
— SI.
— Галактика тесна, верно?
— ES VERDAD... ADIOS.
— Что ж, бывай, Мишка! — Эл передернул плечами и подстроил частоту. — Говорит Большая Медведица, частота 221, 8...
К СЧАСТЬЮ, КОНЕЦ
* * *
Предсказуемо, бессмысленно, вероломно, пустой звук — все, что вы способны сказать про мою «Тьму», я уже сказал сам. Примерно так же о ней отзывались редакции, отвечавшие мне отказом.
Интерес к путанице при переводе я проявлял и раньше — например, в рассказе «Скользкие господа» из серии о звездном цирке, в конце концов врезавшемся в планету Мом (я о цирке, а не о серии). Язык там причудлив с нескольких углов зрения. Во-первых, сам цирковой жаргон, на котором изъясняются артисты шоу О'Хары. Свою лепту вносят инопланетяне из труппы и другие инопланетяне, для которых артисты выступают. Мы начнем с места, где Уортс, ответственный за путевой журнал труппы, не выдержав мук совести, принимает решение сдать Джона О'Хару полиции и явиться с повинной: ведь их шоу — прикрытие для карманников, шулеров и разных прочих мошенников, отстегивающих О'Харе немалые денежки за право обирать жителей планеты Читью, еще ни разу не видевших цирк. Чем больше Уортс приглядывается к «скользким господам», тем меньше они ему нравятся.
Танцор-Красавчик из Бостона решил, примкнуть к нам, «чтобы подоить местных олухов», как он сам выразился. Никто из «Барабу», за исключением антрепренера, раньше не бывал на Читью, так что у Красавчика чесались руки. С Рыбой мы подружились, потому что оба боялись разоблачения. Простившись с Тик-Током, мы зашагали втроем к высоким домам. Асту, аборигены, управляющие Читью, напоминают телосложением страусиные яйца, только значительно выше, на толстых ножках и с тоненькими четырехпалыми ручонками. Гуляя по торговым центрам Мартаана, Бостонский Красавчик обожал вдруг замереть перед таким яйцом на ножках. Асту обязательно налетал на озорника, бормотал неразборчивые извинения и ковылял дальше.
— Восковая спелость! — восклицал Красавчик с улыбкой.
После четвертого подряд столкновения с аборигеном я хмуро спросил его, зачем он этим занимается.
Он остановился, сдерживая напор толпы, рвущейся в ворота биржи.
— А ты загляни им в глаза, Уортс. Крохотные, расположены по бокам. Перед собой они ни черта не видят. Представь, что сделал бы с ними наш Джек-Джек! [карточный шулер] — Он помахал нам рукой и заторопился на биржу. — Взгляну, как они распоряжаются своими деньгами.
— Представляешь, что бы здесь натворила банда Красавчика? — спросил я Рыбу.
Он невозмутимо кивнул и указал на существо в белых ремнях, регулировавшее, судя по всему, поток пешеходов на одном из перекрестков торгового центра. Меня пронзила жалость: асту-пешеходам требуются регулировщики, иначе они будут друг в друга врезаться.
— Видишь полицейского? Давай узнаем, где у них участок.
Мы подошли к яйцу в ремнях, и я начал:
— Не подскажете, где тут полицейский участок?
Я стоял прямо перед регулировщиком, но он долго вращался, пока не поймал меня одним глазом. Глаз расширился, яйцо отпрянуло.
— Миг баллума.
— Полицейский участок, — попробовал я еще разок. Придя в себя, полицейский шагнул к нам, навел на нас один глаз, потом другой.
— Эгер блей сиркис.
— Простите?
Он указал на меня, потом на Рыбу.
— Сиркис, сиркис, детер эт? Рыба схватил меня за руку.
— Слушай, он же про цирк!
Ротик яйца быстро расширился, тело закачалось.
— Сиркис, сиркис!
На перекрестке уже образовалось яичное скопление. Регулировщик вынул из-под белого ремня бело-красную карточку.
— Сиркис!
— Смотри-ка, это билет из брони на наше выступление, — сказал я Рыбе. — Да, цирк. — Это уже регулировщику. — Полицейский участок?
Он снова спрятал карточку под ремень и поднял ручонки.
— Нети бле эт «поцески утасток» дума?
Яйца ошибочно приняли жест регулировщика за сигнал двигаться и немедленно устроили кучу малу.
— Гаавуук! — И регулировщик врезался в толпу, крича и толкаясь. Вскоре порядок был восстановлен, и регулировщик вернулся на свой пост. Указав на дверь в нескольких шагах от угла, он произнес: — Агвуг, тухап тубба.
— Полицейский участок? — переспросил я.
Он опять поднял руки — видимо, это движение заменяет им пожимание плечами, — во второй раз спровоцировав столпотворение на вверенном ему участке.
— Ах, гаавуук! Нее паавуук!
И он опять ринулся разгребать свалку. Рыба потянул меня за рукав, указывая на дверь.
— Лучше идем, а то он рассердится. Думаешь, это и есть полиция?
— Давай проверим.
Мы подошли к двери. На ней были нарисованы какие-то непонятные линии, точки, завитки и пятна. Под этой мазней красовалась надпись: «Здесь говорят по-английски». Я удовлетворенно кивнул.
— Бюро переводов!
Я распахнул дверь, и мы оказались в захламленной коморке без окон. В глубине, за низкой конторкой, угадывался яйцевидный силуэт.
Рыба тронул меня за плечо.
— Спит, что ли?
Я подошел к стойке и постучал по ней.
— Простите? — Ответа не последовало. Я постучал сильнее. — Простите, вы говорите по-английски?
Яйцо открыло обращенный в мою сторону глаз, вздрогнуло, помигало, разинуло рот.
— Сиркис!
Встав, мой собеседник вынул из-под своего широкого коричневого ремня билет из нашей брони.
— Сиркис!
Я утвердительно кивнул.
— Точно, мы оба из цирка. — Я глянул на Рыбу. — Реклама сделала свое дело. Так вы говорите по-английски?
Рот яйца стал еще шире, глаза, наоборот, прищурились.
— Здесь говорят по-английски.
— Как вас зовут?
— Зовут Доккор-тут, да, господа. — И Доккор-тут наклонился вперед в яичной версии учтивого поклона.
— Нам бы переводчика, — объяснил я с улыбкой.
— Здесь говорят по-английски.
— Можете пойти с нами? Нам надо в полицию. В участок.
Доккор-тут повращался на месте, переместился вдоль своей конторки и вернулся с книгой. Поднеся ее к глазу, он начал перелистывать страницы.
— Полиция, полиция... Соблюдение общественного порядка. Общественного, общественного... Участок, участок... — Доккор-тут опустил книгу и уставился на меня одним глаз. — Желаете купить землю?
Рыба взял меня за плечо.
— Дай-ка, я попробую. — Она поманил Доккор-тута пальцем. — Иди сюда.
Доккор-тут нажал кнопку. Крышка конторки распахнулась, и он вывалился в образовавшийся проем, чтобы последовать за Рыбой к двери. Я замыкал шествие. Из двери Рыба показал пальцем на регулировщика.
— Полиция!
Доккор-тут прицелился одним глазом в Рыбу.
— Земля рядом с полицией?
Рыба покачал головой.
— Веди нас к полицейской шишке. Доккор-тут опять справился со своей книгой.
— Шишка... Соцветие и плод хвойных и некоторых других... Бугорок, округлая... Твердый шарик на конце... Рыба отнял у него книгу.
— Лучше я. — Найдя нужное определение, он показал его Доккор-туту. — Важный, влиятельный человек. Начальник, понял?
И так далее. Недоразумения при переводе легли в основу таких обменов репликами в повести «Враг мой», как, например, этот.
... Нас в любую минуту могло снести с отмели.
— Джерри, ты напрасно так насторожился из-за этой железки, сам знаешь.
— Сурда. — Голос драка звучал покаянно, а то и жалостливо.
— Эсс?
— Эсс ех «сурда»?
Джерри помолчал.
— Дэвидж не знает не уверен что это нет?
Я отмел нагромождение отрицаний.
— Ты имеешь в виду «возможно», «может быть», «не исключено»?
— Аэ, возможноможетбытьнеисключено. Дракский флот корабли иркмаан имеет. До война покупать, после война захватить. Железка возможноможетбытьнеисключено драк-ская.
— Значит, если на большом острове есть секретная база, сурда она дракская?
— Возможноможетбытьнеисключено, Дэвидж.
А вот мои пометки к другому замыслу (нереализованному), повлиявшему потом на «Враг мой». Тут важно отметить, что я никогда не отвергаю с ходу никаких идей, как бы дурно они ни пахли. Таким образом, мне удается обуздывать свой критицизм, способный засушить все, что появится в непосредственной близости. В итоге кое-что все-таки выживает, потому и появился на свет «Враг мой». Неприятное в том, что мои файлы переполнены всякой ерундой, что сильно смутит любого, кто после моего ухода в мир иной сядет за биографию Барри Б. Лонгиера. Очень может быть, что биография выйдет под названием «Не могу поверить, что он написал всю эту чушь!».
Снова я уклонился от темы.
Вот что я пометил на тему о языке, когда приступал к сочинению очередного сюжета.
Без заглавия
Начать повествование по-английски, вставляя инопланетные словечки и выражения, пока читатель не освоится с языком инопланетян до такой степени, чтобы последний абзац текста можно было полностью написать по-инопланетному.
Первый шаг — изобретение чужого языка. При своей чуждости он должен быть простым для усвоения — ведь читателю предстоит без напряжения понять написанный на нем последний абзац истории. [Я разработал грамматику, орфографию, произношение, словарь примерно на триста слов. Получился гибрид испанского, японского, иврита и вульгарной латыни. ]
Придумать ситуацию, оправдывающую применение чужого языка. Один персонаж должен учиться языку у другого; во всяком случае, читателю придется кое-что усвоить.
Общая семантика учит, что некоторые термины («семантические пустоты») как будто обозначают некие аспекты реальности (имеют смысл), но в действительности бессмысленны (не имеют реальных аналогов): «справедливость», «социализм», «разумный», «права» и многое другое. Теория гласит, что если двое, говорящие на разных языках, не понимающие друг друга и отказывающиеся от попыток понять чужой язык, изобретут для общения третий язык, то они не смогут болтать о «справедливости» или «социализме».
Скажем, показывает один на камень и называет его «блуг». Другой соглашается, после чего при произнесении слова «блуг» оба понимают, о чем речь. Но на что, спрашивается, указать, чтобы прийти к пониманию насчет «справедливости»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90