Вот почему, когда отдышавшиеся варвары вернулись на место неудавшейся охоты посмотреть, что стало с их добычей, они оказались вынуждены отковыривать от своего вождя липкое месиво, и это занятие настолько захватило их, что о преследовании чудовища речь уже не шла. К тому же и самая лучшая ловчая сеть племени была безнадежно испорчена: ее обрывками было усеяно все вокруг. Зубы чудища перерезали поваленное дерево на две части, и место среза говорило о том, что клыки у него острые как бритва, гораздо острее ножей и топоров бруссов. А вдавленная и вывороченная почва и сломанные по обе стороны широкой просеки кусты – след, оставленный бронированным зверем, – прозрачно намекали на то, что тварь эту лучше оставить в покое и заняться более безопасным делом – грабежами и убийствами уппертальцев.
Что до Нана-Булуку, то теперь он прилипал ко всему на свете и даже изрядная доза приватомного зелья из запасов шамана почти не улучшила его паскудного настроения.
И пока экипаж танка подозрительно прислушивался и присматривался, ожидая нападения, бруссы целеустремленно двигались в прямо противоположном направлении, стремясь увеличить расстояние между собой и ползучим чудовищем.
Что же касается слухов и сплетен, то они, как известно, распространяются гораздо быстрее звуковых волн и совершенно независимо от носителей информации – феномен, который не может объяснить ни одно светило науки. Так или иначе, весь юго-восток Тимора, а вскоре и северо-запад Упперталя гудели, захлебываясь последними новостями.
Танк выбрался на участок леса, который с полным правом можно было бы охарактеризовать как грязный. Почва здесь была значительно темнее, и теперь из-под гусениц сочилась мутная вода Кое-где сквозь опавшую листву и хвою проступали тоненькие ручейки, собирающиеся во впадинах в довольно обширные лужи, в которых кто-то активно плескался и разбегался во все стороны, почуяв приближение неизвестного гиганта. Продвижение заметно замедлилось.
– Не кажется ли вам, господин майор, – заговорил Клаус, старательно подбирая выражения, – что эта русская фрау отправила нас не к реке, а в болотную трясину? Вы сами неоднократно говорили, что время от времени вариант «Иван Сусанин» дает осечку и может принять крайне нежелательный болотный оборот, вызывающий частичное поредение войск вермахта, особенно же на топких участках…
Майор, давший себе клятву с оптимизмом смотреть в будущее и не поддаваться на провокации, прервал его:
– Жми лучше на педали да следи за дорогой, Клаус, а то ни русская фрау, ни генералитет никогда не узнают, отчего немецкие танки пропадали в лесах под Белохатками. И у Гиммлера появится еще один повод порассуждать на тему российской мистики. А все потому, что у некоторых механиков-водителей Четвертой танковой дивизии повышенная склонность к болтливости во время езды по русскому бездорожью. Кстати, слева небольшой овраг. Если тебе его не видно – открой форточку.
Не то чтобы механик-водитель Гасс был каким-то уж чересчур мстительным, да и командира своего он любил, как мы уже упоминали выше, но есть такие удовольствия, в которых человек просто не может отказать себе. Танк сделал резкий поворот, и Дитрих еле-еле успел схватиться за край люка, чтобы не вывалиться.
– Так точно, герр майор! – бодро сообщил Клаус. – Обхожу препятствие справа.
– Хорошо, хорошо, Клаус! Еще правее, сейчас начнется спуск. Думаю, он приведет нас прямо к реке.
– Если мы раньше не свернем себе шею, – прозвучало в его наушниках.
Внезапно деревья расступились, и впереди забрезжил свет, такой же яркий, как и тот, что царил на равнине. Сумрак, царивший под плотным шатром леса, стал медленно отползать назад, а берег реки становился все ближе и ближе.
Он оказался неожиданно крутым, но влажная глинистая почва была слишком мягкой, чтобы выдерживать вес многотонной машины, и потому Клаусу удалось довольно легко справиться с управлением. «Белый дракон» не то сполз, не то соскользнул вниз, оставив за собой глубокий вдавленный след от гусениц.
Морунген оглянулся, созерцая образовавшиеся канавки, которые немедленно стали заполняться водой.
– Да, если нас и найдут, то по этим чудным отметинам… Точно, что рожденный ползать летать не может.
– Интересная мысль, – сказал Ганс.
– Русский сказал, – поделился Морунген. – Писатель. Тоже очень интересный. Фамилия у него такая запоминающаяся – то ли Кислый, то ли Пересоленный. Словом, что-то невкусное.
– Поразительный народ, – вздохнул Ганс.
Наконец они очутились на берегу реки. Она была не слишком велика, если сравнивать ее с Рейном или Одером, и даже несколько уступала Сене в самом широком ее течении, однако для лесной местности была довольно большой.
Деревья остались вверху, на обрыве, а здесь расстилался широкий песчаный берег, и солнце искрилось на светлых песчинках, делая их похожими на алмазную пыль. Поверхность воды, подернутая мелкой рябью, невыносимо сверкала. Легкие волны с тихим шелестом, накатывались на берег, оставляя у самой кромки ломкую корочку пены. Сохли выброшенные водой водоросли, распространяя специфический, но не неприятный запах реки. Перламутровые створки раковин, похрустывающие под ногами, свидетельствовали о том, что здешние моллюски процветают, достигая небывалой величины; форма их тоже показалась немцам немного странной. Такие раковины они видели в музеях, но те были привезены с Атлантического и Тихоокеанского побережья.
Клаус, который боготворил воду и все, что с ней было связано, начиная с рыбалки и заканчивая коллекционированием коралловых веточек и высушенных панцирей морских ежей, завистливо вздохнул, наткнувшись на витую голубую раковину в розовую полоску. Если бы в Германии встречалось что-либо подобное! «И почему, – подумал он, – Господь дает чудеса тем, кому они совсем не нужны?»
Два ярких сиреневых мотылька протанцевали в воздухе сложный танец и упорхнули куда-то вверх.
Невероятной чистоты небо сияющим куполом выгнулось над рекой, тонкие, прозрачные, как батист, бело-розовые облака плавно проплывали по нему небольшой стайкой.
– Благодать, – вздохнул Дитрих, жмурясь от солнечных лучей.
Следующий час промелькнул незаметно.
Пока Дитрих и Клаус, вооружившись автоматами, стояли на карауле, стараясь не отвлекаться на окружающие их красоты и не поддаваться расслабляющему воздействию солнечных лучей, остальные члены экипажа развили бурную деятельность. Первым делом они выстирали все вещи, пострадавшие за время этого недолгого путешествия, и разложили их сохнуть на раскаленной броне. Затем наполнили канистры, сочтя, что пресная вода – это редкость и не стоит играть с судьбой в орлянку, рассчитывая на авось. Возможно, предосторожности эти были чрезмерными, но африканский поход научил экипаж «Белого дракона» трепетно относиться к драгоценной влаге. Затем Генрих сменил Клауса на боевом посту, и тот принялся возиться с двигателем. Наконец с делами было покончено.
– Искупаться, что ли? – задумчиво спросил Дитрих, трогая рукой прозрачную, теплую, как парное молоко, воду. – Освежиться…
Он оглянулся на своих подчиненных и по мечтательному выражению их лиц понял, что затронул самую чувствительную струну.
– Понятно, понятно. Слушай мою команду: на две группы стройсь! Первая под моим руководством заходит в реку для принятия водных процедур, а вторая несет охрану на берегу. Затем меняемся.
Разделить пять на два, чтобы получилось поровну, без остатка, и никому не обидно, – дело практически невыполнимое. Несколько минут на пляже царил полный хаос и неразбериха – члены экипажа углубились в воспоминания, пытаясь разобраться, кому именно первым идти купаться, а кому нести постылую службу на берегу. Даже подброшенная Дитрихом идея о том, что охранять отдых своих товарищей по оружию – это дело почетное и не всякому доступное, не возымела должного действия. От почета отказаться было куда легче, чем от вожделенного купания.
Наконец майор не выдержал и зверским голосом проревел имена тех любимцев Фортуны, которым предстояло первыми вступить в контакт с водной стихией. По счастливой случайности, не иначе, сам он входил в их число.
Когда вдоволь наплававшийся и нанырявшийся Клаус выбрался на теплый песок и принялся попеременно прыгать то на одной, то на другой ноге, выбивая из ушей воду, до него донесся тяжелый вздох – будто где-то поблизости тосковал одинокий слон. Пристально изучив окрестности, Клаус обнаружил в нескольких шагах от себя Генриха, который сидел на корточках, устроив автомат прямо на коленях.
Генрих Диц внимательнейшим образом изучал его и время от времени испускал шумные вздохи.
– Благодать какая! – поделился механик. – Ну что ты на меня вытаращился? Раздетого человека не видел?
– Видел, – не без печали в голосе ответил Диц.
– Тогда отверни башню, – посоветовал Клаус.
– Тебе хорошо…
– Ты это о чем? – подозрительно спросил механик, подходя поближе.
– Завидую я тебе.
– А-а-а, – понятливо протянул Клаус. Собственно, он товарища понимал. Сам бы завидовал и завидовал себе. Но тут же устыдился своей гордыни – это ведь дар Божий, а не его собственная заслуга. Не всякому так везет. И он поспешил успокоить Генриха: – Нашел чему завидовать. На войне главное – живым остаться.
– Тю, – присвистнул Генрих. – Кому что, а тебе все то же. Да я не про то, что ты подумал. Вот ты плаваешь хорошо, а я не умею. До войны некогда было, так и не научился толком.
– А учиться никогда не поздно, – пробормотал несколько раздосадованный Клаус. – Правда, господин Морунген?
Дитрих в несколько взмахов преодолел пространство, отделяющее его от берега, и выбрался из воды. Вопрос механика-водителя застал его врасплох, потому что он совершенно не слышал предыдущего разговора и вообще не понимал, о чем идет речь. Но майор фон Морунген не имел права ударить в грязь лицом и выглядеть некомпетентным перед своими подчиненными. Иначе как же они станут ему всецело и безоговорочно доверять, особенно в столь сложной ситуации, в которой оказались. Поэтому, надув для солидности щеки, он брякнул наугад:
– Кто его знает, Клаус. На войне случается столько необъяснимого. Вот Наполеона разбили под Смоленском, а какой талантливый полководец был. Почти всю Европу завоевал, и – прошу заметить – без танков Гудериана и авиации Геринга.
– Наверное, – сверкнул белыми зубами Генрих, – тогда реки были мелкими и никому плавать не приходилось.
– Почему не приходилось? – оторопел Дитрих. – Очень даже приходилось…
Поскольку его серьезная речь не произвела должного впечатления на подчиненных, а, напротив, развеселила их, майор хмурился-хмурился, а потом и сам принялся смеяться. Наконец, отхохотавшись, заявил строго:
– Ладно, хватит зубы скалить – нас по всему лесу слышно: того гляди, партизаны в гости пожалуют. Давайте за работу! Белье постирали? Оружие почистили? Воду наносили? Хорошо… Тогда займитесь еще чем-нибудь. Я уверен, что какую-нибудь важную деталь все равно упустили. Двигатель проверить еще раз – небось спустя рукава промывали. А потом аварии, непредвиденные трудности и совершенно несвоевременные проблемы. Рекомендую постоянно помнить, что мы находимся во вражеской, более того – совершенно непредсказуемой стране. А вы – если майор Морунген вовремя не остановит, – того и гляди, замки из песка возводить начнете.
Он обернулся к Клаусу как раз в тот момент, когда тот принялся тщательно разравнивать какую-то постройку из влажного песка.
– Ну вот, – простонал Дитрих.
– Господин майор, – донесся из кустов жалобный голос, принадлежащий Гансу. – Долго мне еще тут с пулеметом сидеть? Так искупаться хочется, с прошлого лета в реке не плавал. Все равно ведь никого нет.
– Отставить! – рявкнул Дитрих. – Разговорчики на боевом посту. Тебе и Вальтеру боевые товарищи предоставили честь охранять мирный процесс общения экипажа с водой. – И уже себе под нос пробурчал, снова погружаясь в воду: – Может, майору Морунгену под стволом родного пулемета легче и приятнее плыть до того берега.
– Не пищи, Ганс, – отозвался Клаус. – Сейчас я оденусь и тебя сменю. – И принялся торопливо натягивать на себя еще влажную одежду.
Прикосновение прохладной ткани в изнуряющую жару было настолько приятно, что он на какое-то время приостановился, наслаждаясь ощущениями. Печальный опыт подсказывал Клаусу, что в ближайшее время отдыха не предвидится. Не бывает так, чтобы неприятности откладывались надолго. Если их нет, то это не означает, что их нет на самом деле, а только что ты недостаточно внимателен.
В отличие от наслаждающегося краткими минутами покоя механика-водителя, Ганс не испытывал никакого удовольствия от пребывания в полном обмундировании и тяжелых ботинках. Поэтому он стал торопливо раздеваться и делал это гораздо оперативнее, чем одевался Клаус. Оголодавшие комарихи, которые разбили свой плацдарм в тени и сырости прибрежных кустов, с энтузиазмом набросились на в меру упитанное, аппетитное немецкое тело, откормленное на высококачественных и легкоусваиваемых немецких продуктах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44