– Да, действительно стрела. Давай подытожим: у нас в активе обломки щита, допотопные ножны от допотопного меча, стрела и парочка оборванных покойников. Я вот о чем думаю – кому могло потребоваться их имущество? Сам посуди, зачем, например, нам с тобой русское рыцарское оружие?
Генрих посмотрел на командира, как на сумасшедшего, и утвердил очевидное:
– Затем, чтобы после войны привезти его домой и развесить на стенах в гостиной вашего родового замка, господин майор.
– А ты прав как никогда, Генрих. Но зачем мне в гостиной столько… Хотя, ладно, твоя взяла – я бы не удержался при виде таких трофеев.
Пока они обсуждали сию животрепещущую тему, их товарищи окончательно поскучнели и проголодались. Клаус вынырнул из башни и издал душераздирающий вопль:
– Ну, что там, господин Морунген, есть в меню цыплята табака?!
– Нету ни черта. Коммунисты все сожрали до нас, так что придется самим добывать пищу.
– На самом деле, – забеспокоился Ганс, – что вы там так долго разглядывали?
Флегматичный Генрих не нашел причин, по которым должен был бы умолчать о находке:
– Так, пару несовременных трупов да сгоревший омлет по-русски.
– Нас явно здесь не ждали, – сказал Дитрих. – Клаус, съезжай-ка в лес, надо готовиться к ночевке. Ганс, ты наблюдаешь за дорогой. Вальтер, Клаус, замаскируете машину и разведете костер. Фон Морунген идет на охоту с Генрихом. В случае нападения… А, да что там…
Обнаружив, что Генрих присовокупил к пулемету еще и гранаты, Дитрих перевел взгляд на скромный пистолет в своей руке и счел уместным задать вопрос:
– Генрих, ты зачем пулемет взял?
– На всякий случай, господин майор, – невозмутимо откликнулся Диц. – Кто его знает, что может встретиться в этом лесу.
– А гранаты?
– Пригодятся, – лаконично ответил Генрих.
– Мы же шли на охоту? Гранаты на охоте неуместны – логично?
– Ага, только я уже видел рыбу, которая тут водится. Так вот, на рыбалку, господин Морунген, вы меня и с бомбой не уговорите пойти.
Уразумев, что подчиненного необходимо подбодрить, Дитрих изобразил на лице нечто, что искренне посчитал широкой улыбкой.
– Да брось, Генрих, нам бы что-нибудь некрупное подстрелить – и айда к шалашу, на вкусный ужин.
Надежды не оправдались. Генрих стал еще более подозрительным.
– Видел я уже это ваше некрупное. Хорошо, если вдвоем отобьемся.
– Ни один приличный охотник, кроме ружья, ничего с собой в лес не берет, – забубнил наставительно майор. – Вот так-то, Генрих.
Здоровяк Диц слегка обиделся, но уступать не собирался:
– К дьяволу приличия! Я теперь в любую мирную избушку соглашусь войти только не вылезая из танка и не снимая гусениц.
– Тс-с-с… – перебил его Морунген. – Тихо. Смотри, вон там, видишь? Кажется, это кабанчик в земле роется.
– А вон там – еще один.
– Какой пухленький! Цып-цып-цып…
– Тише, не спугните.
– И вон еще, и справа. Да здесь их целое стадо! Дай мне на минутку твой пулемет.
– Кто-то говорил, что на охоте это неприлично.
На минуту фон Морунгену показалось, что железная германская дисциплина, не выдержав тягот испытаний, ослабла и начинает падать. В иное время он бы пресек это в зародыше, но теперь упитанный кабанчик был несравнимо важнее.
– Генрих, – прорычал он грозным шепотом. – Не до шуток сейчас, давай сюда свою пушку. – И, уже щурясь в прицел, добавил: – Мы с тобой на военной охоте. Надеюсь, эти несчастные свиньи нас простят.
Мирную тишину, нарушаемую только идиллическим похрюкиванием питающихся кабанчиков, разорвал тяжелый рокот длинной пулеметной очереди. С душераздирающим визгом кабанчики заметались по поляне, а затем стремительно вскарабкались вверх по стволам деревьев и исчезли в пышных кронах.
– Мы это видели? – уточнил Дитрих сипло.
– Что?
– Ну, это… И-и-и-и-и-и, и – и-и-и, а потом – по деревьям.
– Я – видел.
– И как?
– Ну и кабанчики у них.
– Шустрые, – с трудом выдавил из себя майор. – Но это, наверное, были не кабанчики. Хотелось бы надеяться.
– Да, я того же мнения, господин Морунген, – облегченно вздохнул Генрих. – И то сказать, – где это видано, чтобы приличные свиньи по деревьям скакали? Они вообще могут быть несъедобные.
– И вредоносные. Ладно, держи пулемет. Пойдем посмотрим, поищем что-нибудь еще.
– Может, не стоит? – уточнил осторожный Генрих.
Майор сунул указующий перст в надраенную пуговицу подчиненного:
– Надо, Генрих, надо. Не возвращаться же нам с пустыми руками. Хоть каких-нибудь плодов соберем, сейчас как раз… – он беспомощно огляделся и нервно промокнул лоб белоснежным платком, – июль.
Диц поднял правую бровь.
– Наверное, июль, – уточнил майор.
Диц хмыкнул.
– Не позднее августа, я думаю.
Диц пожал плечами.
– Вероятно, где-то между июнем и сентябрем. – Морунген спрятал платок и продолжил уже увереннее: – Да чихать на сезоны! Должно же в этом лесу расти что-нибудь съедобное.
Генрих демонстративно окинул взглядом верхушки деревьев, в которых все еще копошилось и похрюкивало невидимое стадо:
– Должно, должно. Один плод я могу назвать наверняка.
– А кстати, – оживился майор, – помнишь, метров сто назад мы прошли мимо дерева с крупными красными плодами?
– Невысокое, по правую руку от тропинки? Нет, не помню, – твердо отвечал Диц, – и вам не советовал бы.
– Ты взял что-нибудь сумчатое? – проигнорировал его тревоги бравый командир.
– Кенгуру, что ли? – усомнился Генрих.
– Емкость сумчатую, болван!
– Так точно, господин майор: два подсумка с лентами к пулемету.
– Если найдем фрукты или ягоды, тебе придется намотать ленты на себя. Генрих! Не паникуй. Я чувствую, как во мне медленно, но неостановимо разрастается талант хозяйственника.
– Как скажете, – недовольно пробормотал Диц. – Господин майор, может, нам взять левее или правее, а то этот чертов кустарник никогда не закончится.
– Нам ли с тобой, Генрих, пасовать перед трудностями, – пропел труженик леса.
– Господин майор, вот вы меня не слушаете, а я не то чтобы жаловался, но хочу сказать, что рука, которую я расцарапал о шипы в этих кустах, так распухла, что пальцы на ней не гнутся.
– А ну-ка дай посмотреть твою руку.
Повертев пострадавшую конечность и попытавшись согнуть пальцы, стремительно приобретающие сходство с сосисками по-кайзерски, Дитрих вынес вердикт:
– Видимо, в шипах сильный яд. И что он призван охранять?
Он аккуратно притянул к себе одну из веток, разглядывая шипы и округлые образования на отростках, похожие на шишечки хмеля, но несколько большего размера.
– А это еще что за зеленые пампушки? Есть у меня одно подозрение, Генрих. Давай-ка сюда свой пулемет.
Умостив шишку на прикладе, он стукнул сверху рукояткой пистолета. С аппетитным хрустом плод раскололся, обнажив белую мякоть – ароматную и приятную на вкус.
– Точно! Я так и знал, Генрих, это орехи, бросай пулемет, вынимай ленты, будем собирать их в подсумки.
– Ну вот, теперь еще вам не хватало пораниться и распухнуть для полного счастья.
– Ювелирно, ювелирно, и никак иначе: опухших рук нам достаточно.
Какое-то время молча пыхтели, решая продовольственную проблему.
– Генрих! – подал голос майор, взваливая на плечо пухлую сумку. – Забирай пулемет, и пошли в лагерь. Наши, наверное, уже волнуются.
Диц огляделся и обнаружил полное отсутствие пулемета
– Так точно. – И стремительно удалился в близлежащие заросли.
Морунген внимательно изучал компас, а потому на халатное отношение к оружию не отреагировал.
Он ощущал дискомфорт оттого, что не мог установить, где находится; переживал за судьбу экспериментального танка, а еще пуще – за свою собственную, буде случится клятый танк загубить в здешних чащобах. И однако, как ни парадоксально было это чувство, командировка нравилась ему все больше и больше. Будто Дитрих фон Морунген наконец попал в свою собственную легенду. Никакой идеологии, никакого начальства, никаких тупиц из гестапо, так и шныряющих туда-сюда… Только ты и твой противник.
Как раз на этой воинственной мысли Дитрих и осекся, заслышав в кустах шорох и легкое потрескивание веток. Он выхватил пистолет, присел на корточки, затаился. Высунулась из пышных зарослей взволнованная голова Генриха:
– Господин Мо…
Властная ладонь зажала ему рот. Носом, бровями и глазами майор недвусмысленно указал направление, в котором располагалось нечто неведомое и уже потому опасное.
– Это партизаны?
– Не знаю, но танк в той стороне.
– Действуем так: я спрошу пароль, если ответа не последует, бросай в ту сторону гранату. После взрыва может начаться стрельба, тогда бросай вторую, и по моей команде бежим к танку.
Набрав полные легкие воздуха, Морунген рявкнул:
– Пароль!
Никакого ответа. Генрих размахнулся и швырнул гранату. После оглушительного взрыва лес затих. В зарослях воцарилась тишина.
– И чего мы добились?
– Теперь что делать, господин майор? – поинтересовался Генрих.
– Тихо, ни единого звука. На партизан это не похоже. Обычно в ответ они сразу стреляют или ругаются матом, а чаще все сразу. Разве что могли сбежать, но ни криков, ни топота, ни треска. Загадочное явление. Хочешь не хочешь, а придется посмотреть, во что мы бросали гранатой.
Диц непочтительно вцепился в командирскую штанину:
– Темно, господин майор. Что мы там увидим? Лучше к нашим идти, пока живы.
– Отставить пререкания! Я вперед, ты прикрываешь, все ясно? Выполнять!
– Есть выполнять.
Опасности все не было, а Генрих был так грустен, что сердце доброе майора дрогнуло.
– Пойми, Генрих, я спать спокойно не смогу, пока не узнаю, что шуршит в лесу, в двухстах метрах около моего лагеря.
Метров тридцать они преодолели образцово по-пластунски. И в конце пути достигли воронки, с края которой свешивалось что-то длинное, скользкое, толстое и без признаков жизни. Стемнело уже настолько, что для опознания длинного и скользкого потребовалось включить фонарик. В его желтоватом свете глазам ошарашенных немцев представилась во всей красе гигантская змея, шкура которой была расписана самым замысловатым образом.
– Молодчина Генрих, метко бросаешь! Мы с тобой оглушили огромный, вкусный кусок мяса! Представляешь, с каким трофеем мы вернемся к ребятам.
Он попытался приподнять над землей мощную треугольную голову.
– Сколько же это здесь килограммов? Вот и ужин. По возвращении закатим пир!
– Как можно есть такую гадость? – скривился Диц. – Мы же не французы.
– Генрих, дружище, при чем здесь французы? – не смутился майор. – Ты когда-нибудь ел курятину?
– Курятину, уточняю. Курятину, а не змеятину.
– Перед тобой, Генрих, лежит типичный представитель куриного племени.
Генрих понял, что он перестает что-либо понимать.
– А ведь это все-таки змея. Возможно, ядовитая.
– Правильно, но я не читаю тебе курс биологии, а говорю о вкусовом родстве, понимаешь?
– Нет, не понимаю. Точнее, догадываюсь, но заявляю, что есть эту мерзость не стану. – Тут перед глазами Дица отчетливо нарисовалось змеиное филе на палочке, жареное, шипящее, истекающее соком, и он поспешно добавил: – Разве что вы категорически прикажете. Попробую… Вы командир, а я солдат, кругом война, какая разница, от чего умирать?
– Ну, будет тебе краски сгущать, потом мне еще спасибо скажешь. Бери эту жирную бестию за хвост и пойдем обрадуем наших.
Бестия оказалась еще более упитанной, чем определили на глазок. Обратный путь в связи с этим оказался долгим, и пройти его, как предполагалось, бодрым маршевым шагом не удалось. Генрих пыхтел где-то далеко позади. Змеиный хвост, похожий на гибкую водосточную трубу, цеплялся за все, что попадалось на пути.
– Господин майор, я так больше не могу, надо передохнуть. Этот монстр меня доконает.
– Великолепная мысль, – выдохнул Дитрих.
– Вот зараза, – пожаловался Диц на змею. – И патроны врезались чуть ли не до самых костей.
«Зараза» увесисто плюхнулась на землю.
– Не скули, старина, на войне как на войне. Мы солдаты, к тому же есть повод веселиться – идем к своим с шикарным трофеем. Все будет нормально.
– А до наших еще далеко идти?
– Думаю, по прямой эдак метров сто, не больше.
– А на самом деле?
– Кто может сказать?
Генрих потыкал валяющуюся на земле змею носком ботинка.
– Мягкая еще, не околела. Кажется, взрыв ее только оглушил. А что, господин майор, если она придет в себя прежде, чем мы дотащим ее до лагеря?
– Не нервничай, она уже у нас в руках. Куда ей деваться от двух бравых немецких парней? Мы что, с ней вдвоем не справимся?
– Не уверен, она такая здоровенная.
– Лучше съешь орешек.
– Нет, спасибо, я лучше по нужде схожу.
– Валяй, только быстро.
Но не успел Генрих отойти на десяток шагов и прочно и основательно утвердиться за деревом, в стороне, где остался Морунген, послышались шум, возня, нечленораздельные выкрики и возмущенные вопли майора. Не в силах прервать процесс, Генрих мог только волноваться за драгоценную особу командира. Пока он волновался, до его ушей донесся звук пистолетного выстрела, опять шум и беготня, немецкая ругань, которую невозможно спутать ни с чем другим, и в довершение всего – длинная пулеметная очередь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44