Банкноты вырвались из рук революционера, проплыли по воздуху и скрылись в необъятных рукавах старшего блэкджека.
Не проронив ни звука, старейшины развернулись и скрылись за склепом. Аудиенция была окончена, охота на комиссаров началась.
Аэродром в Сан-Франциско был знатный, больше гатчинского раза в три. Правда, Дмитрий, поймав мои восторженные эмоции, тут же объяснил, что тут виновата война. В довоенные времена аэродромов было четыре, да и размерами они не блистали. Когда же британцы напали на протекторат, три аэродрома отдали под военные дирижабли, а гражданские корабли стали сажать на четвертом, который располагался таким образом, что обеспечивать на нем режим секретности было совсем уж нереально. Этот аэродром сначала увеличили вдвое, затем стали добавлять причальные мачты без какого-либо предварительного плана, размещая ангары и газохранилища уже постфактум, рядом с этими мачтами. Спрос рождает предложение, наглядная иллюстрация.
«Зенон» хотя и считался военным кораблем, чести размещаться на военных аэродромах не удостоился. Японцы не доверяли иностранцам, и ни один дирижабль без императорской эмблемы не приземлился бы на их военных базах. Держать же вооруженный корабль на видном месте не пожелала администрация гражданского аэродрома. Разумеется, все надлежащие извинения были произнесены, однако факт оставался фактом – дирижабль, представляющий международную Комиссию, располагался в самом дальнем конце, среди малотоннажных каботажников техасских и мексиканских торговцев.
Предложение нанять паромобиль или рикшу мы, не сговариваясь, отвергли. Паромобиль – памятуя о происшествии возле дворца протектора, рикшу – из нежелания утратить мобильность. Порою даже секунды может оказаться достаточно, чтобы чего-то не успеть, – выбраться из коляски рикши меньше чем за четыре секунды не смог бы ни один из нас, мы это проверили еще утром, когда заблудились в городе – один экземпляр карты Сан-Франциско остался у Островского, другой лежал в гостинице.
– Нам придется отправить «Зенон» с сообщением для Комиссии, – рассуждал Дмитрий, пока мы проходили под гондолами бразильских транспортников. – Ночевать в гостинице мы тоже не можем – там найти нас проще простого. Остается вернуться в ночлежку для малоимущих…
– …или угнать паромобиль, – высказал я появившуюся только что мысль. – Вряд ли революционеры додумаются обыскивать каждую машину. В паромобиле тепло – там ведь есть котел, мы сможем свободно перемещаться по городу.
– Идея интересная, – признал напарник. – Только машину ведь будут искать, обратятся в полицию. Вряд ли в протекторате много гражданских машин.
– Можно взять не гражданскую машину, а, скажем, машину общественных служб, – заметил я и тут же осекся. Если в протекторате введено военное положение, на нас моментально натравят военную полицию, подключат контрразведку – может получиться недурственный международный скандал.
– Все равно идея интересная, – утешил меня Дмитрий, высматривая корпус «Зенона».
Вокруг причальной мачты авиаторы выставили караул, все как положено. Документов при себе у нас, разумеется, не было. Ни документов, ни мечей, однако Дмитрия узнали, отдали ему честь.
На борту курьера обязанности кока исполнял судовой врач, поэтому перед завтраком я успел переодеться и даже набросать короткое письмо сэнсэю. Пусть знает, что со мной все в порядке, что его ученик честно служит Отечеству и пока что репутацию мариенбургской психотехнической школы ничем не запятнал.
– Через неделю нога будет в полном порядке, – уведомил врач, появляясь в кают-компании с подносом. – Мазь я составил, гипнотическую установку на самоисцеление дал. Если не заниматься акробатикой, не бегать и не использовать Мастерство на посторонние вещи, может пройти дня за четыре. Так что, Дмитрий Никанорович, окажите любезность – поберегите себя какое-то время. Ей-богу, не пожалеете.
Напарник, прихромавший из каюты врача пятью минутами раньше, сокрушенно вздохнул и выразительно посмотрел в потолок. Дескать, все во власти Господа. Даст Бог, поберегу, но гарантий никаких не дам.
Врач тоже был «психом», а потому обошлось без лишних слов. Просто сошлись взглядами и лаконично кивнули.
Завтрак, кстати, оказался необычайно вкусным. То ли после ночных приключений, то ли кто-то из экипажа закупил на местном рынке свежих овощей. Пока мы ели, на «Зеноне» проверяли такелаж, замеряли давление гелия в газохранилище. Помощник капитана убежал в диспетчерскую, оформлять разрешение на вылет, а сам капитан сидел напротив нас и по второму разу выслушивал рассказ о сторонниках Немо.
– Удивительно, но вы справились меньше чем за сутки, – пробормотал он, когда наше красноречие иссякло. – Дипломаты будут особенно благодарны. Скудность информации по Немо заставляла подозревать коллег в сокрытии или, еще хуже, – в двойной игре. А теперь, когда стало известно, что в океане разбойничают американские повстанцы, половина проблем исчезает сама собой.
– Я даже больше скажу! – продолжил он с растущим воодушевлением. – Теперь мы подведем флот к Сан-Франциско и потопим этого пирата. Против гражданских судов или из засады Немо еще грозен, но что ему удастся сделать против целой эскадры кораблей? Да ровным счетом ничего!
– Кто знает, когда Немо решит вновь пополнить припасы, – с горечью произнес Дмитрий. – Мы не знаем, сколько раз за последнее время он тут появлялся. А если раз в месяц? Позволить пирату целый месяц топить корабли мы тоже не можем. Пускай подозрения в нарушении международных соглашений с России сняты, но выйти из комиссии мы уже не вправе.
– Путь до расположения комиссии занимает трое суток. Я прикажу соорудить самый скоростной вариант Воздушной Ловушки и ни на секунду не выведу ее из форсажного режима, – пообещал капитан. – Если Немо сегодня ночью пребывал возле Калифорнии, у нас появляется шанс его перехватить. Скорее всего, он пойдет на северо-запад, к Алеутским островам. Самое оживленное морское движение сейчас проходит именно там. «Зенон» вернется за вами при первой же возможности.
Мы пожелали капитану удачи, должным образом экипировались и спустились на бетонные плиты аэродрома. Помощник капитана к тому моменту уже вернулся с необходимыми бумагами. Здесь, где всем заправляли японцы, проблем с оперативным получением разрешения не возникало. Статус корабля международной комиссии предоставлял «Зенону» приоритетное право на взлет.
– Тебе ничего не кажется странным, Коля? – прошептал Дмитрий, когда мы, устроившись в тени гондолы соседнего дирижабля, наблюдали за тем, как «Зенон» отрывается от причальной мачты, набирает высоту и, отлетев на положенное расстояние, формирует Воздушную Ловушку.
– Помимо того, что ты об этом спрашиваешь… – Я позволил себе легкую улыбку, скорее для снятия собственного нервного напряжения, нежели для демонстрации хорошего настроения. – Помимо этого, мне кажется странным все. Практически все.
Чай пили молча, контролируя каждое движение, подчищая все свои Намерения – только ради того, чтобы предстоящая беседа не была омрачена атмосферой безнадежности.
– И все же… – произнес Поликарп Матвеевич, когда самовар опустел.
Вместе с его Намерением это означало: «Не может быть, чтобы все было так плохо. Наверняка имеются какие-то детали, позволяющие оставаться оптимистами. Ведь существует же пророчество и связанные с ним надежды».
– Поздно… – в тон ему ответил профессор Воронин.
В отличие от остальных он пил не чай, а специальный отвар из алтайских трав, поддерживающий силы и позволяющий восстанавливать внутреннюю энергию намного быстрее обычного.
Чтобы передать точный смысл ответа на бумаге, следовало бы написать следующее: «Я опасаюсь, что наша роль в предотвращении катастрофы сводится к одному только наблюдению. Мы выполнили свою часть миссии, вырастили и выпустили учеников, которым суждено осуществить пророчество, спасти Россию от гибельной войны. Теперь они либо справятся, либо потерпят поражение. Нам остается только молиться за них».
– Все равно! – упрямо возразил третий собравшийся из своего темного угла.
В его Намерении читался открытый вызов всем обстоятельствам, готовность идти вопреки всему, что могло бы помешать их общему делу. «Я уверен, что наша роль не сводится к одному лишь наблюдению, – говорило его Намерение. – Будь оно так, мы бы оставались в неведении, поскольку судьбе, Богу или чему-то еще, создавшему эту ситуацию такой, какая она есть, незачем было обременять нас бесполезным знанием. Вы видите в возможности наблюдать за осуществлением пророчества воздаяние за труды, быть может, кару за совершенные ошибки, но это не так. Знание не дается без цели, если у нас есть знание – мы вооружены».
Воронин посмотрел на третьего участника беседы и покачал головой. Кроме него и Ксении, никто в Мариенбурге футуроскопического горизонта событий не видел, никто не чувствовал того, что несло с собой детерминированное будущее. Можно ли бороться с неизбежным, если оно заведомо настроено против тебя?
– Эндшпиль, – выдохнул Сергей Владимирович, повторно прикладываясь к отвару. Горечь напитка оттенила излучаемое Намерение, придала ему большую выразительность.
«История мира, – утверждало Намерение профессора, – напоминает шахматную партию, подходящую к концу. Приближается третье тысячелетие – мистическое время, чреватое вторым пришествием, Армагеддоном и сменой эпох. Надвигающуюся однозначность будущего можно сравнить с таким положением на доске, когда обе стороны делают только вынужденные ходы. Любое неверное движение приводит к мату на следующем же ходу. Партия вступила в завершающую стадию, но мы не гроссмейстеры, чтобы знать, чем все закончится. Вмешиваться поздно – мы должны быть благодарны нашему общему сэнсэю, который предвидел сложившееся нынче положение два десятка лет назад. Он был гроссмейстером. Мы – нет».
– Когда? – задал вопрос Поликарп Матвеевич, готовясь к тому, что профессор может сказать «завтра» или даже «через час».
– Неясно, – поморщился Воронин не от принимаемого напитка, а от воспоминаний о будущем. – Неравномерно. Странно даже.
«Кого-то накроет через неделю, кого-то позже. Может быть, есть люди, которых фактор фатума уже обуздал, только мы об этом не узнаем никогда».
– Ксения? Николай? – не унимался человек в темном углу. – Дмитрий?
– Дмитрия увидеть не удалось, – выдохнул профессор. – Я не рискнул, слишком опасно, а Ксения с ним не знакома. Будущее Ксении сумбурно, но все вариации сходятся в одну линию тогда же, когда фактор фатума накрывает Николая.
«И мне страшно за ученицу. Не исключено, что это событие может вновь повергнуть ее в коматозное со стояние, но теперь уже безвозвратно».
– Мне не удалось определить время, когда это наступит, – нехотя продолжил Сергей Владимирович, после того как изучил Намерения Архипова и гостя. – Не с чем сравнить, к тому моменту почти весь мир окажется в зоне детерминированного времени. Мы, например, не сможем даже наблюдать. Мне придется заблокировать свои футуроскопические способности наркотиками или сойти с ума.
Поликарп Матвеевич вспомнил сообщение о массовом самоубийстве футуроскопистов и содрогнулся. Господь был милосерден к нему и талантом видеть будущее не одарил. Или это вовсе даже не милосердие? Ведь если пророчество не исполнится – наступят темные времена, Россия погибнет, а он, глава психотехнической школы, будет не в состоянии что-либо изменить. Отведи от нас фатум, Господи, не лишай благословенной свободы выбора. Будь милосерден…
– Все равно! – повторил человек в темном углу. Теперь эта фраза звучала как боевой клич. Чувствовалось, что выражаемая этими словами позиция тверда и незыблема.
Черный платок падал неестественно быстро. Складывалось впечатление, будто к его углам привязаны тяжелые камни, хотя на самом деле это было не так. Падение платка ускоряла Воздушная Ловушка, простая, но надежная и почти не требующая энергетической подпитки.
Начальный момент, когда платок только отделился от водосточной трубы, я упустил из виду. Я внимательно отслеживал все, что происходило в горизонтальной плоскости улицы, а вот наверх смотреть все-таки забывал. Сказывалось отсутствие опыта, ведь прежде на меня не охотились сумасшедшие американские революционеры.
Там, где разум просчитывал ситуацию, сработали рефлексы. Благодаря им катана стремительно вылетела из импровизированных ножен, взлетела над моей головой и парировала удар, который должен был меня прикончить.
Краем глаза я заметил, что у моего напарника те же проблемы, но помочь ему был не в состоянии. Вслед за первым ударом последовал второй и третий, мне пришлось уйти в глухую оборону.
Когда на тебя нападают с мечом – есть всего три выхода: обнажить свой меч, попытаться обмануть судьбу и выстрелить от пояса прямо в лицо нападающему, желательно сразу из двух стволов – так надежнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60